Глава 71. Доля

В славянской мифологии воплощение счастья, удачи, даруемых людям божеством; первоначально само слово «бог» имело значения «доля».

«Ключ от райских врат», впрочем, подошел и к английскому замку, врезанному в массивную дверь, за которой скрывалась одна из мерзейших помоек, какие мне когда‑либо доводилось обживать. Площадь помойки, по счастию, была величиной исчезающе малой, и это давало надежду, что у меня достанет сил быстро привести ее в божеский вид. (Все к лучшему: тяжелый физический труд – наилучшее лекарство от бытовой шизофрении, а состояние жилища позволило сбить цену, и без того не слишком пугающую.)

Формальности были улажены быстро. Суровая Раиса заставила хилое нетрезвое существо, каковое являлось законным владельцем апартаментов, подписать договор о найме; даже некий специальный бланк у нее в конторе нашелся. Считалось, что теперь я надежно застрахован от всех мыслимых административных бед. Мой лэнд‑лорд трясущимися лапками ухватил аванс и мгновенно растворился в сумраке ближайшей подворотни. Раиса Адольфовна тоже умчалась по делам, назначив мне свидание в офисе поутру. Я остался один и тут же пулей вылетел прочь из собственной крепости. Угораздило ведь этакий дворец найти!

Забрав вещи из гостиницы и навестив по дороге чуть ли не десяток хозяйственных магазинов в поисках моющих средств и прочих орудий домашнего труда, я вернулся в Гнездниковский переулок. Остаток дня пришлось посвятить генеральной уборке. К вечеру я и думать забыл о демонах, троллейбусах, прекрасных убийцах, зачарованных городах, дополнительных поездах, переменчивых судьбах и бесследно исчезающих иностранцах. Я вообще перестал думать, и это было благом. Зато и новое мое жилище больше не вызывало гадливого содрогания. Теперь это была просто очень маленькая и очень чистая комната с большим окном, за которым отцветала бледная дворовая сирень. Здесь не имелось телефона, мебели, холодильника, люстры и газа; зато и соседей не было, а вот отдельная ванная и прочие буржуйские удобства, напротив, наличествовали, и это наполняло сердце ликованием.

Благодетельница Раиса одолжила мне настольную лампу, тусклого света которой с лихвой хватило, чтобы озарить немногочисленные квадратные метры, имеющиеся в моем распоряжении. Презентовала древний, но исправно работающий электрический чайник – вот уж воистину благодеяние, с коим не сравнятся дары волхвов! Я же еще днем предусмотрительно зашел в Детский Мир и купил полдюжины дешевых черно‑голубых одеял с минималистическими изображениями котиков и собачек, из которых соорудил на полу жесткую, но вполне уютную постель. Больше ничего, кажется, и не требовалось, по крайней мере, пока.

Спал я в эту ночь как убитый, зато и проснулся часов в семь утра, под шварканье дворницкой метлы. Словно бы вместе с новой судьбой получил и новые привычки: вообще‑то, я типичная сова, мне до полудня проснуться – мука, считай, день пропал. А тут вскочил ни свет ни заря. Что ж, сейчас мне это было на руку.

Раисины книжные лотки выезжали на московские улицы около десяти утра, но я явился на склад к девяти, поскольку полагал, что мне предстоит выслушать подробные инструкции. Промаялся под дверью до половины десятого, вместо инструкций получил сонную улыбку, самодвижущийся лоток с книжками и школьную тетрадку, куда крупным, но неразборчивым почерком моего предшественника были вписаны названия книг и стоимость товара. Помогая мне вытолкать лоток за порог, моя начальница тараторила:

– Сами разберетесь, невелика премудрость. Только цены самовольно не завышайте, иначе будем ругаться, а ругаться совершенно не хочется... Помните, где мы вчера встретились? Ну вот, это и есть ваше постоянное место. Менты нашу фирму знают, и со мною знакомы, но, на всякий случай, имейте в виду, что на дне одной из коробок должна быть копия лицензии. Если не найдете, скажите мне, тогда придется поехать еще бумажек наксерить... Да, теперь об оплате. Ваши десять процентов с выручки. Это пока, для начала. Приживетесь, к зиме будет пятнадцать. Расчет в конце дня: отдаете выручку, получаете деньги. За книжками следите: если что‑то пропадет, оно пропадет из вашего кармана, а не из моего... Ну, вроде, все. Я подойду потом, посмотрю, как у вас идут дела.

– А что делать, если книжки закончатся? Где можно взять еще? – озабоченно поинтересовался я. Меня это с самого утра занимало.

– Как это – «закончатся»? – Раиса, кажется, даже проснулась.

– Ну, если я все продам...

– Максим, – прочувствованно сказала моя «белая колдунья», – вы удивительно гадаете на книгах, у вас легкая рука и глаза человека, способного на все, но если вам удастся продать за целый день хотя бы половину книг, я съем собственную лицензию!

– Не зарекайтесь, – улыбнулся я. – Мало ли что... Можете просто увеличить мою долю, если я совершу это чудо.

– Ладно, – легко согласилась она. – Поскольку это все равно невозможно, я могу пообещать вам хоть половину... Но осторожности ради, ограничусь четвертью.

– Идет, – я сверился с тетрадкой. – Если эти записи верны...

– Я вчера сама проверила остаток и вычеркнула все проданные книги.

– Ну и отлично. Итак, у меня восемьдесят шесть книг. Значит, если в течение дня я продам сорок три, или больше...

– Вы получите двадцать пять процентов выручки, – подтвердила Раиса. – Но на вашем месте я бы не слишком рассчитывала на успех.

– Да мне все равно, – говорю. – Просто дело новое, а я азартный...

Своих новых коллег я так и не увидел; вероятно, никто из них не имел привычки вовремя являться на работу. Впрочем, впечатлений и без того хватало: прежде мне никогда не доводилось ничем торговать. Я подозревал, конечно, что уже через неделю‑другую сочту сие занятие не менее рутинным, чем все прочие легальные способы зарабатывать на хлеб и зрелища, но сегодня меня пьянила новизна ощущений. Даже сожалений по поводу утраченных иноземцев я не испытывал: нелепо, проснувшись, сокрушаться о вчерашнем сладком сне; вдвойне нелепо сожалеть о нем на пороге нового сновидения.

Мое настроение не загубил даже недолгий, но тяжкий путь к торговому месту. Лоток несколько раз был на грани крушения, но сегодня мне везло, и я без особых усилий предотвращал катастрофы, беззастенчиво призывая на помощь высшие силы и спешащих прохожих. Некоторые внимали призывам, а посему я временно возлюбил человечество. Ничего не попишешь, заслужило!

Торговля сразу пошла бойко, словно заядлые читатели с раннего утра болтались в окрестностях, ожидая моего прибытия. Книги хватали из рук, меня даже раздражала такая поспешность: только‑только разложу аккуратно очередной рядок, и тут же приходится извлекать из самой его середины книжку, дабы удовлетворить внезапный интерес потенциального покупателя. Я не удивлялся собственному успеху. Именно так я и представлял себе тяжелый труд книготорговца: то и дело нырять под прилавок за товаром, судорожно листать тетрадку с ценами, обшаривать карманы в поисках сдачи и с пеной у рта доказывать окружающим, что Жапризо круче Чейза, а юность, проведенная без «Хроник Амбера» под подушкой, может считаться загубленной (при этом, учтите, обмену и возврату она не подлежит, – угрожающе сообщил я растерянному студенту в синих, как у слепца, очках).

Что бы там не говорила многомудрая Раиса, но я как‑то не мог поверить, будто среднестатистический книготорговец действительно коротает день, слоняясь вокруг прилавка в ожидании редких покупателей. Я просто не видел причин, по которым люди могли бы не покупать у меня книги, искренне не понимал, как можно пройти мимо такой роскоши, как книжный развал. Очевидно, сила моей наивной библиофильской убежденности была столь велика, что прохожие невольно подпадали под ее власть.

Раиса пришла вскоре после полудня, узрела полупустой прилавок и декларативно схватилась за сердце.

– Сорок восемь! – торжественно сообщил я. – Это больше половины. Хорошо, что вы пришли. Я ведь с утра спрашивал, как быть, если все распродам, а вы не сказали...

– Сорок восемь? – переспросила она, критически озирая жалкие остатки былой букинистической роскоши. – Хорошо, что я заранее отказалась от идеи съесть лицензию! Ладно, поехали на склад. Хватит с вас на сегодня.

– Я только во вкус вошел! – искренне запротестовал я.

– Верю. Рада, что вам нравится эта работа. Но сегодня вы очень заняты.

– Чем?

– Я приглашаю вас пообедать.

– Здорово. Это награда за выдающие коммерческие способности?

Сопровождаю вопрос самой обаятельной из Большого Праздничного Набора Послеполуденных Улыбок и даже подмигиваю лукаво. Нельзя сказать, будто я действительно вознамерился привнести в наше общение некую фривольную двусмысленность, просто повинуюсь давней привычке кокетничать с красивыми женщинами. Им это обычно нравится, но тут я, кажется, перестарался. Лицо Раисы вдруг принимает суровое выражение.

– Скорее уж действительно награда за способности, чем предклимактерический флирт.

Я люблю делать вид, будто меня не так уж легко смутить (на самом деле легко), но тут кровь приливает к лицу, шумит в ушах, того гляди, брызнет из‑под кожи. Блею почти испуганно:

– Что вы несете? Как вам могло прийти в голову, будто я стану думать... С какой стати? И почему флирт именно «предклимактерический»? Это как?

Возмущенно умолкаю, запутавшись в нехитрых словесных конструкциях. Она наблюдает за моим смятением с любопытством исследователя и, пожалуй, не без удовольствия. Наконец, снисходит до объяснений.

– Потому что мне сорок три года. Считается, что именно в этом возрасте женщина должна озаботиться поисками молодого любовника. Но я выбиваюсь из графика... И не нужно делать вид, будто вы оскорблены. Я просто расставила точки над некоторыми часто встречающимися i. Теперь вы знаете, что моя симпатия к вам не является следствием гормональной бури в увядающем женском организме. А у меня есть некоторые основания надеяться, что ни один из моих дружеских жестов не будет истолкован как возрастное блядство.

– Я в курсе, – срываюсь на крик, швыряя книги в коробки, – что человеческие отношения не ограничиваются взаимными сексуальными домогательствами. И не предполагал, что произвожу впечатление придурка, который...

– Да что ж вы орете‑то так? – невинно умиляется Раиса. – Впрочем, я даже рада, что вы возмутились. Это так... так трогательно. Сколько, вы говорили, вам лет?

– Сколько есть, все мои, – бурчу. – Между прочим, совсем недавно мне присоветовали не иметь дел с «женщинами, созданными для любви» и «мужчинами, созданными для войны». И что бы я делал, если бы вы действительно решили меня охмурить? Все бросить и в бега? Такие дела, Раиса, свет Адольфовна, такие дела...

– Ну и советчики у вас, – изумляется она. – Мне бы таких... Кто присоветовал‑то?

– Одна рыжая гадалка, – вздыхаю. – Очень хорошая гадалка, встреча с которой перевернула мою жизнь... даже нет, не перевернула, а перекрутила на манер Ленты Мёбиуса. Я бы вас познакомил, но она живет в другом городе. Я оттуда уехал, а она осталась.

– Ну, раз так, ничего не попишешь. Собирайте манатки и поехали на склад. Обедать‑то вам со мною все равно придется, – ухмыляется моя начальница.

– С любовью и удовольствием, – склоняюсь в смиренном поклоне, приличествующем эпизодическому персонажу «Тысяча и одной ночи».

Обед – это прекрасно и удивительно. Я так долго не ел по‑человечески, что желудок вправе жаловаться на меня в международный суд. Все видные правозащитники будут на его стороне, и слово «геноцид» не раз прозвучит в зале заседаний. Поспешно закрываю коробку с остатками книг, хватаю лоток и с проворством гонщика «Формулы‑1» влачу его в направлении Гнездниковского переулка.