Глава двадцать первая. Тут гора зашевелилась,

Тут гора зашевелилась,

А потом она зевнула,

Зашипев, как струйка пара,

Что впитался в каждый сон,

Да, глубоко в каждый сон.

Той ночью пришла ранняя зима. Снегопад задержал приход утра, и несмелый серый свет прогнал ночь лишь несколько часов спустя после восхода солнца. Из окна был виден мир, потерявшийся в снежной буре. Крупные снежинки напоминали пепел, разлетающийся из костра. Этого хватило, чтобы Дан передумал: они останутся в академии, пока не перестанет валить снег.

Бандиты позволили девушкам поддерживать огонь в очаге, но стужа проникала сквозь камни, и девушки жались в центре комнаты, дрожа от холода и страха. Дан запер Олану и Ната в отдельной комнате, «чтобы взрослые не подстрекали молодых». Когда бандиты перестали обращать на них внимание, девушки осмелели и начали перешептываться.

– Теперь я жалею, что мы отослали солдат, – сказала Эса.

Фрид задумчиво наклонила голову:

– Все равно двум солдатам не остановить целую банду. Они погибли бы, стараясь нас защитить.

– Знаешь, Эса, вчера здесь был твой брат. – Мири замерла, услышав шум, но это просто ветер загудел в трубе. Она продолжила, но тише: – Я рассказала ему о принце и о том, что нам придется остаться в академии до его возвращения весной.

– Это значит, что никто из деревни в ближайшие дни к нам не придет, – прошептала Бритта.

– Мой отец придет, – сказала Герти. – Он не позволит Олане задержать меня еще на одну зиму.

– В такой снег он не придет, – возразила Кэтар.

Эса кивнула:

– Твой отец не знает, что мы в беде, Герти. Даже если он собирается прийти и забрать тебя, он подождет, пока не закончится снегопад. И другие родители тоже. Но к тому времени, когда они доберутся до академии, бандиты вместе с нами окажутся на полпути к…

Дан бросился по тюфякам к Эсе, схватил ее за горло одной рукой и, приподняв, заговорил прямо ей в лицо, брызгая слюной:

– Скажешь еще хоть слово, и я сделаю так, что ты замолчишь навеки!

Он растянул рот в тошнотворной насмешливой улыбке и опустил Эсу на пол нежно, словно младенца. Мири уселась на руки и больше не отрывала взгляд от пола.

После второго дня снежной бури бандиты обнаружили запасы продуктов на зиму. Теперь то один, то другой выходил из спальни и возвращался с полными тарелками еды. Жареная свинина и ливерная колбаса, салаты из репы, картофеля, моркови и яблок, рагу из вяленого мяса с луком… Постоянный запах жареного мяса был пыткой для урчащего от голода желудка Мири. Бандиты кормили пленниц пшенной кашей на воде.

Мири подметила, что, когда кто‑нибудь из бандитов смотрел в окно на непрекращающийся снегопад, он хмурил брови, но в остальном они, видимо, смирились, что придется провести здесь зиму, целый день ели и играли в какую‑то свою игру – кидали кубики и камни. Разговаривали они тихо, бросая злобные взгляды на девушек.

Однажды двое принялись перешептываться так тихо, что Мири даже не слышала их, зато Дан услышал.

– Говорите вслух! – прокричал он, толкнув одного из своих подчиненных к стене. – Если вас что‑то волнует, так скажите мне прямо в лицо, а не шепчитесь по углам, как маленькие мальчики.

Бандит почтительно опустил голову:

– Полегче, Дан. Я просто подумал, что мы торчим здесь, в этой дыре, словно ждем, когда им на выручку придут папаши.

Дан ответил с непроницаемым лицом:

– Никто не пойдет в такую бурю, и я тоже не пойду. Пробудем здесь, пока небо не прояснится, а затем погоним их в наш основной лагерь.

– Придется кормить чертову уйму заложников, – сказал бандит.

– Но это будет стоит того, как только король заплатит выкуп за нареченную своего сына. Кроме того, мы не станем держать их долго.

Дан повернулся и поймал на себе взгляд Мири. Она вздрогнула.

– Мы отпустим маленьких принцесс домой, – прохрипел он, стараясь говорить ласково.

У Мири пересохло в горле, даже сглотнуть не удалось.

Она украдкой продолжала следить за Даном. Заняла тюфяк поблизости от бандитов и наблюдала за ним из‑под прикрытых век. Он часто вскакивал и начинал метаться по комнате, рыча на своих людей. Потом успокаивался, поворачивался к окну, но серебристый свет снежного дня все равно не достигал темных сморщенных шрамов на его щеках. Он часто моргал, словно пытался проследить за падающими снежинками. Даже когда он сидел, его тело было напряжено, как натянутая струна. Мири невольно сама напрягалась, опасаясь того, что последует за очередным взрывом.

На третьи сутки, вечером, Дан почесал в бороде, растер шею, поднялся и начал расхаживать по комнате. Мири отползла назад на своем тюфяке. На пути бандита оказалась табуретка, он выругался и швырнул ее о стену так, что она разлетелась на куски. Но он, видимо, не выпустил весь пар, поэтому снова выругался и протянул руку к ближайшей девушке, темноволосой Лиане. Но не успел он схватить ее за шею, как между ними втиснулся Онор.

– Рано. – Онор говорил так тихо, что Мири почти ничего не слышала. Он толкнул Дана в грудь, пытаясь успокоить главаря. – Не убивай никого сейчас. У нас будет предостаточно времени позже.

Дан сплюнул в сторону от досады и злобно зыркнул на Лиану. Девушка поспешила убраться и свернулась калачиком у стены.

– Мне нужно отсюда уйти, – сказал главарь Онору, по‑прежнему не сводя яростного взгляда с Лианы. – А ты за ними присматривай.

Дан ушел, хлопнув дверью, а его помощник уселся в углу и стал наблюдать за девушками. «У нас будет предостаточно времени позже». Мири мысленно договорила за Онора: «Для убийства».

Дотер часто повторяла: «Правда – это когда твои душа и ум находятся в согласии», и тяжесть, лежащая на душе у Мири, подтвердила то, что она давно заподозрила: если бандиты уведут их с горы, ни одна из девушек не вернется. Нужно бежать, причем прямо сейчас.

Мири дождалась ночи, когда девушек охраняли всего трое бандитов. Двое из них тихо играли в игру – швыряли помеченные камешки о стену. Третий развалился на полу, прикрыв глаза шапкой, его шумное дыхание напоминало скрип медленно открывающейся двери. Мири больше ни одной минуты не могла ждать, пока Дан потеряет терпение и кого‑то прибьет. Они должны рискнуть.

Лежа на боку и подпирая голову одной рукой, Мири тихонько замычала песню каменотесов. Вторую руку она прижимала к каменному полу. Один из бандитов бросил на нее взгляд и снова занялся игрой.

Со стороны казалось, что она отдыхает, без слов напевая какую‑то песню. Но в душе она пела во весь голос, обращаясь к девушкам на языке горы: «Кролики, бегите!» От страха и напряжения у нее похолодела кровь. Мири подождала, пока не убедилась, что все девушки смотрят на нее и готовы бежать. Тогда она схватила за руку Бритту, вскочила и побежала. Оглянувшись на пороге, она обнаружила, что только половина девушек спешат за ней по коридору. Но останавливаться было поздно. Мири смотрела вперед, сосредоточившись на побеге.

Каменные плиты в темноте казались скользкими, словно она вышла на каток. Мири тяжело дышала, сосредоточенно следуя за клубами пара, вылетающими изо рта при каждом выдохе. Сзади раздались перепуганные крики двух или трех девушек, которых бандиты схватили у дверей.

– Они разбегаются! – завопил один из них.

«Быстрее», – хотелось ей крикнуть, но от страха она не могла вымолвить ни слова. Вот двери на крыльцо, теперь вниз по ступеням – наконец дом остался позади. Порывистый ветер пронизывал холодом, а неровная тропинка, покрытая снегом, под которым затаились острые обломки камней, казалась опасной.

Не успела Мири отойти от академии и на несколько шагов, как вдруг голова ее дернулась, а тело потеряло опору и она упала спиной в снег. Это Песья Морда поймал ее за косу и потянул обратно. Она с трудом поднялась и, спотыкаясь, пошла рядом с ним. Второй рукой он тащил Эсу, удерживая девушку за покалеченную руку.

Когда Песья Морда швырнул своих пленниц на пол, Мири со страхом и надеждой пересчитала головы. Двадцать. Никому из девушек не удалось бежать. Если бы только они пустились наутек все разом!

Бандиты собрались в спальне, включая Дана.

– Кто ваш маленький вожак? – спросил он еще более хрипло, чем обычно. – Быстро отвечайте, кто дал приказ бежать?

– Она. – Бена показала на Мири. – Она велела нам спасаться, но не все ее послушались. Она нам не вожак.

Те десять девушек, что не послушались Мири, теперь держались вместе; среди них были все старшие ученицы, за исключением Кэтар, несколько девушек помоложе, запуганных Беной, и тринадцатилетняя Хелта, которая от страха не могла пошевелиться. Бена позволила себе улыбнуться. Но тут Дан оглядел ее с ног до головы, и от этого внимания она съежилась. Те, кто стоял, опустились на пол, и Лиана закрыла лицо ладонями. Мири яростно сверкнула глазами. Неужели Бена решила, что после такого предательства Дан погладит ее по головке и отпустит на все четыре стороны?

Один из бандитов, игравших в углу, заговорил:

– Мы следили за ними, Дан. Ни она, ни другие даже слова не произнесли.

– А я думаю, что вы все проворонили, – злобно сказал Дан, и бандит поспешил ретироваться. – Песья Морда, Онор, подойдите сюда. Я хочу, чтобы эти девицы сидели под замком и не мелькали у меня перед глазами, пока не кончится снежная буря.

Бандиты собрались у двери. Дан долго рычал на них, выговаривая за оплошность и требуя быть более бдительными.

– Я хочу домой, – прошептала Хелта и ударилась в слезы.

– Заткнись! – рявкнул на нее Дан.

Мири сцепила руки, жалея, что она не такая сильная, как отец, – вот тогда бы она сразила бандита одним ударом. Она понимала, что драться с ним бесполезно, но жаждала нанести удар каким‑то другим образом, чтобы увидеть, как он корчится от боли.

Она дождалась паузы в его разговоре с бандитами и заговорила.

– Прошу прощения, Дан, – робко произнесла она под стук собственного сердца. – Мне кажется, вы должны кое‑что знать.

Дан посмотрел на Мири, и она приложила все усилия, чтобы не дернуться.

– Не так давно на гору Эскель пришли бандиты, – начала она.

Услышав эту фразу, все девушки встрепенулись. Так начиналась легенда, которую рассказывали в деревне на каждый весенний праздник.

– Что? – опешил Дан. – Что ты там мелешь?

– Они думали, что разграбить такую маленькую деревушку будет довольно просто, – продолжала Мири громче и увереннее. – Они думали, что сумеют все украсть, сжечь и скрыться еще до восхода солнца. Но это были невежественные, ничтожные люди. Они не знали секретов горы Эскель.

Дан зажал рукой рот Мири:

– Я не просил рассказывать, мне все равно, что там…

– Гора чувствует, когда на нее ступает нога чужого, и не станет поддерживать его вес, – сказала Эса, торопясь добраться до середины истории.

Все взгляды устремились на Эсу. От такого внимания она разволновалась и начала подергивать правой рукой. У Мири защемило сердце от гордости.

– Песья Морда, – сказал Дан и подбородком указал на Эсу.

Бандит послушно закрыл Эсе рот, но в эту секунду Фрид сложила руки и продолжила рассказ.

– Гора не станет поддерживать его вес, – повторила она. – Бандиты подходили все ближе и ближе, гора стонала в ночи. – Двое схватили девушку, но она, вырываясь, продолжала говорить: – Гора стонала, и эти стоны услышали жители деревни.

Третий бандит заткнул ей рот своей шапкой, чтобы она замолчала. Фрид сжимала и разжимала кулаки, словно только огромным усилием воли сдерживалась, чтобы не устроить ему взбучку.

– Мне становится жутко от этих девиц, – пробормотал бандит со шрамом через веко.

– Да они просто пытаются взбесить тебя, – сказал Дан. – Не поддавайся…

– Они проснулись, – заговорила Кэтар, высоко подняв голову и сверкая глазами. – И стали ждать. С колотушками, стамесками и ломами. Той ночью каменотесы поднялись как один на защиту деревни – они были выше деревьев, выше гор, а удары наносили молниеносные. Когда первые бандиты пали, остальные бросились наутек. Они бежали, словно зайцы от ястреба.

– Прекратить! – взревел Дан. – Мы заткнем пасть всем, если понадобится!

Кэтар приступила к завершению, и все девушки, которые бежали вместе с Мири, присоединились к ее рассказу:

– Гора Эскель чувствует чужаков.

Они выждали паузу, после которой даже Бена не стала молчать и вместе со всеми произнесла последнюю строку:

– Гора Эскель не потерпит их веса.

Бандиты уставились на девушек, разинув рты и выпучив глаза так, что они чуть не вылезли из орбит. Один стал растирать руку, словно пытался согреться. Бритта посмотрела на Мири и таинственно улыбнулась.

А затем в холодной спальне раздались аплодисменты Дана.

– Чудесная сказка на ночь, и, как и во всех подобных слюнявых историях, правды в ней столько же, сколько снега летом. Расскажете еще одну такую – и все будете ждать окончания бури связанные по рукам и ногам. Но для начала я ограничусь тем, что заткну рот маленькой подстрекательнице.

Дан завязал Мири рот платком и связал ей руки за спиной. Затем схватил ее за волосы, притянул к себе и прошептал на ухо:

– Я знаю таких, как ты. – От его хриплого шепота у нее по коже побежали мурашки, как от крысиных коготков. – Считаешь себя маленькой бунтаркой, да? Думаешь, ты умная? Так вот, любую мыслишку в твоей голове я знаю наперед. И я готов поделиться с тобой одной своей: в следующий раз, как начнутся беспорядки, я сначала перережу тебе горло, а потом уже начну задавать вопросы. Ничто не помешает мне получить мой куш. Поняла, маленькая принцесса?

Мири не шелохнулась, и пришлось ему самому поднять и опустить ей голову, изображая кивок. Она попыталась сглотнуть, но помешала мысль о перерезанном горле. Дан улыбнулся так, словно действительно знал, что у нее на уме.

«Но всего ты не можешь знать, – со злостью подумала Мири, лишенная возможности произнести это вслух. – Я не принцесса. Я девушка с горы Эскель, и я знаю то, чего тебе никогда не дано узнать». Слабоватый аргумент, но все равно он придал ей силы.

Дан оставил восьмерых бандитов охранять девушек в спальне и еще троих поставил снаружи возле двери. Мири легла на бок, пристроила поудобнее связанные руки и стала следить за огнем в камине, который догорал и уже почти не давал света, как тонкий полумесяц.

Бандиты в тот вечер вели себя тихо, и Мири решила, что, наверное, они призадумались над легендой. Она и затеяла весь рассказ, чтобы вселить в них сомнения, надеясь, что трусость подтолкнет бандитов к побегу. Но теперь старая легенда подсказала ей другую мысль.

Что бы там ни думал Дан, факт оставался фактом. Однажды бандиты действительно пришли на гору, и селяне дали им мощный отпор. Конечно, легенда допустила кое‑какие вольности – ведь не может, в самом деле, гора разговаривать. И все же зерно легенды не противоречило истине. Язык горы позволял селянам общаться: песня одного проникала глубоко в линдер и ее слышали другие. Если Мири удалось подсказывать ответы на холме, то что еще возможно на горе?

Молчаливый вызов главарю бандитов воодушевил ее. Есть кое‑что, что она в состоянии сделать.

Мири наполовину сползла с тюфяка и прижалась щекой к холодному каменному полу. В горе было много линдера. Прожилки, слои и месторождения скрывались глубоко, кое‑где выходя на поверхность, и Мири не сомневалась, что найдет тропинку от каменной плиты, на которой сейчас лежала, до самой деревни.

Ее дыхание теплой волной отскочило от камня обратно в лицо. Она прислушалась, поймала ритм и попыталась построить свои мысли в виде песни.

Путь до деревни был долог. Она представила дорогу со многими поворотами, заброшенными десятилетия назад каменоломнями и целыми милями обрывов. На холме во время экзамена девушки сидели близко, на расстоянии двух вытянутых рук. Что, если попытка окажется безнадежной? Мири так испугалась этого, что перестала дышать.

Дотер всегда говорила: «Считаешь невозможным – значит так оно и будет». Еще год назад казалось невозможным прибегнуть к языку горы вне каменоломни. Подумав об этом, Мири отбросила всякие сомнения.

Она пропела песню прямо в линдер, вспоминая, как морозными ночами ее родные жались друг к другу на своих тюфяках. Остается надеяться, что отец или Марда услышат ее воспоминания о доме и поймут, что нужны ей.

В ту ночь Мири многое вспоминала, пока глаза не начали слипаться, словно намекая, что уже давно за полночь и все в деревне спят. Те из девушек, кто не мог заснуть, удивленно посматривали на Мири – верный признак, что ее послание коснулось и их. Хотя они не знали, к какому воспоминанию она прибегла, но наверняка подумали о своих домашних очагах. Однако оттуда, издалека, ответа не последовало. Связанные руки Мири затекли, шея и плечо ныли от лежания на полу, живот сводило от голода. Все эти неудобства мешали ей сосредоточиться. В конце концов она перелезла обратно на тюфяк и погрузилась в беспокойный сон.

Разбудил ее тусклый свет очередного снежного утра, и она возобновила свои усилия. Весь день до самой ночи она говорила языком горы, вызывая воспоминания, которые знал только ее отец, или думая о тех днях, что провела с Мардой наедине. В ответ – молчание.

Рядом с Мири присела Бритта, погладила ее по лбу, потихоньку сдвинула кляп, чтобы дать ей напиться мелкими глотками, пока бандиты не видят. Мири никак не могла расслабиться. Сдвинув брови, она продолжала напряженно думать.

– Тебе нехорошо? – прошептала Бритта.

Мири покачала головой, но больше ничего не могла объяснить. Она продолжала свои попытки, и надежда то покидала ее, то приходила вновь.

К вечеру Мири показалось, что она сходит с ума от усилий, а значит, нужно попробовать что‑то другое. Она вспомнила о Петере, и, несмотря на их недавнюю ссору, это воспоминание принесло чувство покоя. Она закрыла глаза, собралась с мыслями и запела линдеру о весеннем празднике. Они с Петером тогда сидели на одном камне, почти соприкасаясь ногами, и в их зрачках отражалось пламя ближайшего костра.

Проведя так целый час, она поняла, что внимание рассеивается, а мысли переключаются на другое воспоминание – о летнем дне за несколько лет до этого праздника. Они с Петером сидели на берегу ручья, опустив ноги в холодную воду. Вокруг них козы щипали прибрежную траву и блеяли на солнышке. Мимо носа Мири промелькнула маленькая бабочка с бледными крыльями и на секунду задержалась, словно решив, что Мири цветок. Тогда Петер сорвал листик в виде крыла, зажал между губами и с силой выдул. Листик полетел, кружась, подхваченный ветром, и казалось, будто он преследует бабочку, но потом он коснулся поверхности ручья и уплыл вниз по течению.

Тот день не отличался ничем особенным. Обычный день, каких было много в детстве, один час из тысячи проведенных рядом с Петером. Но от одного воспоминания о нем на душе становилось тепло. Сердце билось о ребра, напоминая ей, связанной, испуганной и замерзшей, каково это – радоваться жизни. И мысль о Петере тесно переплелась с тем воспоминанием.

Однако перед глазами ничего не расплылось; воспоминание было смутным и странным. Совсем не похожим на язык горы, на котором Петер обращался к ней во время весеннего праздника, – тогда образы были четкие и яркие, буквально кричащие. И все же Мири верила, что не зря вспомнила об этом. Она чувствовала, что это с ней говорит Петер.

Она слезла с тюфяка и прижалась всем телом к полу, отчаянно стараясь передать свои мысли. Холод от каменных плит пронзал до костей, но Мири стиснула зубы, закрыла глаза и запела о весеннем празднике, вспоминая тот момент, когда рассказывалась легенда о приходе бандитов. Снова и снова она прокручивала в памяти это событие, ритмично повторяя фразы, объединяя их по парам, словно строки песни. И Мири беззвучно напевала эту песню камню. «Бандиты, опасность». Она молилась, чтобы Петер ее понял. «Прямо сейчас в академии бандиты, сообщи нашим родителям!»

Мири говорила на языке горы бесконечно долго – если бы она кричала, то давно охрипла бы. За все это время Петер ни разу не отозвался.

Последовали часы молчания. Тело заныло от лежания на полу. Мири села, вытянула связанные руки и только тогда поняла, как сильно болит голова. А за окном продолжался снегопад.

Эса и Фрид вопросительно смотрели на нее, и Мири пожала плечами – мол, ничего не вышло. Ей казалось, что голова превратилась в блок линдера, который обрабатывают резцами. Бандит позволил Бритте вынуть кляп и покормить Мири овсянкой. От отчаяния ей захотелось спать, она прилегла, и ей приснилось, что она взбирается на склон, у которого нет вершины.