Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Білет №1. 13 страница



На этом месте Самарин обрывает воспоминания и возвращает себя в сегодняшний день, на сегодняшний свой фронт. Только сейчас он уже вместе с отцом.

Спасибо тебе, отец, что ты сейчас пришел ко мне сюда и подарил мне свою честность, свое мужество. Я буду здесь воевать и за тебя, и за себя...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Рига, как и Самарин, тоже жила одновременно двумя жизнями. Одна жизнь — немцы, их определяющие жизненные устои учреждения, приказы, инструкции. В эту жизнь, так или иначе, втянута подавляющая часть населения, поскольку оно вынуждено подчиняться немецкой власти. Собственно, все принуждены жить по законам оккупации, определившим и нормы поведения, повседневный быт. Вторая жизнь находилась внутри первой, и границы ее были, казалось, неразличимы. Два человека могли вместе служить в каком-нибудь созданном немцами учреждении, а между ними мог проходить рубеж, разделяющий две жизни. Весь вопрос: принимал ли человек предложенную ему оккупантами жизнь как нечто должное и непререкаемое, ставшее, так сказать, его судьбой, или он эту жизнь отвергал, считал ее не более как временной необходимостью? Но это не больше как схема. Сама жизнь — это водоворот судеб, оказавшихся в таком сложном сплетении, когда люди часто сами не могли точно определить своего положения в жизни.

Самарин в этом сплетении двух жизней — немец. Это облегчало ему выяснение позиции любого человека. Наконец, ему могли одинаково оказаться полезными и те, кто преданно служит оккупантам, и те, кто их ненавидит. Именно здесь и начинались для него большие сложности...

Он появился в этой жизни оккупационного города не с первого ее дня, а год спустя. С одной стороны, это было лучше — за год отношение местных жителей к их жизни по законам оккупации в основном определилось, и выяснить, кто есть кто, было легче. Но с другой стороны, сам Самарин не был свидетелем целого года этой жизни, что затрудняло общение с местным человеком, — надо было точно знать, что он пережил за время оккупации.

Несколько знакомых из местных жителей у Самарина уже есть. Нищий Рудзит и хозяин квартиры Леиньш — они как два полюса в нынешней жизни города: мужественный коммунист, верный сын своего народа, и мародер, этакая гиена возле крупных хищников.

Он познакомился и с двумя местными коммерсантами: ювелиром Юргенсоном и спекулянтом Магоне, их отношение к сегодняшней жизни тоже весьма разное.

По рассказам Магоне, Юргенсон приходу немцев обрадовался, потому что Советская власть в сороковом году его торговое дело прикрыла. Юргенсон поверил гитлеровской пропаганде, которая в первые дни кричала о том, что армия великой Германии вернула латышам свободу, и он рассчитывал снова развернуть свое солидное торговое дело. Кроме того, он надеялся, что после победы немцев над русскими в Латвии восстановятся прежние досоветские порядки... Теперь он благодарил бога, что не развернул при немцах своего дела и не раскрыл им своих возможностей. Никакой свободы немцы Латвии не дали, повсеместно царил произвол оккупантов, и теперь Юргенсон ничего, кроме страха, перед новой этой жизнью не испытывал. Он пытался оформить свой выезд в Швецию, но никаких надежд на получение такового разрешения не было. В общем, ему ничего не оставалось, как ждать победы Германии, надеясь, что после этого немцы уберутся и тогда в Латвии образуется какая-то стабильная жизнь, в которой он, даст бог, найдет свое место.

Совсем иным был другой коммерсант, компаньон Самарина, — Магоне, этот совершенно иначе смотрел на свою жизнь при немцах.

В буржуазной Латвии Магоне был темной лошадкой, на которую серьезные люди не ставили. Однако свои спекулятивные аферы он вел успешно. Среди коммерсантов у него было прозвище Могильщик. Это за то, что любимым его занятием было проведение афер с наследством умерших состоятельных людей. Сам же Магоне называл себя другом вдов и вдовцов, которым он помогает справляться с алчными родственниками и избежать обнищания. Словом, Магоне умел делать деньги и умел, кстати, их проматывать. В буржуазное время у него были самые модные автомобили и дорогие любовницы. То и дело всплывали разнообразные, связанные с ним скандальные происшествия, которые, впрочем, делали ему рекламу, не принося особых неприятностей. И ему было наплевать, что происходит в Латвии, лишь бы не мешали ему делать деньги. Когда Латвия присоединилась к Советскому Союзу, друзья советовали ему, пока была возможность, перебраться куда-нибудь в Европу. Магоне этого не сделал, зная, что в Европе таких дельцов, как он, хоть пруд пруди и там его, не знающего языка и местных условий, съедят с потрохами в два счета. Во время Советской власти он старался приспособиться и к новой жизни. Провел неплохие дела с репатриированными из Латвии немцами. Потом прилично заработал возле богатых людей, которые стали спешно превращать вещи в деньги.

Пришли в Латвию немцы — пусть будут немцы. Магоне быстро сообразил, каково положение местных евреев, решил на этом нажиться. Но не успел...

— Времени оказалось мало, — сокрушался он, рассказывая об этом Самарину. — За моих клиентов взялись немцы — очистили их, а потом и ликвидировали.

— Небось среди этих евреев были и ваши хорошие знакомые? — спросил Самарин, пытаясь понять психологию этого монстра.

— Конечно были, — беспечно ответил Магоне. — Но жизнь, как вы сами понимаете, — это лотерея. Что кому выпало, тот то и получает. Мне недавно один знакомый гестаповец сказал, что видел мою фамилию в составленных русскими списках для выселения в Сибирь. А мне бог помог — как раз когда шла высылка, я уехал в Литву к своему приятелю. А потом про меня, видно, забыли.

Самарин про себя назвал Магоне клопом, которому все равно, кого он кусает.

Соответственно непохожим было и отношение этих двух коммерсантов к Самарину. Если Юргенсон проявил к нему сверхосторожность, то Магоне буквально вцепился в него, особенно когда за интересом Самарина к золоту почуял запах жареного.

Итак, два этих коммерсанта... Но были еще и похороны гитлеровского офицера-танкиста, получившего нож в спину. Кто совершил это далеко не простое убийство, а акт возмездия? Где он сейчас? Что еще замышляет? Но вот он-то тоже та вторая жизнь города. Однако для Самарина связь с той жизнью пока замыкается на одном человеке — на Рудзите.

И вот еще один человек — полковник Индрикис Янсон...

Когда Иван Николаевич однажды учил Самарина алгебре в подходе к каждому человеку, он привел в пример полковника латышской армии, который по арифметике выглядел абсолютно бесперспективной фигурой, а по алгебре оказался весьма интересной личностью. Этого полковника Иван Николаевич не выдумал, он существовал на самом деле и давно интересовал нашу разведку.

Полковник Янсон был заметной фигурой в латвийской армии и пользовался авторитетом в военных кругах. Кроме того, он вел светскую жизнь и обладал широким кругом знакомых в высшем слое общества, каким-то образом он был близок к семье министра иностранных дел Мунтерса, и его можно было видеть на самых высоких дипломатических раутах. Советский военный атташе в Латвии также приглашал его на приемы в советском посольстве, и, собственно, от него-то и была получена первая информация о полковнике. В буржуазное время он не раз высказывал прогрессивные взгляды и, в частности, критически относился к иностранной политике латвийского буржуазного правительства и однажды курс на сближение с гитлеровской Германией назвал гибельным для Латвии. Однако это сходило ему с рук, очевидно, благодаря его связи с Мунтерсом. Но тогда возникал очень важный вопрос: не придерживается ли таких взглядов и сам Мунтерс? После установления в Латвии Советской власти полковник подал в отставку и жил в деревне у своих родственников. Его жена была дочерью состоятельного фабриканта, предприятия которого были национализированы, и это давало основание предполагать, что полковник по отношению к Советской власти должен занимать позицию негативную. Однако никаких подтверждений этого не было.

Война всю ситуацию с полковником резко изменила. Когда Латвия была оккупирована гитлеровскими войсками, стало известно, что полковник продолжает жить там же, в деревне у своих родственников. Нашей разведкой была сделана попытка выяснить, каково настроение у полковника, но он оказался недосягаем — вел замкнутый образ жизни и не виделся ни с кем даже из круга своих прежних друзей. Позже стало известно, что гитлеровцы, очевидно, пытались установить с ним контакт, но, судя по всему, успеха не имели, и поэтому в местной, издаваемой оккупантами газете появилась статья под заголовком «Третьего не дано», в которой полковник подвергался резкой критике за попытку уклониться от помощи «новому порядку»...

«Неужели он не понимает, — говорилось в статье, — что сейчас любой наш латыш в отношении «нового порядка» должен сказать или «да», или «нет», третьего не дано. А попытка укрыться в башне из слоновой кости чревата для него большой опасностью...»

Словом, нет ничего удивительного, что полковник Янсон стал одной из целей Самарина. Все говорило о том, что этот человек после года оккупации Латвии мог занять антигитлеровскую позицию и оказаться весьма полезным.

Прожив уже несколько месяцев в Риге, Самарин не раз пытался узнать что-нибудь о полковнике, но тщетно...

Этим утром Самарин, как было условлено, зашел к Магоне и застал у него даму, которую его появление очень смутило, и она заторопилась уходить, хотя Магоне предупредил ее, что пришел его компаньон и разговор можно продолжать.

— В другой раз, мне сейчас очень некогда, — сказала она и торопливо ушла.

Самарин успел только заметить, что ей лет сорок и что она красивая женщина.

Проводив ее, Магоне вернулся к Самарину и сказал:

— Вы спугнули жирную дичь! — и добавил, потирая руки: — Но ничего, никуда она не денется, и тут мы с вами будем иметь весьма ценные приобретения. В этом доме всегда жили на широкую ногу и, надо думать, плохих вещей не покупали. Но придется порядком поработать, прежде чем эта дама свыкнется с мыслью продать нам свои вещи. Сегодня она пришла только выяснить, возможно ли это в наши дни. И плела мне сказку о какой-то своей подруге, по просьбе которой она это выясняет. Господи, сколько я за свою жизнь выслушал таких сказок!.. — И вдруг Самарин слышит невероятное: — Полковник Янсон... — Это имя Магоне произнес уважительно, даже подобострастно. — Прижало и его...

Самарин затаил дыхание, ждал продолжения, но Магоне молчал, мечтательно глядя в пространство.

— Кто бы мог подумать, что вещи из этого дома понесут ко мне!..

— Она кто? — спросил Самарин.

— Как это кто? Супруга полковника Янсона и дочь крупного фабриканта. В свое время от ее приданого полковник сразу стал богатым человеком. Ах какая это была красивая пара! Как сейчас помню в журнале «Атпут» их свадебную фотографию на целую страницу. Оба красивы как боги и сияют от счастья. И потом не раз в газетах мелькали их фотографии. Как они красиво жили! Мог ли я тогда подумать, что однажды мадам Янсон придет ко мне и будет меня уверять, что какая-то ее подруга хочет избавиться от лишних вещей, но стесняется ко мне обратиться. Милая моя, кого она хотела обмануть своим наивным враньем?! Я ей так прямо и сказал: зачем нам подруга? Не лучше ли будет без нее? Она, бедняжка, стала пунцовой.

— Как же вы с ней условились? — спросил Самарин.

— На той неделе она придет со списком вещей. Никуда не денется, придет, вот увидите.

— Вы с ней не скупитесь, — сказал Самарин. — Эта сделка очень важна для престижа нашего дела, я даже готов взять на себя некоторые убытки.

— Вы правы, — неожиданно согласился обычно прижимистый Магоне. — Тут что еще важно — у них куча знакомых, и все это люди, у которых должен быть знатный товар.

— Когда вы будете знать день свидания с ней?

— Она позвонит мне в воскресенье.

— Сразу же позвоните мне, я хочу присутствовать.

— А не испугает ее, что вы немец?

— Я не дам для этого оснований. Кроме всего прочего, я боюсь, что вы начнете, как всегда, жаться и испортите все дело.

— А вы хотите быть щедрым за мой счет?

— Я же сказал, все, что вы сочтете за мою неоправданную щедрость, я вручу вам наличными.

Магоне прищурился на Самарина, рассмеялся:

— Раух, Раух, вы, я вижу, заметили, что она красотка. Но это пустой номер, Раух, вам не по силам соперничать с полковником Янсоном, и у них известная всей Латвии любовь.

— Не болтайте глупости, Магоне! — строго произнес Самарин. — В отличие от вас, я думаю о престиже и перспективе нашего с вами дела.

...Их переговоры с женой полковника происходили в среду днем. Она назначила встречу на квартире своей портнихи на Церковной улице, предупредив, что больше там никого не будет.

Магоне эту портниху знал, это была самая дорогая законодательница мод в высшем свете, знал он и то, что она еще в прошлом году уехала к своей сестре в Кенигсберг.

— На этот раз, кажется, все без вранья, — сказал он.

Самарину почему-то казалось, что на переговоры она придет не одна, и он тешил себя надеждой, что там окажется и ее муж.

Однако никого больше там, на Церковной улице, не оказалось. Было видно, что квартира пустует, мебель стояла как попало, все было покрыто слоем пыли.

Они сели в кресла, и жена полковника сразу вручила Магоне список, который предложил Самарину смотреть его вместе. Пока они этим занимались, она нервничала и не сумела этого скрыть. Магоне был беспощаден, ему подобные эмоции были не в новинку.

— Простите, мадам, требуется пояснение, — обратился он к ней. — Тут вы пишете: безделушка в виде рака, отделанная жемчугом. Как это понимать?

Красивое лицо ее стало пунцовым, и она отвернулась.

— Это мой шуточный подарок мужу, — не сразу ответила она. — Он обожает пиво, ему регулярно привозили раков из Цесиса. И однажды я в шутку подарила ему этого рака.

— Пожалуйста, мадам, размер рака, из чело он сделан, размер жемчужин и их количество... — продолжал терзать ее Магоне.

— Боже мой... Две жемчужины крупные, это глаза рака, ну, по горошине размерам... а мелкий жемчуг... изображает рачью икру... но сколько там жемчужин... Ради бога, избавьте от подобных подсчетов!

— Я думаю, — вмешался Самарин, — что эта вещь ценна вам не количеством жемчужин, а сама по себе как дорогая память, и мы не можем это не учитывать.

Она смотрела на него испуганно расширенными глазами, Самарин понимал — почему, но сделал вид, будто не видит ее удивления, и спокойно попросил Магоне перевести то, что он сказал, на латышский язык.

— Я знаю немецкий, — произнесла она еле слышно. — А вы немец?

— Да, мадам, я немецкий коммерсант из Гамбурга и не вижу в том ничего удивительного и тем более предосудительного. — И, улыбнувшись, добавил: — Немцы, мадам, бывают разные, и не всех их породил дьявол. И разрешите нам смотреть список дальше...

— Да, да, пожалуйста, — прошептала она.

А у Магоне новый вопрос:

— Вот тут указан золотой портсигар, а какая у него проба?

Я точно не знаю... Это подарок мужу от моего отца, и я думаю, что отец плохую вещь купить не мог. Да, я должна вас предупредить, что на портсигаре была накладная из золота надпись, муж ее удалил, но след на портсигаре остался.

— Естественно, это снижает цену вещи, — заметил Магоне, делая пометку на списке.

Самарин положил, руку на список и обратился к жене полковника:

— Мадам Янсон, я чувствую себя крайне неудобно и понимаю, как трудно и вам заниматься этим печальным делом. Я хотел бы эту процедуру сократить. Не думали ли вы с мужем, какую сумму аккордно вы хотели бы получить за все эти вещи?

Мадам Янсон вдруг встала:

— Одну минуточку...

Она прошла в глубь квартиры и тут же вернулась в сопровождении высокого мужчины в темном, тщательно отглаженном костюме. Он остановился посередине комнаты и смотрел на коммерсантов с брезгливой злостью.

Магоне вскочил, как пружиной подброшенный, и встал почти по-военному — руки по швам:

— Рад видеть вас, господин Янсон, в добром здоровье!

Полковник ему не ответил, даже не глянул в его сторону.

— Простите меня, господа, ради бога простите! — заторопилась мадам Янсон. — Но муж категорически не разрешил мне идти сюда одной. Мы решили...

— Надеюсь, ваши переговоры окончены? — перебил ее муж.

Магоне молчал, растерянно смотря на компаньона.

— Так или иначе, — спокойно сказал Самарин, — ваше присутствие может их решительно ускорить.

Теперь и полковник удивленно уставился на Самарина.

— Это коммерсант из Германии, из Гамбурга, — объяснила полковнику жена.

— Могу добавить, — подхватил Самарин — то, что я уже сказал вашей жене: да, я немецкий коммерсант, фирма «Раух и сын», в этом я не вижу ничего удивительного, тем более предосудительного. И немцы бывают разные, и не все порождены дьяволом, — добавил он с улыбкой. — Лично я происхожу из чистой коммерции, если допустить, что коммерция может быть чистой, но это вопрос уже теоретический. А то, что я здесь, не должно удивлять, так как маркитанты всегда движутся с армией. Но может, вы присядете? — Самарин отодвинул кресло рядом с собой.

Полковник медленно, точно еще не зная, стоит ли ему это делать, подошел к креслу и нехотя в него опустился. С другой стороны сидела его жена, и Самарин видел как он успокоительно погладил ее руку.

— Мы с моим компаньоном... — начал Самарин. — Да, я забыл объяснить, что, плохо зная местные условия, я пригласил себе в помощь на паях местного коммерсанта господина Магоне.

— Я о нем наслышан. — Полковник чуть заметно кивнул, не глядя на Магоне.

— Тем лучше, — подхватил Самарин. — Мы с ним сейчас знакомились со списком, и вдруг я почувствовал страшную неловкость. Я понял, как трудно вашей жене заниматься этим делом, и мне захотелось сократить эти не симпатичные вам и мне переговоры. Я спросил у вашей жены, не думали ли вы о том, какую сумму вы хотели бы получить за эти вещи? Аккордно, так сказать. Кроме всего, мне сразу станет ясно, по силам ли это дело нашей фирме.

Полковник помолчал и сказал тихо:

— Вы же можете купить какие-то отдельные вещи... не все... С иными вещами мы и сами не хотели бы расставаться.

— Но давайте все же начнем с аккордной суммы. Скажу откровенно, я хотел бы приобрести все эти вещи.

— Мы такого подсчета не делали, — ответил полковник с заметным раздражением.

— Но может, сделаете? Посоветуйтесь с опытными людьми... — не отступал Самарин.

Наступила долгая, тягостная пауза. Полковник переглядывался с женой.

— Нет, — произнес он наконец. — Я твердо решил. Покупайте у нас две-три вещи, с которыми нам легче расстаться, а там, может быть, улучшатся наши обстоятельства — и вообще отпадет необходимость продавать все эти вещи.

— Хорошо, — немного подумав, сказал Самарин. — Назовите эти вещи.

Полковник взял список, внимательно его просмотрел и назвал три вещи. Самарин отметил — наименее интересные.

— Сколько вы за них хотите? — настырно влез Магоне.

Полковник ему не ответил, продолжал смотреть в одну точку перед собой. Потом сказал с усмешкой:

— Вы, господа, имеете дело с никудышными клиентами, которым вдобавок срочно нужны деньги. Одно из двух: или вы этим воспользуетесь, или, исходя из элементарной порядочности, сами назначите справедливую сумму.

Самарин посмотрел на Магоне — его лицо отражало напряженный мысленный подсчет, и он тут же назвал сумму, которая говорила о том, что он все-таки решил наивыгоднейше воспользоваться неопытностью клиентов.

— Фирме «Раух и сын» кажется, — улыбнулся полковнику Самарин, что ее латышский коллега поторопился и назначил цену заниженную. Чтобы не допустить сейчас унизительного торга, моя фирма готова взять переговоры на себя.

— Я был бы рад, — кивнул полковник.

— Но я же, как и вы, не видел этих вещей! — обиженно воскликнул Магоне.

— От того, что вы их увидите, они объективно не станут ни дороже, ни дешевле. Однако, чтобы быть более точным в определении цены, я, конечно, тоже не возражал бы взглянуть на эти вещи хотя бы одним глазком. Можно это сделать?

Янсоны переглянулись, и полковник, ответил согласием.

— Только, если можно, завтра же, — подхватил Самарин. — Это связано с моей поездкой домой, в Гамбург. Я мог бы, скажем, завтра около полудня заехать к вам...

— А где живете вы? — спросил полковник.

— Вальдемарская, 33, десять минут отсюда...

— Знаю, знаю... Вам удобно будет меня принять?

— Кроме того, что я должен заранее извиниться за неприглядность моего жилья.

— Но вы назвали дом, где во все времена жили всяческие нувориши.

Самарин рассмеялся:

— Увы... Но ваше замечание, господин полковник, подтвердило правильность моего расчета, когда я ради престижа фирмы снял помещение именно в этом доме.

Условились, что полковник заедет к Самарину вечером, он очевидно, не хотел, чтобы его увидел кто-нибудь из знакомых. Пояснил:

— Я теперь живу вне общества и не хочу никого видеть.

Немалых трудов стоило Самарину успокоить Магоне.

— Вы сорвали отличное дело! — ярился он, когда они возвращались домой. — Кто вас просил поднимать разговор об аккордной цене? Без полковника мы могли его любимую супругу красиво причесать на каждой вещи. Ну а теперь извольте лезть в собственный капкан, я в него не полезу.

— Мы же условились — все, что вы назовете как вашу потерю в этой сделке, я выплачиваю вам наличными.

— Но как я могу высчитать свои потери? Я не буду знать даже истинной цены, какую вы заплатите!

Самарин остановился и спросил с угрозой:

— Вы что, подозреваете меня в нечестности? Ну? Скажите прямо... и мы разойдемся в разные стороны.

— Почему вы не приглашаете меня на переговоры с полковником? — уже более мирно спросил Магоне, и они пошли дальше.

— Потому что вы с такими людьми не умеете разговаривать. Привыкнув иметь дело со всякой спекулянтской братией, вы попросту не знаете, что своим поведением раздражаете их, вызываете у них враждебное к себе отношение, а тогда о коммерции лучше молчать. Наконец, вы, очевидно, не понимаете, какое значений эта сделка будет иметь для престижа нашего дела и какие перспективы она может нам открыть, если помнить о друзьях Янсонов. А за это, господин Магоне, полагается платить. И я заплачу, а вам вручу ваш убыток. И вообще, чтобы не нервничать, не лучше ли вам вести дела самостоятельно?

Постепенно Магоне утихомирился, сказал примирительно:

— Все-таки не соглашайтесь на бешеную цену.

— Вот и пойми вас! — рассмеялся Самарин. — Ведь чем больше я заплачу полковнику, тем больше будет ваша убыточная доля, а вы...

— С вами спорить — надо пуд соли съесть, — угрюмо проворчал Магоне.

Учитесь. А когда я буду с вами расплачиваться, поучитесь заодно и честности.

— Посмотрим...

Слава богу, это улажено.

На другой день около девяти часов вечера полковник Янсон пришел к Самарину домой. Бегло оглядев комнату с ее разномастной обстановкой, включая кровать в виде раковины, он улыбнулся:

— Да... От нувориша здесь разве только кровать...

— Совершенно точно, — подтвердил Самарин. — А если вы хотите увидеть самого нувориша, я его сейчас позову, он хозяин этой квартиры.

— Ради всех святых, не надо! — поднял руки полковник.

Они сели к столу.

— Напрасно не хотите посмотреть... — Самарин наклонился к полковнику через стол и продолжал вполголоса: — Потрясающая личность! Помесь карманного вора с шакалом! Знаете, кто он? Всего-навсего дворник. Когда наши войска пришли сюда, он захватил эту роскошную квартиру с обстановкой и еще несколько квартир ограбил. Но как же он мог поступить иначе, если видел, что пришла армия, которая тоже грабит и называет это новым порядком?

Полковник посмотрел на Самарина пристально и удивленно.

Перехватив его взгляд, Самарин сказал:

— Чем вы удивлены? Я же говорил и вам и вашей жене, что не все немцы порождены дьяволом. Но это еще не вся его одиссея... — продолжал Самарин. — Два его брата захватили чужой хутор со всем его добром и живностью и теперь возят в Ригу на черный рынок продукты и гребут деньги лопатой. Вот тот случай, когда Германия дала людям все. Закавыка, однако, в том, что эти люди сволочи, хотя, извините, и латыши. — И без паузы: — Это верно, что вы, когда мы заняли Латвию, ушли в отставку?

— Откуда вам это известно? — поднял брови полковник.

— От моего жадного компаньона. Вот тоже любопытный экземплярчик. Знаете, какое у него горе на этой войне? Что он не успел поживиться возле местных евреев, когда наши их убрали. Вот уж поистине, мне, как юристу по образованию, есть сейчас о чем подумать по поводу права и нравственности во время войны.

— Войны бывают разные, — тихо обронил Янсон. — И, помолчав, добавил: — Да, я ушел из своей армии, а вы что, считаете, что я должен был поступить в вашу?

— А что? С таким прекрасным немецким языком, как у вас...

— О, нет! — перебил его полковник. — Кстати, а почему вы сами занимаетесь коммерцией не дома, а у нас?

— Дома тоже можно, — ответил Самарин. — Но очень трудно. Если не входить в какой-нибудь альянс с военными и не пользоваться их поддержкой, кредитные банки не дают ссуды, а оборачиваться только своими средствами означало бы топтаться на месте или даже идти вспять. Вот отец и придумал послать меня сюда, он почему-то был уверен, что кожа — главный предмет коммерции нашей фирмы — здесь есть. А ее нет и здесь. И поэтому я ринулся во всяческую коммерцию, и это привело меня к вам. Я покупаю хорошие вещи и продаю их своим военным, у которых, слава богу, есть деньги. Ну вот, я сказал вам все, как священнику на исповеди.

— Сколько людей, столько и трудностей в жизни, — философски заметил полковник.

— Ну, положим, ваши трудности, судя по всему, тяжелее моих, — улыбнулся Самарин. — Я до продажи своих вещей еще не дошел.

Полковник долго смотрел на Самарина и вдруг сказал:

— Вы совершенно не похожи на коммерсанта.

— О, да! — мгновенно согласился Самарин. — Увы, я деградировал до положения спекулянта. И чтобы доказать, что я действительно плохой делец, хочу предложить вам идею, которая облегчит ваше и мое положение. Я куплю у вас какую-то одну вещицу, на это у меня хватит наличных денег, а вам их хватит на какое-то время, а потом мы подумаем о какой-то вещице другой. А может, к тому времени и у вас наступит то улучшение, о котором вы говорили. Вам что, предлагают работу наши?

— Нет. Я все-таки латыш и могу служить только Латвии.

Самарин решил больше ничего не спрашивать — слишком настойчивое его любопытство могло вызвать у полковника подозрение.

— Ну так как вы относитесь к моей идее?

— Меня это вполне устраивает... — Полковник вынул из портфеля и положил на стол того самого рака с жемчужными глазами.

Самарин небрежно осмотрел вещицу и назвал сумму, явно завышенную. Полковник кивнул. Самарин отсчитал ему деньги в немецких рейхсмарках. Условились, что, когда у полковника возникнет необходимость продать еще какую-нибудь вещь, он позвонит Самарину по телефону.

Полковник Янсон позвонил спустя четыре дня. На этот раз Самарин купил у него золотой портсигар, с которого была удалена дарственная надпись.

Расчет произведен, и полковнику можно уходить, но Самарин видел, что он медлит, продолжает сидеть за столом. И вдруг он спросил:

— Вы давно были дома?

— Месяц назад, — ответил Самарин. — И на днях поеду снова. Надо отчитываться о коммерции перед отцом.

— Ну и как у вас там, дома?

— Фирма наша чахнет, отец нервничает и даже хочет закрыть дело.

— Но почему же так все плохо? — спросил полковник. — У Германии такие успехи, ваша армия...

— Какие успехи вы имеете в виду? — перебил его Самарин.

— Военные, конечно.

Самарин покачал головой:

— Так как вы человек военный, я ваше утверждение должен воспринимать как иронию? А мне тошно и без вашей иронии.

— Боже мой! А Франция? А Бельгия? А Балканы? А Европа? А Норвегия? А пол-России, наконец?

— Я человек штатский, и нелепо, что я должен вам разъяснять то, что уже понял любой, немного думающий немец: Германия влезла в войну, которой не видно конца, а ее ресурсы, напротив, — не бесконечны. Я не верю, что вы, господин полковник, не понимаете этого. Извините.

Полковник долго молчал, поглядывая исподволь на Самарина, потом сказал:

— Согласен, войну Германия получила тяжелую. Но мне кажется, что до истощения ее ресурсов еще далеко.

— Хотелось бы в это поверить, — тихо обронил Самарин и, помолчав, спросил осторожно: — Вы думаете, мы еще можем эту войну выиграть?

— О, я не оракул! — улыбнулся полковник. — И мне неведомо истинное положение с вашими ресурсами. Мне только думается иногда, что против Германии сильно действует политическая сущность, какую она сообщила этой войне. Точнее сказать, идея.

— Я это не понимаю... — робко сознался Самарин.

— Ну, возьмем в качестве примера русский фронт. Вы там решаете идею уничтожения этой страны и разгрома всех идеалов русских. А что вы им предлагаете взамен? Колониальный режим? Вот почему русские дерутся с вами так отчаянно. И для них проблема ресурсов предельно проста: драться до последнего патрона, до последнего солдата. Вы это понимаете?

Самарин молча кивал головой, на лице у него было тревожное раздумье:

— Мне не хотелось бы... прямо скажу, мне как-то страшно вдруг подвергнуть сомнению ту идею, которая принесла нам великие победы и сознание величия нашей страны и нации.





Дата публикования: 2014-11-18; Прочитано: 215 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.028 с)...