Герой нашего времени». М. Лермонтова

Две части. СПб., 1840. В тип. Ильи Глазунова и комп., в 8 д. л., 173 и 250 стр.

Предубеждение есть самое вредное ощущение в человеке, от которого что-нибудь зависит и который должен об чем бы то ни было произносить свои суждения и мнения. Под влиянием это­го ощущения самый умный и самый честный человек может наделать глупостей, быть несправедливым и даже повергнуть в несчастие безвинного человека. Только сильная воля и посто­янство в правилах могут избавить нас от этого вредного ощу­щения, которое так искусно уловляет ум наш и сердце в свои сети. Я чуть было не попался в них... Послушайте!

Однажды в восемь часов утра приходит ко мне человек, ко-" торый отроду не бывал у меня, человек положительный, как червонец, человек, не увлекающийся мечтами, поэзиею, поры­вами и т. п. Он оказал мне несколько из тех незначительных услуг, которыми образованные люди меняются в жизни, как приветствиями, и я не имел случая отплатить ему ни одною подобною услугою. «Я пришел к вам с просьбою», — сказал он. — «Приказывайте! Очень рад услужить вам». — «Напеча­тайте, пожалуйте, объявление о книге, которая выйдет в ско­ром времени. Вот оно!» Я просмотрел объявление и невольно улыбнулся, узнав по напыщенности и неумеренным, раздутым и нарумяненным похвалам, что это объявление выходит из фабрики абсолютно-объективно-субъективной литературы¹. Посетитель заметил мою двусмысленную улыбку и примолвил: «Сочинитель книги, о которой я прошу объявить, хотя печата­ет свои произведения в журналах, которые против вас воору­жены, но даю вам слово, что молодой автор вовсе не принадле-

жит к этой партии...» Я едва мог скрыть досаду при сих словах. ♦Милостивый государь! — возразил я. — Вы не знаете меня, говоря со мною таким языком! В литературе я знаю только две партии: партию хороших и партию дурных писателей. Враг ли мне автор или друг, мне все равно. Если он напишет хорошее, я буду хвалить, а напишет дурное — возглашу об этом с доказа­тельствами. Вот мое неизменное правило! Объявление ваше я напечатаю, разумеется смягчив его, а выйдет книга — скажу об ней беспристрастно мое мнение». Посетитель оставил меня, за­ронив в уме моем зерно предубеждения противу книги. i. Вышла в свет книга. В журналах, в которых автор печатает свои труды, стали хвалить книгу самым смешным образом, унижая при этом случае всех посторонних писателей². Преду­беждение мое начало созревать, и я не имел духу взять книгу в руки!..

■: Эти странные похвалы до такой степени повредили книге, что об ней составилось какое-то неблагоприятное мнение, кото­рому я невольно подчинился. Я даже не купил книги, чтоб не терять времени и денег на пустяки. Предубеждение мое уже принесло плоды!..

Наконец появилось (в «Маяке») суждение С. О. Бурачка об этой книге. Из этого суждения надлежало заключить, что ро­ман «Герой нашего времени» есть ни более ни менее как под-елащенная и ароматическая аква-тофана³ в прелестной етклянке из граненого горного хрусталя. Сперва было я испу­гался, но, когда в той же самой статье СО. Бурачка увидел я, ято «Мещанин», соч. А. П. Башуцкого, поставляется в образец романов и что по этому масштабу измеряется достоинство «Ге­роя нашего времени» ⁴, я решился прочесть этот роман, проти- Щ которого предубеждение так сильно во мне вопияло. Почи- щя книгу ничтожною, я стал читать ее на сон грядущий, т. е. в постели, надеясь, что она усыпит меня, как многие из великих творений, прославляемых абсолютно-субъективно-объективны-ки журналами, по рецепту Грибоедова:

Вам сна нет от французских книг,
, А мне от русских больно спится!⁵

t Была половина двенадцатого часа, когда я развернул книгу. Читаю, читаю; чтение завлекает меня... Наконец хочу поло­жить книгу, погасить свечу и заснуть... Невозможно! Книга приковала к себе волю мою, ум, сердце, все ощущения души!.. Читаю — и когда я дочел до последней страницы, било шесть часов утра! В мои лета и при моих занятиях мне даже стыдно

Ф. В. БУЛГАРИН

«Герой нашего времени». Сочинение М. Лермонтова

сознаваться, что я провел ночь без сна, за романом! На другой день я вовсе не мог работать, просидел весь день с головною болью, и не досадовал. На третий день я снова прочел «Героя нашего времени» и сердился на автора... что книга так корот­ка... Все это случилось со мною впервые в течение двадцати лет. Ни для одного русского романа я не жертвовал целою но­чью, и впервые прочел русский роман дважды сряду, и сожа­лел, что он не длиннее!

Я вовсе не знаю автора, никогда не видал его, ничего не чи­тал прежде из его произведений, потому что не читаю тех жур­налов, в которых он печатает свои стихотворения... Не знаю и знать не хочу, какого он мнения обо мне⁶, но, прочитав «Героя нашего времени», преклоняю пред автором мое литературное знамя и отдаю ему полный салют!

Скажите, ради бога, где созрело, где развилось это необык­новенное дарование? Каким волшебством этот юный ум проник в тайники природы, в глубину души человеческой? Какая не­постижимая сила сорвала пред ним личину общества и объяс­нила болезнь, которою оно страждет в наше время, в XIX веке! Все это чудеса для меня! «Герой нашего времени» — первый опыт в прозе юного автора, первый — понимаете ли!⁷ Генияль-ные умы взвиваются на высоту при первых поэтических поры­вах, но в прозе эти примеры чрезвычайно редки. Проза требует глубокой науки и обдуманности. Виктор Гюго написал множе­ство плохих романов и повестей, пока создал «Notre Dame de Paris» *. Бальзак долго влачился по земле, пока возвысился до «Евгении Гранде», «Отца Горио», «Истории тринадцати» н «Шагриновой кожи»⁸. Вальтер Скотт начал писать свои рома­ны уже в зрелых летах, богатый опытами жизни и наукою... Автор «Героя нашего времени» в первом опыте стал на ту сту­пень, которой достигали другие долговременного опытностью, наукою, трудом и после многих попыток и неудач.

О Русь, мать всех племен славянских, сколько дарования, сколько ума и нравственной силы сокрыто в твоих недрах! Другие народы уже истощили дар слова, а мы едва тронули поверхность нашего рудника... Но обратимся к роману...

«Герой нашего времени» есть создание высокое, глубоко об­думанное, выполненное художественно. Господствующая идея есть разрешение великого нравственного вопроса нашего вре­мени: к чему ведут блистательное воспитание и все светские преимущества без положительных правил, без веры, надежды

* «Собор Парижской богоматери» (фр.). — Сост.

и любви? Автор отвечает своим романом: к эгоизму, к пресы­щению жизнью в начале жизни, к душевной сухотке и наконец к гибели. Главное действующее лицо романа, Печорин, не есть лицо новое и невиданное: это родной брат Зафи, эгоиста в «Са­ламандре», романе генияльного Евгения Сю⁹. Но все подробно­сти, все аксессуары, все эпизоды и окружающие главное лицо характеры — создание русское, вполне оригинальное. Все ха­рактеры, кроме главного лица, Печорина, — первообразы (типы) русского быта и русского общества. Сам Печорин не мог быть вполне оригинален; он должен быть похож на западного европейца, потому что Запад Европы вытиснул на нашем со­временном поколении свое клеймо, потому что Запад образовал ати холодные существа и заразил их язвою эгоизма в те лета, когда мы должны пылать любовью, дружбою, самоотвержени­ем. Действие происходит на Кавказе. Автор встречается, в пе-|^езде чрез горы, с старым штабс-капитаном Максимом Макси­мовичем и упрашивает рассказать что-нибудь о кавказской жизни. Максим Максимович, лицо, написанное карандашом Гораса Вернета и кистью Тениера и фан-Дейка¹⁰, рассказывает ¹#! поручике Печорине, который был под его начальством в од-ф>м из кавказских укреплений. Рассказ чудный, совершенство jl своем роде! Печорин, человек, живший в высшем кругу пе­тербургском, человек высокого образования, богатый, произ-на старого штабс-капитана удивительное влияние, так ека­ть, покорил его. Рассказ Максима Максимовича заключается следующем. Они поехали на свадьбу к горскому князьку, и >чорину понравилась дочь его, Бэла, полудикая черкешенка ыкновенной красоты. У князька есть сын, Азамат, пятнад-Филетний юноша, удалец, наездник, настоящий горец. Аза-it влюбился в коня наездника Казбича. Во время свадебного ршества Максим Максимович подслушал, как Азамат умо-Казбича продать ему коня, обещая ему все на свете, и даже тру свою, Бэлу, которую он решился украсть у отца и отдать езднику. Печорин, узнав это, обещает Азамату коня Казби-, если он привезет ему сестру свою, Бэлу. Дело слажено. Аза-lt похитил сестру из родительского дома и привез в крепост-к Печорину, а тот отвязал лошадь Казбича, когда он >одавал баранов Максиму Максимовичу, и отдал Азамату, Который ускакал на ней в горы, пристал к наездникам и не доавращался в дом родительский. Казбич азиятец! Он из мще-убил князька, отца Азамата, подозревая его в участии с ном, и когда Печорин с штабс-капитаном были на охоте, по-Бэлу, вышедшую за крепостной вал. Печорин догоняет

Ф. В. БУЛГАРИН

«Герой нашего времени». Сочинение М.Лермонтова

Казбича, ранит его, но тот убивает Бэлу. Вот первая, так ска­зать, картина, которой подробности очаровательны.

Автор расстается в горах с Максимом Максимовичем и встречается с ним снова в Владикавказе. Они ждут конвоя, чтоб ехать далее. Конвой прибыл, и автор с Максимом Макси­мовичем восхищаются коляскою одного путешественника. Ко­ляска эта — Печорина! Вообразите радость доброго Максима Максимовича, который почитает Печорина искренним своим другом, прожив с ним столько времени в горной крепостце, ба­ловав его и нежив, как родного сына! Печорин отослал коляску в гостиницу, а сам остался у полковника. Максим Максимович посылает к Печорину — дать знать, что он здесь, воображая, что Печорин тотчас прибежит к нему и бросится на шею. Не тут-то было! Максима Максимовича зовут пить чай, ужи­нать — он не может отойти от ворот гостиницы, он ждет мило­го своего Печорина. Тот не идет! Всю ночь проохал печальный Максим Максимович. На другой день, когда уже стали закла­дывать лошадей, является Печорин. Максим Максимович, за­быв все свое горе, хочет принять в свои объятия старого това­рища, но Печорин небрежно снимает перчатку, протягивает руку и холодно здоровается с добрым армейским штабс-капи­таном. Максим Максимович упал духом! Душа его и самолю­бие страждут от холодности Печорина! Тайком Максим Макси­мович даже прослезился. Печорин уехал; он сказал, что едет в Персию и далее. Максим Максимович удивляется, что он не спросил о своих бумагах, оставленных в крепости. Автор упра­шивает отдать ему. Максим Максимович выбрасывает их из повозки, с досадою, как хлам. Это «Записки Печорина». С этих пор автор как рассказчик сходит со сцены. Вы читаете «Запис­ки Печорина», который погиб где-то, возвращаясь из Персии. Записки эти — исповедь эгоиста, пресыщенного жизнию.

Вторая картина, сцена в Владикавказе, хотя не богата про­исшествиями, как первая, но написана тою же мастерскою ки­стью. Ожидания доброго Максима Максимовича, его нетер­пение увидеть Печорина, встреча с ним, портрет Печорина, горе штабс-капитана, его досада... прелесть, прелесть и пре­лесть! Только необыкновенное дарование могло сделать chef d'ceuvre * из этого простого случая!

В «Записках Печорина» открывается полный курс анатомии сердца человеческого и разоблачается холодный ум, который в иных людях заступает место души. Зрелище ужасное и поучи-

* шедевр (фр.). — Сост.

тельное! Родители, юноши и девицы! Читайте, изучайте и по-учайтесь! Что значит человек бездушный, со всеми прельщени­ями ума и любезности? Это человек зачумленный, который гу­бит все, что к нему ни прикоснется, все, что его хочет любить, утешать и помогать ему! Ужасное положение, горькая и жал­кая участь!

Третья картина, Тамань. Печорин едет на Кавказ и останав­ливается в Тамани в ожидании отправления морем. Ему отво­дят квартиру в хижине убогой старухи. Семейство состоит из хозяйки, притворяющейся глухою, из слепого сироты и дочери хозяйки, полудикой девушки, полуисступленной, полусума­сшедшей, судя по ее приемам. Чудная картина, дивные харак­теры! Виктор Гюго! Мы уважаем в вас великое дарование, не­взирая на возгласы некоторых журнальных шмелей¹¹, но при этом случае просим вас положить перо пред нашим юным ро­манистом! Право, вы ничего не написали лучше этой картины! Я не стану рассказывать, чтоб не разрушать занимательности. Это целая драма!

> Четвертая картина принадлежит к тому роду, как «Послед­ний день Помпеи» Брюллова, не по сходству содержания, но по композиции, т. е. это множество отдельных картин на одном холсте и все отдельные картины приведены к одному знамена­телю. На картине К. П. Брюллова знаменатель этот — пылаю­щий Везувий, истребляющий целое население города, а в кар­тине г. Лермонтова знаменатель — ледяная душа Печорина, Наводящая гибель на все, что только подверглось мертвящему ее влиянию. Действие на водах, в Пятигорске и Кисловодске. Портрет княжны Мери, за которою Печорин волочится для препровождения времени и заставляет в себя влюбиться, этот Йортрет — прелесть! Княжна кокетка, и притом несколько сен­тиментальна, напитана романтизмом нашего времени. Она бла­госклонна к одному молодому человеку в солдатской шинели, с крестиком, и притом раненому. Она воображает себе, что это какой-нибудь несчастный, разжалованный, и когда этот самый юноша, которого она слушала так благосклонно, является к ней франтом, в офицерском мундире, раздушенный; когда она узнает, что это был просто юнкер, — очарование исчезает. Тут же, на водах, Вера, замужняя женщина, которая давно любит Печорина. Он привязан к ней более, нежели к другим женщи­нам. Характер Веры лучше всех обрисован: это истинное совер­шенство. Грушницкий, этот юнкер, потом офицер, влюблен­ный в княжну, который погибает на дуэли от руки Печорина, Драгунский капитан, доктор Вернер — все это первообразы, со-

Ф. В. БУЛГАРИН

«Герой нашего времени». Сочинение М.Лермонтова

здания самостоятельные. Жизнь на водах, общество описаны с удивительною живостию, верностию и искусством. Значитель­ная часть «Записок Печорина» заполнена рассуждениями о са­мом себе, о людях, о обществе и женщинах. Судит эгоист и пресыщенный жизнью; следовательно, суждения колкие, иро­нические — это ум Мефистофеля, взгляд падшего духа, которо­му, однако ж, открыты все таинства сердца человеческого и вся человеческая мудрость. Боже мой! Сколько тут ума, начи­танности, наблюдательности и правды!

Пятая, и последняя, картина: «Фаталист». Это эпизод, кото­рый многие из читавших книгу почитают лишним. Я думаю, напротив. В этой книге все обдумано и все расположено таким образом, что роман, составленный будто из отрывков, пред­ставляет одно стройное целое и причины не разногласятся с последствиями, и наоборот. Печорин видит зло, гнездящееся в его сердце, чувствует, что он несчастлив, отказавшись от всех человеческих чувствований: от любви, дружбы, сострадания к человечеству, и ищет оправдания в фатализме. Он не верит фатализму, но представляет событие не в доказательство и не в опровержение фатализма, а как простой случай. Но в рассказе его видно желание, чтоб другие поверили, что он бездушен си­лою фатализма! Рассуждая о том, должно ли верить в фата­лизм, в который верили древние и верят нынешние язычники и мусульманы, Печорин спросил доброго Максима Максимови­ча, что он думает об этом, и рассказал случай, подавший повод к рассуждению о сем предмете, случай чудный и необыкновен­ный. Это смерть одного офицера, убитого пьяным человеком на улице. Сначала Максим Максимович не понял вопроса, а по­том, подумав хорошенько, сказал:

— Да, жаль беднягу... Черт же его дернул ночью с пьяным разговаривать!.. Впрочем, видно уж так у него на роду было написано.

«Больше (говорит Печорин) я от него ничего не мог добить­ся: он вообще не любит метафизических прений». Автор рус­ским поверьем разрешает задачу и кончает книгу.

Повторяем в сотый раз, что роман этот прелесть, от первой страницы до последней. Картины, портреты, характеры напи­саны мастерскою кистью, слог живой, увлекательный, язык русский превосходный, чистый, ясный, правильный, без куд-реватостей, без вычурностей*. Ума бездна! Занимательность в

каждом очерке так сильна, что невольно увлекает читателя. Цель высокая! Вы, так называемые львы, брадатые и кудла­тые, вы, копирующие холодность Бейрона¹² и гордость сатра­пов, вы, поспешающие упиться жизнию, не изучив ее, — вот вам зеркало!

Лучшего романа я не читал на русском языке! Это говорит вам романист, рассказчик и критик, которого многие почитают неумолимым, беспощадным и даже привязчивым критиком, потому что он говорит откровенно правду напыщенной бес-талантности, дерзкой самонадеянности и пронырливому ли­тературному корыстолюбию, прикрывающемуся глупым чванством. Вот юный автор, незнакомый мне и, вероятно, не благоприятствующий мне, судя по его литературным связям, в которые он мог попасть нечаянно. Этот юный автор с истин­ным, неподдельным дарованием, и я хвалю его сочинение с та­кою же радостию, как будто бы делился с ним его славою. И точно делюсь, потому что слава русской литературы отражает­ся на всех нас, на всей России, а ее можно искренно поздравить С таким автором, каков творец романа «Герой нашего време­ни»! С этих пор автор должен вооружиться мужеством и терпе­нием. У него будут бесталантные подражатели и завистники. Зависти не знает истинный литератор, посвятивший литерату­ре всю жизнь свою, все свое время, пожертвовавший ей своим честолюбием^ и светскими преимуществами. Зависть есть удел тех самозванцев в литературе, которые употребляют ее как средство к достижению других целей. Истинный литератор — раб своей обязанности. Если б жесточайший враг его написал хорошее — он должен хвалить, если не хочет сам унизиться до степени своих клеветников. Литератор, как судья, должен емотреть не на лица, а на дела.

X Вот правила, которыми издатели «Пчелы» всегда руковод­ствовались в литературе, и оттого-то ни связь их не разруши­лась в течение двадцати лет, ни журнал не упал, между тем как в течение этого времени множество литературных союзов и множество журналов — опрокинулись в Лету! Самый близкий путь к цели — по прямой линии! Самое прочное основание каж­дого дела — правда!

* Есть странности в правописании, например: выпить чая, поцало-вал и т. п. Автор здесь не виноват, а корректор.

«Герой нашего времени». Сочинение М.Лермонтова