10 страница. Третий набор специальных категорий смещается от нашей любви к ее возлюбленному источнику

Третий набор специальных категорий смещается от нашей любви к ее возлюбленному источнику. Христианская традиция выводит на свет нашу скрытую устремленность к Богу в любом нашем интенди-ровании, когда говорит о данном нам Духе, о Сыне, нас искупившем, об Отце, пославшем Сына Своего, а вместе с Сыном и Духа, и о на­шей будущей судьбе, когда будем видеть уже не через тусклое стекло, а лицом к лицу.

Четвертый набор категорий проистекает из дифференциации. Как человеческая природа индивида, так и его христианство может быть подлинным, неподлинным или смешением того и другого. Хуже всего то, что неподлинному человеку или христианину под­линным кажется то, что в действительности неподлинно. Именно здесь скрываются корни разделения, противостояния, раздора, об­личения, ожесточения, ненависти, насилия. И здесь же нужно искать трансцендентальное основание четвертой функциональной специа­лизации — диалектики.

Пятый набор категорий касается прогресса, упадка и искупле­ния. Как человеческая подлинность способствует прогрессу, а че­ловеческая не подлинность порождает упадок, так христианская подлинность, то есть любовь к другим людям, неотъемлемая от само- ^! пожертвования и страдания, есть самое радикальное средство против зла. Христиане приближают царство Божье на земле, не только творя добро, но и побеждая зло добром (Рим 12, 21). Прогресс совершается не только в человечестве: развитие и прогресс имеют место и внутри самого христианства; и как есть развитие, так есть и упадок; и как есть упадок, так есть и проблема его исцеления, преодоления зла до­бром — не только в мире, но и в Церкви.

Вот то, что нужно было сказать об общих и специальных бого­словских категориях. Как уже было отмечено, задача методолога — в

₃i8

ФУНДИРОВАНИЕ

том, чтобы проследить выведение этих категорий. Но определить в деталях, чем должны быть общие и специальные категории, — дело теолога, работающего в пятой функциональной специализации.

8. УПОТРЕБЛЕНИЕ КАТЕГОРИЙ

Я показал, каким образом общие и специальные категории могут быть выведены из транскультурного основания. Для общих катего­рий основанием будет подлинный или неподлинный человек: вни­мательный или невнимательный, умный или бестолковый, разумный или глупый, ответственный или безответственный, — со всеми вы­текающими позициями и контрпозициями. Для специальных кате­горий основанием будет подлинный или неподлинный христианин: действительно пребывающий в любви к Богу или терпящий неудачу в этой любви, со всеми вытекающими последствиями в виде христи­анского или нехристианского мироощущения и стиля жизни.

Выведение категорий есть дело субъекта как человека и христиа­нина. Он осуществляет самоприсвоение и употребляет взвешиваю­щее сознание как базис для методического контроля в богослов-ствовании, а также как то a priori, исходя из которого он способен понимать других людей, их социальные отношения, их историю, ре­лигию, обряды, судьбу.

Очищение категорий — устранение неподлинного — подготав­ливается функциональной специализацией «диалектика» и выпол­няется в той мере, в какой теологи достигают подлинности через ре­лигиозное, моральное и интеллектуальное обращение. Здесь нельзя надеяться на открытие некоего «объективного» критерия, теста или метода контроля, ибо такой смысл «объективного» — не более чем иллюзия. Подлинная объективность есть плод подлинной субъектив­ности. Она достигается только через достижение подлинной субъек­тивности. Поиск и применение каких-то альтернативных подпорок или костылей неизменно ведут к той или иной степени редукциониз­ма. Как попытался показать Ханс-Георг Гадамер на всем протяжении своей книги «Истина и метод», не существует удовлетворительного критерия метода, который бы абстрагировался от критерия истины.

Употребление общих богословских категорий имеет место в любой из восьми функциональных специализаций. Генезис специ­альных богословских категорий имеет место в зачаточном виде в

МЕТОД В ТЕОЛОГИИ

диалектике, а во всей их обязательности — в фундировании. Обяза­тельность, однако, принадлежит категориям только как моделям, как взаимосвязанным наборам терминов и отношений. Употребление и признание категорий как гипотез относительно реальности или опи­саний реальности осуществляется в специализациях «доктрины», «систематика» и «коммуникации».

Следует подчеркнуть, что такое употребление специальных ка­тегорий осуществляется во взаимодействии с данными. Категории получают от данных дальнейшие спецификации. В то же время дан­ные диктуют необходимость углубленного прояснения категорий, их коррекции и развития.

Таким образом, это движение принимает форму ножниц, где верхним лезвием служат категории, а нижним — данные. Как прин­ципы и законы физики не являются ни математикой, ни данными, но есть плод взаимодействия между математикой и данными, так теология не может быть ни чистым a priori, ни чистым a posteriori, но есть плод длящегося процесса, укорененного, с одной стороны, в транскультурном основании, а с другой стороны, в данных с возрас­тающей степенью организации.

Итак, поскольку теология — это длящийся процесс, поскольку сама религия и религиозная доктрина развиваются, постольку функ­циональная специализация «фундирование» в значительной мере имеет дело с порождающими началами, с генезисом, с нынешним состоянием, с возможным будущим развитием и адаптацией кате­горий, в которых христиане понимают самих себя, общаются друг с другом и проповедуют Евангелие всем народам.

12 ДОКТРИНЫ

Наша шестая функциональная специализация имеет дело с доктри­нами. Мы будем говорить о многообразии доктрин, об их функциях, вариациях, о дифференциации человеческого сознания и о длящем­ся процессе открытия разума с его равно длящимися контекстами; о развитии, постоянстве, историчности догматики, о культурном плю­рализме и единстве веры, а также об автономии функциональной специализации, носящей имя «доктрины».

1. МНОГООБРАЗИЕ

Первый шаг состоит в том, чтобы различить первоисточники: церковные, богословские, методологические доктрины, а также при­менение методологической доктрины, которое приводит к вычлене­нию одноименной функциональной специализации. Для всех них общим будет то, что им учат. Они различны и различаются потому, что их учители различаются авторитетностью, с которой учат.

В первоисточниках надлежит проводить различение между док­триной изначального провозвестия и доктринами об этой доктри­не. Ссылки на изначальное провозвестие можно найти, например, в 1 Кор 15, 3 слл и в Галл 1, 6 слл. С другой стороны, стадии в об­народовании и применении этого провозвестия служат источниками Доктрин о доктрине. Так, есть Божественное откровение, в котором Бог говорил к нам издревле в пророках, а в последние дни — в Сыне (Евр 1, 1—2). Есть церковные постановления, где решения христиан­ского собрания совпадают с решениями Святого Духа (Деян 15, 28). Есть апостольское предание: Ириней, Тертуллиан и Ориген — все

32O

МЕТОД В ТЕОЛОГИИ

они ссылаются на учение, данное апостолами церквам, которые они основали, и передаваемое из поколения в поколение¹. Есть вдохно­вение канонического Писания, которое стало гораздо более доступ­ным критерием после того, как был сформирован канон и установле­ны принципы его толкования².

Во-вторых, есть церковные доктрины. Им предшествуют в Но­вом Завете исповедания веры³ и решение христианского собрания в Деян 15, 28. Как правило, эти доктрины не сводятся к простому под­тверждению Писания или предания. Сколь бы верным ни выглядело замечание папы Стефана: «nihil innovetur nisi quod traditum est» («об­новляется лишь то, что пришло из предания», DS 11), оно напомина­ет о том, что новые вопросы действительно возникали, а удовлетво­рительных ответов нельзя было ожидать, пока прежняя позиция всех устраивала. Почему это так — большой вопрос, возможный ответ на который будет дан в разделах о вариациях доктрины и о дифферен­циации сознания. Но достаточно перечитать такое собрание собор­ных и папских деклараций, как «Enchiridion Symbolorum» [«Справоч­ник исповеданий»] Денцингера, чтобы заметить, что каждая из них есть продукт своего места и времени, и каждая отвечает на вопросы своей эпохи людям своей эпохи.

В-третьих, есть теологические доктрины. Этимологически «тео­логия» — это «речь о Боге». В христианском контексте она означа­ет персональную рефлексию над откровением, данным Иисусом Христом и во Христе. В патристический период авторы имели дело преимущественно со специфическими вопросами, волновавшими умы в ту эпоху, но к ее концу появились и такие всеобъемлющие труды, как «De fide orthodoxa» [«О православной вере»] Иоанна Да-маскина. В средневековых школах теология приняла методический, совместный, развивающийся характер. Разыскание и классифика­ция предпринимались в «Книгах сентенций», интерпретация — в

¹ lrenaeus, Adv. haer., I, 10, 2; III, 1-3; Harvey I, 92; II, 2 ff. Tertullian, Depraescr. Haeret., 21. Origen, Deprinc, Paef. 1—2; Koetschau 7 f.

^г Ср. весьма простые принципы Климента Александрийского {Strom. VIII, 2 ff.; Stahlin III, 81 ff.) с труднейшими принципами Иринея (Adv. Haer. I, 3, 1.2.6; Harvey I, 24-26.31).

³ Cm. V.H. Neufeld, The Earliest Christian Confessions, Leiden: Brill, 1963, Vol. V of New Tools and Studies, ed. B.M. Metzger.

ДОКТРИНЫ

комментариях на книги Ветхого и Нового Заветов, а также на труды выдающихся авторов. Систематическая теология стремилась внести порядок и связность в массу материалов, сосредоточенных в Писа­нии и предании. Начало ей положил, вернее всего, труд Абеляра «Sic et Non» [«Да и Нет»], где сто пятьдесят восемь тезисов были доказа­ны, а затем опровергнуты доводами Писания, предания и разума. В любом случае поп Абеляра стало позднее Videtur quod поп [«Кажет­ся, что нет»] как составной части quaestio [«Вопроса»], а его sic стало Sed contra est [«Но против этого...»]; затем следовала формулировка принципов решения или согласования, и, наконец, принципы при­лагались к каждому из противоречащих друг другу источников. Когда техника quaestio была приложена к материалам «Книги Сентенций», возникла следующая потребность: решения бесконечных «Вопросов» нужно было согласовать друг с другом. Потребовался некий систем­ный взгляд сверху. В поисках основания для такого взгляда теологи обратились к Аристотелю.

В-четвертых, к концу XIII в. методологические проблемы вышли на свет в бурных и сокрушительных спорах между августинианами и аристотеликами. Этот спор не только не разрешился, но перешел в перманентную оппозицию между томистской и скотистской школа­ми, как позднее это произошло с католиками и протестантами, ие­зуитами и доминиканцами, а также с последователями разных про­тестантских лидеров. Необходимое разрешение подобных длящихся конфликтов дает богословский метод, достаточно радикальный, чтобы решительно встать лицом к лицу с базовым философским во-прошанием: что мы делаем, когда познаём? Почему мы занимаемся познанием? Что мы познаём, когда занимаемся познанием?

Все это необходимо, но не достаточно. Следует также спросить, что мы делаем, когда занимаемся теологией; и ответ должен иметь в виду не только встречу с Богом в христианстве, но также историч­ность христианского свидетельства, различие человеческих культур, Дифференциации человеческого сознания.

Следовательно, есть методологическая доктрина. Как теология размышляет над откровением и церковными доктринами, так ме­тодология размышляет над теологией и теологиями. Коль скоро она размышляет над теологией и теологиями, она должна иметь в виду также откровение и церковные доктрины, над которыми размышля-

МЕТОД В ТЕОЛОГИИ

¹

ют теологии. Но хотя она имеет их в виду, она не пытается опреде­лять их содержание: эту задачу она оставляет церковным авторитетам и теологам. Сама же методологическая доктрина занимается опреде­лением возможного или должного образа действия теологов. Она не заботится о предопределении специфических результатов, которые, возможно, будут получены во всех будущих поколениях.

В-пятых, существует многообразие доктрин, которое имеется в виду в заголовке данного раздела. Существуют богословские док­трины, доступ к которым открывает приложение метода. Этот метод различает функциональные специализации и применяет функцио­нальную специализацию «фундирование» для отбора доктрин среди множества вариантов выбора, предоставляемых функциональной специализацией «диалектика».

2. ФУНКЦИИ

В третьей главе, посвященной смыслу, мы различили коммуни­кативную, производящую, конститутивную и когнитивную функции смысла. Затем, в главе четвертой «Религия», мы говорили о внутрен­ней благодати и о внешнем слове, приходящем к нам от Иисуса Хри­ста. В силу авторитетности своего источника это слово есть доктрина. В силу того, что этот источник един, доктрина будет общей доктри­ной. Наконец, эта общая доктрина будет выполнять коммуникатив­ную, производящую, конститутивную и когнитивную функции, при­сущие смыслу.

Доктрина выполняет производящую функцию постольку, по­скольку она советует и разубеждает, велит и запрещает. Она когни­тивна постольку, поскольку говорит, откуда мы пришли, куда мы идем, как мы туда придем. Она конститутивна для индивида, по­скольку представляет собой набор смыслов и ценностей, которые формируют его жизнь, его познание, его поступки. Она конститу­тивна для общины, так как община существует постольку, поскольку имеет общепринятый набор смыслов и ценностей, сообща разделяе­мых людьми. Наконец, она коммуникативна, ибо перешла от Христа к апостолам, от апостолов — к их преемникам, а от них — в каждую последующую эпоху, к пастве, по отношению к которой они высту­пали пастырями.

Далее, существует нормативная функция доктрин. Люди могут

ДОКТРИНЫ

пережить, а могут и не пережить интеллектуальное, моральное, рели­гиозное обращение. Если они его не пережили, причем отказ от обра­щения сознателен и упорен, он рискует обернуться утратой веры. Но необращенный не может иметь ясного понимания того, чтб означает быть обращенным. С социологической точки зрения эти люди явля­ются католиками или протестантами, но во множестве аспектов они отклоняются от нормы. Более того, у них может отсутствовать адек­ватный язык для выражения того, что они в действительности собой представляют, и поэтому они могут пользоваться языком группы, с которой отождествляют себя социально. В результате наступает ин­фляция или девальвация этого языка, а тем самым и доктрины, кото­рая служит его источником. Термины, обозначающие то, чем необра­щенный не является, приходится расширять, чтобы обозначить ими то, чем он на самом деле является. Смущающие доктрины не должны упоминаться в обществе по соображениям вежливости. Неприемле­мые выводы не подлежат извлечению. Эта неподлинность способна шириться; она может превратиться в традицию. Тогда люди, воспи­танные в неподлинной традиции, могут стать подлинными людьми и подлинными христианами только через очищение своей традиции.

Против таких отклонений и обращается нормативная функция доктрин. В самом деле, функциональная специализация «диалекти­ка» выводит на свет как истину, обретенную в прошлом, так и по­сеянные в прошлом заблуждения. Функциональная специализация «фундирование» проводит различение между истиной и заблуждени­ем, ссылаясь на фундирующую реальность интеллектуального, мо­рального и религиозного обращения. Результатом такого различения становится функциональная специализация «доктрины». Таким об­разом, доктрины, имеющие своей опорой обращение, противосто­ят аберрациям, берущим начало в отсутствии обращения. Соответ­ственно, если необращенные не имеют реального представления о том, чтб значит быть обращенным, они, по крайней мере, находят в доктрине очевидное подтверждение тому, что нечто отсутствует в них самих, и что им надо молиться о просвещении и наставлении.

Следует подчеркнуть, что отмеченный нормативный характер Доктрин принадлежит функциональной специализации, выведенной из двух предшествующих специализаций — диалектики и фундиро­вания. Это нормативность, которая проистекает из определенного

МЕТОД В ТЕОЛОГИИ

метода. Это нормативность, отличная от нормативности, которую приписывают мнениям теологов в силу их личной авторитетности, высокого уважения к ним в Церкви или среди ее иерархов. Наконец, нормативность любого богословского вывода, безусловно, отлична от нормативности, которую приписывают божественному Открове­нию, боговдохновенному Писанию или церковному учению, и зави­сима от них.

3. ВАРИАЦИИ

Исторические и антропологические исследования заставили нас осознать великое многообразие социального устроения человечества, его культур и ментальностей. В результате нам гораздо легче, нежели многим из наших предшественников, понять возможные вариации в выражении христианских доктрин. В самом деле, хотя Евангелие должно проповедоваться всем народам (Мф 28, 19), оно не обяза­тельно должно проповедоваться им одинаково⁴. Если человек хочет общаться с людьми другой культуры, ему приходится использовать ресурсы этой культуры: пользоваться исключительно ресурсами сво­ей собственной культуры означает не общаться с другими людьми, а оставаться замкнутым в своей культуре. В то же время недостаточ­но просто обратиться к ресурсам чужой культуры: это нужно делать творчески. Нужно найти ту форму, в какой христианское провозве­стие может быть действенно и точно выражено в другой культуре.

Есть еще один момент. Когда христианская доктрина успешно вводится в другую культуру, ее дальнейшее развитие будет исполь­зовать ресурсы этой культуры. Этот момент подробно раскрывает кардинал Даниелу на примере ортодоксального иудеохристианства, которое в своем понимании христианских тайн обращалось к мысле-формам и стилевым жанрам позднего иудаизма {Spatjudentum). Чтобы помыслить Сына и Духа как разных Лиц, иудеохристианство отожде­ствило их с ангелами. Эти и другие причудливые понятия получили выражение в форме экзегезы, откровения, видения⁵. С течением вре-

⁴ См. приветственное обращение Иоанна XXIII ко Второму Ватиканскому
собору. Ada apostolicae sedis 54 (1962), 762,11. 8 ff.

⁵ J. Danidlou. Theologie du judeo-christianisme, Toumai & Paris: Desclee, 1959;
Les symbols Chretiens primitives, Paris: du Seuil, 1961; Etudes d'exegisejudeo-chretienne,
Paris: Beauchesne, 1966.

ДОКТРИНЫ

мени идиосинкразии развились также в поместных и национальных церквах. Эти возникающие различия не грозят единству веры, если находят понимание и объяснение; скорее они свидетельствуют о ее жизнеспособности. Доктрины, которые действительно усвоены, не­сут на себе печать тех, кто их усвоил, а отсутствие такой печати может указывать на чисто формальное усвоение.

Факт культурных различий должен прежде всего встречать пони­мание и принятие в миссионерской деятельности; но у этого вопро­са есть и другое приложение. Он возникает, когда наша собственная культура переживает изменение. Так, современное понимание куль­туры эмпирично. Культура мыслится как набор смыслов и ценно­стей, которые формируют общий образ жизни; существует столько культур, сколько существует разных наборов смыслов и ценностей.

Однако такой способ мыслить культуру относительно нов. Он яв­ляется продуктом эмпирических гуманитарных исследований. В те­чение менее чем столетия он вытеснил более старое, классицистское понимание культуры, процветавшее свыше двух тысячелетий. Со­гласно более старому взгляду, культура мыслилась не эмпирически, а нормативно. Она была противоположностью варварства, была делом приобретения и усвоения вкусов, умений, идеалов, добродетелей, идей, которые настойчиво прививались человеку и в семейном кру­гу, и через курс школьного обучения свободным искусствам. В ней делался упор не на факты, а на ценности. Она не могла не притязать на универсальность. Ее классику составляли бессмертные произведе­ния искусства, ее философия была вечной философией, ее законы и структуры были хранилищем мудрости и осмотрительности челове­чества. Классицистское образование предлагало образцы для подра­жания, идеальные характеры для состязания с ними, вечные истины и универсально действенные законы. Его целью было сформировать не просто знатока, но иото universale [всестороннего человека], кото­рый мог заняться чем угодно и сделать это блестяще.

Классицист не склонен к плюрализму. Он знает, что обстоятель­ства изменяют положение вещей, но куда глубже он убежден в том, что обстоятельства суть нечто привходящее, а за ними стоят сущ­ность, ядро, корень, соответствующие классицистским посылкам стабильности, прочности, неизменности. Вещи обладают своей ви­довой природой; эти природы хотя бы в принципе могут быть адек-

МЕТОД В ТЕОЛОГИИ

ватно познаны через качества, которыми они обладают, и законы, которым они подчиняются. Выше и по ту сторону видовой приро­ды располагается только индивидуация через материю, так что зна­ние одного случая видовой природы означает знание любого случая. Что верно для видов в целом, то верно и для человеческого вида, для веры, приходящей к нам через Иисуса Христа, через любовь, данную благодатью Святого Духа. Отсюда делался вывод, что различие наро­дов, культур, социальных устройств подразумевает различие только во внешней форме выражения доктрин, но не различие в самой цер­ковной доктрине.

Позднее мы обнаружим, что доктрины, именуемые догматами, постоянны, но наши выводы не будут опираться на посылки клас­сицизма. С другой стороны, мы не релятивисты, а потому признаём нечто существенное и общее в человеческой природе и человеческой деятельности. Но мы относим это не на счет вечно истинных выска­зываний, а на счет вполне открытой структуры человеческого духа, а именно, всегда имманентно присутствующих и действенных, пусть даже не выраженных вовне, трансцендентальных предписаний: будь внимательным, будь умным, будь разумным, будь ответствен­ным. Наконец, человеческие индивиды отличаются друг от друга не только индивидуацией через материю, но и своей ментальностью, характерами, образом жизни. В самом деле, свойственные людям понятия и образ действия суть продукты и выражения актов пони­мания; человеческое понимание развивается во времени; это раз­витие кумулятивно, а любое кумулятивное развитие соответствует условиям человеческого общества и среды, существующих в данном месте в данное время. Сам классицизм был весьма примечательным и по-настоящему благородным примером такого кумулятивного раз­вития, но его притязания на то, чтобы быть единственной культурой человечества, больше не приемлемы.

4. ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ СОЗНАНИЯ

Чтобы определить исходный пункт, процесс и конечный ре­зультат любого конкретного развития доктрины, требуется точное историческое исследование. Чтобы определить легитимность того или иного развития, требуется история ценностей: нужно задаться вопросом, направлялся ли процесс развития интеллектуальным, мо-

ДОКТРИНЫ

ральным и религиозным обращением. Но чем глубже тема, тем более общий характер принимает вопрос о том, как возможно развитие. Как возможно, что смертный человек способен развивать то, чего он не знал бы, если бы Бог не сообщил ему это в откровении?

Основанием для ответа на этот вопрос служит то, что я уже назвал дифференциацией сознания. В этой работе я уже немало высказал по этой теме. Но здесь возникает потребность вновь осветить ее с боль­шей полнотой, и я должен извиниться за то, что повторяюсь.

Первая дифференциация возникает в процессе роста. Младенец живет в мире непосредственности. Ребенок радостно врывается в мир, опосредованный смыслом. Обычный взрослый никогда не со­мневается в том, что мир, опосредованный смыслом, — это и есть реальный мир. Однако он может и не сознавать, что этот мир опосре­дован смыслом, и, обращаясь к философии, находит очень трудным делом объективировать критерии, позволяющие ему узнавать, что его высказывания истинны. Тогда он легко допускает грубый про­мах, заявляя, что для познания достаточно просто вглядеться.

Во-вторых, существует не единственный мир, опосредованный смыслом: по мере своего развития человеческий ум способен от­крывать новые техники познания. Существует, однако, фундамен­тальная процедура, которая практикуется спонтанно. Я имею в виду здравый смысл. Это спонтанный процесс обучения и научения, ко­торый постоянно протекает в индивидах той или иной группы. Че­ловек нечто замечает, восхищается, пытается подражать; быть мо­жет, терпит неудачу, вновь всматривается или вслушивается, вновь и вновь предпринимает попытки, пока не освоит данную практику в совершенстве. Результатом становится накопление инсайтов, ко­торое позволяет ему как успешно иметь дело с повторяющимися си­туациями, так и замечать новые черты новой ситуации, нащупывать способ ориентации в ней.

Но даже повторяющиеся ситуации варьируются по месту и вре­мени. Поэтому существует столько ответвлений здравого смысла, сколько существует разных времен и мест. Что будет общим для об­щего здравого смысла, так это не содержание, а процедуры. В каж­дом из его многочисленных ответвлений имеет место характерный самокорректирующий процесс научения. Опыт рождает вопрошание и инсайт. Инсайт рождает речь и действие. Речь и действие рано или

МЕТОД В ТЕОЛОГИИ

поздно обнаруживают свою недостаточность, чтобы породить даль­нейшее вопрошание и более полный инсайт.

В-третьих, здравый смысл имеет дело с этим миром, с непосред­ственным, конкретным, частным. Но дар любви Божьей придает че­ловеческой жизни направленность на трансцендентное возлюблен­ное. Эта направленность являет себя бесчисленным множеством способов, а также может быть извращена или отвергнута еще бблыним множеством способов.

В-четвертых, без выражения человеческое познание и чувство­вание неполны. Поэтому развитие символов, искусства, литературы составляет внутренний момент человеческого прогресса. Мы уже привлекали внимание читателя к богатой, хотя и сжатой, иллюстра­ции этого тезиса в книге Бруно Снелла «Открытие разума»⁶.

В-пятых, возникает системный смысл. Здравый смысл знает значения слов, которыми он пользуется, не потому, что обладает их дефинициями omni et soli [для всех и каждого], но потому, что, как объяснил бы аналитик, он понимает, каков должен быть надлежа­щий способ употребления слов. Так что не было никакого парадокса в том, что ни Сократ, ни его собеседники не могли дать определе­ний словам, которые они постоянно употребляли. Скорее Сократ пытался проложить путь к системному смыслу, который порожда­ет технические термины, назначает им определенные взаимосвязи, конструирует модели и подгоняет их, пока они не дадут некоего упо­рядоченного и объясняющего видения той или иной области опыта. Отсюда берут начало два языка, две социальные группы, два мира, опосредованных смыслом. Есть мир, опосредованный обиходным смыслом, и есть мир, опосредованный системным смыслом. Есть группы людей, способные употреблять оба языка — обиходный и технический; и есть группы, способные употреблять только обиход­ный, или обыденный, язык.

В-шестых, существует пост-системная литература. Внутри куль­туры и под влиянием образования развиваются системные взгля­ды: в логике, математике, естествознании, философии. Системные взгляды служат основанием для критики предшествовавшего им

⁶ Bruno Snell, The Discovery of the Mind, Harvard University Press, 1952. Harper Torchbook, 1960.

ДОКТРИНЫ

здравого смысла, литературы, религии. Образованные классы при­нимают эту критику. Их мышление испытывает влияние со стороны их культурного наследия, но сами они не являются мыслителями-систематиками. Они могут при случае употребить тот или иной тех­нический термин или логический прием, но их способ мышления в целом остается на уровне здравого смысла.

В-седьмых, возникает метод. Он заключается в том, что систем­ный смысл переводится из статичного в подвижный, динамичный контекст. Исходно системы конструировались, чтобы длиться. Они были нацелены на истинное и достоверное познание необходимого положения дел. Но в Новое время системы выражают не то, что не­обходимо, а то, что внутренне гипотетично и нуждается в верифика­ции. Кроме того, они выражают не то, что предполагается неизмен­ным, а то, что предполагается подлежащим пересмотру и улучшению по мере открытия новых данных и достижения их более глубокого понимания. Любая данная система, старая или новая, подчиняется логике; но переход от любой данной системы к следующей системе есть дело метода.