Шестнадцатая глава 1 страница

Шестнадцатая глава

Ночью к царю пришел Сон. Сон, который следовал за Фаргалом вот уже двадцать с лишним лет. Лики Сна менялись, но одно всегда оставалось неизменным: Фаргал карабкался вверх по скале.

Царь понимал, что спит. Хотя бы потому, что он лез вверх, не зная, что ему нужно там, наверху. Хотя бы потому, что запах жареной козлятины, поднимающийся снизу, отдавал пряностями карнагрийской, а не эгеринской кухни. Хотя бы потому, что его спутники‑цирковые, расположившиеся вокруг потрескивающего пламени, словно и не заметили, что мальчик‑акробат ни с того ни с сего вдруг встал и полез наверх, вместо того, чтобы взять кусок жареного мяса, протянутый ему старшиной Тарто.

Сон был знаком. Руки царя легко отыскивали трещины и подтягивали вверх тело там, где не было опоры для пальцев ног. Фаргал лез вверх. Долго, бесконечно долго, а край гребня, казавшегося таким близким, почему‑то становился все дальше и дальше. И Фаргалу не показалось странным, когда стена перед ним вдруг стала опрокидываться на него.

Фаргал вцепился в сухие пучки травы, повис, не удивляясь и тому, что тонкие, режущие кожу стебельки выдерживают его вес.

Бездна была внизу, твердь – наверху. Гибельное нарушением законов Ашшура. И только он, Фаргал, мог спасти мир от гибели. Но не знал – как.

Фаргал помнил тот, первый, раз.

Тогда он просто разжал руки и полетел вниз. Отроку повезло: он упал не на камни внизу, а на свернутый шатер. До сих пор Фаргал помнил ужасную боль в голове и хруст ломающихся костей. Только спустя три дня, выйдя из забытья, мальчик узнал: хрустели не его кости, а деревянный шест, на котором была подвешена над землей свернутая ткань.

Три дня видений, притягательных и тошнотворных. Три ночи странствий в мирах безумия. Трое суток между жизнью и смертью.

Фаргалу рассказывали, что он даже не бредил: просто лежал неподвижно, глядя вверх широко открытыми, ничего не видящими глазами. Колдун, которого пригласил Тарто, не закончив и первого заклинания, поспешно собрал свои амулеты и сбежал, не дав никаких объяснений. Только безусловное повиновение старшине, запретившему трогать Фаргала, удержало цирковых от того, чтобы унести полуживое тело подальше от лагеря. Или перенести сам лагерь подальше от Зла, так напугавшего колдуна‑лекаря.

Трижды взошла луна, пока душа юного Фаргала странствовала по грани мира живых. К исходу же третьей ночи, когда душа Фаргала истончилась до последнего предела, он впервые увидел Ее.

Свора демонов, слизывающая жизненную силу Фаргала, как псы лижут кровь беззащитной жертвы, растаяла, словно их и не было никогда. Глаза Фаргала ослепли, но он мог чувствовать прикосновение к своей груди. Ожог наслаждения. Неизгладимый след. Тавро, которым пастырь метит агнца. Невидимый знак власти, коим боги помечают избранных.

Весь дрожа, Фаргал силился открыть глаза, но когда непомерным усилием воли он сумел сделать это, то увидел лишь желтую ткань шатра, просвеченную утренним солнцем.

Фаргал вернулся в мир людей.

Лишь через несколько лет вновь встретил ту, оставившую на его груди невидимую печать.

И с тех пор никогда не забывал о величайшей, чье имя на языке смертных: Таймат.

Сон всегда оставался неизменным. Словно выполняя обряд, царь карабкался вверх, повисал и, разжав руки, падал в бездну, соединяя два мира своим крохотным человеческим телом.

Вот и сейчас Фаргал просто разжал руки и полетел вниз. Сердце его прыгнуло к горлу в ожидании боли... Но боли не было. На сей раз Повелитель снов избавил его: Фаргал проснулся.

Но не там, где уснул.

Царь лежал на плоской каменной плите посреди невероятных размеров пещеры. Совершенно пустой и освещенной так ярко, словно наверху сияло солнце. Только не было солнца под уходящим на тысячи локтей вверх сводом.

Фаргал попытался встать, но тело его будто прилипло к камню. Все, что удалось: закрыть и открыть глаза. Камень был твердым и теплым. Почему‑то в голову Фаргала пришла мысль о жертвоприношении. Но где тот бог, которому он предназначен? И как его могли украсть из тщательно охраняемого дворца? Как чужое колдовство осталась незамеченным его магами?

Руки царя были раскинуты по сторонам. Между ступнями – около двух локтей. Фаргал не мог двигаться, но мог шевелить пальцами. Почему‑то это успокоило царя. Нет, не это: он вспомнил Сон. Сон, так внезапно оборвавшийся. Или – это лишь продолжение Сна?

Фаргал прошептал тайное имя и послал вдогонку ушедшим словам мысленный зов.

И Она пришла.

Возникла из воздуха прямо над ним. Будто высеченные из розового мрамора ступни плавали на высоте локтя над коленями лежащего царя.

Сказать, что Таймат – красива, значило оскорбить ее. Она была Богиней! От одного взгляда на ее тень у людей перехватывало дыхание. Один взгляд на нее саму – и никакая женщина больше не покажется желанной.

Богиня!

Она взирала на царя сверху и все посторонние чувства его растворились, как мед – в горячем вине.

Царь‑воин, никогда не знавший близости с женщиной, и никогда не желавший ни одной женщины, знал, почему он – таков. Если смертный удостоен внимания Богини, у него не будет наследников. Разве что сама Богиня пожелает этого. Но Фаргал не мечтал о подобном. Ему довольно было, что Таймат – перед ним.

– Здравствуй!

Глас Ее был подстать облику. Фаргал нежился в звуке, не понимая смысла сказанного. Минута понадобилась ему, чтобы понять: Богиня приветствует его!

– Здравствуй и Ты, Госпожа! – проговорил он, и собственная речь показалась омерзительной, как хрюканье вепря.

– Ты не забыл Меня, царь? Ты не забыл?

– Да, я не забыл Тебя! – пробормотал Фаргал, понимая, что имеет в виду Таймат, и передернувшись от кощунственного звука собственного голоса.

Целую вечность освещенный нежностью лик Богини склонялся к Ее любимцу. Потом чудесные уста открылись и песнь Таймат наполнила все вокруг:

Тебе грозит опасность, царь!

Но не твоя вина!

Твоя Карнагрия, мой царь,

Великая страна!

И древностью своих корней,

Проросших сквозь века,

Твоя Карнагрия, о царь,

Темна и глубока!

И кровью трон ее залит,

Ты знаешь сам, о царь,

Как белизну дворцовых плит

Чернит пожарищ гарь!

Не медли, царь, седлай коня,

Сзывай свои полки!

И для нее, и для Меня ‑

Вся мощь твоей руки!

И для нее, и для меня

Сзывай полки, о царь!

Твой враг главу свою поднял!

Не медли, царь!

Ударь!

– Я сделаю... Все, что Ты скажешь... – прохрипел Фаргал, чьи глаза не отрывались от ослепительного лица Богини, а тело корчилось, от невыносимой тоски.

О! Теперь он знал, почему держит его Камень!

– Я сделаю... Только скажи...

– Ты все узнаешь, царь. В свой срок.

Когда придет пора,

В полночный час, когда глубок

Сон смертных, ты с одра

Восстанешь, царь! Тогда скачи,

Туда, где вязов кров,

К Венчальной Роще. Там, в ночи,

Найдет тебя Мой зов.

И там узнаешь ты, о царь,

Что суждено узнать!

Да будет верен твой удар

И пламеносна рать!

– Но, – в смятении воскликнул Фаргал. – Ты... Я не смогу... жить!

Рука Богини простерлась над ним:

– Чиста забвения вода.

Тонка златая нить.

Луч солнца ранит грани льда,

Но смертный должен жить

В страданьи, чтоб острей впитать

Миг счастья, Мой Фаргал!

Живи, не уставая ждать,

Живи, чтоб час настал!

Будь тверд: когда придет твой Рок,

Рази. Моя стрела!

Рази так верно, как клинок,

Что Я тебе дала!

А Я пожар в твоей груди

Смирю (в который раз!)

Чтоб он не сжег тебя в пути.

Живи, Фаргал!

Для нас!

Дождь пролился из сияющей руки на распростертое тело царя и угли, в которые превратилось его сердце, остыли. А потом сияние померкло, стены огромного зала канули в небытие, и Фаргал уснул...

Чтобы проснуться в собственной опочивальне, с сердцем, колотящим в грудную клетку с неистовостью молотобойца. Фаргал помнил свой сон. Он помнил о Венчальной роще, но знал: та ночь еще не наступила. К тому же было уже далеко за полночь. И не было дела, которым можно было бы утишить горечь невосполнимого. Фаргал с нежностью погладил ножны меча, с которым никогда не расставался. Но дар не мог заменить ему Дарящей.

В опочивальне царила тишина. Спал Дивный Город, спали придворные, спал огромный сторожевой пес у дверей царских покоев. Но Фаргалу в эту ночь уснуть не удалось.

Глава семнадцатая

Многое и впрямь изменилось в Великондаре с тех пор, как Карашшер побывал здесь в последний раз. Во‑первых, одни из четырех главных ворот столицы были раскрыты, хотя солнце уже полностью исчезло за горизонтом. Во‑вторых, стража у ворот взыскала с воина лишь положенные с конного сборы, даже не попытавшись сорвать дополнительную мзду. В третьих, – столица Карнагрии стала чище. Исчезла бьющая в ноздри вонь нечистот и гниющего мусора, столь привычная в ремесленных кварталах. Исчезла, похоже, и привычка великондарцев сбрасывать ненужное в придорожные канавы. И в самих канавах теперь струилась вода, а не роились неисчислимые тучи мух.

Во всем, что окружало сейчас слугу мага, чувствовалась рука государственной власти. Об этом говорили взгляды горожан, без малейшего страха разглядывающих вооруженного всадника. Об этом говорили горящие светильники, установленные на стенах домов через каждые сорок‑пятьдесят шагов, и свежие листы Приказов, наклеенные рядом с бронзовыми полушариями, над которыми поднималось коптящее пламя сгорающего «земляного масла». И, самое главное, тройки городских стражей, уверенно шествующие по широким улицам столицы. Карашшер лишний раз похвалил себя за предусмотрительность: в одном из городков, неподалеку от Великондара, воин купил у менялы за пару серебряных значок с изображением скачущего лучника. Теперь его запыленная одежда и вооружение, которое, по законам Карнагрии, разрешено было только благородным, воинам Императора и Владык земель да еще городской страже, не привлекали ненужного внимания. Внимательные глаза стражников (куда подевалось сонное, безучастное ко всему, кроме блеска серебра, выражение – оплывшие от пива рожи, которые Карашшер наблюдал в прежние времена?). Быстрый поворот головы, острый взгляд, полный готовности к действию, оценка: лицо, меч, бляха наемника – все в порядке! – и тройка проходит мимо Карашшера.

Воин только покачивал головой, удивляясь, пока ехал через ремесленные кварталы к Южной окраине. Вокруг, несмотря на поздний час, никто не спешил затворяться в четырех стенах. Вовсю торговали разносчики (Карашшер купил завернутый в лепешку, политый соусом горячий кусок баранины и съел с большим удовольствием), опекуны ночных искусниц то и дело окликали всадника, но без наглости, с почтением. Трудились метельщики. Подростки играли на мостовой в какую‑то неизвестную Карашшеру игру. Всадники и носильщики паланкинов, огибали их, иногда одаряя беззлобными ругательствами. Трое Алых, переглянувшись, тоже объехали мальчишек, а вот перед слугой мага сомкнулись, окинув воина вызывающими взглядами. Но мнимый наемник вежливо уступил дорогу. Он не боялся хваленой карнагрийской гвардии. Все их тайные приемы Карашшер вызнал еще полвека назад. Но к чему привлекать внимание бессмысленной дракой?

Когда слуга мага достиг границы квартала гончаров, самого южного из ремесленных, то в конце широкой улицы обнаружил полдюжины вооруженных мужчин. Причем явно не принадлежавших к городской страже. Карашшер на всякий случай приготовился к схватке, но те не обратили на него никакого внимания. Только выехав за пределы ремесленного квартала, воин понял, почему цех нанял этих сторожей в дополнение к городской страже.

За маленькой заставой лежала Южная окраина и воин тут же признал прежний, пятнадцатилетней давности Великондар. Грязь, тьма и страх. Здесь не было ни стражников с копьями, ни метельщиков с лопатами‑коробками для сбора навоза. Здесь не было уличного освещения и, конечно, здесь не было праздных гуляк с кошельками на поясе. Серые тени крались вдоль стен, а у редких фонарей, обозначавших притон или бордель, толпились подозрительные оборванцы с ножами за пазухой. Карашшер, неплохо видевший в темноте, тут же обнаружил, что стал мишенью для десятков глаз. Поэтому слуга мага ехал точно по середине улицы и правая рука его покоилась на рукояти внушительного меча. Ехал медленно, как бы предупреждая: если найдется слабоумный, пренебрегший недвусмысленным намеком, воин не пожалеет времени, чтобы остановиться и переубедить дерзкого. Лишний труп в подобном месте если и привлечет чье‑то внимание, то лишь с целью покопаться в карманах покойника или стащить сапоги, если таковые на нем окажутся.

Слабоумных не нашлось, и Карашшер без помех достиг «Тихой радости». Привязав своего огромного жеребца особой веревкой (наложенное заклятье не позволит чужому перерезать ее или развязать), воин поймал за вихор мальчишку‑раба и, сунув медяк, велел накормить и напоить коня. Затем расседлал жеребца, взвалил на плечи сбрую и переметные сумы (все вместе тянуло на половину его веса вместе с доспехами) и, обходя кучи навоза и человеческого дерьма, направился к двери. Ее нетрудно было найти по свету, пробивавшемуся сквозь прорезанное восьмиугольное (символ Ашшура) отверстие: маяк тем, кто вышел во двор по нужде и потерял дорогу к выпивке.

Ногой толкнув дверь, Карашшер вошел внутрь и с шумом свалил свою ношу рядом с одним из столиков.

Да, «Тихая Радость» основательно изменилась!

– Вина! – потребовал Карашшер у нового хозяина, низколобого детины, смерившего гостя подозрительным взглядом.

Пока хозяин (или слуга хозяина) цедил вино в деревянную кружку, Карашшер повернулся и обвел взглядом харчевню. С десяток крепко сколоченных столов и таких же табуретов, помнивших лучшие времена. Обветшавшие стены, низкий черный от копоти потолок. В дальней стене – пара дверей, ведущих, вероятно, к комнатам для ночлега. Только печь для стряпни и здоровенный открытый очаг, на огне которого поджаривалось мясо, выглядели получше, чем прочая обстановка.

Взгляд Карашшера прошелся по лицам сидящих за столами (двоих, валявшихся на полу, он разглядывать не стал), вызвав у некоторых ответный, далеко не ласковый взгляд. Но никто здесь, даже отдаленно не был похож на главаря, чью физиономию показал Карашшеру маг.

На стол Карашшера со стуком опустилась кружка. Принесший ее не собирался уходить, всем своим видом заявляя, что желает получить деньги сразу.

Карашшер опустился на табурет, понюхал содержимое кружки и отодвинул ее.

– Я ищу Мормада, – произнес он, не глядя на хозяина постоялого двора.

– Не знаю такого! – буркнул тот. – С тебя два медяка, парень!

И тут же железные клещи сомкнулись на его горле, а ноги утратили опору. Рука Карашшера, поднявшегося с быстротой, неожиданной для столь плотно сложенного человека, сдавила шею хозяина и подняла его вверх.

– Значит, не знаешь? – негромко произнес Карашшер.

Левой рукой воин сгреб ворот грязной туники и поднял ее владельца еще на поллоктя вверх.

– Значит, не знаешь? – процедил он, глядя снизу на побагровевшее лицо. – Вот этим, – воин поводил перед глазами перепуганного великондарца острием кинжала, – я отрежу тебе нос! Чтобы ты не задирал его перед уважаемыми людьми! Если господин говорит, что ищет Мормада, ты должен подтянуть портки и со всех ног бежать за Мормадом! Ты понял? Или мне сделать ожерелье из твоих гнилых зубов?

– Да... Да... – просипел хозяин.

Карашшер разжал пальцы, и его жертва рухнула на пол и отшатнувшись к стене, принялась растирать шею дрожащей рукой.

– Эй ты! Обезьянья задница! – раздалось за спиной у Карашшера. – Ты...

Воин развернулся с невероятной быстротой и кинжал, который он все еще держал в руке, приник к горлу говорившего.

– Ты пошутил, да? – совсем тихо произнес воин. И, почти шепотом: – Так улыбнись! Улыбнись, или я сам нарисую на тебе улыбку!

Тот, к кому он обращался, плешивый здоровяк с висячими желтыми усами, побелел и с трудом изобразил улыбку. Так, должно быть, улыбаются ожившие покойники.

За пояс плешивого был заткнут нож, но можно было побиться об заклад: сейчас бандит не помышляет о сопротивлении.

– Молодец! – похвалил Карашшер, и кончик его кинжала оторвался от грязной кожи под подбородком бандита, оставив на ней красную метку.

Плешивый шумно выдохнул и рука его привычно потянулась к рукояти ножа. Однако Карашшер и на этот раз оказался быстрее: его кинжал уже перерезал пояс бандита. Нож со стуком упал на загаженный пол. Взгляд плешивого остановился на чем‑то за спиной воина. Карашшер с полуповоротом шагнул влево и обнаружил длинного тощего парня, подкрадывающегося к сзади. Еще парочка бандитов тоже готовилась взять воина в оборот. Карашшер сделал еще шаг, так, чтобы плешивый оказался на пути своих приятелей.

– Ты хотел что‑то сказать! – бросил ему воин. – Говори!

– Что нужно наемнику царя от Мормада?

Это подал голос громила, чья физиономия напоминала морду голодного пса.

– Наемнику?

Карашшер издал холодный смешок.

– Разве я похож на наемника?

Плешивый хихикнул и незаметно подался в сторону, освобождая дорогу другим.

– Хочу сделать ему подарок! – заявил слуга мага.

Он сделал вид, что не замечает маневров банды.

Демонстрируя беспечность, Карашшер вложил в ножны кинжал, а левой рукой достал из‑за пазухи туго набитый мешочек.

– Золото! – сообщил он. – Как думаешь, зачем я принес его сюда?

– Хотелось бы знать, что там и вправду золото! – пробормотал похожий на пса, пока остальные старались подобраться к воину сбоку.

– Дурак! – спокойно сказал Карашшер.

И в этот момент тощий бандит метнул в него нож.

Несомненно это было сигналом к общей атаке, но Карашшер был готов. Брошенный нож оказался у него в руке и через миг, сверкнув, полетел обратно. Тощий, хрипя согнулся пополам: костяная рукоять торчала у него из брюха.

– Стоять! – скомандовал Карашшер.

И нападавшие подались назад: меч в руке воина был подлинней чем ножи.

– Пусть один из вас, недоумки, сбегает к Мормаду! – велел Карашшер, повысив голос, чтобы перекрыть возникший в харчевне шум. – И скажет, что пришел человек! С делом!

– Нам не нравится то, что ты делаешь! – бесстрашно заявил человек с песьим лицом. – И ты нам не нравишься!

– В таком случае, – спокойно ответил воин, – к Мормаду сбегает кто‑то другой, а ты станешь трупом! Не знаю, как я тебе, а ты мне сразу станешь нравиться больше! Раз...

– Я схожу! – крикнул плешивый, стараясь не глядеть ни на Карашшера, ни на своего приятеля. – Я схожу, Гарпун! Или он впрямь прикончит всех нас (брошенный вскользь взгляд на раненого Карашшером, стонущего на полу, в крови и блевотине). Клянусь, он не похож на нюхача!

– А на кого похож? – спросил бандит с песьим лицом.

– На твою смерть! – холодно бросил Карашшер. И, плешивому: – Шевелись!

– Нет нужды!

Дверь, ведущая внутрь дома, растворилась и оттуда вышел среднего роста мужчина в кожаной куртке надетой поверх кольчуги и недлинным мечом на поясе.

Следом за мужчиной вышли еще трое, каждый – на полголовы выше вожака.

– Ты – Мормад! – сказал вошедшему Карашшер.

– Да, – согласился мужчина.

Он сделал знак, чтобы гостя оставили в покое.

– Ты что‑то говорил о золоте, уважаемый?

Слуга мага прищурился. Сила и наглость. Он шагнул вперед, готовясь немедленно доказать, кто здесь – первый, когда заметил, что ухо Мормада украшено серьгой. Серьгой из простой бронзы, в точности такой, какая была у самого Карашшера. Только сейчас, из предосторожности, серьга эта, украшенная символом Мудрого Аша, покоилась во внутреннем кармане куртки воина.

– Хорасш аксшарот! – негромко произнес Карашшер начальную фразу тайного приветствия.

– Что? – удивленно переспросил Мормад.

Он явно никогда не слышал языка последователей Мудрого.

Карашшер нахмурился.

– Откуда это у тебя? – спросил он, указывая на бронзовую серьгу.

– Это? – главарь головорезов слегка опешил, но быстро опомнился.

– Назовись! – рявкнул он, берясь за эфес.

Его телохранители мгновенно обнажили оружие.

Два бойца смерили друг друга холодными взглядами... И решили, что схватку можно на время отложить.

– Лови! – мешочек с десятком золотых полетел в сторону Мормада.

Тот ловко поймал его, высыпал на ладонь содержимое, попробовал на зуб один из желтых кружков и кивнул.

– Годится! За что?

– Ты меня выслушаешь! – последовал ответ.

– Щедро, – лаконично отозвался вожак банды и шевельнул пальцами.

Тотчас мечи исчезли в ножнах, два головореза подхватили раненого и поволокли внутрь дома, один из бандитов смахнул грязь с ближайшего стола, а слуга, на горле которого отпечатались пальцы Карашшера, водрузил на стол кувшин и две кружки. И не из дерева или олова, а из настоящего серебра.

Мормад дал гостю возможность первым опуститься на табурет. Таким образом он выразил почтение человеку, заплатившему стоимость шести крепких рабов за право быть выслушанным.

Карашшер пригубил вино. О, это, действительно было вино, а не прокисшее пойло, предложенное ему раньше. Слуга мага пил, одновременно изучая своего собеседника.

Тот терпеливо ждал, пока гость начнет говорить. Вина он пить не стал, только сделал пару глотков, чтобы показать: не отравлено.

– В двух милях от Великондара, – начал Карашшер, – если считать от Волчьих ворот – священная роща, называемая Венчальной. Знаешь, где это?

Мормад кивнул: знаю.

– Там, – продолжал слуга мага, – святилище древних богов. И обитель, в которой пятьдесят девять пророчиц!

По дороге в столицу Карашшер успел кое‑что узнать о Венчальной Роще.

– Пятьдесят восемь! – сказал Мормад.

Карашшер удивленно взглянул на него.

– Пятьдесят восемь пророчиц! Одна умерла прошлым утром, и ее место пока свободно.

– Ее имя? – быстро спросил Карашшер.

– Слиф!

– Ты осведомлен! – похвалил воин. – Но мне нужна жизнь другой девушки. Ее зовут Метлик! Что скажешь?

Мормад потер крепкий, с ямкой посередине, подбородок.

– Все имеет цену, – произнес он, – пророчица Венчальной рощи обойдется недешево!

Мормад тоже пристально разглядывал своего покупателя.

Обветренное лицо с широкими скулами, вертикальные складки у рта, широкий рот с тонкими бесцветными губами, холодные глаза, наполовину прикрытые тяжелыми веками, словно их обладатель дремлет. Но это впечатление – простая уловка. Мормад мог убедиться: гость не более сонлив, чем тигр, увидевший добычу.

– Назови цену, которую ты считаешь достаточной!

Взгляд из под густых насупленных бровей пронзил Мормада.

Но не смутил вожака «Ночной армии». Он и сам мог зыркнуть не хуже.

– Сорок пять золотых, – подумав, предложил он. – Задаток, – он усмехнулся одними губами, – не входит!

Карашшер видел: Мормад ждет, что воин будет торговаться. И готов скинуть по меньшей мере треть. Сорок пять золотых (пятьдесят пять, если прибавить полученное ранее) – громадная сумма.

«Погоди же! – воин ответил усмешкой на усмешку. – Сейчас я возьму тебя целиком!» – Плачу шестьдесят! – сказал он.

Мормад ничем не выказал удивления и Карашшер оценил его самообладание.

– Получишь девушку в целостности в угодное тебе время! – сказал Мормад с не подлежащей сомнению уверенностью.

– Мне не нужна девушка! – уточнил Карашшер. – Мне нужна только ее жизнь!

– Ты платишь! – пожал плечами Мормад.

– Кроме того, – произнес слуга мага, – дело должно быть совершено в ночь, следующую за ближайшей. Не раньше полуночи и не позднее начала следующей стражи. В это время пророчица покинет обитель. В сопровождении охранника.

– Она умрет! – бесстрастно ответил Мормад.

– Далее, – продолжал Карашшер, – Убить ее надо так, чтобы узнавшие и смерти пророчицы пожелали сохранить ее в тайне.

– Думаю, что смогу сделать и это! Что еще?

– Пусть языки твоих людей останутся на привязи!

– Не сомневайся! Это все?

– Откуда у тебя эта серьга?

Мормад засмеялся.

– Знал, что ты спросишь еще раз! Не буду врать, что она досталась мне по наследству от родных! Но, имей в виду, ответ стоит отдельной платы!

– Сколько? – спросил воин.

Если хозяин не одобрит траты, то Карашшер рассчитается из собственных средств.

Мормад размышлял. Жадным он не был, хотя от денег никогда не отказывался.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Но платой будет не золото. Я отвечу тебе, ты ответишь мне! Так?

– Посмотрим! – уклонился Карашшер.

– Я рискну! – вожак бандитов продемонстрировал два ряда мелких острых зубов. – Эту серьгу я вынул из уха моего дружка. Он был колдун. Стражники Фаргала добрались до его шкуры, но я вытащил его из капкана. Правда он умер. Но умер так, как хотел сам, но не как хотели бы царские маги. А перед тем, как отдать концы, мой дружок приказал мне взять и носить эту побрякушку. Раньше на ее месте была золотая, как ты понимаешь. Но, последняя просьба колдуна...

– Да, – сказал Карашшер. – Это серьезно!

– Ты – первый, кому она приглянулась! – заметил Мормад.

– Она обойдется тебе недешево, если ее заметит тот, кому она не приглянется! Лучше бы тебе ее спрятать до времени!

– Пустое! – махнул рукой Мормад. – Чужие обычно не успевают меня разглядеть! Кстати, колдун был из Самери, как и ты!

– С чего ты взял, что я – из Самери? – насторожился воин.

– Твое лицо, – ответил Мормад. – А, главное, твой конь! В отдельности, я может быть, и не догадался бы. Я ответил. Теперь мой вопрос: кому ты служишь?

– С чего ты взял, что у меня есть господин?

– Ты слишком щедр. Сразу видно, что раздаешь не свои деньги.

– Лучше бы тебе не спрашивать!

– Такой молодец, как ты, должно быть, служит самому царю Самери?

– Полагаешь, я шпион?

– Мне плевать! Моя голова стоит дороже, чем голова любого шпиона, здесь, в Великондаре! И, все‑таки?

– Нет, – покачал головой воин. – Я не служу царю!

– Ладно! Еще одна попытка! – Мормад прищурился, в точности, как его собеседник. И вдруг ударил ладонью по столу:

– Ну конечно! Он маг! Верно?

– Лучше бы тебе не кричать об этом! – с угрозой произнес Карашшер.

– Ты прав. Я должен был догадаться, – вполголоса проговорил Мормад. – Когда я упомянул колдуна, ты сделал вот так! – он слегка дернул уголком рта. – Значит ты служишь магу?

– Что это меняет?

– Ничего, если золото – настоящее!

– У тебя будет время проверить! – ответил Карашшер и положил на стол еще один мешочек, больше первого. – Здесь те самые шестьдесят золотых! И еще пять, чтобы мое пребывание здесь не ввело тебя в убытки. Ты ведь хозяин этого места, верно?

Мормад развязал мешочек и извлек оттуда пять монет. Протянув их воину, он сказал:

– Лишнее. Ты – мой гость! Я польщен, что ты доверяешь мне!

– Теперь мы лучше знаем друг друга! – отозвался Карашшер.

– Ну конечно! Упаси меня Ашшур обманывать мага! Сделаю для тебя все, что в моих силах!

– Все, что я сказал! – строго поправил Карашшер.

– Не сомневайся! – Мормад протянул руку и воин хлопнул по мозолистой ладони в знак того, что сделка заключена.

– Ты устал с дороги, – совершенно другим, мягким тоном проговорил Мормад. – Тебе приготовят горячую ванну и хорошую еду. И заботливую девушку!

– Пусть сначала позаботятся о моем коне!

– Непременно! – отозвался Мормад. – Только ты сам его отвяжешь! – и засмеялся.