ЭФОР. Фрагменты

(Фрагменты Эфора, кроме случаев, специально оговоренных в примечаниях, цитируются в нашем переводе, сделанном по изданию: Jacoby F. Die Fragmente der griechischen Historiker. Teil 2A. B., 1926)

Фр. 9. Эфор в 1-й книге «Истории» объясняет, каким способом современные писатели, по его словам, излагают древние события. Он говорит: «О том, что случилось в наше время, писатели, повествующие наиболее подробно, считаются у нас в наибольшей степени заслуживающими доверия. А тех, кто пишет подобным же образом о древних делах, мы, напротив, считаем совершенно недостоверными. Невероятно, по нашему мнению, чтобы по прошествии столь длительного времени могли сохраниться в памяти все события и большинство речей»[287].

Фр. 11. Рассказывая о креветках, Эфор пишет в третьей книге «Истории», что недалеко от острова Хиос есть город Кариды; его основали спасшиеся от Девкалионова потопа[288], предводителем которых был Макар, и вплоть до Эфорова времени город назывался Каридами (Креветки) [289].

Фр. 18b. Может быть, будет уместно прибавить здесь имена основателей городов, существовавших после возвращения Гераклидов в Пелопоннесе, о которых упомянул Эфор[290]: Алет – основатель Коринфа, Фалк – Сикиона, Тисамен – Ахеи, Оксил – Элиды, Кресфонт – Мессены, Еврисфен и Прокл – Лакедемона, Темен и Кисс – Аргоса и Эгей и Деифонт – городов в области около Акты[291].

Фр. 29. Эфор пишет в третьей книге «Истории»: «Кларотами критяне называют рабов[292] из-за того, что разыгрывают их по жребию[293]. В Кидонии для них справляются особые празднества[294], во время которых свободным гражданам запрещается входить в город, но всем распоряжаются рабы и бичуют свободных как хозяева»[295].

Фр. 31b. Эфор, которого я больше всего использовал, благодаря особой тщательности при описании этих предметов[296] (по свидетельству Полибия, человек замечательный), по-видимому, иногда поступает противоположно своему намерению и первоначальным обещаниям. После упреков по адресу тех, кто увлекался вставкой мифов в исторические сочинения, и после восхвалений истины он прибавляет к своему рассказу об этом оракуле что-то вроде торжественного заверения, что он-де во всех случаях предпочитает истину, особенно же в этом вопросе. Ведь нелепо, говорит он, всегда держаться такого метода, когда мы говорим о другом, а говоря об оракуле, который правдивее всего, пользоваться такими неправдоподобными и ложными рассказами[297]. Хотя, касаясь этого, он тотчас же добавляет мнение о том, что Аполлон с Фемидой основали оракул, потому что бог желал помочь нашему роду; затем, говоря о пользе оракула, он утверждает, что бог призвал людей к кротости и внушил скромность: одним давал оракулы и повелевал делать одно и запрещал другое, а иных вообще не допускал. Одни думают, говорит он, что Аполлон управляет сам всем этим; иные полагают, что сам бог принимает образ человека, а иные – что он сообщает некоторым людям знание своей воли. Немного далее, рассуждая о том, кто такие дельфийцы, он говорит, что в древние времена Парнасс населяли какие-то парнассцы, прозванные исконными жителями этих мест[298]. В это время Аполлон, посетив эту землю, смягчил нравы людей, введя в употребление плоды культурных растений и культурный образ жизни. Двинувшись из Афин в Дельфы, бог шел той же дорогой, по какой теперь афиняне посылают пифийское священное посольство[299]. По прибытии в страну панопейцев[300] он убил Тития (который правил этой местностью), человека, творившего насилия и беззакония; парнассцы же присоединились к нему и указали на другого злодея по имени Пифон, которого прозвали Драконом. Когда Аполлон убил его стрелой, парнассцы воскликнули «иэ Пеан»[301] в знак одобрения (с того времени, согласно Эфору, поют пеан по традиции войска перед вступлением в бой). Хижина Пифона была тогда сожжена дельфийцами, как еще и теперь сжигают ее в воспоминание событий того времени[302]. Но что же может быть баснословнее, чем Аполлон, поражающий стрелами, карающий Титиев и Пифонов, путешествующий из Афин в Дельфы и объезжающий всю землю? Но если Эфор не считал эти рассказы мифами, то почему нужно было мифическую Фемиду называть женщиной, а мифического дракона – человеком?[303] Разве что он желал соединить две формы – историю и миф?[304]

Фр. 42. Эфор в четвертой книге своей «Истории», под заглавием «Европа», описав Европу вплоть до Скифии, говорит под конец, что образ жизни савроматов и прочих скифов не одинаков, потому что одни настолько жестоки, что пожирают людей, другие же, напротив, воздерживаются даже от употребления в пищу всех прочих животных. По словам Эфора, другие писатели рассказывают только об их дикости, так как знают, что страшное и удивительное внушает страх; однако, говорит он, следовало бы также передавать и противоположные факты и брать их за образец для подражания; и сам он поэтому будет говорить только о тех, которые следуют справедливейшим обычаям; ведь среди скифов-кочевников есть какие-то племена, которые питаются кумысом и превосходят всех справедливостью[305]. О них упоминают поэты… Затем Эфор приводит причину, почему они ведут скромный образ жизни, не склонны к стяжательству и не только в отношениях друг с другом соблюдают хорошие обычаи (так как у них все общее, даже женщины, дети и вся семья), но и чужеземцам их не одолеть и не победить: ведь у них нет имущества, ради которого их стоило бы обратить в рабство… И Эфор, называя Анахарсиса мудрым, говорит, что он принадлежал к этому племени и считался одним из Семи Мудрецов за безупречную моральную чистоту и разум. Он приписывает Анахарсису изобретение кузнечных мехов, якоря с двумя лапами и гончарного круга. Я упоминаю об этом, хотя и прекрасно знаю, что сам Эфор не во всех случаях говорит целиком правду, как это ясно из рассказа об Анахарсисе. Как же гончарный круг может быть его изобретением, если уже Гомеру, который жил раньше, этот круг был известен?[306]

Фр. 58а. …Эфор в 8-й книге говорит, что Еврибатом звали эфесца, который получил от Креза деньги, чтобы набрать на них войско для войны с персами, но оказался изменником и передал врученные ему деньги Киру. Потому-то подлых людей называют Еврибатами[307].

Фр. 60а. Эфор в девятой книге говорит, что амазонки подвергались оскорблениям со стороны своих мужей. Когда же мужья ушли на какую-то войну, амазонки тех из них, кто остался дома, перебили, а вернувшихся с чужбины не приняли[308].

Фр. 63. Как говорит Эфор в 10-й книге, «Мильтиад, высадившись на некоторые острова, опустошил их. Парос же, который был самым богатым и большим из Киклад, он, высадившись, осаждал долгое время. Он отрезал жителей от моря, а на суше придвинул к городу осадные машины. И вот уже стены готовы были упасть, и с паросцами было заключено соглашение, что они сдадут город. Но тут на Миконосе[309] сам собой загорелся какой-то лес. Паросцы подумали, что это Датис[310] подает им знак. Тогда они нарушили соглашение и не сдали Мильтиаду город. Потому-то еще и теперь есть поговорка: если кто-нибудь нарушит соглашение, о нем говорят, что он поступает подобно паросцам»[311].

Фр. 71. Лакедемонянина Деркиллида прозвали Сизифом. Эфор в восемнадцатой книге рассказывает об этом так: «Лакедемоняне вместо Фимброна послали в Азию Деркиллида: они слышали, что азиатские варвары привыкли делать всё посредством обмана и хитрости. Потому-то они и послали туда Деркиллида, считая, что его всего труднее будет обмануть. Ведь в характере этого человека не было ничего лаконского и простого: он был очень коварен и склонен к притворству. Потому-то лакедемоняне и прозвали его Сизифом».

Фр. 96. В тридцатой книге «Истории» Эфор или его сын Демофил[312] пишут о дельфийском святилище следующее: «Не только Ономарх, Фаилл и Фалек[313] выгребли всё имущество бога[314], но в довершение всего жены их завладели украшением Эрифилы, которое по велению божества посвятил в дар Дельфам Алкмеон[315], а также ожерельем Елены, которое посвятил Менелай… Когда между женщинами произошла ссора из-за того, что они не могли решить, кто какое из этих украшений возьмет, бросили жребий, и одной из них, высокомерной и угрюмой, выпало ожерелье Эрифилы, другой же, красивой и похотливой, – Елены. И одна из них[316], влюбившись в какого-то юношу из Эпира, убежала с ним, другая же, вступив в заговор против своего мужа, погубила его»[317].

Фр. 97. Эфор говорит, что афиняне заботятся о морском могуществе, фессалийцы – об опытности в конном деле, беотийцы – о том, чтобы как можно больше упражняться, киренцы – об умении ездить на колесницах. «Мы[318] же – о хорошем состоянии законов».

Фр. 100. Эфор говорит, что отец Гесиода перебрался в Аскру, но не ради торговли, а из-за того, что совершил убийство родственника.

Фр. 101b. Был известен и Гесиод, которого Эфор называет родственником и современником Гомера[319].

Фр. 127. По сообщению Эфора, это место впервые основали и укрепили над морем критяне, там, где теперь расположен древний Милет[320]. Сарпедон вывел туда поселенцев из критского Милета и назвал город по имени критского города; местностью этой прежде владели лелеги[321]. Впоследствии Нелей[322] и его спутники укрепили стеной современный город[323].

Фр. 139. Полагают, что у локров[324] впервые вошли в употребление писаные законы… Эфор упоминает[325] о писаных законах локров, которые Залевк составил из критских, лаконских и ареопагитских законов. Эфор сообщает, что Залевк одним из первых ввел следующее нововведение: в то время как прежние законодатели предоставляли судьям назначать наказание за каждое отдельное преступление, он определил меру наказания в самих законах, так как полагал, что приговоры судей в одних и тех же случаях не одинаковы, хотя и должны быть одинаковыми. Эфор хвалит Залевка и за то, что тот установил более простые правила для заключения договоров. По его словам, фурийцы, которые впоследствии хотели превзойти локров в точности решений, получили, правда, бóльшую известность, чем локры, но в нравственном отношении оказались ниже их. Ведь хорошими законами управляются не те, кто хочет в законах защитить себя от всевозможных ухищрений кляузников[326], но те, кто твердо придерживается просто сформулированных законов[327].

Фр. 147. По словам Эфора, Минос подражал какому-то древнему Радаманфу, человеку весьма справедливому, носившему одно имя с братом Миноса; Радаманф впервые, как думают, цивилизовал этот остров[328], установив законы, объединив города под властью одной метрополии[329] и дав им государственные установления; причем он утверждал, что все обнародованные им решения он получает от Зевса[330]. В подражание Радаманфу Минос, по-видимому, каждый девятый год отправлялся в горы в пещеру Зевса и, пробыв там некоторое время, возвращался с какими-то записанными распоряжениями, которые он выдавал за веления Зевса…[331]

Фр. 183. Милетяне, до тех пор, пока они не знали роскоши, побеждали скифов, как говорит Эфор, и основали города на Геллеспонте, а также и на Эвксинском Понте знаменитые города. И все в то время устремлялись под покровительство Милета. А когда они предались наслаждениям и роскошной жизни, доблесть их города погибла. Так говорит Аристотель. Об этом имеется и поговорка: «Храбры же были в старину милетяне».

Фр. 193. На Акрополе[332] хранилось много денег на случай войны, а Перикл бóльшую их часть израсходовал. Говорят, что он, сдавая отчеты, о двадцати талантах сказал просто: «Потрачены на необходимое». Эфор же рассказывает, что после этого лакедемоняне, узнав всё[333], у Клеандрида конфисковали имущество, а Плистоанакта оштрафовали на 15 талантов, поняв, что они приняли взятку от Перикла и потому пощадили остальную часть аттической земли. А Перикл не хотел прямо сказать согражданам: «Я дал эту сумму царям лакедемонян».