ЦИЦЕРОН. Об ораторе

(Отрывки цитируются в переводе Ф.А. Петровского по изданию: Цицерон Туллий М. Три трактата об ораторском искусстве / Пер. с лат. Ф.А. Петровского, И.П. Стрельниковой, М.Л. Гаспарова. Под ред. М.Л. Гаспарова. М., 1994)

II. 9. 36. А сама история – свидетельница времени, свет истины, жизнь памяти, учительница жизни, вестница старины? Чей голос, кроме голоса оратора, способен ее обессмертить? Ибо если бы какая-то другая наука притязала знать, как создаются или отбираются слова; или если бы о ком-либо, кроме оратора, говорили, что речь его стройна, разнообразна и вся словно расцвечена перлами слов и мыслей; или если бы для нахождения доказательств, мыслей для распределения их и порядка был какой-нибудь путь помимо нашей науки, – тогда пришлось бы признать, что наша наука притязает на что-то чуждое или, по крайней мере, общее с какой-то другой наукой. Но так как единственно в ней разработаны для всего этого основы и правила, то, стало быть, эти предметы принадлежат ей, даже если люди других наук тоже умеют хорошо говорить.

II. 12. 51 слл. – А скажи, пожалуйста, – спросил тогда Антоний[57], – какого уровня оратором и мастером слова, по-твоему, надо быть, чтобы писать историю (qualis oratoris et quanti hominis in dicendo putas esse historiam scribere)?

– Если так писать, как писали греки, то самого высшего уровня, – сказал Катул[58], – если же как наши историки[59], то вовсе незачем быть оратором: достаточно не врать.

– А все-таки, – сказал Антоний, – не очень-то презирай наших: когда-то и греки писывали так же, как наш Катон, Пиктор и Пизон. Ведь история была не чем иным, как летописным сводом (annalium confectio), который сохранял для общества память о событиях; и для того-то от начала Рима вплоть до понтифика Публия Муция великий понтифик вел запись всех событий по годам, заносил ее на белую скрижаль[60] и выставлял в своем доме для ознакомления с ней народа; эти записи и поныне называются Великой Летописью. Подобного способа письма держались многие; они оставили только лишенные всяких украшений памятки (monumenta) о датах, людях, местах и событиях. Каковы у греков были Ферекид, Гелланик, Акусилай и очень многие другие[61], таковы наши Катон, Пиктор, Пизон; они не знают, чем украшается речь (эти украшения явились у нас лишь недавно), они хотят лишь быть понятными и единственным достоинством речи считают краткость. Только славный Антипатра, друг нашего Красса[62], поднялся несколько выше и придал истории более возвышенный тон, а все остальные писали не художественную историю, простой рассказ о событиях[63].

13. – Да, так оно и есть, как ты говоришь, – сказал Катулл. – Притом даже этот самый Целий не умел ни украсить историю разнообразием мыслей, ни отгладить рассказ стройностью слов и плавной мерностью речи; человек неученый и к ораторству не способный, он обтесал свое сочинение попросту как смог. И все-таки ты прав: он превзошел своих предшественников.

– Это и не удивительно, – сказал Антоний. – Ведь история до сих пор еще не выступила на свет в нашей литературе. Наши соотечественники занимаются красноречием только затем, чтобы блистать на форуме и в суде, тогда как у греков самые красноречивые люди, отстранившись от судебных выступлений, посвятили себя иным достойным делам, в особенности же сочинению истории. Ведь и сам Геродот, который первый сделал историю художественной[64], вовсе не занимался, как известно, судебными делами; а между тем, красноречие его таково, что даже мне… он доставляет большое наслаждение. А после него мастерством слова всех, по моему мнению, легко превзошел Фукидид; содержанием он так богат и насыщен, что мыслей у него не меньше, чем слов; а слог его так складен и сжат, что даже не знаешь, что чему придает блеск: речь предмету или мысли словам. А между тем…, как известно, и он, хотя и занимался государственными делами, был не из тех, кто говорит в судах; и самое-то свое сочинение он, говорят, написал, будучи отстранен от государственных дел и приговорен к изгнанию... Последователем его был Филист Сиракузский[65], ближайший друг тирана Дионисия: он посвящал свой досуг сочинению истории и старался… как можно ближе подражать Фукидиду. А впоследствии двое одареннейших риторов из славнейшей, так сказать, кузницы красноречия, оба посвятили себя истории по настоянию их учителя, Исократа[66]; а за судебные дела они никогда не брались. 14. Наконец, появились историки даже из числа философов: первым был Ксенофонт, известный последователь Сократа, а за ним – Каллисфен, ученик Аристотеля и сопутник Александра. Последний писал уже почти как ритор, тогда как слог его предшественника звучит мягче, без ораторского напора; в нем, пожалуй, меньше силы, но зато, по-моему, больше приятности. Самым младшим из них и самым образованным, насколько я могу судить, был Тимей[67], отличаясь в своих сочинениях замечательным богатством содержания, разнообразием мыслей и отделанной стройностью слога; красноречие он внес в литературу немалое, однако судебного опыта – никакого.

II. 15. 62–64. Какую, по-вашему, задачу ставит для оратора история? Пожалуй, прежде всего – плавность и разнообразие речи. Но по этой части ведь даже нет никаких особых риторических правил: они и без того очевидны. Кому же не известно, что первый закон истории – ни под каким видом не допускать лжи; затем – ни в коем случае не бояться правды; не допускать ни тени пристрастия, ни тени злобы (ne quae suspicio gratiae sit in scribendo? ne quae simultatis?). Эти основы, разумеется, известны всем; а саму постройку на этих основах образуют содержание и изложение. Характер содержания требует держаться последовательности времени и давать картину обстановки; кроме того, так как в рассказе о великих и достопамятных событиях читатель хочет узнать сначала о замыслах, затем действиях и, наконец, об их исходе, то необходимо, говоря о замыслах, дать понять, чтó в них писатель одобряет; говоря о действиях – показать не только что, но и как было сделано или сказано; говоря об исходе событий – раскрыть все его причины (causae), будь то случайность, или благоразумие, или безрассудство; наконец, говоря о людях, – не только перечислить их подвиги, но и сказать о жизни и характере каждого, кто отличился и прославился. А характер изложения и слог должен быть ровным, плавным, со спокойной размеренностью, без всякой судебной резкости и без всяких ядовитых словечек, обычных на форуме. Так вот, по всем этим многочисленным и важным вопросам неужели вы найдете хотя какие-нибудь указания в учебниках по риторике?