ЦИЦЕРОН. О законах

(Отрывки цитируются в переводе В.О. Горенштейна по изданию: Цицерон Туллий М. Диалоги. О государстве. О законах / Изд. подгот. И.Н. Веселовский, В.О. Горенштейн, С.Л. Утченко. М., 1994)

I. 5–8 (5) КВИНТ [45]. – Как я вижу, брат мой, по твоему мнению, в историческом повествовании следует соблюдать одни законы, в поэзии – другие.

Марк. –Разумеется, Квинт! Ведь в первом все направлено на то, чтобы сообщать правду, во второй большая часть – на то, чтобы доставить людям удовольствие. Впрочем, и Геродот, отец истории, и Феопомп[46] приводят бесчисленное множество сказаний.

<…>

АТТИК. – Тебя уже давно просят, вернее, от тебя требуют исторического повествования; ведь люди думают, что, если таким повествованием займешься ты, то мы также и в этом отношении нисколько не уступим Греции. А дабы ты знал мое личное мнение, я скажу, что это твой долг не только перед теми, кто занимается литературой и получает удовольствие от этого, но также и перед отечеством, чтобы оно, спасенное тобой[47], тобой же было и возвеличено. Ведь в нашей литературе нет исторических повествований (abest enim historia in litteris nostris), как я и сам знаю, и от тебя часто слыхал. Ты же, конечно, можешь преуспеть в этом, так как (и ты сам склонен так думать) это труд, более всех других подходящий для оратора (opus… unum hoc oratorium maxime)[48].

(6) Поэтому приступи, пожалуйста, к делу и выбери время для такого сочинения о событиях, доныне либо неизвестных нашим соотечественникам, либо оставленных ими без внимания. Ибо, если – после летописей верховных понтификов[49], самых приятных книг, какие только могут быть, – обратиться к Фабию, или к тому человеку, о котором ты всегда упоминаешь, – к Катону, или к Писону, или к Фаннию, или к Веннонию[50] (хотя среди них один отличается большей, другой – меньшей силой изложения), то кто может быть скучнее всех этих людей? Правда, Целий Антипатр, современник Фанния, писал немного живее; именно он, хотя и отличался грубой силой и необработанным языком и был лишен блеска и искусства, все же мог подвигнуть остальных на то, чтобы они писали тщательнее. Но вот ему на смену пришли Геллий[51], Клодий и Аселлион[52]; у них нет ничего общего с Целием, скорее есть нечто общее с бесцветностью изложения и неловкостью писателей старшего поколения. (7) Ибо зачем мне упоминать о Макре? Он при всей своей многоречивости, правда, отличается некоторым остроумием, но все же заимствует его не из ученого изобилия греков, а у жалких латинских переписчиков. Но его друг Сисенна, вводя в речах многое, вполне подходящее для латинского языка, несомненно, превзошел всех писателей, живших до нашего времени, – за исключением, пожалуй, тех, которые еще ничего не выпустили в свет; судить о них мы не можем[53]. Однако в вашем кругу Сисенну никогда не считали оратором, и историю свою он излагал как-то по-ребячески, так что он, из всех греческих писателей читавший, по-видимому, одного лишь Клитарха[54], а кроме него не читавший никого, одному ему и хочет подражать; однако, если бы он и смог с ним сравняться, ему все же было бы далеко до совершенства. Итак, вот твоя задача… конечно, если Квинт не другого мнения.

8. КВИНТ. – Отнюдь нет… но между нами существует небольшое разногласие.

АТТИК. – Какое же?

КВИНТ. – Насчет времени, с какого следует начать изложение. По моему мнению – с самых отдаленных времен, потому что они описаны так, что этого даже и прочесть нельзя; но Марк предпочитает рассказ о современных ему событиях, дабы иметь возможность охватить те из них, в каких он участвовал сам.

АТТИК. – Я лично готов согласиться скорее с ним. Ведь важнейшие события произошли на нашей памяти и в наш век, более того, он таким образом прославит заслуги дражайшего Гнея Помпея[55] и коснется также и славного и достопамятного своего года[56]. Предпочитаю, чтобы они говорил именно о нем, а не… о реме и Ромуле.

Марк. – Я хорошо понимаю, Аттик, что от меня уже давно требуют такого труда. Я не стал бы отказываться от него, если бы мне предоставили для него хотя бы немного вполне свободного времени. … Для такой работы необходимы два условия: быть свободным и от забот, и от государственных дел.