Глава 50. Дейенерис

Зал полнился юнкайским смехом, юнкайскими песнями и юнкайскими молитвами. Танцовщицы плясали; музыканты играли странные мелодии на колокольчиках, пищалках и пузырях; певцы пели древние любовные песни на непостижимом языке Старого Гиса. Вино текло рекой – не жидкое бледное пойло из Залива Работорговцев, а густые сладкие вина с Арбора и сонное вино Кварта, приправленное диковинными пряностями. Юнкайцы прибыли в город по приглашению короля Хиздара: заключить мир и засвидетельствовать возрождение знаменитых бойцовых ям Миэрина. Чтобы воздать почести гостям, благородный супруг королевы открыл врата Великой Пирамиды.

«Ненавижу их, – думала Дейенерис Таргариен. – Как вышло, что я пью и любезничаю с людьми, с которых предпочла бы содрать кожу?»

На пиру подавали дюжину разных сортов мяса и рыбы: верблюжатину, крокодила, тушки поющего кальмара, глазированных уток и шипастых личинок, а кроме того, козлятину, свинину и конину для тех, чьи вкусы были менее изысканы. И, конечно, собачатину. По гискарским понятиям без неё пир не считался полноценным. Повара Хиздара приготовили из собак четыре вида блюд.

– Гискарцы съедят всё, что может плавать, летать или ползать, кроме человека и дракона, – предупредил её Даарио, – и держу пари, при малейшей возможности сожрут и дракона.

Одним мясом за столом не обойтись, поэтому на пиру были фрукты, каши и овощи. Воздух благоухал ароматами шафрана, корицы, гвоздики, перца и прочих дорогих пряностей.

Дени едва притронулась к яствам.

«Заключён мир, – повторяла она себе. – То, чего я хотела, чего добивалась, то, ради чего я вышла замуж за Хиздара. Почему же у этого мира привкус поражения?»

– Ещё немного, любовь моя, – заверял её Хиздар. – Скоро юнкайцы уйдут, а вместе с ними и их союзники с наёмниками. Мы получим всё, чего желали: мир, провизию, торговлю. Скоро снова откроется наш порт, и кораблям будет снова позволено в него заходить.

– Это они позволят, да, – ответила она, – но их военные корабли никуда не денутся. Юнкайцы в любой момент могут снова взять нас за горло. Они открыли рынок рабов прямо у моих стен!

– Но вне наших стен, милая королева. Таковы были условия мира – Юнкай хочет торговать рабами как и прежде – без препон.

– В собственном городе сколько угодно, а не здесь, у меня на глазах. – Мудрые господа обустроили загоны для рабов и помост для аукционов чуть южнее Скахазадхана, где широкая река несла свои бурые воды в Залив Работорговцев. – Это плевок мне в лицо: они устроили целое представление, показывая, насколько я бессильна остановить их.

– Пустая показуха, – ответил её благородный муж. – Представление, как вы сами сказали. Пусть фиглярствуют. Когда они уйдут, мы разобьём на этом месте фруктовый рынок.

– Когда они уйдут, – повторила Дени. – И когда же? По ту сторону Скахазадхана видели всадников. Ракхаро говорит, что это дотракийские разведчики и за ними идет кхаласар. Они приведут с собой пленников. Мужчин, женщин и детей – в подарок работорговцам. – Дотракийцы не продавали и не покупали, но делали подарки и принимали ответные дары. – Вот почему юнкайцы устроили этот рынок – они уйдут отсюда с тысячами новых рабов.

Хиздар зо Лорак пожал плечами.

– Но они уйдут, и это важнее всего, любовь моя. Юнкай будет торговать рабами, Миэрин – нет, так мы условились. Потерпите немного, и всё закончится.

Так что Дейенерис сидела на пиру молча, закутавшись в токар цвета киновари и мрачные мысли. Она отвечала только тогда, когда её спрашивали, и не переставала размышлять о мужчинах и женщинах, которыми торговали за стенами города как раз сейчас, когда она пирует с гостями. Пусть её благородный супруг произносит речи и смеётся над плоскими шутками юнкайцев. Это право короля и его долг.

За столом говорили в основном о предстоящих схватках. Барсена Черноволосая будет драться с вепрем – клыки против кинжала. В боях примут участие и Кразз, и Пятнистый Кот, а в финальном поединке сойдутся Гогор-Гигант и Белакво-Костолом. Ещё до захода солнца один из них умрёт. «Не бывает королев с чистыми руками», – повторяла про себя Дени. Она думала о Дореа, о Куаро, о Ероих... о маленькой девочке по имени Хаззея, которую никогда не видела. «Пусть лучше несколько человек умрёт в ямах, чем тысячи у ворот. Такова цена мира, и я плачу её по своей воле. Если я оглянусь, я пропала».

Судя по виду, юнкайский главнокомандующий Юрхаз зо Юнзак застал ещё Эйегоново завоевание. Скрюченного, морщинистого и беззубого полководца принесли к столу два дюжих раба. Остальные юнкайские благородные господа производили немногим лучшее впечатление. Один из них был мелок и тщедушен, зато сопровождавшие его рабы-солдаты были до нелепости долговязы и худы. Другой – молод, ладно сложён и полон жизни, но так пьян, что Дени с трудом понимала о чём он говорит. «И как подобным мокрицам удалось поставить меня на колени?»

Наёмники были людьми иного склада. Все четыре отряда, состоящие на службе у Юнкая, прислали на пир своих командиров. Гонимых Ветром представлял пентошийский дворянин, известный как Принц в Лохмотьях; Длинные Копья – Гило Риган, больше похожий на сапожника, чем на солдата, и говоривший шепотом. Кровавая Борода из Роты Кошки шумел так, что хватило бы на десятерых. Это был великан с дремучей бородой, ненасытный до вина и женщин. Он орал, рыгал, громоподобно пускал ветры и щипал всех служанок, что оказывались в пределах его досягаемости. Время от времени он усаживал одну из них себе на колени, чтобы потискать ей грудь и поласкать её между ног.

Прибыл и представитель Младших Сыновей. «Если бы тут был Даарио, пир кончился бы кровопролитием». Никаким обещанным миром нельзя было убедить капитана пустить Бурого Бена Пламма в Миэрин и оставить в живых. Дени поклялась, что семерым послам, включая командиров, не причинят никакого вреда, но юнкайцам клятв показалось мало. Они потребовали заложников. За троих юнкайских господ и четырёх капитанов наёмников Миэрин отправил в осадный лагерь семерых своих: родную сестру Хиздара, двух его кузенов, кровного всадника Дени Чхого, её адмирала Гролео, капитана Безупречных Героя и Даарио Нахариса.

– Оставляю тебе своих девочек, – сказал её капитан, отдавая Дени перевязь с позолоченными распутницами. – Храни их бережно до моего возвращения, любимая. Мы же не хотим, чтобы они устроили у юнкайцев кровавый переполох.

Не было на пиру и Бритоголового. После коронации Хиздар первым делом сместил его с поста начальника Медных Тварей и назначил на это место своего двоюродного брата – жирного и одутловатого Маргаза зо Лорака.

«Оно и к лучшему. Зеленая Милость говорит, что между Лораками и Кандаками кровная вражда, а Бритоголовый никогда не скрывал презрения к моему благородному мужу. А Даарио...»

После свадьбы Даарио стал совсем неуправляемым. Его не радовал заключённый королевой мир, ещё меньше её замужество, а из-за обмана дорнийцев он был просто в бешенстве. Когда принц Квентин сообщил ему, что и остальные вестеросцы перекинулись к Воронам-Буревестникам по приказу Принца в Лохмотьях, только вмешательство Серого Червя и его Безупречных не позволило Даарио поубивать их всех. Лже-дезертиры сейчас были надёжно упрятаны в подземельях пирамиды... но Даарио продолжал пылать гневом.

«Для него же безопаснее оставаться в заложниках. Мой капитан не создан для мира». Дени не могла рисковать: он мог зарубить Бурого Бена Пламма, мог осмеять Хиздара при всём дворе, спровоцировать юнкайцев или ещё как-то нарушить перемирие, ради которого ей пришлось столь многим пожертвовать. Даарио – это ходячая беда. Отныне она не должна пускать его ни в постель, ни в сердце, ни в мысли. Если он её не предаст, то поработит – Дени не знала, что страшнее.

Когда застолье окончилось, и по настоянию королевы остатки яств унесли собравшимся внизу беднякам, высокие бокалы наполнили пряным квартийским ликёром, тёмным как янтарь. Затем началось представление.

Принадлежавший Юрхазу зо Юнзаку хор юнкайских кастратов пел песни на древнем языке Старой Империи голосами тонкими, нежными и невообразимо чистыми.

– Доводилось ли вам слышать подобное, любовь моя? – спросил её Хиздар. – Божественные голоса, не правда ли?

– Да, – согласилась она. – Хотя, по-моему, они предпочли бы сохранить кое-что присущее смертным.

Все развлекавшие их артисты были рабами. Таковы были условия мира: работорговцы могут привозить своих рабов в Миэрин, не опасаясь, что тех освободят. В обмен юнкайцы пообещали уважать права и свободы бывших рабов, освобождённых Дейенерис. Хиздар назвал это соглашение честной сделкой, но Дени чувствовала горечь. Королева выпила ещё чашу вина, чтобы её перебить.

– Если певцы вам понравились, не сомневаюсь, что Юрхаз с удовольствием нам их подарит, – заявил её благородный супруг. – Дар для скрепления мира и украшение нашему двору.

«Он отдаст нам этих кастратов, – подумала Дени, – а затем отправится домой и наделает новых. В мире полно мальчиков».

Её не развеселили и выступавшие после певцов акробаты даже тогда, когда те, встав друг на друга, образовали живую пирамиду в девять уровней. На самом верху стояла маленькая голая девочка. «Уж не на мою ли пирамиду они намекают? – задалась вопросом королева. – И не я ли та девочка наверху?»

Позже её лорд-муж вывел гостей на нижнюю террасу, чтобы жители Жёлтого Города могли полюбоваться на ночной Миэрин. Юнкайцы небольшими группками прогуливались по саду с винными чашами в руках, бродя среди лимонных деревьев и ночных цветов, и Дейенерис неожиданно столкнулась нос к носу с Бурым Беном Пламмом.

Наёмник склонился в глубоком поклоне.

– Ваша милость. Вы выглядите чудесно – как всегда. Эти юнкайки и вполовину не так хороши, как вы. Мне хотелось преподнести вам свадебный подарок, но он обошелся бы старому Бурому Бену слишком дорого.

– Не хочу я от тебя никаких подарков.

– А вот этот бы захотели – голову старого врага.

– Уж не твою ли? – елейно спросила она. – Ты меня предал.

– Позвольте заметить, что это слишком резко сказано. – Бурый Бен почесал свои пегие серо-белые бакенбарды. – Мы перешли на сторону победителя, только и всего. Мы поступали так и раньше. И не я один всё-таки. Так решили ребята.

– То есть, по-твоему, это они меня предали? Почему? Разве я плохо обращалась с Младшими Сыновьями? Или обманула вас с оплатой?

– Никогда, – ответил Бурый Бен. – Но дело не только в деньгах, ваше высокомогущество. Я понял это давным-давно, после моего первого сражения. Наутро после боя я рыскал среди мёртвых, искал, чем поживиться, так сказать. Попался мне один труп – какой-то воин с топором отхватил ему руку по самое плечо. Мертвец был весь в запекшейся крови и облеплен мухами. Может потому его больше никто и не тронул. Но подо всей этой грязью на мертвеце был дублет с бляшками, на вид – прекрасная кожа. Я решил, что он мне подойдет, так что отогнал мух и срезал дублет с трупа. Однако проклятая одежка оказалась тяжелее, чем ей положено быть. Под подкладку оказались зашиты монеты – целое состояние. Золото, ваша милость, славное жёлтое золото. Этих денег любому бы хватило, чтобы до конца своих дней жить, как лорд. Но что хорошего они принесли этому парню? Он со всеми своими деньгами лежал в крови и грязи и без своей грёбаной руки. Вот это и был урок мне, понимаете? Серебро – милый дружок, золото – родная матушка, но когда ты мёртв, они стоят не больше того дерьма, что ты наложил перед смертью. Я же говорил вам: есть старые наёмники, и есть храбрые наёмники, но храбрых старых наёмников не бывает. Мои ребята не хотели умирать, вот и всё, и когда я сказал им, что вы не будете выпускать драконов на юнкайцев, что ж...

«Ты решил, что я уже проиграла, – подумала Дени, – и разве могу я возразить, что ты был неправ?»

– Я понимаю. – Тут она могла бы и закончить разговор, но ей стало интересно. – Вы сказали, что денег хватило бы, чтобы жить, как лорд. И как вы поступили с этим богатством?

Бурый Бен засмеялся.

– Я был глупым сопляком. Я рассказал о нём человеку, которого считал другом, а он рассказал сержанту, и мои товарищи по оружию избавили меня от этого бремени. Сержант сказал, что я слишком молод и всё равно потрачу деньги на шлюх и всё такое. Правда, он оставил мне дублет. – Пламм сплюнул. – Вы никогда больше не захотите довериться наёмнику, м’леди.

– Этот урок я выучила, и однажды непременно тебя за него отблагодарю.

Бурый Бен прищурился.

– Не надо. Знаю я, какие благодарности у вас на уме. – Он поклонился и отошёл.

Дени обратила взгляд за город. Там за стенами выстроились ровными рядами жёлтые юнкайские шатры, защищённые траншеями, вырытыми рабами. Два железных легиона из Нового Гиса, вымуштрованные и вооружённые точно так же, как Безупречные, разбили лагерь к северу от реки. Ещё два гискарских легиона остановились к востоку от города, перерезав путь на Кхизайский проход. Костры и коновязи наёмных отрядов расположились на юге. Днём к небесам рваными серыми лентами тянулись тонкие столбы дыма. Ночью со стен были видны далёкие огни. На берегу залива раскинулась мерзость – рынок рабов у самого её порога. Сейчас, после захода солнца, его не было видно, но королева знала, что он там, и это вызывало в ней гнев.

– Сир Барристан? – тихо произнесла она.

Белый рыцарь тут же появился из ниоткуда.

– ваше величество?

– Вы слышали наш разговор?

– Я услышал достаточно. Он прав – никогда не доверяйте наёмнику.

«Или королеве», – подумала Дени.

– Найдётся ли среди Младших Сыновей человек, которого можно уговорить... убрать... Бурого Бена?

– Как Даарио Нахарис однажды убрал двух других капитанов Ворон-Буревестников? – Старый рыцарь явно почувствовал себя неуютно. – Возможно. Я не знаю, ваше величество.

«Нет, – подумала она, – вы слишком честны и слишком благородны».

– Если нет, у Юнкая появятся ещё три наёмных отряда.

– Головорезы и прохиндеи, отребье с тысячи побоищ, – предупредил её сир Барристан, – и их капитаны, такие же вероломные, как Пламм.

– Я всего лишь юная девушка и в таких делах ничего не смыслю, но, сдаётся мне, их вероломность нам как раз на руку. Однажды, как вы помните, я уже переманила на нашу сторону Младших Сыновей и Ворон-Буревестников.

– Если ваше величество желает лично переговорить с Гило Риганом или Принцем в Лохмотьях, я могу привести их к вам в покои.

– Сейчас неподходящее время. Слишком много глаз, слишком много ушей. Их отсутствие заметят, даже если вы сумеете осторожно увести их от юнкайцев. Нам нужно найти безопасный способ связаться с ними... не сегодня, но в ближайшее время.

– Как прикажете. Хотя, боюсь, я не слишком подхожу для такого задания. В Королевской Гавани подобными делами занимались лорд Мизинец или Паук. Мы, старые рыцари, народ простой и годимся только для битвы. – Он похлопал по рукояти меча.

– Наши узники, – предложила Дени. – Вестеросцы, которые перекинулись от Гонимых Ветром вместе с тремя дорнийцами. Они ведь до сих пор в темницах? Используйте их.

– Вы имеете в виду освободить? Разумно ли это? Их прислали втереться к вам в доверие и предать ваше величество при первой же возможности.

– Значит, они не справились. Я им не доверяю и не собираюсь. – По правде сказать, Дени уже стала забывать, как доверять кому-то. – Тем не менее, мы ещё можем их использовать. Среди них есть женщина. Мерис. Отошлите её обратно... в знак моего расположения. Если их капитан умный человек, он поймёт.

– Женщина – худшая из них.

– Тем лучше для нас. – Дени немного подумала. – Нам надо вступить в переговоры с Длинными Копьями и с Ротой Кошки.

– Кровавая Борода. – Сир Барристан помрачнел пуще прежнего. – С позволения вашего величества, я бы не стал с ним связываться. Ваше величество слишком молоды, чтобы помнить Девятигрошёвых Королей, но этот Кровавая Борода слеплен из того же теста. У него нет чести, только жажда... золота, славы и крови.

– Вы лучше меня знаете таких людей, сир. – Если Кровавая Борода на самом деле самый бесчестный и жадный из всех наёмников, его проще всего будет перекупить, но в таком деле ей было неприятно идти против совета сира Барристана. – Поступайте, как считаете нужным. Но поскорее. Если заключённый Хиздаром мир будет нарушен, я хочу быть к этому готова. Я не верю работорговцам. – «И не верю своему мужу». – Они набросятся на нас при первых признаках слабости.

– Но и юнкайцы слабеют. Говорят, кровавый понос уже затронул толосийцев и перекинулся через реку на третий гискарский легион.

«Бледная кобылица. – Дейенерис вздохнула. – Куэйта предупреждала, что придёт бледная кобылица. Она предупреждала и о дорнийском принце – сыне солнца. Она поведала многое, но всё загадками».

– Не смею надеяться, что мор избавит меня от врагов. Освободите Милашку Мерис. Немедленно.

– Как прикажете. Хотя... Ваше величество, осмелюсь напомнить, что есть и другой путь...

– Дорнийский? – Дени снова вздохнула. Как и подобало статусу принца Квентина, трое дорнийцев присутствовали на пиру, хотя Резнак позаботился о том, чтобы посадить их как можно дальше от её мужа. Хиздар, вроде бы не ревнив, но ни один мужчина не обрадуется присутствию соперника рядом с его новобрачной. – Мальчик мил и любезен, но...

– Дом Мартеллов – древний и благородный, и они преданные друзья дома Таргариенов уже более века, ваше величество. Я имел честь служить вместе с двоюродным дедом принца Квентина в Королевской Гвардии вашего отца. Более доблестного товарища по оружию, чем принц Левин, нельзя было и желать. С позволения вашего величества, Квентин Мартелл – той же крови.

– С позволения моего величества, лучше бы он явился ко мне с теми пятьюдесятью тысячами мечей, о которых упоминал. Вместо этого он привёз двух рыцарей и пергамент. Разве пергамент защитит мой народ от Юнкая? Если бы у этого принца был флот...

– Солнечное Копье никогда не было морской державой, ваше величество.

– Верно. – Знаний Дени о вестеросской истории хватало, чтобы это понимать. Десять тысяч кораблей королевы Нимерии причалили к песчаным берегам Дорна, но, обвенчавшись со своим дорнийским принцем, она сожгла все корабли до единого и навсегда отказалась от моря. – Дорн слишком далеко. Чтобы угодить одному принцу, мне пришлось бы покинуть весь мой народ. Вы должны отправить его домой.

– Дорнийцы известны своим упрямством, ваше величество. Предки принца Квентина воевали с вашими без малого две сотни лет. Без вас он не уедет.

«Значит, тут он и умрет, – подумала Дейенерис, – если только в нём нет чего-то большего, чем мне кажется».

– Он всё ещё здесь?

– Пьёт со своими рыцарями.

– Приведите его ко мне. Пора ему познакомиться с моими детьми.

Тень сомнения промелькнула на вытянутом серьёзном лице Барристана Селми.

– Как прикажете.

Её царственный супруг хохотал в компании Юрхаза зо Юнзака и прочих юнкайских господ. Дени не думала, что он будет без неё скучать, но на всякий случай, если он вдруг спросит, велела служанкам говорить, что она удалилась по зову природы.

Сир Барристан вместе с дорнийским принцем ждали у лестницы. Квадратное лицо Мартелла рдело румянцем. «Переборщил с вином», – заключила королева, хотя принц и старался это скрыть, как мог. Если не считать цепочки из медных солнц, украшавшей пояс дорнийца, Квентин был одет очень просто. «Его называют Лягушонком», – вспомнила Дени. Неудивительно. Она понимала почему – красавцем его не назовёшь.

Она улыбнулась.

– Мой принц, нас ждет долгая дорога вниз. Вы уверены, что хотите их увидеть?

– Если это угодно вашему величеству.

– Тогда идём.

Впереди по лестнице с факелами спускались двое Безупречных, позади шагали двое Медных Тварей, один в маске рыбы, другой – ястреба. Даже здесь, в её собственной пирамиде, в эту радостную ночь мира и празднеств, куда бы ни направилась Дейенерис, по настоянию сира Барристана с ней всегда оставалась охрана. Они проделали долгий спуск в тишине, трижды останавливаясь, чтобы передохнуть.

– У дракона три головы, – сказала Дени, когда они вышли на последний пролёт. – Мое замужество ещё не значит для вас крушения всех надежд. Я знаю, ради чего вы здесь.

– Ради вас, – ответил Квентин, являя собой неуклюжую галантность.

– Нет, – возразила Дени, – ради огня и крови.

Один из слонов при виде людей затрубил в своем стойле, а от раздавшегося в ответ из подземелий рева её бросило в жар. Принц Квентин встревожился.

– Драконы знают, когда она рядом, – объяснил ему сир Барристан.

«Каждый ребенок узнаёт свою мать, – подумала Дени. – Когда высохнут моря и ветер унесет горы, как листья...»

– Они зовут меня. Идём. – Она взяла принца Квентина за руку и повела его к яме, где держали двух драконов. – Останьтесь снаружи, – сказала Дени сиру Барристану, когда Безупречные отпирали огромные железные двери. – Принц Квентин меня защитит. – Она подвела дорнийского принца к самому краю ямы.

Вытянув шеи, драконы уставились на вошедших горящими глазами. Визерион уже разорвал одну цепь и расплавил остальные. Глубоко вонзив когти в обожжённые крошащиеся кирпичи, он висел на краю ямы, словно громадная белая летучая мышь. Всё ещё закованный Рейегаль обгладывал бычий скелет. Слой костей на дне ямы по сравнению с тем, когда Дени приходила сюда в последний раз, стал толще. А обгоревшие кирпичные стены и пол, покрывшись золой и пеплом, стали чёрно-серыми. Эти стены долго не продержатся... но за кирпичом лишь земля да камень. «Могут ли драконы прокладывать ходы в скалах, как огненные змеи древней Валирии?» Она надеялась, что нет.

Дорнийский принц побелел, как молоко.

– Я... я слышал, что их трое.

– Дрогон охотится. – Остальное ему знать не нужно. – Белого зовут Визерион, зелёного – Рейегаль. Я назвала их в честь моих братьев.

Её голос отразился эхом от опалённых стен. Он звучал слабо – голос девочки, а не королевы-завоевательницы или счастливой новобрачной.

Рейегаль зарычал в ответ, и в яме красно-жёлтым факелом полыхнул огонь. Визерион ответил ему оранжево-золотым пламенем. Когда дракон расправил крылья, в воздух поднялось облако серого пепла. На лапах загремели разбитые цепи. Квентин Мартелл отскочил на фут.

Более жестокосердная женщина посмеялась бы над ним, но Дени сжала руку принца и сказала:

– Меня они тоже пугают. Ничего постыдного в этом нет. Во тьме мои дети выросли дикими и злобными.

– Вы... вы собирались на них летать?

– На одном из них. Я знаю о драконах только то, что мне рассказывал брат, когда я была маленькой, и ещё кое-что прочла в книгах. Однако известно, что Эйегон Завоеватель никогда не отваживался оседлать Вхагар или Мираксеса, а его сёстры – Балериона Чёрного Ужаса. Драконы живут дольше людей, некоторые – сотни лет, так что у Балериона были и другие наездники после того, как Эйегон умер... но ни один наездник за всю историю не летал на двух драконах.

Визерион снова зашипел, из оскалившейся пасти повалил дым, и было видно, как глубоко в глотке бурлит золотое пламя.

– Они... они устрашающие создания.

– Они – драконы, Квентин. – Дени встала на цыпочки и легко поцеловала его в обе щеки. – Так же, как и я.

Юный принц сглотнул.

– Я... я тоже от крови дракона, ваше величество. Я могу проследить мою родословную до первой принцессы Дейенерис Таргариен, сестры короля Дейерона Доброго, которая вышла замуж за дорнийского принца. Это для неё он построил Водные Сады.

– Водные Сады? – Честно говоря, она почти ничего не знала о Дорне и его истории.

– Любимый дворец моего отца. Когда-нибудь я с удовольствием его вам покажу. Он из розового мрамора с бассейнами, фонтанами и видом на море.

– Звучит прекрасно. – Дени отвела принца от ямы. «Ему здесь не место. Ему вообще не следовало приезжать». – Вам лучше вернуться туда. Боюсь, при моем дворе для вас небезопасно. У вас больше врагов, чем может показаться. Из-за вас Даарио выставил себя дураком, а он не из тех, кто может такое забыть.

– У меня есть рыцари. Мои верные защитники.

– Два рыцаря. У Даарио – пятьсот Ворон-Буревестников. А вам не мешало бы остерегаться и моего лорда-мужа. Знаю, он кажется мягким и любезным человеком, но не надо обманываться. Хиздар получил корону из моих рук, и ему служат несколько самых грозных бойцов в мире. Если один из них надумает заслужить милость господина, устранив его соперника...

– Я принц дорнийский, ваше величество, и не бегу от рабов и наёмников.

«Значит, ты настоящий дурачок, Принц-Лягушонок». Дени последний раз окинула взглядом своих одичавших детей. Она слышала пронзительные вопли драконов, когда вела мальчика к дверям, и видела блики света на кирпичах – отражение их огня. «Если я оглянусь, я пропала».

– Сир Барристан пришлёт пару портшезов, чтобы доставить нас обратно на пир, но подъём по лестнице всё равно наводит на меня тоску. – За их спинами с громким лязгом закрылись огромные железные двери. – Расскажите мне об этой другой Дейенерис. Я знаю об истории королевства моего отца меньше, чем следует. Меня никогда не воспитывал мейстер. – «Только брат».

– С удовольствием, ваше величество, – ответил Квентин.

Было уже далеко за полночь, когда последние гости разошлись и Дени удалилась в опочивальню к своему супругу и королю. Хиздар, по крайней мере, был доволен, хотя и несколько пьян.

– Я держу слово, – сказал он ей, пока Ирри и Чхику переодевали её для постели. – Вы хотели мира, и он ваш.

«А ты хочешь крови, и скоро мне придется тебе её дать», – подумала Дени, но сказала только:

– Благодарю вас.

Дневные волнения лишь подогрели страсть в её супруге. Стоило служанкам удалиться, как он сорвал с неё ночную рубашку и повалил навзничь на постель. Дени обняла его и позволила войти в себя. Она знала, что Хиздар пьян и долго не продержится.

Так и вышло. После Хиздар ткнулся ей носом в ухо и прошептал:

– Милостью богов мы зачали этой ночью сына.

В голове у Денни зазвенели слова Мирри Маз Дуур: «Когда солнце встанет на западе и опустится на востоке. Когда высохнут моря и ветер унесет горы, как листья. Когда чрево твое вновь зачнет и ты родишь живое дитя. Тогда он вернется – но прежде не жди». Смысл этих слов был вполне ясен: скорее кхал Дрого восстанет из мёртвых, чем она родит живое дитя. Но бывают такие тайны, которыми нельзя поделиться даже с мужем, поэтому она позволила Хиздару зо Лораку тешиться надеждами.

Её благородный супруг вскоре крепко уснул. Дейенерис осталось только вертеться и ворочаться рядом. Ей хотелось потрясти его, разбудить, потребовать обнять её, поцеловать, взять её снова, но она знала, что если так поступит, скоро он опять уснёт и оставит её одну в темноте. Что сейчас делает Даарио? Тоже не спит? Думает о ней? Любил ли он её по-настоящему? Возненавидел ли оттого, что она вышла за Хиздара? «Не надо было пускать его к себе в постель». Он всего лишь наёмник, не годящийся в мужья королеве, и всё же...

«Я всё это знала и всё равно бы поступила так, как поступила».

– Моя королева? – прозвучал в темноте нежный голосок.

Дени вздрогнула.

– Кто здесь?

– Всего лишь Миссандея. – Служанка-наатийка приблизилась к постели. – Я услышала, что вы плачете.

– Плачу? Я не плакала. Отчего мне плакать? У меня есть мир, у меня есть мой король, у меня есть всё, чего может желать королева. Тебе приснился плохой сон, вот и всё.

– Как скажете, ваше величество. – Миссандея поклонилась и собралась уйти.

– Не уходи, – попросила Дени. – Я не хочу оставаться одна.

– С вами его величество, – напомнила Миссандея.

– Его величество спит, а я не могу уснуть. Утром мне придется искупаться в крови – такова цена мира. – Она слабо улыбнулась и похлопала по постели. – Ну же, садись, поговори со мной.

– Как пожелаете. – Миссандея села рядом. – О чём мы будем говорить?

– О доме, – сказала Дейенерис. – О Наате. О бабочках и братьях. Расскажи мне о вещах, которые тебя радуют, заставляют смеяться, о самом хорошем, что помнишь. Напомни мне, что в этом мире ещё есть добро.

Миссандея постаралась, как могла. Она всё ещё говорила, когда Дени, наконец, провалилась в сон, навстречу странным бесформенным наваждениям, полным дыма и огня.

Утро наступило слишком быстро.