Глава 33. Тирион

Только на седьмой день плаванья отправившейся из Волантиса «Селейсори Кхоран» Пенни наконец показалась из своей каюты. Она выползла на палубу – ни дать ни взять какая-нибудь робкая лесная зверушка, выбирающаяся после долгой зимней спячки.

Смеркалось, и красный жрец разжёг ночной огонь в большой железной жаровне посередине корабля, а команда собралась вокруг для молитвы. Голос Мокорро напоминал рокот барабана, доносившийся нараставшим гулом откуда-то из глубин его мощного тела.

– Благодарим тебя за солнце, что согревает нас, – молился он. – Благодарим тебя за звёзды, что охраняют нас в плавании через холодное черное море.

Жрец был огромным – выше сира Джораха и толще его в два раза, одетым в красные одежды, расшитые оранжевыми атласными языками пламени по краям рукавов, подолу и воротнику. Кожа жреца была чёрной как сажа, волосы – белыми как снег, а на щеках и на лбу вытатуированы жёлтые и оранжевые языки пламени. У него имелся железный посох, длиной не уступавший росту хозяина и увенчанный драконьей головой; когда жрец бил им о палубу, пасть дракона изрыгала потрескивающее зелёное пламя.

Его стражники – пять рабов-воинов Огненной Длани – пели ответные слова молитвы. Они возносили песнопения на языке Старого Волантиса, но Тирион слышал много молитв, чтобы уловить суть. «Зажги наш огонь и защити нас от тьмы … и снова пятое-десятое… озари наш путь и согрей нас, ночь темна и полна ужасов, убереги нас от всякой жути … и так далее в том же духе».

Впрочем, он не стал озвучивать эти свои мысли. Тирион Ланнистер вовсе не нуждался в богах, но на этом корабле разумнее было выказывать определенное почтение к красному Рглору. Как только корабль отошел достаточно далеко от берега, Джорах Мормонт снял с Тириона кандалы, и Бесу не хотелось давать рыцарю повод снова их на него нацепить.

«Селейсори Кхоран» представляла собой неуклюжую лохань водоизмещением пятьсот тонн с глубоким трюмом, высокими надстройками на носу и корме и одной-единственной мачтой между ними. На баковой надстройке торчала нелепейшая резная фигура – какой-то изъеденный червями деревянный сановник со свитком подмышкой, по виду страдающий запором. Тирион в жизни не видел более уродливого корабля.

Команда была ничуть не краше. Капитан – чёрствый сквернослов с брюшком и близко посаженными алчными глазами – прескверно играл в кайвассу и совсем не умел проигрывать. Ещё на корабле служили четыре его помощника – все вольноотпущенники, и пятьдесят приписанных к кораблю рабов – у каждого на щеке было вытатуировано грубое подобие носовой фигуры кога. Сколько ни твердил Тирион морякам, что его зовут Хугор Хилл, они предпочитали звать его Безносым.

Три помощника и добрых три четверти команды были рьяными почитателями Владыки Света. В отношении капитана Тирион был не совсем уверен – тот каждый раз выходил к вечерней молитве, но никакого участия в ней не принимал. Однако настоящим хозяином «Селейсори Кхоран» был Мокорро – по крайней мере, на время этого путешествия.

– Владыка Света, благослови раба твоего Мокорро и озари ему путь в тёмных краях этого мира, – гудел красный жрец. – Защити твоего благочестивого раба Бенерро. Даруй ему отвагу. Даруй ему мудрость. Наполни его сердце огнем.

В этот момент Тирион заметил Пенни – та наблюдала за представлением с крутой лестницы, ведущей под кормовую надстройку. Карлица стояла на нижней ступеньке, так что видна была только голова. Под капюшоном в свете жаровни ярко блестели её большие глаза. При ней была собака – тот самый большой серый пес, на котором она ездила во время потешных турниров.

– Миледи, – тихо позвал Тирион. Конечно, никакая она не леди, но он никак не мог заставить себя произнести эту её нелепую кличку и, тем более, не собирался называть ее «девушка» или «карлица».

Она отпрянула назад:

– Я... я вас не заметила.

– Немудрено, я же невелик.

– Мне... мне было нехорошо...

Пес гавкнул.

«Убита горем, ты хотела сказать».

– Если я могу чем-то помочь...

– Нет, – и она тут же скрылась внизу – в каюте, которую делила со своими псом и свиньёй. Тирион не мог её винить. Команда «Селейсори Кхоран» несказанно обрадовалась, стоило ему ступить на борт: в конце концов, карлик сулит удачу. Матросы терли ему голову на счастье так часто и рьяно, что Тирион чудом не лишился всей шевелюры. Но вот Пенни встретили куда более неоднозначно: она, конечно, тоже была карлицей, но при этом – женщиной, а женщина на судне – к беде. На каждого матроса, пытавшегося потереть ей голову на счастье, приходилось трое, бормочущих себе под нос проклятия при ее появлении.

«И мой вид только бередит её раны. Мерзавцы отрезали её брату голову в надежде, что это моя голова, и все же я сижу тут, словно какая-то проклятая горгулья, и твержу свои глупые утешения. На её месте единственным моим желанием было бы спихнуть меня в море».

Сам он не испытывал к девушке ничего, кроме жалости. Она не заслужила того кошмара, с которым столкнулась в Волантисе – и её брат тем более не заслуживал уготованной ему участи. Последний раз, когда Тирион видел карлицу – перед тем, как они покинули порт, её заплаканные глаза были похожи на две страшные ямы, красневшие на бледном изнуренном лице. К тому времени, как «Селейсори Кхоран» поднял паруса, Пенни закрылась в каюте со своими животными, но ночью оттуда доносились её рыдания. Только вчера Тирион слышал, как один из помощников капитана заявил, что не худо бы выкинуть карлицу за борт, пока она не утопила судно в слезах. Тирион был не вполне уверен, что он шутит.

Когда вечерняя молитва окончилась, команда вновь разбрелась по кораблю – кто-то на вахту, кто-то ужинать, выпить рому или в свой гамак спать. Мокорро, как и все прежние ночи, остался у огня. Красный жрец спал днём, но бодрствовал в тёмное время суток, поддерживая священное пламя, чтобы поутру к ним могло вернуться солнце.

Тирион присел напротив на корточки и вытянул зябнущие от ночного холода руки над жаровней. Первое время Мокорро даже не замечал его, таращась в мерцающее пламя, словно забывшись в каком-то наваждении. «Неужели он и правда, как утверждает, видит грядущее?» Если так, то это зловещий дар. Наконец, жрец поднял глаза и встретился взглядом с Тирионом.

– Хугор Хилл, – сказал он, торжественно склонив голову. – Ты пришел помолиться со мной?

– Кое-кто сказал мне, что ночь темна и полна ужасов. Что ты видишь в этом огне?

– Драконов, – ответил Мокорро на общем языке Вестероса. Он говорил по-вестеросски очень хорошо, почти без акцента – без сомнения, это была одна из причин, по которым верховный жрец Бенерро выбрал именно его донести свет веры в Рглора до Дейенерис Таргариен. – Драконов – старых и молодых, истинных и ложных, светлых и тёмных. И тебя. Маленького человечка с большой тенью, замешанного во все это.

– Замешанного? Это ты про такого-то душку, как я? – Тириону это почти польстило. «Именно этого он и добивается – любому дураку приятно слышать, какой он важный». – Может, это ты Пенни видел в огне. Мы почти одного роста.

– Нет, друг мой.

«Друг мой? Это когда же, интересно знать, мы успели подружиться?»

– Не узрел ли ты там, долго ли ещё нам плыть до Миэрина?

– Не терпится увидеть избавительницу мира?

«И да, и нет. Избавительница мира может отчикать мне голову или скормить драконам на десерт».

– Нет, это не про меня, – сказал Тирион. – Для меня главное – маслины. Боюсь, что состарюсь и умру, прежде чем попробую хоть одну. По мне, быстрее добраться вплавь по-собачьи, чем на этом судне. Вот скажи, этот ваш Селейсори Кхоран был триархом или черепахой?

Красный жрец усмехнулся:

– Ни то, ни другое. «Кхоран» – это... не правитель, а тот, кто ему служит и советует, помогает вести дела. Вы, вестеросцы, сказали бы «стюард» или «магистр».

«Или Десница короля?» – это его позабавило.

– А «селейсори»?

Мокорро дотронулся до носа:

– Источающий приятный аромат. Как это по-вашему – благоухающий? Душистый?

– Так значит, «Селейсори Кхоран» означает «вонючий стюард», примерно так?

– Скорее, «благоухающий стюард».

Тирион криво улыбнулся:

– Я, пожалуй, остановлюсь на «вонючем». Но спасибо за наставление.

– Рад, что просветил тебя. Возможно, когда-нибудь ты позволишь также наставить тебя в истине Рглора.

– Когда-нибудь.

«Когда моя голова окажется на пике».

Каморку, которую он делил с сиром Джорахом, можно было назвать каютой только из вежливости. Сырая, тёмная, зловонная клетушка, куда едва влезли два спальных гамака – один над другим. Мормонт растянулся в нижнем, медленно покачиваясь в такт движению корабля.

– Девушка, наконец, высунула нос на палубу, – сообщил ему Тирион. – Стоило ей завидеть меня, как она рванула обратно вниз.

– Зрелище из тебя неприглядное.

– Ну, не всем же быть красавчиками вроде тебя. Девчушка отчаялась. Я бы не удивился, если бы бедняжка прокралась наверх только для того, чтобы перемахнуть через борт и утопиться.

– Бедняжку зовут Пенни.

– Я знаю, как её зовут, – это имя Тирион возненавидел. Брат карлицы умер под именем Грош, но по-настоящему его звали Оппо. «Грош и Пенни. Самые мелкие монеты, наименее ценные – и, что хуже всего, они сами выбрали себе такие прозвища». От этого Тириону стало горько.

– Как бы её ни звали, ей нужен друг.

Сир Джорах сел в гамаке:

– Ну так подружись с ней. Хоть женись на ней, мне-то что.

И от этого его горечь только усилилась:

– Подобное к подобному, так вы считаете? Не поискать ли вам и себе медведицу, сир?

– Это ты настоял на том, чтобы мы её взяли.

– Я сказал, что мы не можем оставить её в Волантисе. Это не значит, что я собираюсь её поиметь. Она моей смерти хочет, не забыли? Я последний человек на свете, кого она выберет себе в друзья.

– Вы оба карлики.

– Да, и её брат был карлик, и погиб потому, что какие-то пьянчуги приняли его за меня.

– Чувствуешь за собой вину?

– Нет, – ощетинился Тирион. – На моей совести уже достаточно грехов, но к этой смерти я непричастен. Может, я и питал некую неприязнь к ней с братом за те роли, которые они сыграли в ночь свадьбы Джоффри, но никогда не желал им зла.

– Конечно-конечно, ты безобидное создание. Невинен, как агнец, – сир Джорах поднялся на ноги. – Девочка-карлица – это твое бремя. Целуй, убей или избегай – как тебе больше понравится. Мне до неё дела нет.

Он задел плечом Тириона, протискиваясь из каюты.

«Неудивительно, что его дважды изгнали, – подумал Тирион. – Я бы его тоже прогнал, если бы мог. Холодный, задумчивый, угрюмый, без чувства юмора – и это еще его достоинства».

Сир Джорах проводил большую часть дня за разглядыванием моря, меряя шагами носовую надстройку или облокотившись о перила.

«Ждёт встречи со своей серебряной королевой. Стремится к Дейенерис, желая лишь, чтобы корабль шёл как можно скорее. Возможно, я поступил бы так же, если бы в Миэрине меня ждала Тиша».

Может ли Залив Работорговцев быть тем самым местом, куда отправляются шлюхи? Маловероятно. Из прочитанного Тирион знал, что города работорговцев как раз наоборот – поставляют шлюх. «Мормонту следовало бы прикупить себе одну». Миленькая рабыня чудесным образом исправила бы его характер... особенно какая-нибудь с серебряными волосами, вроде той шлюшки, которую Мормонт насадил на свой член в Селхорисе.

На реке Тириону пришлось терпеть Грифа, но, по крайней мере, тогда его развлекали тайны, которыми окружал себя капитан «Скромницы», да и остальная компания на речном судне держалась по-свойски. Увы, на коге все были именно теми, кем казались, общий язык искать было особо не с кем, и кроме красного жреца интересных людей здесь не было. «Он и, может быть, Пенни. Но девушка меня ненавидит, как ей и следует».

Жизнь на борту «Селейсори Кхоран» оказалась для Тириона невероятно скучна. За весь день не находилось занятия интереснее, чем колоть себе пальцы ножом. На реке хоть были чудеса, на которые можно полюбоваться: гигантские черепахи, разрушенные города, каменные люди, обнажённые септы. Не угадаешь, что может скрываться за очередным поворотом реки. На море же дни и ночи не отличались друг от друга. Первое время после Волантиса ког шел вдоль берега, и Тирион мог смотреть на попадавшиеся мимоходом мысы, наблюдать за стаями морских птиц, взлетавших со скал и развалин сторожевых башен, считать оставшиеся за кормой голые бурые острова. Он видел и множество других кораблей – рыбацкие лодки, неуклюжие торговые суда, величавые галеры, взбивавшие волны веслами в белую пену. Потом они отошли дальше от берега, и остались только море и небо, воздух и вода. Вода как вода, небо как небо. Разве что иногда с облачком. «Слишком много синевы вокруг».

Ночи были еще хуже. И в лучшие-то времена Тирион плохо спал, а нынешние были далеко не лучшими. Попытки уснуть грозили ему кошмарами, а в них его ждали Горести и каменный король с отцовским лицом. У Беса остался небогатый выбор – либо забираться в гамак и слушать, как внизу храпит Джорах Мормонт, либо торчать на палубе и созерцать море. В безлунные ночи море от горизонта до горизонта было черно, как мейстерские чернила. Тёмное, глубокое, пугающее, жутковато-прекрасное – вглядываясь в него, Тирион ловил себя на том, что думает, как легко перемахнуть через планшир и кануть вниз во тьму. Один крошечный всплеск – и жалкая сказочка-жизнь окончится. «Но что, если ад существует, и отец ждет меня там?»

Лучшим событием каждого вечера становился ужин. Еда была не то чтобы хороша, но её было много, поэтому туда Тирион и проследовал. Камбуз, где он принимал пищу, был тесным и неудобным помещением с таким низким потолком, что пассажирам ростом повыше постоянно грозила опасность проломить череп – в первую очередь это касалось рослых рабов-воинов Огненной Длани. Как бы Тириону ни нравилось хихикать над этим, он всё же предпочёл есть в одиночестве. Для него очень быстро стало невыносимым сидеть за переполненным столом с людьми, говорящими на другом языке, прислушиваться к их беседам и шуткам, не понимая ни слова. Особенно тягостно стало с тех пор, как он начал всякий раз задумываться, не над ним ли смеются.

На камбузе же хранились и книги. Капитан оказался заядлым книгочеем, так что держал на судне аж три тома: книгу стихов о море (один другого хуже), залапанный томик постельных похождений юной рабыни в лиссенийском доме подушек и четвертый (последний) том «Жизни триарха Беличо» – знаменитого волантисского патриота, чья непрерывная череда завоеваний и триумфов безвременно оборвалась, когда его съели великаны. Тирион прочитал все три книги к третьему дню плавания. За отсутствием другого чтения он взялся за них снова. Книжка про рабыню была написана хуже остальных, зато увлекательнее, и именно её Тирион прихватил с собой, почитать в тот вечер за ужином из свёклы с маслом, холодной ухи и галет – таких черствых, что ими можно было забивать гвозди.

Он читал рассказ девушки о том дне, когда её с сестрой схватили работорговцы, когда на камбуз заглянула Пенни.

– Ох, – сказала она. – Я думала... я не хотела беспокоить м’лорда, я...

– Ты меня ничуть не беспокоишь. Надеюсь, ты не собираешься попытаться убить меня вновь?

– Нет, – она отвела взгляд, и её лицо зарделось.

– В таком случае я не возражаю против приятной компании. На нашем судне с этим туго, – Тирион закрыл книгу. – Подходи, садись, ешь.

До сих пор девушка оставляла почти всю еду нетронутой у двери каюты – к нынешнему дню она должна была оголодать.

– Уха почти съедобная. По крайней мере, рыба в ней свежая.

– Нет, я... я как-то подавилась рыбной костью, и не могу есть рыбу.

– Тогда выпей вина, – он налил чашу и пододвинул ей. – Угощение от нашего капитана. По правде сказать, оно больше похоже на мочу, чем на арборское золотое, но даже моча лучше на вкус, чем этот чёрный смолистый ром, который пьют матросы. Возможно, вино поможет тебе уснуть.

Девушка даже не притронулась к чаше:

– Благодарю, м’лорд, но я не буду, – отступила она. – Не хотела вас беспокоить.

– Ты собираешься провести всю свою жизнь в бегах? – спросил Тирион, прежде чем Пенни успела выскользнуть за дверь.

Это её остановило. Щеки у неё стали ярко-розовыми, и Тирион испугался, что она сейчас опять заплачет. Вместо этого карлица с вызовом надула губки и заявила:

– Вы и сами в бегах.

– Это верно, – признал он. – Но я бегу куда-то, а ты откуда-то, и между этими понятиями огромная разница.

– Нам бы не пришлось убегать, если бы не вы.

«Хватило же ей смелости сказать мне это в лицо».

– Это ты про Королевскую Гавань или про Волантис?

– И про то, и про другое, – у неё на глаза навернулись слезы. – Про все. Ну почему вы не могли сразиться с нами на пиру, как хотел король? Вы бы не поранились. Чего вам стоило, м’лорд, сесть на нашего пса и, сразившись с нами, порадовать мальчика? Просто маленькая потеха – они бы над вами посмеялись, вот и все.

– Они бы надо мной посмеялись, – повторил Тирион. «Вместо этого я заставил их смеяться над Джоффом. Какая каверза вышла, а?»

– Брат говорил, что смешить людей хорошо. Благородное занятие, и почетное. Брат говорил... он... – По её лицу побежали хлынувшие слезы.

– Мне жаль твоего брата, – Тирион уже говорил ей те же слова и раньше, в Волантисе, но тогда она была так убита горем, что едва ли слышала их.

Сейчас она услышала.

– Жаль. Вам жаль, – её губы дрожали, щеки были мокры от слез, глаза покраснели. – Мы бежали из Королевской Гавани в ту самую ночь. Брат сказал, что так будет лучше, до того как кто-нибудь заинтересуется, не причастны ли мы к смерти короля, и станет нас пытать, чтобы это узнать. Сначала мы поехали в Тирош. Брат думал, что это достаточно далеко – но не тут-то было. Там у нас был знакомый жонглёр. Он много лет подряд каждый день жонглировал у Фонтана Пьяного Бога. Он был стар, и руки у него стали уже не такие ловкие, как прежде, и иногда он ронял мячи и гонялся за ними по площади, но тирошийцы все равно смеялись и кидали ему монетки. Однажды утром мы услышали, что его тело нашли в храме Триоса. У Триоса три головы, и за дверями храма стоит его большая статуя. Старика разрубили натрое и запихали Триосу в три пасти. Тело сшили обратно, вот только головы при нем не было.

– Её отнесли моей милой сестрице. Он тоже был карлик?

– Да, невысокий. Как вы и как Оппо-Грош. Вам и жонглера жаль?

– До этой самой минуты я не знал, что он жил на свете, но... да, мне его жаль.

– Он умер из-за вас. Его кровь у вас на руках.

Обвинение задело Тириона особенно после недавних слов Джораха Мормонта.

– Его кровь на руках моей сестры и тех скотов, что его зарезали. На моих руках... – Тирион повернул руки ладонями вверх, осмотрел, сжал в кулаки, – …на моих руках запеклась старая кровь, да. Назови меня убийцей родичей – не ошибешься. Цареубийцей – я и это приму. Я убивал матерей, отцов, племянников, мужчин и женщин, королей и шлюх. Однажды меня разозлил певец, и я сварил из паскуды похлёбку. Но я никогда не убивал ни жонглеров, ни карликов, и не надо меня винить за то, что случилось с твоим окаянным братом.

Пенни ухватила чашу вина, которую ей налил Тирион, и выплеснула ему в лицо. «Прямо как моя милая сестра». Он услышал, как хлопнула дверь камбуза, но не видел, как ушла карлица – глаза щипало, мир расплылся. «Вот и подружились».

Тирион Ланнистер имел небогатый опыт общения с другими карликами. Его лорд-отец не приветствовал никаких напоминаний об уродстве сына, и скоморошьи балаганы с лилипутами скоро научились держаться подальше от Ланниспорта и Кастерли Рок, не желая гневить лорда Ланнистера. С годами Тирион узнал о карлике-шуте, которого держал дорнийский лорд Фаулер, о карлике-мейстере, служащем где-то на Перстах, и о карлице в рядах молчаливых сестёр, но никогда не испытывал ни малейшего желания встретиться с ними. До него доходили и менее достоверные слухи – о ведьме-невеличке, живущей на каком-то холме в Речных Землях, и о карлице-шлюхе из Королевской Гавани, которая прославилась тем, что давала собакам себя сношать. О последней Тириону поведала его собственная милая сестрица, даже предложившая привести суку с течкой, если ему охота попробовать. Когда он вежливо спросил, не себя ли она имела в виду, Серсея плеснула ему в лицо вином из чаши. «Помнится, то было красное, а это золотое». Тирион утерся рукавом. Глаза все еще щипало.

После этого он не видел Пенни до самого дня бури.

Солёный воздух в то утро застыл и налился тяжестью, но небо на западе окрасилось огненно-красным, и его располосовали низкие тучи, светившиеся ярко, точно ланнистерский багрянец. Моряки забегали по палубе, задраивая люки, они стравливали снасти, очищали палубу и найтовили всё, что не было прибито намертво.

– Надвигается скверный ветер, – предупредил Беса один из матросов. – Безносому лучше уйти вниз.

Тириону прекрасно запомнилась буря, от которой ему пришлось натерпеться, когда он пересекал Узкое море – как прыгала под ногами палуба, какие жуткие скрипы издавал корабль, как во рту стоял привкус вина и блевотины.

– Нет уж, Безносый останется тут наверху. – Если уж боги вздумали его прибрать, то лучше уж утонуть в море, а не захлебнуться собственной рвотой.

Над головой полоскался холстяной парус кога, точно шкура какого-то огромного зверя, встряхивающегося после долгого сна. Затем раздался громкий треск, заставивший всех на корабле обернуться.

Ветра отогнали ког далеко от прежнего курса. За кормой на кроваво-красном небе громоздились друг на дружке чёрные тучи. К середине утра уже стало видно, как на западе полыхают молнии, вдалеке гремел гром. Море взволновалось, тёмные валы накатывали и бились о борта «Вонючего стюарда». Вот тогда команда решилась спустить парус. Посередине корабля Тирион только путался под ногами, поэтому он взобрался на бак и притаился, чувствуя вкус холодных струй дождя на лице. Ког ходил вверх-вниз и вставал на дыбы выше, чем любая лошадь, на которой ему доводилось ездить верхом; судно поднималось на каждой волне и ухало следом вниз, встряхивая Тириона так, что клацали зубы. И всё равно, тут наверху было лучше, чем внизу в душной каюте – хотя бы видно, что происходит.

Шторм улёгся только к вечеру, и Тирион Ланнистер промок до нитки, но почему-то испытывал ликование... ещё более усилившееся, когда он обнаружил Джораха Мормонта вдрызг пьяным в луже блевотины на полу каюты.

После ужина Тирион засиделся в кубрике, отметив своё спасение несколькими кружками чёрного смолянистого рома, распитого с корабельным коком. Это был здоровенный волантиец, жирный и неотёсанный, который знал на общем языке только одно слово – «дрючить», зато неистово играл в кайвассу, особенно в подпитии. В этот вечер они сыграли три партии: Тирион выиграл первую, две другие проиграл. После этого Бес решил, что с него достаточно, и выкатился на палубу подышать свежим воздухом и изгнать ромовые пары и кайвассных слонов из головы.

Он нашел Пенни на баке – там, где обычно обретался сир Джорах. Карлица стояла у перил за гнусной полусгнившей носовой фигурой кога и глядела куда-то за чернильное море. Со спины она казалась маленькой и уязвимой, как ребенок.

Тирион решил, что лучше уйти и не беспокоить её, но было уже поздно – она его услышала.

– Хугор Хилл.

– Если тебе так угодно.

«Мы оба знаем, кто я».

– Извини, что помешал. Я ухожу.

– Нет, – лицо Пенни было бледное и грустное, но непохоже, что она плакала. – Я извиняюсь. За вино. Это не вы убили моего брата или того бедного старика в Тироше.

– Я сыграл свою роль, хотя и невольно.

– Я так по нему скучаю. По брату. Я...

– Я понимаю, – он осознал, что думает о Джейме. «Считай, что тебе повезло – твой брат умер, не успев тебя предать».

– Я думала, что хочу умереть, – призналась она, – но сегодня, когда началась буря и мне казалось, что корабль вот-вот утонет, я... я...

– Ты поняла, что все-таки ещё хочешь пожить.

«И я тоже. Что-то общее у нас все-таки есть».

Зубы у девушки были кривые, и поэтому она стеснялась улыбаться – но сейчас улыбнулась.

– Вы правда сварили из певца похлебку?

– Кто – я? Нет. Я и готовить-то не умею.

Пенни захихикала – совсем как милая девчушка, которой она и была... Семнадцать-восемнадцать лет, не старше девятнадцати.

– Что он наделал, этот певец?

– Сочинил обо мне песню.

«Там жила она, его тайный клад, наслажденье его и позор. И он отдал бы замок и цепь свою за улыбку и нежный взор». Странно, как быстро вспомнились слова – быть может, он никогда их и не забывал. «Золотые руки всегда холодны, ну а женские – горячи...».

– Наверное, это была очень плохая песня.

– Не совсем. Конечно, это были не «Рейны из Кастамере», знаешь ли, но некоторые места в ней... ну...

– Что там было?

Он засмеялся.

– Нет, тебе точно не захочется послушать моё пение.

– Мама пела нам, когда мы были детьми. Брату и мне. Она всегда говорила, что неважно, как ты поешь, если тебе нравится песня.

– Она была...

–...Невеличкой? Нет, но наш отец – да. Его собственный папаша продал его работорговцу, когда отцу было три, но с годами он стал таким знаменитым скоморохом, что сам купил себе свободу. Он объездил все Вольные Города и Вестерос тоже. В Староместе его звали Боб-Попрыгун.

«А то как же». Тирион постарался не поморщиться.

– Теперь он уже умер, – продолжала Пенни. – И мама тоже. Оппо... кроме него, у меня не было семьи, и теперь его тоже нет, – она отвернулась и устремила взгляд вдаль на море. – Что мне делать? Куда идти? Я ничего не умею, кроме как выступать с потешным турниром, а для него нужны двое.

«Нет, – подумал Тирион, – туда тебе путь заказан, девочка. Даже и не проси меня, даже не думай».

– Найди себе какого-нибудь сиротку, – предложил он.

Пенни его, похоже, не услышала.

– Это отец придумал устраивать потешные турниры. Он сам выдрессировал первую свинью, но к тому времени здоровье ему уже не позволяло на ней ездить, так что его место занял Оппо. Я всегда ездила на собаке. Мы как-то выступали перед морским владыкой Браавоса, и он так хохотал, что потом дал каждому из нас... дорогой подарок.

– Это там вас нашла моя сестра? В Браавосе?

– Ваша сестра? – растерялась девушка.

– Королева Серсея.

Пенни покачала головой.

– Она никогда не... к нам в Пентосе пришел мужчина. Осмунд. Нет, Освальд. Что-то в таком роде. Это Оппо встречался с ним, не я. Оппо за нас обо всем договаривался. Брат всегда знал, что делать и куда нам ехать дальше.

– Дальше нам ехать в Миэрин.

Карлица озадаченно поглядела на него.

– Кварт, вы хотели сказать. Мы направляемся в Кварт через Новый Гис.

– Нет, в Миэрин. Ты прокатишься на псе перед драконьей королевой и уйдешь от неё, получив столько золота, сколько весишь сама. Лучше налечь на еду, чтобы предстать перед её величеством миленькой и пухленькой.

Пенни не улыбнулась в ответ.

– Но одна-то я только и могу, что ездить кругами. И даже если я насмешу королеву, куда мне идти потом? Мы никогда не оставались долго на одном месте. Поначалу зрители покатываются со смеху, но к четвертому или пятому представлению уже знают всё наперед. Тут-то они перестают смеяться, так что приходится двигаться дальше. Больше всего денег мы собирали в больших городах, но мне всегда нравились маленькие. В таких местах у людей нет серебра, но они кормили нас за своими столами, и детишки повсюду следовали за нами.

«Это потому что они в своем загаженном захолустье в жизни не видели карликов, – подумал Тирион. – Треклятая мелюзга будет бегать и за двухголовым козленком, если такой появится. Пока им не надоест его блеяние и его не зарежут на ужин».

Но он не хотел снова вгонять Пенни в слезы, поэтому сказал:

– У Дейенерис доброе сердце и щедрая душа, – это было как раз то, что ей нужно было услышать. – Не сомневаюсь, она найдет тебе место при дворе. Безопасное место, куда не дотянется моя сестрица.

Пенни обернулась к нему.

– И вы там тоже будете.

«Если только Дейенерис не решит, что хочет ланнистерской крови за всю ту таргариенскую, что пролил мой брат».

– Буду.

После этого карлица стала куда чаще показываться на палубе. На следующий день – во второй его половине, когда воздух был теплее, а море спокойнее, Тирион встретил посередине корабля Пенни и её пятнистую хрюшку.

– Ее зовут Милашка, – застенчиво сказала ему девушка.

«Хрюшка-Милашка и Девочка-Пенни, – размышлял он, – с кого-то спросится за это». Пенни дала Тириону желудей, и он покормил Милашку с руки. Свинья сопела и повизгивала.

«Только не думай, девочка, что я не вижу, что у тебя на уме», – подумал он.

Скоро они стали и ужинать вместе: в одни вечера вдвоем, в другие – в компании телохранителей Мокорро. Тирион прозвал их «перстами», потому что они были воинами Огненной Длани и их было пятеро. Пенни посмеялась – милый звук, и не из тех, что ему часто приходилось слышать. Её потеря была слишком свежа, а горе слишком глубоко.

Скоро карлица с его подачи начала называть судно «Вонючим стюардом», хотя и обижалась на Тириона, когда тот величал Милашку «беконом». Чтобы загладить вину, Тирион попытался научить Пенни играть в кайвассу, но скоро понял, что это гиблое дело.

– Нет, – повторял он раз за разом, – летает дракон, слоны так не ходят.

В тот же вечер Пенни подступила к нему с вопросом, не хочет ли он с ней сразиться.

– Нет, – ответил Тирион. Только потом до него дошло, что это «сразиться» означало вовсе не турнирную схватку. Он все равно ответил бы «нет», но, по крайней мере, не так бестактно.

Вернувшись в каюту, которую он делил с Джорахом Мормонтом, Тирион несколько часов вертелся в гамаке, то погружаясь в сон, то просыпаясь снова. Во сне была сплошная серость, каменные руки тянулись к нему из тумана, и лестница вела наверх, к отцу.

Наконец он сдался, встал и пошел на палубу подышать ночным воздухом. На ночь большой полосатый парус «Селейсори Кхоран» убирали, и на палубе было безлюдно. Только один из помощников стоял на кормовом мостике, да Мокорро сидел посередине корабля у своей жаровни, где среди углей все еще плясали маленькие язычки огня.

На небе виднелись только самые яркие звёзды, и все жались к западу. На северо-востоке небо заливало тусклое красное сияние, цветом похожее на кровоподтёк. Тирион в жизни не видел, чтобы луна была такой крупной – чудовищная, распухшая, выглядевшая так, словно проглотила солнце и проснулась в горячке. Её отражение, плывшее по морю за кораблем, мерцало красным на каждой волне.

– Который час? – спросил Бес Мокорро. – Не может же это быть рассвет, разве что восток сменил место. И почему небо красное?

– Над Валирией небо всегда красное, Хугор Хилл.

Холодок пробежал у него по спине:

– Мы что, близко к ней?

– Ближе, чем хотела бы команда, – пробасил Мокорро. – У вас в Закатных Королевствах знают истории о Валирии?

– Некоторые моряки говорят, что увидевший её берега обречен.

Сам он в эти басни не верил – во всяком случае, не больше, чем его дядя. Когда Тириону было восемнадцать, Герион Ланнистер отправился в Валирию с намерением возвратить потерянный фамильный меч дома Ланнистеров, а заодно и другие сокровища, пережившие Рок. Тирион отчаянно хотел отправиться вместе с дядей, но его лорд-отец обозвал путешествие «нелепой авантюрой» и запретил сыну принимать в ней участие.

«Возможно, он не так уж и ошибался».

Прошло уже почти десять лет с того дня, как «Смеющийся лев» отчалил из Ланниспорта, а Герион так и не вернулся. Люди, которых лорд Тайвин направил на его поиски, проследили путь Гериона до Волантиса, где от дяди сбежало полкоманды, и он купил рабов, чтобы их заменить. Ни один свободный не решился устроиться на судно, капитан которого открыто говорил, что намерен идти в Дымящееся Море.

– Так мы видим на облаках отсветы Четырнадцати Огней?

– Четырнадцати или четырнадцати тысяч – кто решится их сосчитать? Смертным неразумно вглядываться в эти огни, друг мой. Это огни божьего гнева, с ними не сравнится никакое людское пламя. Мы, люди – ничтожные создания.

– И некоторые еще ничтожнее других.

«Валирия». Писали, что в день Рока все до единого холмы на пятьсот миль вокруг разверзлись и заволокли небо пеплом, дымом и огнём – адским огнём, таким жарким и жадным, что были поглощены и истреблены даже драконы в небесах. В земле открылись огромные расселины, пожиравшие дворцы, храмы, целые города. Озёра выкипели или обратились в кислоту, горы взорвались, пламенные фонтаны извергли на тысячу футов в воздух расплавленные камни, из красных облаков дождём падали драконье стекло и чёрная кровь демонов, к северу земля раскололась, осела и обрушилась вниз, а бурлящее море ворвалось и залило провал. Величайший город на свете был уничтожен в мгновение ока, легендарная империя исчезла в один день, и Земли Долгого Лета были сожжены, затоплены и опустошены.

«Империя, выстроенная кровью и огнем – валирийцы пожали то, что посеяли».

– Наш капитан собирается проверить, действует ли проклятие?

– Наш капитан предпочел бы находиться лиг на пятьдесят дальше в море – не так близко к этому проклятому берегу, но я велел ему держаться кратчайшего курса. Дейенерис ищут и другие.

«Гриф и его юный принц». Что если все эти разговоры об отправлении Золотого Братства на запад были только уловкой? Тирион собрался было что-то сказать, но затем подумал как следует. Похоже, что в пророчестве, которым руководствовались красные жрецы, было место только для одного героя. Второй Таргариен мог бы только сбить их с толку.

– И ты видишь этих других в своем огне? – осторожно спросил он.

– Только их тени, – сказал Мокорро. – Одну из них лучше всего: она огромна и ужасна, у неё один-единственный чёрный глаз и десять длинных щупалец, и плывет она по морю крови.