Вот так я сделался собакой 1 страница

Ну, это уже совершенно невыносимо.
Весь, как есть, искусан злобой.

Метафора

Злюсь не так, как могли бы вы:
как собака, лицо луны гололобой

Сравнение
взял бы
и все обвыл.

Составная рифма.
Нервы, должно быть...
Выйду, -
погуляю.
Но и на улице не успокоился ни на ком я.
Какая-то прокричала про добрый вечер.
Надо ответить:
она - знакомая.
Хочу.
Чувствую -
не могу по человечьи!
Что это за безобразие?
Сплю я, что ли?
Ощупал себя:
такой же, как был,
лицо такое же, к какому привык.
Тронул губу,
а у меня из-под губы -
клык!
Скорее закрыл лицо, как будто сморкаюсь.
Бросился к дому, шаги удвоив.
бережно огибаю полицейский пост,
вдруг - оглушительное:
"Городовой! -
Хвост".
Провел рукой и - остолбенел!
Этого-то,
всяких клыков почище,
я и не заметил в бешеном скаче:
у меня
из-под пиджака
развеерился хвостище

неологизмы
и вьется сзади,
большой, собачий!
Что теперь?
Один заорал, толпу растя.
Второму прибавился третий, четвертый.
Смяли старушонку.
Она, крестясь, что-то кричала про черта.
И когда,
ощетинив в лицо усища-веники,
толпа навалилась,
огромная,
злая,
я стал на четвереньки
и залаял:
Гав! гав! гав!

В фантастической форме здесь также показан конфликт лирического героя с миром города.

К первой части «Облака в штанах»близко «СЕБЕ, ЛЮБИМОМУ,
ПОСВЯЩАЕТ ЭТИ СТРОКИ АВТОР»

Четыре.

Тяжелые, как удар.

"Кесарево кесарю - богу богово".

А такому,

как я,

ткнуться куда?

Где мне уготовано логово?

Если бы я был

маленький,

как океан,-

на цыпочки волн встал,

приливом ласкался к луне бы.

Тропы в этом произведении представляют собой переплетение гиперболы, антитезы, оксюморона.

Где любимую найти мне,

Такую, как и я?

Такая не уместилась бы в крохотное небо!

О, если б я нищ был!

Как миллиардер!

Что деньги душе?

Ненасытный вор в ней.

Моих желаний разнузданной орде

не хватит золота всех Калифорний.

Если б быть мне косноязычным,

как Дант

или Петрарка!

Душу к одной зажечь!

Стихами велеть истлеть ей!

И слова

и любовь моя -

триумфальная арка:

пышно,

бесследно пройдут сквозь нее

любовницы всех столетий.

О, если б был я

тихий,

как гром,-

ныл бы,

дрожью объял бы земли одряхлевший скит.

Я если всей его мощью

выреву голос огромный,-

кометы заломят горящие руки,

бросаясь вниз с тоски.

Я бы глаз лучами грыз ночи -

о, если б был я

тусклый, как солце!

Очень мне надо

сияньем моим поить

земли отощавшее лонце!

Пройду,

любовищу мою волоча.

В какой ночи

бредов о й,

недужной

какими Голиафами я зач а т -

такой большой

и такой ненужный?

Лирический герой в этом стихотворении сравнивается с солнцем, громом, океаном, его возлюбленная – земля, его талант с гением Данте и Петрарки. Эти космические образы выражают громадность переживаний героя Маяковского. Как верно отметила М. Цветаева, в области чувств он «Гулливер среди лиллипутов»[99]. А любимая поэта Лиля Брик вспоминала: «Маяковский все переживал с гиперболической силой – любовь, ревность, дружбу»[100]. Но при этом герой этого стихотворения страдает от одиночества и ненужности и казнит себя романтической иронией.

Конфликт героя и современности, отрицание общепризнанных истин, культ силы и молодости и параллельно беззащитность в любви, восприятие мира через любовь — эти мотивы выразились в наиболее значитель-произведении раннего Маяковского — поэме 1914—1915 годов «Облако в штанах". Ощущая себя „крикогубым Заратустрой", пророком, предтечей („ вижу идущего через горы времени, / которого не видит никто»), отвергая традиционный мир („ Я над всем, что сделано, / ставлю “nihil "»), герой поэмы признается и в своей душевной ранимости. В сущностичетыре крика четырех частей", четыре „Долой!", составляющие смысловой эпицентр „Облака в штанах", являют собой крик отчаяния героя, чья „громада-любовь" не находит отклика в окружающем мире.

„Громада любовь", наполняющая сердце героя, — любовь особого рода, любовь ко всему сущему, поэтически реализуемая через образы близких, родных людей. Однако в его внутреннем мире „громада- любовь" соединяется с „громадой.-ненавистью". Ибо в восприятии мир лишен истинной любви, в нем властвуют насилие, пошлость, надругательство над живым человеческим чувством. Отстаивая-любовь как высшую категорию мировосприятия, как своего рода философию человеческого существования и сталкиваясь с попранием этого чувства, Маяковский приходит к отрицанию существующей действительности, которая видится ему как хаос, мрачное безумие. Как будто сугубо личный мотив отвергнутой любви — один из четырех „криков" „Облака в штанах" лишен у Маяковского камерного звучания, он многомерен, социально масштабен, даже планетарен. Чем острее, безысходнее звучал голос героя, тем очевиднее становилась для него необходимость разрушения старого мира.

Амбивалентность героя Маяковского, лирика и бунтаря, отразила в поэме 1915 г. „Флейта-позвоночник". Дисгармонии между поэтом и" ром соответствует образ любовной муки, которая обостряет его душевн неопределенность, внутренний разлад с самим собой, его раздвоение „Короной кончу? / Святой Еленой? / Буре жизни оседлав валы, / я ный кандидат / и на царя вселенной / и на кандалы". Богохульные мс „Облака в штанах" сменяются в поэме „Флейта-позвоночник" мотив любви как Божьего промысла, обращенной к Богу молитвы.

В литературоведении в разное время то активно утверждался, то, *против, оспаривался взгляд на Маяковского как на личность с роматским типом мировосприятия. Именно раннее творчество поэта првсего дает повод связывать его с романтической традицией. Как пи<|в 1930 г. литературный оппонент Маяковского критик Вяч. Полонскэтот „язычник, революционер, материалист" обладал „зрением ромака^Д,Поэт города, он был вместе с тем его яростным отрицателем...-рбдской, мещанский мир дан сквозь зрение уличного человека, одинсстоящего против мира в дерзкой позе непокорного человека, с поднянаотмашь рукой". Благодаря этому „зрению романтика" Майкове»по утверждению Полонского, „увлеченным глазом смотрел на зе\сверху" ⁴, что и определило его стилевую доминанту — гиперболу чувси образа. •; Г -•- - -•:' '• ''. •. & •'•>', "^ ••'/•(','••'!$ Противоположную точку зрения высказал в 1940г. Б. Эйхенбауполагавший, что „я" Маяковского грандиозно „не романтической rpai

Полонский Вяч. О Маяковском // Полонский Вяч. О литературе. М 198 С. 205, 207. ⁴ Там же. С. 205.

иостью, когда высокое „я" противостоит низкому миру, а способ-

, вмещать в себя мир и отвечать за него".

Однако неоднозначность „я" Маяковского как раз и выразилась что поэт, пребывая в конфликте с действительностью, с вещным и миром сытых и благополучных, в то же самое время был адек-Ерселенной, вбирал[..в,себя и космос, и городское бытие, и страдания Щ. рн-ра*вен~солнцу, его сердце-вмещает „тысячу тысяч пирамид", эволосую церковку", пугливых барышень, цветники бульваров — Еже переживает трагическое противостояние с миром: „еще одного двойка — /поэта с Большой Пресни!" („Я и Наполеон", 1914). 1916 г. вышла в свет первая поэтическая книга Маяковского как мычание", которая, по оценке В. Брюсова, привлекла вни-i „разрешением художественных задач"⁶. В том же году был напи-стихотворений трагико-лирического настроения, свидетельство-об обострении конфликта „я" поэта и действительности, —, „Ко всему", „Дешевая распродажа", „Себе, любимому, посвящает эти строки автор", „Россия". Темы лирики Маяковского этого перио-ощущение своей бесприютности, потребность в человеческом jim, одиночество, понимание трагедии Христа и Дон-Кихота в об-обывателей и как следствие — проповедь разинского анархизма эй мести", неприятие современности и завещание грядущему порю „сада фруктового" своей „великой души".

Футуристическая концепция будущего земного рая как антиподаного теперешнего бытия отчетливо выразилась в поэме 1915—1916 гг. „Война и мир". В ней поэт изобразил апокалипсические картиныарного греха убийств и разврата, которым лирический герой про-гавляет свою философию любви к ближнему („как пронестивь к живому?"). М,о™в конфликтное™ и катастрофичности мира.iiL--a^Hrja{5£im4y^I3^ поэме,ЗДа»кввск,огоib лада и всеобщей, планехар^рй-любв^⁷.ездушие стало образом"жизни современника („в прогрызанной душе^отолапым микробом / вился рубль"), впавшего в плотский грехся, / а после, / в ночной слепоте, / вывалясь мясами в пухе и вате,Вутся друг на друге потеть, / города содрогая скрипом кроватей"). Вся

Эйхенбаум Б. О литературе. М., 1987. С. 452.,'" '(Юсов В. Вчера, сегодня и завтра русской поэздоГ// Брюсов В. Собр. соч.

т. М, 1975. Т. 6. С. 497—498. / I" Хольтхаузен И. Модели мира в литературе русского авангарда //росы литературы. 1992. № 3. С. 150—160. В связи с „Войной и миром" Маяковского автор пишет: „...материки и реки в модели мира русского авангардаВовятся символами всеобщего примирения и взаимной любви. Сила любвиле мировой войны Маяковскому кажется столь великой, что ему даже мерещится примирение Христа с братоубийцей Каином..." (с. 152). См. здесь жевнение мотивов поэмы Маяковского с мотивами поэзии В. Хлебникова.

планета грешит, ее плоть нечиста, и потому в поэме появляется „шестиэтажных фавнов" публичных домов, продажной ночи-„арапки'^ чью „раскаленную тушу вскарабкал / новый голодный день". В образи ряд введены мотивы гниения и зараженной крови.

„Война и мир" — это своего рода Новый Завет „от Маяковскс чему в немалой мере соответствовала библейская образность—нез („Люди / или валялись, / как упившийся Ной, / или грохотали мор многохамой!", „Библеец лицом, / изо рва / ряса. / „Вспомните! / За н| При Понтийстем Дилате!"). Поэт вводит в русскую литературу ^мирового безбожияЛПо его убеждению, все боги оставили ли (^Бежали, / все бежали, / и Саваоф, / и Будда, / и Аллах, / и Иегов а людьми правит дьявол. Сам же лирический герой становится спаси лем человечества и пророком грядущего земного рая, будущего расцй вселенной; он, подобно Христу в далеком прошлом, берет сегодня{ себя бремя человеческих грехов („один виноват / в растущем хрусте^!, маемых жизней!") и решается на покаяние. В поэме выражена мь о собственной ответственности лирического героя за все, за всех, nejl всем на свете. Он кается за грех жертвоприношений младенцев, за mj ния первых христиан, еретиков Севильи и других — словом, принии на себя окаянство мира. В то же время он несет миру спасительн| идею Воскресения Христа, единения в любви и причастия „новых дне

Футуристическая философия этих несущих всепрощение „нов дней", воскрешения планеты („Земля, / встань / тыщами / в ризы зар разодетых Лазарей!", „Это Рейн / размокшими губами лижет / иссеч{| ную миноносцами голову Дуная") раскрыта и в теме рождения нов людей, которые будут милосерднее самого Бога, будут сродни избр! никам („В каждом юноше порох Маринетти^/в каждом старце мудрс Гюго"). Главное — они будут свободны. ^^^-—._.

Концепция свободного нового человека выражена Маяковским и в поэме 1916—1917 годов „Человек". Поэт предстает здесь новым Ноем, гла таем солнца, избранником со своим Вифлеемом, своим рождество! страстями, вознесением и новым пришествием на землю. Как и в „Вой! и мире", он несет миру идею любви („Дней любви моей тысячелистн| Евангелие целую")..Неохристианская метафизика_Маяковскрго, атеис материалиста по убеждениям, раскрывается в трагико-лирическом, Hi] тимном сюжете: сердце нового Ноя~йзнывает~в~тосКе; душа_его болит i

внести, он „застрелился у двери любимой". Футуристические" ния Маяковского этого периода, его представления о грядущем совершей но\у^ире_иеотделимы от его лирического состояния.

Творчество Максима Горького (Алексея Максимовича Пешкова, 1868-1936)

Нам известен Г-«буревестник» революции, «апостол» социализма, крупнейший пролетарский писатель. Но есть и другая сторона в Г -- его сомнения, противоречия, заблуждения, даже падения. Сегодняшняя задача – открыть и осмыслить этого противоречивого Г.

Творческий путь писателя начался с публикации в сент. 1892 г. в тифлисской газете «Кавказ» рассказа «Макар Чудра». Тогда же и появился в литературе псевдоним М. Горький. В 1895 г. в «Самарской газете» был напечатан рассказ «Старуха Изергиль». Восторженные отклики на эти произведения свидетельствовали, что в литературе появилось новое крупное имя. 1898 – сб. «Очерки и рассказы», 1901 -- «Критические статьи о произведениях Максима Горького» (СПб.),в 1902 Г-о избирают почетным академиком по разряду изящной словесности, но Николай II распоряжается аннулировать это избрание, т.к. в 1901 г. Г в связи с разгоном студенческой демонстрации написал прокламацию, в которой призывал к свержению монархии, за что его высылают в Арзамас. В знак протеста Короленко и Чехов отказываются от званий почетных академиков.

Псевдоним писателя отразил опыт его детства и юности, впечатления от которых отразились в автобиографической трилогии «Детство», «В людях», «Мои университеты»[101]. В 1877-78 г. учился в начальном слободском училище. В 11 лет Г остался сиротой, и началась его жизнь «в людях». В 1884 г. он переезжает в Казань и устраивается на работу в крендельное заведение и булочную А.С. Деренкова. Казанский период для Г – время активного самообразования. В конце 80-нач. 90-х Г вел философский дневник, осваивал труды Канта, Гегеля, Шопенгауэра, Ницше, Фрейда, в Нижнем Новгороде посещал народника Н.Е. Каронина. Увлекался Вл. Соловьевым. Его киевский приятель химик Николай Захарович Васильев буквально пичкал Г философией. Поскольку тогда еще не было русского перевода кн. «Так говорил Заратустра» (он появился в 1898), жена Васильева переводила ее на русский и посылала в письмах в Нижний Новгород Г-у. Результатом этой философской учебы стало то, что Г-о чуть не сошел с ума, у него появились видения: «Я видел Бога, это Саваоф, совершенно такой, каким его изображают на иконах и картинах», -- признавался он[102]. Доктор посоветовал Г-у заняться физическим трудом, и тот в 1891 г. начал странствовать «по Руси». Знакомство с Короленко, Чеховым, Л. Толстым, Буниным.

Мировоззрение. Пройдя народническое подполье, Г с нач. 1900-х гг. связан с социал-демократами. В 1902-04 гг. у Г. намечается соединение вульгарно понятой ницшеанской идеологии с марксистской (пьесы «Мещане», «На дне», удачная постановка в 1902 в Московском худож. театре, изд. В 1903; «Дачники», «Враги»). Этому синтезу Г будет верен до конца своих дней. В его основе:

1. представление о жизни как борьбе;

2. идея сопротивления личности враждебной окружающей среде и победе над ней;

3. учение об условности моральных ценностей (нравственность с классовых позиций – Ленин)[103].

В 1905 г. Г вступает в РСДРП (б), в 1917 г. не проходит перерегистрацию и формально остается вне партии. В 1905 г. он заключен в Петропавловскую крепость. В том же г. познакомился с Лениным, и это знакомство переросло в некое подобие дружбы, исполненной подчас драматических конфликтов.

Из-за поддержки революции 1905 г. Г в 1906 г. эмигрирует в США, затем на Капри, где живет до 1913 г. В декабре 1913 г. Г возвращается в Россию, где живет до 1921 г. Хотя Г верил в необходимость революции и гуманистический пафос преобразования действительности, в 1917-18 гг. в газ. «Новая жизнь» он печатает цикл статей «Несвоевременные мысли» (название заимствовано у Ницше). В них, пораженный сценами пьяных погромов, разграбления и уничтожения культурных ценностей неграмотными и презирающими культуру людьми, Г приходит к пессимистическому выводу о революции как о тотальном разрушении жизни, культуры, государства. Ленин, возмущенный его позицией, 20 октября 1920 г. настоятельно советует Г-у выехать для лечения в Италию, в Давос: «Не поедете – вышлем…»[104]. В 1921 г. Г вновь покидает Россию, куда возвращается уже окончательно спустя 10 лет.

Крестьянофобия Г-о видна уже в раннем рассказе «Челкаш» (1895). Впоследствии он «своеобразно «мстит» русскому крестьянству, написав о нем в 1922 году нелепую брошюру и выпустив в Берлине («О русском крестьянстве»). Получалось, не большевики виноваты в трагедии России, а крестьянство с его «зоологическим» инстинктом собственника. Кстати, эта брошюра – первый шажок Горького к будущему Сталину с его политикой полной коллективизации», -- верно заметил критик П. Басинский[105].

Личность Г. Эмоциональность, впечатлительность, порой болезненная, сентиментальность, доверчивость. Будучи сам противоречивым, не любит сложное, склонен его упрощать. Из-за слабохарактерности тянулся к волевым людям («железной женщине» Марии Будберг). Воспоминания – Вл. Ходасевича, Е. Замятина, Н. Берберовой. Ходасевич подчеркивает: у Г было запутанное отношение к правде и лжи, которое оказало влияние на его творчество и жизнь. У Г-о существовал «комплекс Луки» -- утешительства, лжи, лукавой доброты[106].

Выросший среди житейской скверны, он мечтал об иных, лучших людях и неразвитые зачатки лучшего человека научился различать кое в ком из окружающих.

Картина мира. В дореволюционном творчестве она двойственна: тео- и антропоцентрическая. В 1890-1900-е гг. Г ищет Бога, и отдает дань богостроительству в духе видного революционера, философа, теоретика искусства А. Богданова и революционера А. Луначарского. В 1909 г. Г., Луначарский и Богданов организуют партийную школу на Капри, где Г читает лекции по истории русской литературы. Основная задача школы – совмещение богостроительства с революционными идеями, что отразилось в повести Г 1908 г. «Исповедь». Народ становился здесь как бы новым божеством и одновременно богостроителем. Сцена совершения чуда – исцеления парализованной девушки -- полемична по отношению к «Жизни Василия Фивейского» Андреева и прдвосхищает рассказ Е. Замятина «Знамение» (1916). Чудо возникает в результате действия «общей человечьей» энергии (воздействие энергетических идей В. Оствальда). Вывод главного героя: «Велик народ русский, и неописуема прекрасна жизнь!». (9,385) Постепенно центр тяжести смещается в сторону антропоцентризма (27 сказка из «Сказок об Италии», где подчеркивается: «все мы воскреснем их мертвых…»).

Эстетика. ИзписьмаГ 1899 г.: «Я не люблю современной литературы из-за ее пессимизма. Человек в жизни лучше, чем в книге. Он талантливей, ярче». В письме Чехову Г утверждал: «Настала пора жажды героического». Это обусловило романтизацию и героизацию человека у Г-о.

Концепция человека. В ранних романтических и реалистических произведениях Г-о 1890-х гг. это непременно сильный, гордый и активный герой, противостоящий среде: герой-альтруист (Данко) или индивидуалист (Ларра, Изергиль), любящие больше всего на свете свободу Лойко Зобар, Радда, вор и босяк Челкаш, гордая Радда. Всех их при различии их нравственных позиций объединяет ницшеанская сила характера и воля к власти.

Ходасевич верно назвал благородного героя-босяка, открытого в русской литературе Г-м, «двоюродным братом тому благородному разбойнику, который был создан романтической литературой»[107]. И в реалистических произведениях писателя на первом плане – герой, выламывающийся из среды (уехавшая из деревни вольная Мальва, упивающийся своей свободой пьяница и вор босяк Челкаш, ищущий свой внутренний путь пекарь Коновалов, отличающийся от других рабочих своей образованностью и насыщенной духовной жизнью и др.).

Новым предстает у Г соотношение личности и среды: личность романтизируется, а среда предстает вполне правдоподобной, реалистичной. Теперь много зависит не только от среды, от ее влияния на человека, но и от самой личности. В этой связи интересна рефлексия Коновалова, обвиняющего в своих бедах самого себя. Вставка о «Коновалове». Так у Г, наряду с Буниным и Куприным, сформировалось присущее новому реализму иное представление о детерминизме среды: среда, особенно провинциальная, бездуховная и агрессивная, подавляет человека (повесть «Городок Окуров», 1909), но активна и личность, чья судьба во многом предопределена ее нравственным выбором и врожденными качествами.

Активность г-х персонажей проявляется в разных сюжетных мотивах, жанровых традициях. Здесь и частый мотив странствия по Руси («Макар Чудра», «Старуха Изергиль», «Маленькая»), и жанр легенды, и память о жанре хождения («Исповедь»). Причем Г показывает не только внешнее, но и внутреннее странствие. Это происходит и в его пьесах, в которых поставлены проблемы «интеллигенция и народ», «личность и культура».

Данные проблемы были актуальны для творчества символистов Белого и Блока, они сохранят свое первостепенное значение и для русской литературы 1920-х гг. Горький их решает на материале жизни мещанства и интеллигенции. Подобно Бунину-автору повестей о деревне, Горький в драмах «Дачники», «Варвары», «Дети солнца» (1902-1906) исследует те социально-политические процессы, что идут и в мещанской, и в интеллигентской среде. Горький воссоздает пополнение рядов интеллигенции предреволюционной России множеством выходцев из народа, учившихся на медные деньги, и дальнейшее расслоение такой интеллигенции на:

1. общественно-пассивную, эгоистически обывательскую, забывшую о своей кровной связи с народом, и

2. общественно-активную, чувствующую себя представительницей интересов народа.

В преддверии революции 1905 г. Горький размышляет над тем, примет ли в ней участие интеллигенция. Данная проблема была важна только для времени написания произведения. Но есть и вторая – интеллигенции как социального феномена, имеющего свое общественное лицо, свой долг перед страной и народом. Этот вопрос остается актуальным и в наше время, о чем свидетельствует прошедшая в 2005 г. на страницах «Литературной газеты» дискуссия на тему «Интеллигенция – миф или реальность?».

Писатель высоко ценил общественную и культурную миссию русской интеллигенции и поэтому предъявил ей счет в этих пьесах.

В «Дачниках», названных «сценами», обрисованы интеллигенты разных кругов – художественного (писатель Яков Шалимов, поэтесса Калерия); инженерно-технического (инженер Петр Суслов) разных профессий – врачи, адвокаты (Кирилл Дудаков, Сергей Басов).

В пьесе развертывается художественный конфликт знания и нравственности внутри интеллигенции. На примере интеллигентов-обывателей Горький показывает омещанивание знающих, создает разные типы разрушенной. «энтропийной» личности (хотя самого термина «энтропия» пока нет):

1. Тип, воплощающий эгоизм сытых, эгоизм потребителя. Таковы инженер Петр Суслов, адвокат Сергей Басов, писатель Яков Шалимов. Личности всех этих персонажей, подобно характеру чеховского Ионыча, деградируют. У них, интеллигентов в первом поколении, детей бедняков, было тяжелое детство, унижения в юности. Инженер Суслов так объясняет свою жизненную позицию обывателя: «Мы наволновались и наголодались в юности; естественно, что в зрелом возрасте нам хочется много и вкусно есть, пить, хочется отдохнуть…». Но полного отдыха не получается, хотя герой и проводит большую часть своего времени в попойках с Басовым. Убежденный в том, что человек -- «зоологический тип», Суслов развратил свою красавицу жену Юлию Филипповну, и она в отместку уродует ему жизнь, что заставляет его страдать. Несостоятелен он и профессионально: его пренебрежение своими обязанностями приводит к гибели рабочих. Именно Суслов из героев данного типа наиболее консервативен и является антагонистом социалистки Марьи Львовны.

В студенческие годы адвокат Басов был беспечный, веселый бедняк, «рубаха-парень», а затем разбогател благодаря своей нещепетильности в делах. Соответственно изменился и образ жизни Басова: он пьет и сплетничает и все больше отдаляется от превосходящей его интеллектуально и нравственно жены. Его требование эволюции в обществнно-историческом процессе – необходимый идеологический штрих, завершающий портрет этого интеллигента-дельца. Горький был особенно непримирим как раз к такому типу интеллигента.

Особое место в кругу этих персонажей занимает писатель Яков Шалимов. На примере этого героя Горький выразил свои представления о значительности общественной миссии писателя. Марья Львовна, рупор авторских идей, утверждает, что русский писатель должен быть глашатаем правды, беспристрастным судьею пороков своего народа и борцом за его интересы. Быть именно таким молодому Шалимову помогало его понимание основных жизненных процессов и умение представить своих читателей. «Вы мне казались таким светлым, все понимающим… Таким вы показались мне, когда однажды читали на литературном вечере… мне было тогда семнадцать лет…», «Задыхаясь от пошлости, я представляла себе вас – и мне было легче… была какая-то надежда…» -- признается Шалимову спустя 10 лет Варвара Михайловна. Но Шалимов, утратив былую связь с читателями, не оправдал возлагавшихся на него надежд. Творческие взлеты этого былого кумира молодежи остались позади. Его, как и других нравственно обанкротившихся интеллигентов, искалечила пошлая среда. Это проявляется в пьесе, в частности, в желании унаследовать имение своей покойной жены, с которой он развелся через полгода после свадьбы. Он так же, как и большинство интеллигентов-«дачников», готов к легким романам и идейно противостоит Марье Львовне и ее единомышленникам.

Причина драмы этих интеллигентов в их отчуждении от взрастившей их народной почвы, в безответственности перед народом. Это отчетливо сознают лучшие из интеллигентов-персонажей «Дачников». «Интеллигенция – это не мы! Мы что-то другое… Мы -- дачники в нашей стране… какие-то приезжие люди. Мы суетимся, ищем в жизни удобных мест… мы ничего не делаем и отвратительно много говорим», -- утверждает Варвара Михайловна Басова. Ее мысль развивает Марья Львовна, которая обращает внимание на долг интеллигенции перед обществом: «Дети прачек, кухарок», «здоровых рабочих людей» должны быть иными, с помощью полученных ими знаний они должны найти для всего народа «дорогу к лучшей жизни». В этом и заключается идея горьковской пьесы.

В характерах героев-интеллигентов второго типа Варвары Михайловны, Марьи Львовны и ее дочери Сони, студента Зимина, Власа Чернова преобладают сила, жажда яркой жизни, презрение к слабым личностям вроде жены доктора Дудакова Ольги Алексеевны или страшащегося жизни безвольного интеллигента Павла Рюмина. Пройдет несколько лет, и понятие силы в творчестве Горького заменится иным – энергией.

Оригинален образ ушедшего от дел пятидесятипятилетнего миллионера Двоеточие. Он относится к центральному у Горького типу выламывающегося из своей среды героя. Двоеточие хотел было провести остаток жизни в семье своего племянника Суслова и завещать ему свое состояние, но холодный прием Суслова и безнравственность его жены заставили его изменить принятое решение и пожертвовать деньги на строительство двух гимназий. Характер Двоеточия не вымышленный. Такие промышленники, как Савва Мамонтов и Морозов, занимавшиеся благотворительностью, могли послужить прототипами для этого персонажа. Образ Двоеточия свидетельствует, что Горький, подобно Куприну, по-новому решил проблему личности и среды, показав, что независимая личность может и противостоять среде. Именно поэтому в конце пьесы Двоеточие вместе с Власом Черновым собирается вернуться в родной город, где оба найдут применение своим благородным намерениям.

Л «Лагерная проза»

К лагерной прозе относятся «Архипелаг ГУЛАГ» А.Солжени­цына, «Верный Руслан» Г.Владимова» и «Колымские рассказы» В.Ша­ламова.

Георгий Николаевич Владимов — прозаик, публицист, лит. критик. Родился в 1931 г. Учился в Суворовском училище в Ленинграде. Не доучился из-за ареста матери. Окончил юридический ф-т Ленинградского ун-та. Работал в журнале «Новый мир», где и начал печататься в сер. 50-х, сначала как критик. В 1977 г. становится руководителем моск. Секции запрещенной в СССР организации «Международная амнистия». Из-за тяжб с КГБ и публикации в ФРГ повести «Верный Руслан» в 1975 г. в 1983 г. эмигрировал в ФРГ. С конца 80-х гг. активно выступает в российской периодике, в 1994 г. публикует в России роман «Генерал и его армия», удостоенный в 1995 г. московской литератур­ной премии «Триумф»[108].

Владимов, один из ведущих представителей «шестидесятников», по собственному признанию писателя, «застарелый реалист и моралист», убежденный в том, «что литература есть одна из форм служения обществу»[109]. В 1963-65 гг. Владимов создал первый вариант «Верного Руслана», «повести о караульной собаке». Это была «сатирическая аллегория о народе, отравленном лагерем», не напечатанная в «Новом мире». А.Твардовский пожелал писателю «разыграть собачку»[110], что тот и осуществил в окончательном варианте произведения.