Часть вторая 2 страница

К концу фильма он должен сунуть руку в сумку Розины и раздавить стеклянную капсулу с серной кислотой. За тридцать минут кислота разъест железную оболочку маленького контейнера с бертолетовой солью, которая, смешавшись с кислотой, приведет в действие два взрывателя, вставленные в заряд. Вся эта химия слишком уж сложна для Марьюса. Он любит простые механизмы, которые Шарль лепит из динамита и фитиля. Когда горящий фитиль начинает потрескивать, знай отсчитывай секунды, вот и все; а если что не заладилось, тоже робеть не стоит, всегда можно исхитриться и вырвать фитиль. Вдобавок этот "химик" снабдил свою бомбу дополнительным устройством - четырьмя маленькими батарейками и шариком ртути, соединенными между собой и способными вызвать взрыв немедленно, если какой-нибудь бдительный страж обнаружит бомбу и попытается ее приподнять, когда реакция уже пошла.

Так что Марьюс взмок от волнения и тщетно заставляет себя переключиться на фильм. Ему это не удается, и он украдкой поглядывает на Розину, которая делает вид, будто ничего не замечает; наконец она шлепает его ладонью по коленке, чтобы напомнить, куда надо смотреть: вперед, а не на ее шею.

Даже рядом с Розиной минуты в кинозале "Варьете" тянутся томительно медленно. Конечно, Розина, Энцо и Марьюс могли бы привести бомбу в действие во время антракта и быстренько выскочить наружу. Дело было бы сделано, и они спокойно сидели бы дома вместо того, чтобы потеть от страха и переживать, как сейчас. Но я тебе уже говорил: мы никогда не убивали невиновных и даже тех, кто творил зло по глупости. Поэтому ребята досидят до конца сеанса и приведут в действие адский механизм тогда и только тогда, когда зал опустеет.

Наконец вспыхивает свет. Зрители встают и тянутся к выходу. Марьюс и Розина сидят на своих местах в середине ряда, ожидая, когда люди покинут зал. Энцо у них за спиной тоже не двигается. Пожилая дама в конце ряда медлит, неторопливо надевая пальто. Ее соседу надоедает ждать, он раздраженно пробирается между рядами к другому проходу.

– Эй вы, мотайте отсюда, сеанс окончен! - насмешливо бросает он ребятам.

– Моя невеста устала, - отвечает Марьюс, - мы ждем, пока она придет в себя.

Розина бесится от злости, думая: ну и нахал же этот Марьюс; ладно, дайте только выйти, она уж ему покажет! А пока хорошо бы этому типу оставить их в покое.

Тот оглядывается и видит, что старая дама уже вышла, однако теперь ему нужно снова пробираться назад между рядами. Тем хуже, он прижимается к спинке переднего кресла и кое-как протискивается мимо этого дурачка, который и не подумал встать с места, чтобы пропустить сердитого зрителя; затем он перешагивает через колени его девицы, толкнув ее при этом, - ишь ты, такая молодая, а устала! - и удаляется, даже не подумав извиниться.

Марьюс медленно поворачивает голову к Розине: ее лицо искажено какой-то странной улыбкой, и он понимает, что случилось неладное.

– Вот гад! Он наступил на мою сумку!

Это последние слова, которые Марьюс услышал в своей короткой жизни: механизм срабатывает, сдвинутая с места бомба переворачивается, ртутный шарик вступает в контакт с батарейками и мгновенно приводит в действие взрывное устройство. Марьюс, разорванный пополам, убит на месте. Энцо, отброшенный назад, видит, как тело Розины медленно взмывает в воздух и падает тремя рядами дальше. Он пытается встать, чтобы прийти ей на помощь, но тотчас валится на пол: у него разворочена, почти оторвана нога.

Распростертый на полу, оглохший от взрыва, он уже не слышит криков подбежавших полицейских. Шесть рядов кресел в зале разметало в щепки.

Его поднимают, несут, он истекает кровью, сознание мутится. Он еще успевает заметить Розину с застывшим лицом, лежащую в луже крови, которая растекается все шире и шире.

Это произошло вчера в кинотеатре "Варьете", после сеанса; Энцо помнит, как хороша была в тот вечер Розина - прелестна, как весна. Их обоих доставили в госпиталь Отель-Дьё.

К утру Розина умерла, не приходя в сознание.

Хирурги кое-как заштопали ногу Энцо.

У дверей его палаты поставили троих милиционеров.

Останки Марьюса были брошены в общую могилу на тулузском кладбище. По ночам, лежа без сна в камере тюрьмы Сен-Мишель, я часто думаю о своих погибших товарищах. Их лица навсегда запечатлелись в моей памяти, так же, как их несокрушимое мужество.

На следующий день Стефан возвращается с акции, проведенной в Ажане; на перроне его ждет убитая горем Марианна. Стефан обнимает ее за талию и ведет в здание вокзала.

– Ты уже в курсе? - спрашивает она сдавленным голосом.

По лицу Стефана она понимает, что ему еще неизвестно о трагедии в кинотеатре "Варьете". Идя рядом с ним по улице, она рассказывает о гибели Розины и Марьюса.

– Где лежит Энцо? - спрашивает Стефан.

– В Отель-Дьё.

– Я знаком с одним хирургом, который там работает. Он вроде бы либерал, попробую поговорить с ним.

Марианна провожает Стефана до самого госпиталя. По пути они не говорят ни слова, каждый думает о Розине и Марьюсе. Подходя к больнице, Стефан нарушает молчание:

– А Розина… где она?

– В морге. Сегодня утром Ян навестил ее отца.

– Понятно. Вот что я скажу: гибель наших друзей будет напрасной, если мы не пойдем до конца.

– Стефан, я не знаю, существует ли он, тот "конец", о котором ты говоришь, и очнемся ли мы когда-нибудь от кошмара, в котором живем уже столько месяцев. Но если ты спросишь, страшно ли мне с тех пор, как погибли Розина и Марьюс, я тебе признаюсь, Стефан: да, мне страшно, страшно, когда я встаю по утрам, страшно весь день, когда я брожу по улицам, собирая сведения или следя за очередным врагом, страшно на каждом перекрестке, где меня могут засечь в любую минуту и арестовать, страшно от мысли, что другие Розины, другие Марыосы не вернутся с задания, страшно за Жанно, Клода и Жака, которым грозит расстрел, страшно за Дамиру, за Осну, за Яна, за вас всех, ставших мне родными. Мне все время страшно, Стефан, даже во сне. Но я боюсь не больше, чем вчера или позавчера, не больше, чем в первый день моей работы в бригаде, не больше, чем тогда, когда у нас отняли право на свободу. Так что знай, Стефан: я буду и дальше жить с этим страхом до того самого "конца", о котором ты говоришь, даже если мне и неведомо, где он и когда наступит.

Стефан подходит к Марианне и неуклюже, но крепко обнимает ее. И она так же неловко, стыдливо прижимается головой к его плечу; тем хуже, если Ян считает это опасной беспечностью. Измученная неизбывным одиночеством, она - если Стефан захочет, - позволит ему любить себя, позволит себе любить его, хотя бы краткий миг, пусть только это будет миг настоящей нежности. Ощутить покой и счастье, почувствовать рядом с собой, в себе мужчину, чьи горячие ласки скажут ей, что жизнь продолжается, что сама она - жива, как это просто и прекрасно!

Марианна поворачивает голову, и ее губы встречаются с губами Стефана; обнявшись, они долго стоят у входа в Отель-Дьё, где в темном подвале покоится Розина.

Прохожие замедляют шаг, с улыбкой глядя на эту парочку, слившуюся в нескончаемом поцелуе. Подумать только, даже среди ужасов войны у кого-то еще остаются силы на любовь. Весна к нам вернется, сказал однажды Жак, и этот запретный поцелуй на ступенях этой зловещей больницы доказывает, что, может быть, он и прав.

– Надо идти, - шепчет Стефан.

Марианна размыкает объятия и смотрит, как ее друг поднимается по лестнице. В тот миг, как он открывает дверь, она прощается с ним взмахом руки. Наверное, этим жестом она говорит ему: "До вечера!"

Профессор Рьено работал в хирургическом отделении больницы Отель-Дьё. Стефан и Борис были его студентами в те времена, когда они еще имели право учиться на медицинском факультете. Рьено не одобрял людоедские законы Виши; будучи откровенным либералом, он сочувствует Сопротивлению. Своего бывшего ученика профессор встретил приветливо и отвел его в сторонку.

– Что я могу для вас сделать? - спросил он.

– У меня есть друг, - нерешительно начал Стефан, - очень близкий друг, он лежит где-то здесь, у вас.

– В каком отделении?

– У него ногу оторвало взрывом бомбы.

– Значит, это в хирургии, - ответил профессор. - Его оперировали?

– Да, кажется, сегодня ночью.

– Видимо, он не в моей палате, иначе я бы увидел его на утреннем обходе. Я наведу справки.

– Профессор, хорошо бы найти способ, чтобы его…

– Я уже понял, Стефан, - прервал его профессор. - Я посмотрю, что можно сделать. Жди меня в вестибюле, сначала я узнаю, в каком он состоянии.

Стефан кивнул и спустился в вестибюль. На первом этаже он увидел знакомую деревянную дверь с обшарпанными филенками, ведущую в подвал. Стефан колебался: если его там засекут, то начнут задавать вопросы, на которые трудновато будет ответить. Но чувство долга пересилило боязнь риска, и он решительно толкнул дверь.

Внизу тянулся мрачный коридор, напоминавший длинную кишку - внутренности больничного здания. Скрученные провода на потолке переплетались с запотевшими трубами. Лампочки в настенных плафонах через каждые десять метров разгоняли темноту бледным светом; в тех местах, где они перегорели, коридор был погружен в полумрак.

Стефану темнота не мешала, он хорошо знал дорогу. В прежние времена ему часто случалось бывать здесь. Помещение, которое он искал, находилось справа. Он вошел.

Розина лежала на столе, больше в комнате никого не было. Стефан подошел к телу под простыней в пятнах почерневшей крови.

Неестественный поворот головы указывал на перелом основания черепа. Было ли это причиной ее гибели, или она умерла от других многочисленных ран, которые он видел на ее теле? Он молча постоял перед мертвой, собираясь с мыслями.

Стефан пришел, чтобы проститься с ней, передать последний привет от друзей, сказать, что ее лицо никогда не сотрется в их памяти, что они никогда не откажутся от борьбы.

"Если встретишь Андре там, где ты сейчас, передай ему от меня привет".

Стефан поцеловал Розину в лоб и с тяжелым сердцем покинул морг.

Когда он поднялся в вестибюль, его уже ждал профессор Рьено.

– Господи, где вы ходите, я вас обыскался. Ваш приятель вне опасности, хирурги зашили ему ногу. Только поймите меня правильно: это не значит, что он сможет ходить, но по крайней мере он выживет.

Стефан молча пристально смотрел на него, и старый профессор наконец сказал:

– Я ничего не смогу сделать для вашего друга. Палату постоянно охраняют трое милиционеров, они даже не впустили меня к нему. Передайте своим друзьям, чтобы не пытались проникнуть туда, это слишком опасно.

Стефан поблагодарил своего учителя и тотчас ушел. Вечером он встретится с Марианной и передаст ей то, что узнал.

Они продержали Энцо в госпитале всего несколько дней, а потом переправили в тюремную больницу. Милиционеры действовали так грубо, что в пути Энцо трижды терял сознание.

Его судьбауже была предрешена. Кактолько он выздоровеет, его расстреляют в тюремном дворе; но поскольку он должен был самостоятельно дойти до столба, где казнили подпольщиков, мы надеялись, что это произойдет не так скоро. Было начало марта 1944 года, ходили упорные слухи о предстоящей высадке союзников. Никто из нас не сомневался, что в этом случае казни прекратятся и нас освободят. Значит, нужно было изо всех сил тянуть время, чтобы спасти нашего товарища Энцо.

Со вчерашнего дня Шарль буквально кипит от ярости. Накануне Ян приехал к нему на заброшенный вокзальчик Лубера. Это был странный визит: Ян хотел попрощаться. Где-то в окрестностях города подпольщики организовали новую бригаду, ей требовался опытный руководитель, и Ян отправлялся туда, к ним. Это не его решение, таков приказ, и он должен ему подчиниться, вот и все.

– И кто же отдает такие приказы? - спросил Шарль, не помня себя от злости.

Французские партизаны в Тулузе, не состоящие в их бригаде, - такого еще не бывало, по крайней мере до прошлого месяца. И вдруг - нате вам! - образовалась новая сеть, а его команду оголяют! Таких, как Ян, раз-два и обчелся; многие их ребята погибли или арестованы, а теперь забирают и его, - нет, это просто несправедливо!

– Я знаю, - говорит Ян, - но так решили наверху.

Шарль кричит: знать не хочу твоего "наверху"! Сколько уж месяцев борьба ведется здесь, внизу. Уличные акции - это ведь мы их придумали. А теперь другие возьмутся делать то же самое - конечно, чего проще, по чужим-то следам!

На самом деле Шарль вовсе так не думает, просто ему тяжело расставаться со своим другом Яном, почти так же тяжело, как в тот день, когда он велел скрывавшейся у него женщине вернуться к своему мужу.

Разумеется, Ян - совсем другое дело, с ним он ни за что на свете не стал бы делить постель, будь он даже смертельно болен. Но для Шарля Ян не столько руководитель бригады, сколько близкий друг, и вот теперь он уезжает…

– Ладно, хоть омлет-то успеешь съесть? - бурчит Шарль. - У меня есть яйца.

– Оставь их для ребят, а я и правда спешу, - отвечает Ян.

– Для каких еще ребят? С такими приказами я скоро останусь в бригаде один-одинешенек!

– Ничего, Шарль, не переживай, на мое место придут другие. Настоящая борьба только начинается, Сопротивление наводит порядок в своих рядах, и мы должны помочь ему, быть там, где можем приносить пользу, - это нормально. Так что давай-ка попрощаемся, и кончай дуться.

Шарль провел Яна по узкой тропинке.

Они обнялись на прощанье, условились встретиться после освобождения. Ян сел на велосипед, но тут Шарль задержал его еще на миг.

– Катрин едет с тобой?

– Да, - ответил Ян.

– Тогда поцелуй ее от меня.

Ян кивнул, и тогда Шарль задал последний вопрос, причем лицо его вдруг повеселело:

– Значит, теперь, когда мы распрощались, ты уже формально не мой начальник?

– Формально нет, - ответил Ян.

– Тогда слушай меня, дурак ты набитый: если мы ее выиграем, эту войну, постарайтесь быть счастливы, ты и Катрин. И запомни: это я, подрывник из Лубера, спустил тебе сверху этот приказ!

Ян отдал Шарлю честь, словно старшему по званию, и умчался на своем велосипеде.

Шарль ответил ему таким же приветствием и долго еще стоял на тропинке у старенького вокзальчика, пока велосипед Яна не скрылся вдали.

Мы подыхаем с голодухи в камерах, Энцо корчится от боли в тюремном лазарете Сен-Мишель, но партизанская война продолжается. Не проходит дня, чтобы враг не узнал о взорванных поездах, вырванных столбах, сброшенных в канал подъемных кранах, немецких грузовиках, куда внезапно попало несколько гранат.

Но вот в Лиможе некий осведомитель сообщил властям, что в одной из квартир его дома собираются молодые люди, наверняка евреи. Полиция тотчас всех арестовывает. Вишистское правительство решает послать на место происшествия одну из лучших своих ищеек.

Комиссар Жильяр, на которого возложена борьба с террористами, направляется в город вместе со своей группой; необходимо найти следы, ведущие к сети Сопротивления на Юго-Западе, чтобы уничтожить ее любой ценой.

Жильяр уже доказал свою сноровку в Лионе, у него большой опыт проведения допросов, так что он не подкачает и в Лиможе. Он приходит в комиссариат, чтобы самолично выяснить некоторые вопросы. В результате не мытьем, так катаньем он узнаёт, что "посылки" отправляются до востребования в Тулузу. Теперь ему ясно, что нужно делать: забросить наживку и следить, какая рыбка на нее клюнет.

Хватит миндальничать, пора раз и навсегда избавиться от этих инородцев, врагов общественного порядка, подрывающих устои государства.

Еще не рассвело, когда Жильяр оставил своих жертв в лиможском комиссариате и вместе с подручными сел в поезд на Тулузу.

По приезде Жильяр отстраняет от расследования тулузских полицейских и уединяется в кабинете на втором этаже комиссариата. Будь эти тулузские олухи порасторопнее, властям не пришлось бы обращаться к нему, а юные террористы давно сидели бы за решеткой. Кроме того, Жильяру известно, что среди полицейских и служащих префектуры встречаются сочувствующие делу сопротивления, более того, иногда они даже помогают подпольщикам бежать. Ведь это факт, что время от времени кто-то предупреждает евреев о грозящем аресте. Если это не так, то почему милиционеры, прибыв на место, находят их квартиры пустыми? Жильяр напоминает своим подчиненным: будьте начеку, евреи и коммунисты кишат повсюду. Он не хочет рисковать, не хочет упустить ни одной мелочи в своем расследовании. И, едва окончив инструктаж, организует наблюдение за почтой.

Сегодня утром Софи неможется. Сильный грипп приковывает ее к постели, и это очень некстати: ей нужно, как и всегда по четвергам, сходить на почту за посылкой, иначе ее товарищи не получат денег; а ведь они как минимум должны платить за квартиру и покупать еду. Вместо Софи на почту отправляется Симона, новый член бригады; она недавно приехала из Бельгии. Войдя на почту, Симона не замечает двоих мужчин, которые делают вид, будто заполняют бланки. Зато они тотчас же засекают девушку, когда та отпирает ящик № 27 и вынимает оттуда пакет. Симона выходит на улицу, они следуют за ней. Пара опытных сыщиков против семнадцатилетней девчушки - исход этой игры в прятки известен заранее. Через час Симона приходит к Софи, чтобы доставить ей "посылку", не зная, что тем самым позволила людям Жильяра установить ее адрес.

Софи, которая так умело маскировалась, следя за другими, которая неустанно мерила шагами улицы, чтобы остаться незамеченной, которая лучше всех нас умела выведать распорядок дня врага, его перемещения, его контакты, мельчайшие подробности его жизни, еще не подозревает, что под окнами ее стерегут двое и отныне она сама стала добычей. Кошки и мыши поменялись ролями.

В тот же день к Софи наведывается Марианна. Когда вечером она уходит домой, люди Жильяра выслеживают и ее.

Они назначили свидание на берегу канала Миди. Стефан ждет ее на скамейке. Марианна медленно идет к нему, улыбается еще издали. Он встает, машет ей. Еще несколько шагов, и она будет в его объятиях. Со вчерашнего дня жизнь стала совсем другой. Розина и Марьюс мертвы, и об этом невозможно не думать, но теперь Марианна уже не чувствует себя одинокой. В семнадцать лет любишь так сильно, так неистово, что забываются и голод, и холод, и страх, который мучил еще вчера. Но со вчерашнего дня жизнь переменилась, потому что теперь ей есть о ком думать.

Сидя рядышком на скамейке у Девичьего моста, Марианна и Стефан целуются, и ничто, никто не сможет отнять у них эти минуты счастья. Время идет, скоро наступит комендантский час. За их спиной уже зажглись газовые фонари, пора прощаться. Но завтра они встретятся вновь, и так будет каждый вечер. И каждый вечер на берегу канала Миди люди комиссара Жильяра будут следить, почти не скрываясь, за двумя юными влюбленными, презревшими ужасы войны.

На следующий день Марианна встречается с Дамирой. После того, как они расходятся, за Дамирой идут сыщики. Когда же это случилось - днем или двумя днями позже? Дамира встречается с Осной, а вечером Осна видится с Антуаном. За несколько дней люди Жильяра "обложили" почти всю бригаду. Кольцо сжимается все туже.

Нам не было и двадцати, немногие из нас переступили этот рубеж, и мы должны были еще многому учиться, чтобы воевать, не попадаясь в лапы врагу, тогда как ищейки ви-шистской полиции знали все эти приемы наизусть.

Готовится облава, комиссар Жильяр собрал своих людей в помещении, которое им предоставили в тулузском комиссариате. Для таких многочисленных арестов придется все же просить подкрепление у полицейских 8-й бригады. Но один из местных инспекторов, сидевший за тонкой перегородкой на том же этаже, не упустил ни единого слова, сказанного на этом совещании. Он незаметно покидает комнат)⁷и идет на центральную почту. Подходит к окошку телефонистки и просит соединить его с Лионом. Вскоре его просят пройти в кабину.

Он бросает взгляд через застекленную дверь кабины: служащая болтает с подружкой, линия надежна.

На другом конце провода молчат, просто выслушивают страшную новость. Через два дня бригада № 35 имени Марселя Лангера в полном составе будет арестована. Информация вполне достоверна, ребят нужно срочно предупредить. Инспектор вешает трубку и молит Бога, чтобы его сообщение успели передать вовремя.

В своей лионской квартире лейтенант французского Сопротивления тоже вешает трубку.

– Кто это был? - спрашивает его майор.

– Связной из Тулузы.

– Что он хотел?

– Сообщить, что ребят из тридцать пятой бригады загребут через два дня.

– Милиция?

– Нет, сыщики из Виши.

– Тогда у них нет никаких шансов.

– Но ведь мы их предупредим, у нас еще есть время переправить их куда-нибудь.

– Может быть, но мы этого не сделаем, - говорит майор.

– Почему? - изумленно спрашивает лейтенант.

– Потому что война скоро кончится. Немцы потеряли в Сталинграде двести тысяч солдат, и, говорят, еще сто тысяч попали к русским в плен, среди них тысячи офицеров и десятка два генералов. Их армии отступают по всему Восточному фронту, и высадка союзников, на юге или на западе, не заставит себя ждать. Нам известно, что Лондон к этому готовится.

– Я все знаю, но какое это имеет отношение к ребятам из бригады Марселя Лангера?

– А такое, что теперь ситуацию следует оценивать с позиции здравого политического смысла. Мужчины и женщины, о которых идет речь, все сплошь венгры, испанцы, итальянцы, поляки и так далее; короче говоря, все они или почти все - иностранцы. А когда Франция будет освобождена, желательно, чтобы в Истории войны говорилось о том, что эту свободу завоевали именно французы.

– Значит, мы просто бросим их, обречем на смерть, так, что ли? - возмущается лейтенант; он-то знает, что эти ребята первыми начали бороться с врагом.

– Ас чего ты взял, что их обязательно убьют?

Перехватив презрительный взгляд молодого лейтенанта, майор французского Сопротивления со вздохом заключает:

– Слушай меня. Через какое-то время страна воспрянет, очнется от войны; так вот, необходимо, чтобы она встретила освобождение с высоко поднятой головой, чтобы население сплотилось вокруг единого вождя, и этим вождем станет де Голль. Победа просто обязана быть нашей. Как это ни прискорбно, но Франции понадобятся герои-французы, а герои-иностранцы ей не нужны!

Тем временем Шарль на своем луберском вокзальчике предавался горьким мыслям. В начале недели ему сообщили, что бригаде больше не будут выделять деньги. Не будет и посылок с оружием. Все связи, налаженные с сетями Сопротивления, действующими на их территории, разорваны. Предлогом послужил взрыв в кинотеатре "Варьете". Пресса остереглась писать о том, что жертвами взрыва стали подпольщики. Розина и Марьюс изображались в газетах гражданскими лицами, юной парочкой, пострадавшей в результате подлого террористического акта, и никому не было известно, что третий - сопровождавший их молодой герой - в данный момент корчится от боли в лазарете тюрьмы Сен-Мишель. Шарлю объявили, что подобные акции бросают тень на все Сопротивление, поэтому и было решено "сжечь мосты".

Это решение для Шарля равносильно предательству. И нынче вечером, сидя в компании Робера, взявшего на себя руководство бригадой с тех пор, как отозвали Яна, он выражал ему свое возмущение. Как можно бросать их на произвол судьбы, поворачиваться к ним спиной - ведь это они вступили в борьбу с самого начала войны! Робер не знал, что и ответить, он любил Шарля, как родного брата, и постарался утешить его хотя бы в одном - в том, что его больше всего угнетало и мучило.

– Слушай, Шарль, никто же не верит тому, что пишут в газетах. Все знают, что на самом деле произошло в "Варьете" и кто там погиб.

– И за что! - буркнул Шарль.

– За свободу, - ответил Робер, - и весь город это знает.

Позже к ним присоединился Марк. При виде его Шарль пожал плечами и вышел, сказав, что хочет пройтись по саду. Разбивая каблуком комок земли, Шарль думал: Жак ошибся, на дворе уже конец марта 1944 года, а весна все никак не наступает.

Комиссар Жильяр и его заместитель Сири-нелли собрали всю свою группу. На втором этаже комиссариата идут приготовления к арестам. Они намечены на сегодня. Получен строгий приказ: всем соблюдать молчание, нельзя допустить, чтобы кто-то предупредил тех, кто через несколько часов угодит в расставленные сети. Однако Эспарбье, молодой комиссар полиции, сидящий за перегородкой в соседней комнате, слышит каждое их слово. В его обязанности входит ведение чисто уголовных дел - война ведь не ликвидировала правонарушителей, ими тоже кто-то должен заниматься. Но комиссар никогда не сажал партизан, наоборот, - когда против них что-нибудь затевается, он всегда предупреждает - это его способ участвовать в Сопротивлении.

Сообщить им о грозящей опасности - дело довольно рискованное и трудное, очень уж близки сроки, но Эспарбье не одинок, среди коллег у него есть сообщник. Молодой комиссар встает со своего места и спешит к нему.

– Беги сейчас же в управление казначейства. В пенсионном отделе разыщешь некую Мадлен; скажи ей, что ее друг Стефан должен срочно отправиться в путешествие.

Эспарбье поручает это своему коллеге; ему самому предстоит другая встреча. Если он поедет на машине, то через полчаса уже будет в Лубере. Там ему нужно переговорить с другом - он видел карточку с его приметами в полицейском досье, и лучше бы ее в этой папке не было.

В полдень Мадлен выходит из здания казначейства и спешит к Стефану; она обходит все места, где он бывает, но тщетно, его нигде нет. Она идет домой к родителям, но там ее уже ждут полицейские. Они ничего не знают о Мадлен, кроме того, что Стефан заходит к ней почти каждый день. Полицейские проводят обыск; улучив минутку, когда они не смотрят на нее, Мадлен быстро пишет несколько слов на клочке бумаги и прячет его в спичечный коробок. Заявив полицейским, что ей плохо, она просит разрешения постоять у открытого окна…

На первом этаже живет ее друг, итальянец-бакалейщик, он знает ее чуть ли не с детства. Коробок падает к его ногам. Джованни подбирает его, поднимает голову и улыбается Мадлен. Пора закрывать лавочку! Удивленному покупателю Джованни объясняет, что ему все равно нечем торговать, никаких товаров давно уже нет. Опустив железный ставень, он садится на велосипед и едет предупредить того, кому адресована записка.

В это же время Шарль провожает Эспарбье. Едва тот уехал, Шарль собираетвещиис тяжелым сердцем в последний раз запирает дверь своего вокзальчика. Перед тем как повернуть ключ, он еще раз оглядывает комнату. Старая сковорода на печке напоминает ему знаменитый ужин, когда он готовил омлет, чуть не ставший причиной катастрофы. В тот вечер здесь сидели все его товарищи. Да, это был ужасный день, но времена были получше, чем сейчас.

Шарль садится на свой нелепый велосипед и мчится прочь с бешеной скоростью. Нужно еще успеть предупредить столько народу, а время идет быстро, и его друзьям грозит арест.

Стефан, получивший от бакалейщика записку, тоже уже в пути. Он не успел ни попрощаться с Марианной, ни даже заехать обнять Мадлен, которая с такой дерзкой находчивостью спасла его, рискуя собственной жизнью.

Шарль встречается с Марком в кафе. Он сообщает ему о готовящейся операции, приказывает сейчас же покинуть город и отправляться к макизарам в Монтобан.

– Уезжай туда вместе с Дамирой, они примут вас к себе.

Перед тем как уйти, Шарль дает Марку конверт.

– Береги его, это мой "бортовой журнал", - говорит он. - Я там записывал большинство наших вооруженных акций. Передай его от меня тем, к кому едешь.

– А это не опасно - хранить такие документы?

– Конечно опасно, но если мы все погибнем, нужно, чтобы хоть кто-то когда-нибудь узнал о наших операциях. Пускай меня убьют, с этим я смирюсь, но я не хочу исчезнуть бесследно.

Друзья расстаются. Марк должен как можно скорее разыскать Дамиру. Их поезд уходит около семи вечера.

Шарль припрятал часть оружия на Далматинской улице, а остальное - неподалеку оттуда, в одной церкви. Теперь нужно •пасти все, что еще возможно. Когда Шарль подъезжает к месту первого тайника, он видит на углу двоих мужчин, один из них читает газету.

"Ах, черт, пропало дело!" - думает он.

Остается еще церковь, но едва он приблизился к паперти, как рядом остановился черный "ситроен", из которого выскочили четверо мужчин. Они бросаются на Шарля, тот отбивается, как может, но силы слишком неравны. На Шарля градом сыплются удары; обливаясь кровью, он едва не падает, но тут его оглушают ударом по голове и запихивают в машину.

Уже темнеет, Софи возвращается домой. В конце улицы ее подстерегают двое мужчин. Заметив их, она поворачивает назад, но ей преграждают дорогу двое других. Один из них распахивает куртку, выхватывает револьвер и целится в нее. Софи некуда бежать, она улыбается, она ни за что не поднимет руки вверх.

Сегодня вечером Марианна ужинает у матери, на столе только жидкий суп из топи-намбуров. Ничего повкуснее не предвидится, но, слава богу, есть чем заглушить голод до завтра. Кто-то громко барабанит в дверь.

Девушка вздрагивает: ей знаком этот грубый стук, она прекрасно знает, какие посетители стоят на лестнице. Мать испуганно смотрит на нее.

– Сиди, сиди, это за мной, - говорит Марианна, отложив салфетку.

Обогнув стол, она крепко обнимает мать.

– Запомни, мама, что бы тебе ни говорили, я ни о чем не жалею. Я боролась за правое дело.