5 страница. Ты проводишь перед лицами моих одноклассниц развёрнутой ладонью с плотно сомкнутыми пальцами:

Ты проводишь перед лицами моих одноклассниц развёрнутой ладонью с плотно сомкнутыми пальцами:

- Не приближаться к Юйко. Не дразнить. Не мучить.

- М-можно, они обо мне вообще забудут? – просит Юйко робко.

- Вообще не получится, – я краем глаза слежу, как ты чертишь в воздухе ленту Мёбиуса, – мы же каждый день встречаемся. А вот лезть перестанут.

- А надолго этого хватит?

Если б я знал!

- Думаю, месяца на четыре, – откликаешься ты собранно. – Но для гарантии будем считать, что на три.

Нара, Гин и Юми стоят, держась за руки, как первоклассницы. Ты проверяешь их лица – и щёлкаешь пальцами.

А я, между прочим, успел капюшон скинуть.

- Идите, – произносишь ты спокойно – и они организованно направляются к выходу со школьной территории.

- Юйко-тян, вопрос решён, – ты так ей улыбаешься, что я на секунду напрягаюсь. А потом мне сразу делается стыдно, перед вами обоими.

Не могу я на тебя из-за Миоки сердиться по-настоящему. Это не контролируется.

- Рицка, – ты взглядываешь на меня, – пойдём?

Я шагаю к тебе почти автоматически. Под подошвой что-то хрупает. Я опускаю голову и вижу разбитый плеер – Нара о нём и не вспомнила.

Что там было?

Юйко тоже смотрит вниз – и заливается жгучим румянцем:

- Соби-сан… Это… это не я, правда! Честное слово! Не я!

Ты сочувственно киваешь:

- Я не сомневаюсь, Юйко-тян. «Фотошоп» способен создать компромат и похуже.

- Они… они обещали, что вывесят это в школьную сеть, – Юйко шмыгает носом, – у Юми-тян наверняка остались в компьютере исходники…

- Все исходники будут удалены, – обещаешь ты ободряюще. – Но, Юйко-тян, – твой голос внезапно меняется. Губы у тебя строго сжаты, глаза смотрят решительно и жёстко: – Пока ты будешь опасаться сплетен за спиной, они всегда будут преследовать и ранить тебя. Нельзя показывать, что тебя задевают чужие нападки. Будь выше них. Научись не замечать.

Юйко растерянно смаргивает, глядя на тебя – и кивает. А мне вдруг становится всё ясно. И почему она меня о своей фигуре спрашивала, и почему к ней эти трое так лезли… И отчего ты плеер разбил.

«Соби только гордость спасала. Всем известно, что он жалости не терпит».

Да что ж я теперь, всю жизнь тот поход в кафе помнить буду?!

- Да, Соби-сан, – полушёпотом говорит Юйко, – я поняла. И Рицка-кун… он тоже мне сказал, что надо не бояться дать сдачи.

- Ты уже начала, – я усилием воли загоняю воспоминания о Зеро подальше. – Только первая не нарывайся, ладно?

Она смеётся:

- Не буду! А вы научите меня защищаться? Ну, чтоб от ударов закрываться правильно?

Мы переглядываемся. Она что, считает, что мы врукопашную дерёмся? Вроде видела пять минут назад…

- Или я найду какой-нибудь видеокурс по самообороне, – обещает Юйко, воодушевляясь. – А вы потом не откажетесь проверить, как у меня получается?

У меня сейчас, наверное, глупый вид, потому что ты искренне фыркаешь.

- Хорошо, Юйко-тян. – Потом бросаешь взгляд на часы и продолжаешь: – Отпустишь нас? У Рицки были какие-то планы, и мне не хотелось бы их нарушать.

У меня были планы? Ну и врёшь же ты! Не то что не краснеешь – даже в лице не меняешься! Не знай я, что никаких планов нет – сам бы поверил.

- Конечно, конечно, - Юйко вдруг даже подскакивает: – ой, совсем забыла! У меня же сегодня мама раньше домой придёт, у неё день рождения, и она освободилась пораньше! Рицка-кун, Соби-сан, спасибо вам большое-большое, я побегу, ладно? Мне ещё на стол накрывать!

- Ага, - откликаюсь я.

- До встречи, - с улыбкой соглашаешься ты, и Юйко убегает.

Мы молча идём к школьным воротам, соприкасаясь локтями. Потом ты спохватываешься, вынимаешь из сумки зонт и раскрываешь над нами.

- Мне нужна была свобода манёвра, – поясняешь, как только по куполу стукают первые капли, – поэтому я предпочёл немного помокнуть, но иметь незанятые руки.

- Угу.

- Рицка, - ты искоса взглядываешь на меня, – ни о чём не хочешь спросить?

«Если не знаешь, что Сэймэй с ним делал – лучше и не надо».

Нули были правы, я понимаю. Наверняка ты именно поэтому не рассказываешь. Переживаешь всегда, что я обижусь, но переступить какую-то внутреннюю черту не можешь. И ещё… я знаю, что тебе страшно оглядываться. Этот страх ты мне доверил. Признался однажды, что для тебя каждое моё прикосновение всегда как первое. Что привыкнуть не можешь и всё время… всё время готов, что я могу передумать. Рассудком понимаешь, что у нас всё иначе, а нервные окончания о другом кричат.

Думаешь, я идиот и сейчас тебя расспрашивать кинусь?

- Хочу, – я отвожу за спину перекинутую через плечо сумку. У тебя останавливается дыхание, но шаг остаётся размеренным и чётким:

- Да?

- Какие у меня планы?

Ты смотришь куда-то в пространство:

- Мне не терпелось остаться с тобой вдвоём.

- Класс, – я тоже берусь за ручку зонта. Ты немедленно накрываешь мои пальцы своими. – А прямо об этом ты сказать не мог?

- Хм.

- Ясное дело, это тайна, – наверное, я улыбаюсь, потому что ты внезапно улыбаешься тоже. – Ладно. Как в книжный съездил?

- Плодотворно, – отзываешься ты удовлетворённо. – К тому же в их художественном отделе я нашёл альбом с нужным оттенком акварельной бумаги. Помнишь, я искал не чисто белый, а молочный цвет?

- Помню, – я перебираюсь пальцами пониже, чтоб у нас соприкасались не только ладони, но и запястья. – Будешь рисовать?

Вот бы тебе захотелось. Не просто ради сохранения навыков, а чтоб к мольберту потянуло. Ты давно ничего не рисовал акварелью, а тушью и того дольше. После выпускных работ только карандашные скетчи набрасываешь.

- Ты соскучился по моему виду в фартуке и долгому молчанию? – спрашиваешь ты тихо и как-то очень ласково.

Я киваю, глядя себе под ноги, и молчу.

Ты тайком вздыхаешь, не пойму, то ли с облегчением, то ли… И говоришь:

- Тогда я нарисую Рицку.

- Соби!

- М?

- Не хочу свой портрет, – я замедляю шаг и жду, пока ты посмотришь мне в лицо. – Хочу наш.

- Тебе не надоедает однообразие моих сюжетов? – интонации у тебя весёлые, а вот взгляд… Я медленно качаю головой:

- Нет.

Ты на мгновение опускаешь ресницы:

- Хорошо.

Когда мы устраиваемся у заднего окна в автобусе, ты вспоминаешь:

- В продуктовый я уже не успевал, боялся опоздать к назначенному времени. Зайдём?

- Не вопрос, - я в сотый раз за день скидываю капюшон и вытаскиваю из-под шарфа волосы. Они у меня скоро до плеч начнут доставать, я упорно отращиваю.

Ты тут же зажимаешь пальцами одну из прядей. Я выразительно поднимаю брови, но не вырываюсь. Если тебе нравится… тем лучше.

Автобус качает на повороте, и ты будто невзначай ко мне прислоняешься, тянешься губами к уху:

- Ты красивый.

Я неопределённо шевелю хвостом.

Ты тоже. Очень.

*

Вечером ты в самом деле устанавливаешь на привычном месте мольберт и включаешь торшер, оба цветка сразу – один освещает комнату, второй даёт яркий свет точно на подрамник. Я сижу на подушке, откинувшись спиной к стене, и, наверное, слишком бдительно за тобой наблюдаю, потому что ты оборачиваешься, отвинчивая крышку с тушечницы:

- Рицка?

Я отвечаю взглядом. Ты подходишь, опускаешься около меня на одно колено:

- Ты очень тихий. Всё в порядке?

Я киваю и указываю подбородком на тушечницу:

- Не засохла?

Чёрт. Я не хотел, чтобы как намёк прозвучало, но ты, похоже, воспринимаешь именно так, потому что вздыхаешь:

- Нет. Рицка… я рисую, когда могу. Ты же знаешь, живопись – это не только техника, и мне…

Я подаюсь вперёд и молча трусь виском об твой висок. Ты прерываешься на полуслове, зажимаешь большим пальцем горлышко тушечницы – и обнимаешь меня:

- Спасибо.

- За что?!

Ты, кажется, улыбаешься, мне не видно, и не отвечаешь. А у рот не открывается уточнить.

- Я тебе как модель не нужен? – спрашиваю, чтобы что-нибудь сказать. Ты напоследок зарываешься носом в мои волосы и отстраняешься:

- Черты Рицки я знаю лучше, чем собственные. Я могу нарисовать тебя по памяти в темноте. На любой поверхности. Любым инструментом – углем, кистью, карандашом. Я знаю каждое твоё движение, каждое выражение лица.

Я прерывисто дышу и не могу даже мигнуть: мы настолько близко сейчас… и не в расстоянии дело.

Твои пальцы скользят по моей скуле, задевают губы, обводят линию челюсти:

- И всё-таки я совсем тебя не знаю. Не понимаю, не могу предсказать. Порой мне кажется, что я никогда не научусь не сердить тебя… не обижать.

- Научишься, – кажется, вокруг нас время останавливается. И все звуки пропадают, слышу только твое дыхание. – Я никуда не собираюсь, так что тренируйся.

- И ты умеешь обещать, что не уйдёшь, – твой голос срывается на шёпот, и ты осторожно поддеваешь мой подбородок, не давая мне отвернуться, – обещать так, что я не могу не верить.

«Я просто правду говорю», – не выдерживаю твоего взгляда, у меня сейчас слезы от напряжения выступят, как тебе удаётся не моргать так долго?..

Я зажмуриваюсь – и ты находишь мои губы.

…Мелодия звонка раздаётся совершенно некстати.

Неохотно размыкаю руки: успел обнять тебя за шею, а ты – усесться на пол и окончательно прижать меня к себе. Брать трубку не хочется, но это мама. И ты тоже в курсе, что это она, у тебя её номер есть и музыка поставлена такая же.

- Ответь на звонок, – предлагаешь, переводя дыхание. – Могу я остаться здесь же?

Вместо слов я одной рукой тянусь к карману домашней толстовки, а другой вцепляюсь тебе в локоть. Ты улыбаешься и киваешь.

Я отщёлкиваю крышку:

- Мам?

- Рицка, – в тоне мамы слышатся нервозные нотки, – ну как ты? Когда появишься?

Я переглядываюсь с тобой. Мы заходили в начале прошлой недели, и сегодня только понедельник. Она же не могла забыть?

Ты уже объяснял недавно, что это осень. Осенью и весной маме становится тяжелее. И мне… нам… тоже.

- Я в порядке, мама, – отвечаю, стараясь, чтоб голос был добрым и весёлым. – Что-нибудь случилось?

Больше всего я боюсь однажды получить на этот вопрос положительный ответ. Или что сниму трубку, думая, что там мама, а услышу Сэймэя. Правда, ты заверяешь, что в таком случае ощутишь заранее, но уверенности у меня нет. Связь-то у вас оборвана… И его блоки я тебе вытащил. Те, которые к заклинаниям относились – точно.

- Ничего не случилось, – мама нетерпеливо вздыхает, – просто соскучилась по тебе и Соби! По вам обоим! Когда вы меня навестите?

Ты должен слышать вопрос, у моего мобильного отличный динамик. Я беспокойно стучу пальцами по твоей руке: что скажешь?

- Завтра, – предлагаешь ты беззвучно, – мы заглянем завтра.

Я с силой зажмуриваюсь и снова открываю глаза. Непреклонные вряд ли объявятся, это было бы слишком удобно для нас. Можно согласиться.

- Мы приедем завтра, мам, – обещаю как можно убедительнее. – У меня шесть уроков, значит, после двух!

- Договорились, я покормлю вас обедом, – мама оживляется и как будто успокаивается. – Тогда я жду вас, Рицка! Передай от меня привет Соби!

- Хорошо.

- Ну всё, не отвлекаю. Пока!

Я молча закрываю телефон, ощущая твой взгляд. Он почти осязаем – настолько ты сосредоточен.

Заставляю себя разомкнуть губы:

- У тебя на завтра планы были? Настоящие?

Ты не обнимаешь меня после подобных бесед и никогда не пытаешься пожалеть. Не могу выразить, насколько я за это признателен.

- Ничего, что исключало бы выход в город, – отвечаешь ты, машинально проверяя, не выпала ли из хвоста обстриженная прядь. Она теперь долго станет первой выскальзывать, как только резинка чуть сползёт. Наверное, несколько месяцев отрастать будет. – К тому же я всё равно планировал зайти в дзюку.

- Выбрал конкретную школу?

- Да. На полпути между нашим домом и твоим прежним адресом.

Вот теперь мне тебя хочется обнять. И я это и делаю.

Ты привлекаешь меня к себе:

- Утром я туда позвоню, а перед тем как встретить тебя из школы, зайду.

- Угу… А ещё что будешь делать?

- Ещё пролистаю принесённые учебники по французскому, составлю план изучения документов, необходимых для переезда в конкретную страну, проверю, что у нас есть на ужин и попробую перевести в тушь то, что сегодня закончу в карандаше.

Я отодвигаюсь и недоверчиво на тебя смотрю:

- Если собираешься в дзюку, тебе в половине первого уже из дому надо будет выйти!

- Я знаю.

- И ты хочешь успеть всё до полудня?!

- Почему нет?

- Потому что это план действий на двое суток минимум!

Ты фыркаешь:

- Рицка, ты меня недооцениваешь. Чем я, по-твоему, занимаюсь в свободные дни, когда ты уходишь в школу? Сплю?

Я даже теряюсь:

- Ну… нет, конечно… Но ты же не каждый раз столько всего переделываешь?

- Гм, - ты трёшь щепотью висок, а затем легко поднимаешься на ноги и отходишь к мольберту, - ты прав, не каждый. Чаще пунктов бывает два или три. В основном я сейчас разбираюсь с вопросами твоей юридической независимости от решений мамы и психолога, - последнее слово ты произносишь с таким непередаваемым выражением, что меня разбирает смех. – Кстати, боюсь, нам может понадобиться её участие. Как ни жаль.

- Значит, обратимся, - я вынимаю из-под края подушки прибранную книгу: «Homo Ludens» Хейзинги. Что-то мне всё меньше и меньше нравится психология. И философскую антропологию с культурологией, кажется, скоро постигнет та же участь.

- Вероятно, придётся, - ты с досадой морщишься, очиняя карандаш. – Нам может потребоваться врачебная подпись.

Ты не любишь Кацуко-сан, я знаю. И не раз предлагал мне перестать к ней ездить. Соби, а если бы я послушался и уже бросил, к кому бы мы тогда смогли пойти? Я тоже устал там бывать, но пока пусть всё остаётся как есть.

Ничего не говорю и открываю увесистый том в твёрдом переплёте. А ты углубляешься в самое сложное: в наметку первого абриса.

Минут десять проходит в тишине, а потом я сознаю, что должен всё-таки озвучить. Иначе не понимаю того, что читаю, навязчивая мысль перекрывает смысл, как помехи на линии. Я прижимаю ладонью раскрытые страницы и произношу, слыша себя будто со стороны:

- Знаешь, больше всего боюсь, что Возлюбленные из Торнадо внезапно вернутся. Ты тогда был прав насчёт войны на два фронта… Мне иногда такие кошмары снятся.

- Знаю, - ты не отрываешься от эскиза, но нахмуриваешься. – Я всегда стараюсь проснуться, чтобы успеть тебя вытащить.

Ещё бы, иначе я пинаться начинаю или кричать во сне. Я не отвечаю.

- Мы их победили, Рицка, - напоминаешь ты негромко. – И победим вновь. Столько раз, сколько потребуется.

Я тяжело вздыхаю. Ты прав, только представлять бы хоть примерно, сколько будет этих самых «раз». Думаешь, я не сознаю, что ты против своей прежней Жертвы сражался? Ну да, мы победили, ты сказал, иначе быть не могло – естественно, поединок случился сразу после того, как ты понял, что сам меня выбрал и Имя у нас правда общее, а не потому что я им с тобой поделился… Ты бы, наверное, не только с моим братом и его Бойцом в тот день справился, но и со всей Горой.

Но если б ты знал, как я тогда испугался за нас обоих, Соби.

И… и я так его и не понял. Зачем он сделал то, что сделал, почему стал таким. С тобой я мотивы Сэймэя обсуждать точно не собираюсь, с меня пары попыток и того, чем они кончились, досыта хватило. Но изнутри всё равно свербит. Меня не волнует, как он мог так поступить. Меня крайне нервирует, что я не могу докопаться до причины его поступков. Неужели он в самом деле помешался? Это было бы совсем скверно.

- Соби, - я поднимаю глаза от монографии, - ты думаешь, с отъездом может получиться?

Ты коротко киваешь:

- Да. Должно получиться, Рицка. Мы не можем провести всю жизнь в круглосуточном ожидании нового вызова. Ты запрещаешь упоминать о смерти, и я не поднимаю эту тему, но существует и биологический износ. У нас начнут сдавать если не нервы, то здоровье.

Я зябко ёжусь:

- Угу. Слушай… а может, я просто брошу школу, а? И уедем вроде как в путешествие, просто не вернёмся.

Ты отворачиваешься от мольберта:

- Ни в коем случае. Во-первых, тебе нужно получить образование. Причем высшее, поверь, я знаю, о чем говорю. Во-вторых, жить где-то нелегально означает скрываться от паранормов не только из Лун и Торнадо, но еще и той страны, где мы окажемся. Силовые структуры есть везде. Добавь сюда, что не имея гражданских прав, мы не сможем объяснить, почему находимся там, где находимся. Если же нас вышлют назад…

Я машу рукой и прижимаю ладони к вискам:

- Да, я понял!

- И еще, - добавляешь ты тише. – Если мы уедем тайком, Рицка, кто защитит от Возлюбленных твою маму и друзей? Ты можешь поручиться, что Сэймэй не придёт к онээ-сан или к Юйко-тян, чтобы выяснить, куда мы скрылись?

Теперь я вздрагиваю по-настоящему. Ну я и эгоист! Как я мог этого не учесть!

Ты спокойно дожидаешься, пока я отдышусь, и замечаешь вполголоса:

- Рицка, испытывать страх – нормально. Опасна лишь паника. Поэтому будем действовать последовательно и ни в коем случае не наспех, как бы нас ни подгоняли внешние факторы.

Я сглатываю стиснувшимся горлом и киваю.

- Если Возлюбленные появятся вновь, мы вновь их победим, – ты снова углубляешься в работу. – Разве у нас есть иные варианты?

- Не-а, – я захлопываю Хейзингу. Читать расхотелось совершенно. – Ты прав. Раз надо, значит, справимся.

Ты остро, пристально взглядываешь на меня поверх очков:

- Я выясню детали, Рицка. Мы подготовимся и будем действовать наверняка. К тому же я хотел бы уехать из Японии так, чтобы Луны не смогли отследить, куда мы направились.

Я привстаю с места:

- Ты считаешь, это возможно?

Ты долго не отвечаешь. Что-то подправляешь на листе, отступаешь на шаг, окидывая получающееся взглядом, опять возвращаешься к мольберту – и наконец говоришь:

- Я это сделаю. При твоей поддержке я справлюсь с чем угодно.

- Да ведь наверняка даже интернет-сёрфинг в твоём компьютере можно отследить из Горы! Если у них твой домашний адрес есть, неужели, думаешь, к машине еще не подключились? Узнать, что ты ищешь – и все данные как на ладони!

Твоя рука с карандашом замирает над бумагой, а затем ты выпрямляешься и смотришь на меня, сразу растерянно и негодующе:

- Вот это уж вряд ли, Рицка. Первое, что я сделал, установив в квартире вай-фай – запаролил своё соединение и сделал впн-подключение. Я слишком давно и слишком… хорошо знаю своего сэнсея, чтобы полагаться на его порядочность. Не волнуйся, из нашего дома утечки информации не произойдёт.

Я встаю с подушки, подхожу к тебе и молча стукаюсь лбом в плечо. А потом отхожу к окну, пока ты не успел меня поймать.

Через минуту ты ко мне присоединяешься. Останавливаешься за спиной, опускаешь одну руку мне на затылок, другую на талию:

- О чём ты беспокоишься теперь?

Я сдавленно вздыхаю:

- О маме. Как ее защитить.

Мне бы не о неуде по французскому аудированию два дня размышлять стоило, а вот об этом!

Ты упираешься подбородком мне в макушку и задумчиво обещаешь:

- Я придумаю, Рицка. У нас впереди полтора года одной твоей учёбы. Я придумаю.

*

Я заскакиваю в автобус, пробираюсь к своему любимому месту на задней площадке и в изнеможении прислоняюсь лбом к стеклу. Опять опаздываю, и снова к Кацуко-сан! Необъяснимое что-то, везде успеваю вовремя, а к ней в последние полгода поспеваю еле-еле. Случалось уже даже звонить и предупреждать, что задерживаюсь. Ты выслушал недавно мои сетования и вкрадчиво спросил: «Рицка, а может, ты всё-таки не хочешь там больше бывать? Подсознательно. И потому всякий раз тянешь время». Я на тебя подозрительно покосился – опять ты за своё? – но ты остался совершенно серьезен и предложил обдумать это предположение.

Может, ты и прав. Но после нашего разговора в понедельник бросить сеансы теперь уже просто невозможно. Для этого должно что-то экстраординарное произойти… Более значимое, чем постоянные любопытные расспросы Кацуко-сан, это уж точно.

Я отгибаю манжет толстовки и кидаю опасливый взгляд на часы. Уф-ф, сегодня приду вовремя, даже небольшой запас по времени есть. Удачно, что на этот автобус успел, у них интервал движения непредсказуемый. Хотя вокруг нас сейчас вообще предсказуемого немного. Если ты прямо сейчас Систему загрузишь, потому что Непреклонные явились, я лично не удивлюсь. Вчера их не было, мы мирно навестили маму, а потом, вернувшись, долго не ложились – ты рисовал, я листал учебник по французскому. Не пойму, ужасает меня перспектива взять этот язык как второй родной, или нет. Меня, кажется, вообще уже ничего не ужасает. Не помню, когда последний раз по-настоящему пугался… или радовался чему-нибудь. Только за тебя боюсь постоянно, этот страх во все мысли въелся. Я тебе не говорю, но ты и так догадываешься – а может, просто чувствуешь. В начале этой осени грустно сказал, что соскучился по моему смеху. Я на тебя тогда посмотрел, пожал плечами и спросил: а есть поводы? Ты лишь вздохнул.

Может, я и правда давно не смеялся, у нас жизнь к беззаботности не располагает. Зато я тебе улыбаюсь! Мало, что ли? Если б не ты, я, наверное, вообще бы разучился.

Нашариваю в кармане джинсовой рубашки плеер, вытаскиваю, вставляю в уши капельки наушников. Хорошо, что у меня техника служит подолгу, Яёи вот всё чаще меняет телефоны, а плеер вообще больше не носит. Перекинул музыку на флэш-карту и с мобильного включает. Но у него плеер был дисковый, громоздкий… А я с подаренным тобой цифровым расставаться не собираюсь, хоть у него объем памяти и невелик.

Нахожу в меню папку с «Depeche Mode», пролистываю песни. Чем дольше слушаю на английском, тем больше понимаю – теперь иногда вообще не перевожу про себя, сразу схватываю суть.

You wear guilt

Like shackles on your feet

Like a halo in reverse

I can feel

The discomfort in your seat

And in your head it's worse…

Ну да. Примерно так. И сколько ты меня ни уверяешь, что в происходящем с мамой моей вины нет… Так трудно этому верить, Соби. Я знаю, что без тебя она меня вообще не приняла бы. Знаю, что настоящим, без подгонки, нужен, если честно, лишь тебе. Только от этого совсем не легче.

Мы вчера пришли к маме, как и обещали, после уроков. Ты меня встретил, привычно отцепил как всегда решивших «пойти всем вместе гулять» Юйко и Яёи, и полпути молчал. Я в конце концов занервничал и спросил, что произошло. Случилось что-нибудь, пока я в школе был? Ты сразу покачал головой:

- Нет. Извини, я просто задумался.

- Это я заметил! О чём?

- О дзюку, - ты щёлкнул пальцами, закрывая нас сферой, и вытянул из пачки сигарету. – Нагрузки будут очень большими, Рицка. Я не вполне уверен, что нам это по силам.

- Вчера другое говорил, - напомнил я сумрачно. Ты поправил дужку очков и не отозвался. – Нет уж, Соби. Решили так решили! Не тяжелее же там, чем в твоей Горе!

Ты хмыкнул от моего сравнения и почти улыбнулся:

- Смотря на какие критерии равняться. В Горе со мной не было тебя.

Я поднял брови:

- А тут буду. Соби, ты что, на дополнительную учёбу не хочешь?

Ты чуть усмехнулся:

- Нет. Не такой уж я лодырь. Просто переживаю о том, что у тебя совсем не будет оставаться свободного времени.

- На что?

- На друзей, - начал ты терпеливо, – на то, чтобы позаниматься чем-то в своё удовольствие, просто чтобы побыть одному. Это выматывающий график, Рицка. Может быть, не станем пробовать?

- Ну да, жить в промежутках между боями, конечно, гораздо легче! – Ты открыл рот, чтоб возразить, но я не дал: - Соби, я не неженка! И мы вроде договорились уже!

Ты передумал спорить, выдохнул дым и пожал плечами:

- Я тревожусь о твоем самочувствии. Разве это запрещено?

- А ещё о том, что мы мало общаемся, - поддел я в тон. – Вот и увеличим время общения!

- По-французски? – у тебя это прозвучало так тихо, что я еле расслышал. А потом кивнул:

- Хотя бы!

Ты отвел взгляд – и протянул мне руку. Я за неё взялся, сразу покрепче, чтоб тебе не пришла в голову идея ладонь разжать, если что.

- Соби, давай хоть тут условимся окончательно! Учимся, получаем язык, ты оформляешь нам документы, я сдаю три года экстерном, и сваливаем! Как понял?

Теперь ты рассмеялся по-настоящему, в голос:

- Отменно. Слушаюсь, го… – и осёкся. Потом глянул на меня – у меня, должно быть, глаза были бешеные – и закончил совсем иначе: - Говори всегда с такой уверенностью, Рицка. Она меня крайне ободряет.

Я не купился. И смотрел на тебя, наверное, с яростью, но ты не испугался. Остановился, поцеловал меня в щеку и как ни в чем не бывало заявил:

- Тебе показалось.

- Мне?!

- Ага, – ты улыбнулся, нимало не смутившись. – Рицка, напомнить, как на меня действует твоё негодование?

Я от намёка красными пятнами покрылся, а ты подался ко мне и наклонился к лицу, с явным намерением продемонстрировать.

- Нет! – возмутился я, попятившись. – И вообще не сворачивай с темы!

Ты прищурился, глядя мне в глаза, и деловито чмокнул в нос. А потом сам потянул за руку:

- Идём. Мама, должно быть, нас уже заждалась.

Я поразмыслил, решил, что ты сам осознал, можно не озвучивать – и подчинился.

Ты всегда называешь маму – мамой, когда мы о ней говорим. А к ней обращаешься «онээ-сан». Я не спрашиваю, почему, но мне кажется… тебе это приятно. Или важно. Не потому что она тебе собственную маму, Адару-сан, напоминает, но всё-таки.

К дому мы подошли снова молча. Ты нажал на пуговку дверного звонка и привычно оттёр меня к себе за плечо – за правое, как перед боем. Я только вздохнул. Ты услышал, но не оглянулся – неотрывно смотрел на дверь, чтобы не пропустить, когда она отворится. И сказал ровно-ровно, без модуляций:

- Всё нормально.

- Сам знаю.

Дверь так и не открылась. Я вытащил из заднего кармана ключи и подвинул тебя:

- Дай я открою. Может, мама в магазин вышла.

Ты расфокусированным взглядом глянул куда-то перед собой – будто сквозь стену.

- По-моему, нет. Отпирай, но я войду первым.

Я давно научился в такие моменты тебе не возражать. Молча провернул два раза в замке ключ и отступил. А ты нажал на ручку и сделал шаг в прихожую.

Я вошёл за тобой, огляделся в привычном полумраке и прислушался. Ты был прав – с кухни доносился звук телевизора, мамин плащ висел на вешалке. Я перевёл дыхание, набрал побольше воздуху и позвал:

- Ма-ам?

- Рицка! Соби! – мама появилась из кухни, и я невольно сжался. В руках у неё был большой разделочный нож для мяса. Но ты остался спокойным:

- Добрый день, онээ-сан.

- Добрый, мальчики, – мама улыбнулась, и у меня немного отлегло от сердца. – Разувайтесь, проходите! Я шинкую свинину для кацудона, скоро будем обедать!

- Скоро? – пробормотал я себе под нос. – Это ж как минимум на час!

- Нестрашно, – отозвался ты так же тихо. – Мы же не обязаны дождаться готовности. Рицка, как только устанешь – скажи мне.

- Угу.

- Ну, где вы? – окликнула мама, и я опять, как вчера, разобрал в ее голосе нехорошие нотки. – Салат уже на столе, мойте руки!

- Не отходи, пожалуйста, – попросил ты вполголоса. – Держись рядом.

Я молча поднял глаза. В рассеянном свете они тебе непроглядно-тёмными должны были показаться, но ты всё равно разглядел всё, что требовалось. И сказал, как несколько дней назад:

- Позволь мне за тебя беспокоиться. Не спорь сейчас, Рицка.

Я не ответил. Но к ванной пошёл, как ты и велел – в шаге от тебя.

В итоге мы совершенно нормально пообедали. Мама ни разу не вспомнила, что я не её сын, вела с тобой светскую беседу о сложностях в экономике, а ты отвечал и в каждый ответ вкладывал немножко силы. Просто чтобы ей было спокойно.

…Автобус тормозит и открывает двери. Я будто просыпаюсь от названия остановки и быстро выскакиваю на улицу. М-да. Вроде выспался ведь! Чуть мимо не проехал. Наверное, слишком глубоко задумался под музыку.

Ещё раз сверяюсь с часами: можно не спешить, я добрался раньше, чем рассчитывал. До здания, где находится офис Кацуко-сан, от остановки минуты три неторопливым шагом – и, похоже, твои соображения верны. Идти туда мне в самом деле не хочется. Но придётся.

Когда мы вышли от мамы, ты поглядел на меня и сказал:

- Теперь можешь сердиться.

Я устало посмотрел на тебя:

- С какой стати?