Обзор концепций, признаки и особенности, классификация санкций

В отечественной юридической науке вопрос о понятии юридической ответственности долгие годы оставался наиболее спорным практически в любой из отраслей права.

Прежде чем обратиться к анализу теоретических основ ответственности в конституционном праве, необходимо указать на имеющиеся в юридической науке трактовки общеправового понятия ответственности. Одна группа ученых полагает, что юридическая ответственность представляет собой реализацию санкции, т. е. мер государственного принуждения, предусмотренных в правовой норме на случай ее нарушения. В соответствии с такой трактовкой ответственность определялась как применение или возложение мер государственно-принудительного характера[89], иногда просто как мера государственного принуждения[90] либо как реализация санкции нормы[91].

Сторонники второго подхода видят основное содержание юридической ответственности в обязанности претерпеть определенные меры государственного принуждения и (или) дать отчет о своем противоправном поведении. Поэтому их определение юридической ответственности, чаще всего, заключалось в видении ее как обязанности дать отчет за свои противоправные действия[92], либо обязанности или необходимости претерпевать определенные лишения[93], или как возлагаемую в установленных процессуальных формах обязанность лица претерпевать определенные лишения личного, имущественного и организационного характера за совершенное правонарушение[94], реже как способности субъекта отдавать отчет за свое противоправное деяние и претерпевать меры принудительного воздействия[95], а также и просто собственно как охранительной юридической обязанности[96].

Некоторые авторы пытались совместить оба указанных подхода. Они трактовали ответственность как отчет за свои действия виновного субъекта плюс реализация санкций[97] или как обязанность претерпеть лишения, вызванные правонарушением, плюс мера государственного принуждения[98].

Согласно третьей точке зрения ответственность выступает в качестве особого правоохранительного отношения[99], содержание которого состоит в вынужденном притерпевании виновным лицом отрицательных последствий совершенного им правонарушения в форме государственного порицания и принуждения к этому со стороны государственных органов или в отрицательной правовой оценке поведения нарушителя от имени государства, влекущей принудительное воздействие в отношении правонарушителя[100].

Ретроспективная ответственность, по нашему мнению, не может исследоваться в отрыве от объективного факта правонарушения и порождаемого им охранительного отношения[101]. Ответственность, как правило, проявляется для правонарушителя в различных лишениях. Однако нельзя сводить ответственность только к действиям государственных органов или должностных лиц. Ответственность налицо и тогда, когда правонарушитель исполнил свою обязанность под воздействием прямого государственного принуждения (например, при исполнительном производстве в гражданском или арбитражном судопроизводстве) или в результате угрозы его применения. В любом случае факт неблагоприятных лишений налицо — это и отрицательная оценка коллектива, окружающих, применение или угроза обращения за применением государственных средств принуждения, а самое значимое качество такого лишения составляет нормативное установление правового урона, возмещаемого в принудительном порядке. Следует также подчеркнуть, что необходимо различать юридическую ответственность как нормативно установленный объем лишений, воплощенный в требованиях к соответствующим государственным органам и правонарушителю, и ее реализацию в индивидуализированном наказании, понесенном конкретным правонарушителем. Именно поэтому собственно юридическая ответственность возникает в момент совершения правонарушения, а при наступлении определенных условий, зависящих от деятельности компетентных государственных органов и поведения правонарушителя, «реализуется или остается нереализованной».

Ответственность как правовая связь между участниками охранительного отношения возникает, по нашему мнению, в момент совершения противоправного деяния и существует как объективная реальность. Неправомерно сужать понятие ответственности лишь до рамок применения и реализации средств государственного принуждения. О. Э. Лейст, который в своих ранних работах сводил ответственность к реализации санкции нормы[102], позднее писал, что ответственность включает в себя такие проблемы, как «квалификация деяния, гарантии достижения объективной истины, применение мер пресечения, права лица, основания освобождения от ответственности…»[103]. Другое дело — фактическое претерпевание правонарушителем различного рода лишений вследствие применения государственно-принудительных средств. Действительно, ответственность, как правило, реализуется путем применения государством определенных принудительных мер, но в ряде случаев возможно и условно «добровольное» (без обращения к компетентным уполномоченным государственным органам) исполнение нарушенных правовых обязанностей (отмена незаконного акта, органом его издавшим, или примирение потерпевшего с правонарушителем, служащее основанием для прекращения уголовного дела и освобождения от уголовной ответственности (но не от ответственности вообще. — выделено мной. — А. К.).

Следует согласиться с мнением О. Э. Лейста о принудительности ответственности вообще, и эта принудительность воплощается в необходимости выполнить как бы «обязанность», возникающую из факта правонарушения, «от которой правонарушитель не может освободиться иначе, как выполнив ее»[104]. В любом случае правонарушение порождает не просто какую-то «новую» обязанность — возникает особое юридическое состояние, некий статус лица, нарушившего правовое предписание, и принуждаемого как с помощью государственных средств, так и путем привлечения общественной оценки к несению разного рода последствий правонарушения (возмещение вреда, исполнение нарушенного обязательства, ограничение права свободно распоряжаться выбором места жительства и передвижения, потеря авторитета в коллективе и т. д.). Само принуждение к исполнению нарушенной обязанности начинается не с момента обращения к компетентным органам, а заложено в самой норме, где имеется указание, «что иного варианта поведения, кроме как выполнить обязанность, у правонарушителя нет»[105].

Следует заметить, что ответственность — это не применение санкции нормы и не собственно санкция, она возникает вследствие нарушения закона и завершается в силу как применения санкций, так и их неприменения (невозможности применения)[106], либо при добровольном исполнении под страхом использования санкции нормы. Ответственность проходит в своем развитии несколько стадий, и считать ответственностью только стадию применения санкций государственным органом ошибочно. Как верно замечает Н. М. Колосова, «без ответственности нет санкций», но при этом автор заблуждается, говоря о том, что ответственность не может существовать без санкции[107], поскольку во многих случаях ответственность реализуется только вследствие угрозы правового урона, вне обращения к применению государственного или приравненного к нему общественного принуждения.

Ответственность объективно существует с момента совершения противоправного акта и до установления его компетентными органами, и в процессе расследования правонарушения и применения санкций, иначе основанием ответственности следует считать не факт совершения правонарушения, а момент его установления[108].

В литературе правильно отмечалось, что до вынесения итоговой оценки правонарушения, выраженной в акте применения права, ответственность одновременно существует и не существует. «Существует потому, что юридический факт в действительности совершился. Не существует потому, что этот факт не подвергался обязательной, предусмотренной законом государственной регистрации в форме констатации его актом применения права»[109]. Однако акт применения права фиксирует только заключительный момент в правоотношении ответственности, а собственно идеальная связь между правонарушителем и управомоченными государственными органами, потерпевшим существует с момента совершения правонарушения. «Не существует» до акта применения, вынесенного соответствующим государственным органом, лишь реализации окончательной оценки правонарушения в форме притерпевания карательных санкций.

Отдельные авторы ставят под сомнение концепцию ответственности в разрезе охранительного отношения, так как «охранительное правоотношение возникает с момента совершения правонарушения, а юридическая ответственность наступает на определенной стадии этого правоохранительного правоотношения, в частности после вынесения индивидуального юридического акта»[110]. На это следует заметить, что ответственность действительно в большинстве случаев связана с вынесением индивидуального акта соответствующего государственного органа, но не всегда наличие различных обременений для правонарушителя наступает вследствие правоприменительного акта.

Таким образом, ответственность в негативном смысле представляет собой правовую связь (состояние), которая возникала из-за несоблюдения правовой нормы между участниками нарушенного правоотношения, воплощенную в установлении нормативного требования, обращенного к правонарушителю, подвергнуться государственному осуждению.

Критикуя определение конституционно-правовой ответственности данное автором в более ранних работах[111], некоторые ученые почему-то рассматривают понятие правовой связи (состояния) как статическое и указывают на отсутствие в определении динамической составляющей[112]. На это замечание можно возразить, что динамика (под которой, видимо, понимается деятельность соответствующих государственных органов по применению санкции нормы) предполагается в определении косвенно. Можно, конечно, предложить определение ответственности объемом в страницу, но это существенно затруднит процесс уяснения такой дефиниции. Если мысленно продолжить это определение, то очевидно, что применение санкции в случае установления виновного лица соответствующим правоприменительным органом безусловно последует, или же существует вероятность, что сам правонарушитель возместит причиненный ущерб и тем самым испытает на себе воздействие императивного требования понести ответственность за совершенное противоправное деяние.

Понятие ответственности в конституционном праве, несмотря на известную специфику, должно опираться на общетеоретическое понимание юридической ответственности. Правда, в теории государства и права, а также в отраслевых науках на протяжении десятилетий государственно-правовая (конституционная) ответственность как самостоятельный вид юридической ответственности вообще не рассматривалась, но и в последние годы многие представители теории права предпочитают уклоняться от упоминания о ней[113]. Хотя в науке конституционного права уже давно признано существование самостоятельного вида ответственности — государственно-правовой[114], нормы этой отрасли права пока прямо не фиксируют данный вид юридической ответственности.

Попытаемся кратко проанализировать имеющиеся в науке конституционного права определения ответственности. Одним из первых в науке государственного (конституционного) права понятие конституционной ответственности исследовал Ю. П. Еременко. Под конституционной ответственностью он понимал установленную государством и выраженную в конституционных и иных нормах государственного права обязанность, обращенную к государствам и общественным организациям, должностным лицам, гражданам соблюдать конституционные нормы и в случае их нарушения претерпевать, определенные Конституцией и иными законами лишения политического характера[115]. Позднее понятие конституционной ответственности (в ретроспективном аспекте) было исследовано в единственной монографии, посвященной ответственности по государственному праву, автором которой была Т. Д. Зражевская. По ее мнению, ретроспективную ответственность по государственному праву можно определить как «принудительное воздействие управомоченных на то субъектов, предусмотренное санкциями норм государственного права, применяемое в определенном порядке к виновным в нарушении норм (институтов) государственного права с целью восстановления нарушенного общественного отношения и воспитания граждан»[116].

В новейшей российской науке конституционного права тема конституционно-правовой ответственности пережила настоящий ренессанс. Появились интересные многочисленные исследования проблематики конституционно-правовой ответственности, предложены различные ее определения в рамках нескольких концепций.

По мнению Д. Т. Шона, конституционная ответственность наступает в случаях, предусмотренных нормами конституционного права, как за совершение правонарушения, так и при отсутствии последнего, и ее суть заключается в отрицательной оценке деятельности субъекта, в силу чего он испытывает неблагоприятные последствия в виде лишения или ограничения политических, юридических, материальных интересов (лишение определенных лиц своих властных полномочий, смещения их со своих постов).

И. А. Конюхова отмечает, что конституционно-правовую ответственность можно определить как публично-правовую ответственность, выражающуюся в обязанности обеспечивать действие норм отрасли конституционного права в позитивном смысле и в решении субъектами конституционно-правовых отношений неблагоприятных последствий за нарушение этих норм в негативном смысле[117].

Один из ведущих отечественных государствоведов - В. О. Лучин - полагает, что ретроспективная ответственность «заключается в отрицательной государственно-правовой оценке отклоняющегося поведения и наступления неблагоприятных последствий для соответствующих субъектов»[118]. Позднее, модифицировав свою концепцию, он рассматривал конституционную ответственность как «обусловленную нормами Основного Закона необходимость соответствующих субъектов отвечать за свое юридически значимое поведение в установленном порядке и действовать в соответствие с возложенными на них обязанностями, а в случае отклонения — претерпевать определенные лишения»[119].

Согласно позиции В. В. Игнатенко юридическая ответственность в публично-правовой сфере состоит в «установленной законом обязанности правонарушителя ответить за совершенное им правонарушение перед государством и претерпеть действие санкций в виде определенных правоограничительных мер, которые применяются к нему соответствующими юрисдикционными органами»[120].

Автор одного из первых современных исследований конституционно-правовой ответственности В. А. Виноградов понимает под ней закрепленную конституционно-правовыми нормами обязанность субъекта конституционно-правовых отношений отвечать за несоответствие своего юридически значимого поведения тому, которое предписано ему диспозициями этих норм, обеспеченная возможностью применения уполномоченной инстанцией мер государственного (или приравненного к нему общественного) воздействия[121].

С точки зрения С. Д. Князева, конституционно-правовая ответственность представляет собой специфическую обязанность участников отношений, складывающихся в сфере взаимодействия государства, общества и личности по поводу организации, осуществления и принадлежности публичной власти, выражающихся в негативной государственно-правовой оценке неправомерных действий (бездействия) соответствующих органов и должностных лиц и предполагающих возможность применения к последним принудительных мер воздействия[122].

Как отмечает Н. В. Исаева, конституционно-правовая ответственность как вид юридической ответственности включает традиционно выделяемые составляющие ответственности: сознание долга, оценку поведения, наложение санкций[123].

Анализируя имеющиеся в науке точки зрения на понятие конституционно-правовой ответственности, можно представить их в русле трех основных концепций. Согласно первой, в числе авторов которой можно назвать Ю. П. Еременко, Т. Д. Зражевскую, Н. В.Исаеву, В. О. Лучина, В. А. Виноградова, И. А. Умнову, понятие ответственности по государственному праву нужно разложить на две составляющие: позитивную и негативную и соответственно исследовать оба аспекта ответственности этого правового феномена. В позиции авторов указанной концепции конституционно-правовой ответственности в отношении ретроспективного аспекта ответственности можно условно выделить два направления: в рамках первого ответственность понимается как обязанность претерпевать различные правоограничения, выступающие последствием правонарушения; в рамках второго ответственность представляется в виде негативной оценки правонарушения и применения принудительного воздействия санкции норм конституционного права. Различие между этими определениями ответственности фактически сводится (во втором случае) к отказу от рассмотрения категории ответственности через понятие «обязанность».

Основным пороком обоих направлений в рамках единого понимания конституционно-правовой ответственности является низведение ответственности к негативной принудительной оценке со стороны государства, выражающейся в несении определенных дополнительных обременений виновного в правонарушении лица. При этом получается, что устранение правонарушения путем инициативной отмены правового акта издавшим органом не подпадает под признаки данного вида ответственности. Оценка поведения как отклоняющегося от требований конституционных норм производится не только государством в лице его уполномоченных органов, но и со стороны населения, определенных общественных групп, и, что часто упускается из виду, непосредственно самим органом или должностным лицом, совершившим противоправное деяние. Собственно же принудительность ответственности выступает не только, точнее, не столько в виде использования конкретных средств принуждения, а как обращенное к правонарушителю обязательное требование закона подвергнуться неблагоприятным последствиям в самых разнообразных формах (и не только как потеря или ограничение определенных прав). Любой правонарушитель вступает в противоречие с законом в момент совершения соответствующего деяния (действия или бездействия), и именно с этого момента возможно для него наступление различных негативных последствий. Государственно-правовая оценка представляется важным, но не качественно необходимым признаком ответственности в целом, что очевидно и для конституционно-правовой ответственности.

Второй подход к содержанию конституционно-правой ответственности представлен в работах таких исследователей, как М. П. Авдеенкова, О. В. Жогин, Н. М. Колосова, С. Э. Несмеянова, А. Л. Сергеев, Д. Т. Шон. В соответствии с их позицией ответственность по конституционному праву исследуется исключительно в ретроспективном аспекте и заключается в негативной оценке поведения субъектов конституционного права, влекущем разного рода неблагоприятные последствия в виде лишений или ограничений прав.

По мнению М. П. Авдеенковой, конституционно-правовая ответственность представляет собой ответственность за ненадлежащее осуществление публичной власти[124]. Н. М. Колосова, не давая исчерпывающего определения конституционной ответственности, подчеркивала, что конституционная ответственность наступает за конкретные нарушения норм конституционного законодательства, ее субъектами выступают органы государственной власти и местного самоуправления, депутаты, общественные объединения, граждане, и реализуется она путем применения особых санкций[125]. Позднее конституционную ответственность она стала определять как необходимость наступления неблагоприятных последствий за невыполнение (ненадлежащее выполнение) субъектами права своих конституционных обязанностей и злоупотребление конституционными правами[126]. С позиции С. Э. Несмеяновой, конституционно-правовая ответственность – «это закрепленная конституционно-правовыми нормами обязанность субъекта конституционно-правовых отношений отвечать за несоответствие своего юридически значимого поведения тому, которое предписано ему этими нормами, обеспеченная возможностью применения к нему мер государственного (или приравненного к нему общественного) воздействия»[127].

Сложно представить, в чем конкретно может заключаться смысловое наполнение термина «ненадлежащее осуществление власти» или ненадлежащее исполнение своих конституционных обязанностей. Авторы указанного подхода полагают, что это означает «ответственность высших должностных лиц федеральных и региональных органов власти, законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти этих уровней, а также отдельных должностных лиц[128]». Между тем общепризнанно, что конституционно-правовую ответственность несут не только органы и должностные лица, но и граждане, общественные объединения[129].

Н. М. Колосова понимает надлежащее исполнение обязанностей в двух плоскостях. Во-первых, надлежащим исполнением обязанностей является достижение конкретного позитивного результата, заложенного в законодательстве. Например, Правительство РФ должно выполнять свои обязанности таким образом, чтобы были налицо позитивные результаты, выраженные в конкретных экономических показателях. В противном случае спад производства, рост инфляции свидетельствуют о ненадлежащем исполнении правительством своих конституционных обязанностей. Во-вторых, надлежащим исполнением конституционных обязанностей является соблюдение субъектами права конституционных принципов, «логики конституционного регулирования». Иначе речь должна идти о ненадлежащем исполнении конституционных обязанностей. Крайне затруднительно, на наш взгляд, пытаться оперировать категорией ненадлежащего исполнения обязанностей или осуществления власти, так как отсутствует четкая граница между объективно не противоправным поведением и правонарушающим деянием. Что касается примеров, приведенных Н. М. Колосовой, то здесь вообще трудно выявить нарушения правовых норм: рост инфляции или спад производства чаще всего бывает вызван не какими-либо просчетами или нарушением профессиональных обязанностей членов правительства, а глобальными макроэкономическими процессами, изменением мировой конъюнктуры на экспортные товары и иными объективными факторами мирового рынка. Нарушение же конституционных принципов представляется еще большей головоломкой из-за субъективизма в их толковании субъектами правоприменения. Тем более что Н. М. Колосова фактически не приводит примеров такого рода нарушений конституционных принципов, ограничиваясь ситуацией с приостановлением деятельности Конституционного суда РФ в 1994 года, когда фактически именно Президент РФ Б. Н. Ельцин грубо нарушил действующее российское законодательство, прервав деятельность Конституционного суда без каких-либо правовых оснований.

Трудно согласиться с Н. М. Колосовой в части включения в содержание ответственности такого термина, как «злоупотребления правами». По нашему мнению, вряд ли допустимо в рамках конституционного права давать оценку действиям какого-либо государственного органа или должностного лица в категории «злоупотребления правом», поскольку в отличие от гражданского права нормы конституционного права требуют от законодателя и правоприменителя определенности в установлении прав и обязанностей, их конкретизации с целью устранения возможности произвольного толкования. При ином подходе нет гарантий, что одна из ветвей власти не получит возможности определять и судить: было ли «злоупотребление правом» со стороны органа власти или должностного лица (принадлежащего, например, к политической оппозиции) или нет, и соответственно применять санкции за такое «злоупотребление», что повлечет за собой произвол и волюнтаризм, возвышение одной ветви власти над другой, искажение принципа сдержек и противовесов.

Понимание ответственности как особой обязанности, которая лишь обеспечивается мерами принуждения, приводит к отождествлению механизмов ответственности и обязанности. Можно даже сказать, что при таком восприятии возникает парадоксальная ситуация, когда меры принуждения выступают не самостоятельной правовой категорией, а служебной. Ведь ответственность видится последователям данного подхода как обязанность, которая только «обеспечивается» мерами принудительного воздействия, что представляется ошибочным суждением.

Как полагают О. В. Жогин и А. Л. Сергеев, под конституционно-правовой ответственностью нужно понимать применение уполномоченным на то органом в порядке, установленном законом, конституционных санкций к субъектам конституционно-правовых отношений, обладающих специальной конституционной правосубъектностью, в результате совершения конституционного деликта[130] или наступление неблагоприятных последствий конституционно-правового характера для субъекта, нарушившего конституционно-правовые установления[131]. Указанная трактовка правильно отражает сущность государственной реакции на нарушение нормы права, но в ее рамках невозможно ответить на два вопроса: почему в конституционном праве принуждение может применяться не только государственными органами и, во-вторых, можно ли именовать ответственностью устранение конституционного правонарушения до реагирования с помощью соответствующих органов?

И наконец, третью концепцию конституционно-правовой ответственности обосновал М. А. Краснов. Он рассматривает ответственность как правовую связь между сторонами, при которой одна из них (субъект ответственности) обязывается соответствовать ожидаемой модели поведения, другая сторона (инстанция ответственности) оценивает это соответствие и в случае отрицательной оценки определенным образом реагирует на нарушение[132]. Ему вторит и В. Г. Ермаков: «Конституционно-правовую ответственность можно определить как конституционно-правовое отношение, заключающееся в необходимости наступления за несоблюдение конституционно-правовых норм определенных последствий, выражающихся в применении государственно-принудительных мер (лишение права, возложение дополнительной обязанности, принуждение к исполнению) или восстановлении нарушенного правопорядка под угрозой использования государственного принуждения»[133]. С позиции А. Г. Мартиросяна конституционно-правовая ответственность – это конституционное правоотношение, возникающее в результате конституционного деликта, проистекающее в рамках негативной стороны правового регулирования и развивающееся в направлении принудительного, презюмируемого неизбежного правоограничения нарушившего субъекта[134].

Концепция М. А. Краснова близка к нашему представлению о сущности юридической ответственности, но обладает рядом недостатков. Во-первых, в рамках указанного определения не ясно, с какого момента наступает ответственность: с момента правонарушения или с момента оценки поведения соответствующим органом?

Во-вторых, описание возможных действий нарушителя в словосочетании «обязуется соответствовать ожидаемой модели поведения» не характеризует существенную сторону собственно поведенческого акта, а именно: потерян основной акцент в описании того, за что применяется ответственность — противоречие конкретной норме права. В рамках модели М. А. Краснова получается, что субъект потенциально несет ответственность уже в момент ожидания правонарушения, а в момент правонарушения наступает некая дополнительная негативная оценка, то есть в определении смешаны обязанность соблюдать нормы и одновременно негативное воздействие за фактическое ее нарушение.

В-третьих, на основании этого определения невозможно сделать ключевой вывод: а что является основанием (условием) возложения ответственности — правонарушение или иное действие субъекта права?

Позиции исследователей, появившиеся позднее, во многом заимствовали авторское определение конституционно-правовой ответственности сквозь призму правоотношения между правонарушителем и государством, данное в ранних работах[135], поэтому здесь лишь заметим, что определение ответственности только как правоотношения, пусть и реализующегося в рамках «презюмируемого ограничения права», не может раскрыть существо государственного воздействия на субъектов, нарушивших норму права.

С нашей точки зрения, конституционно-правовая ответственность представляет собой правовую связь (состояние), возникающую вследствие несоблюдения конституционно-правовой нормы участниками нарушенного конституционного правоотношения, воплощенную в установлении нормативного требования, обращенного к правонарушителю, подвергнуться государственному осуждению. Указанное определение имеет в основном сугубо теоретический смысл.

В более узком смысле (т. е. практиеское применение мер конституционно-правовой ответственности) конституционно-правовая ответственность, как правило, выступает последствием правонарушения и реализуется путем применения к субъектам, наделенным конституционной правосубъектностью, государственно-принудительных средств в виде лишений организационного (расформирование, прекращение деятельности органа), реже — личного характера (лишение наград, лишение статуса беженца), утраты юридической силы или приостановления действия правового акта или прямого восстановления нарушения правопорядка государством с использованием средств государственного принуждения или самостоятельно правонарушителем под угрозой использования таких средств. Конституционно-правовая ответственность может быть и не реализована (временно или окончательно), но возникновение состояния ответственности и угрозы реализации соответствующих санкций будет присутствовать в любом случае[136].

Когда идет речь о конституционно-правовой ответственности, то одной из наиболее спорных является тема наличия так называемой имущественной конституционно-правовой ответственности и, как правило, основным примером служит норма ст. 53 Конституции РФ. Согласно этой статье каждый, находящийся на территории России, имеет право на возмещение вреда, причиненного незаконными действиями (бездействием) государственных органов или должностных лиц.

В дополнении к конституционному регулированию ст. 16 и 1069 ГК РФ предусмотрено, что вред, причиненный гражданину или юридическому лицу в результате незаконных действий (бездействия) государственных органов, органов местного самоуправления и должностных лиц этих органов, в том числе в результате издания не соответствующего закону или иному правовому акту акта государственного органа или органа местного самоуправления, подлежит возмещению. В ст. 1070 ГК РФ выделена такая разновидность ответственности государства, как ответственность за вред, причиненный незаконными действиями органов дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда (в этом случае, при условии незаконного осуждения или привлечения к уголовной ответственности, вред возмещается независимо от вины соответствующих должностных лиц)[137].

Ряд авторов рассматривает эту ответственность как конституционную ответственность государства за вред им причиненный[138]. В то же время велико число противников такой концепции: многие авторы солидарны с тем, что данная ответственность выступает гражданско-правовой ответственностью государства перед гражданином или юридическим лицом[139] или именуют ее гражданской ответственностью государства за акты власти[140].

Спорным в теории конституционного права является вопрос о конституционно-правовой ответственности государства в целом либо конституционно-правовой ответственности субъектов Федерации. Так, Г. А. Гаджиев полагает, что норма ст. 53 Конституции РФ, содержащая норму об ответственности государства за вред, причиненный действиями органов государственной власти и должностных лиц, служит основанием конституционно-правовой ответственности государства, такого же мнения придерживаются Н. М. Колосова[141] и Е. И. Колюшин.[142]

Представляется, однако, что в данном случае государство несет перед конкретным лицом гражданско-правовую ответственность, что подтверждается наличием сходной нормы в Гражданском кодексе РФ (ст. 16 и ст. 1069). Если государство заключает договор, то оно выступает как сторона гражданско-правового обязательства и к нему в полном объеме применяются правила гражданского оборота. За нарушение своих обязательств государство обязано возместить другой стороне убытки – реальный ущерб и упущенную выгоду. Если же ущерб лицу причинен действиями государства при отсутствии между ними договорных отношений (например, при незаконном привлечении к уголовной ответственности), то применяется так называемая внедоговорная ответственность, регламентация которой также осуществляется Гражданским кодексом.

Кроме того, государство является своего рода абстракцией. Даже в случае привлечения государства к гражданско-правовой ответственности за нарушение прав граждан и причинение им материального и морального вреда, ответчиком в суде выступает Министерство финансов РФ. Представляют государство и выражают его волю вовне ряд конкретных органов власти и должностных лиц. Именно они и могут подвергаться конституционно-правовой ответственности, но не само государство[143].

Представляется, что ответственность государства в данном случае имеет синтетический характер, так как действительно основанием ее может быть признан деликт в сфере публичных отношений, но процедура реализации этой санкции и последствия целиком находятся в сфере частного права. Более того, по нашему мнению, ответственность государства не может быть отнесена к конституционно-правовой, скорее она имеет два варианта соотношения публичных и частных отраслей права: в первом случае взаимодействуют административное и гражданское право, а во втором — уголовное и гражданское право.

В науке существует давний спор относительно юридической природы ответственности государства за причиненный гражданину вред (внедоговорная ответственность). Ряд авторов убеждены, что ответственность государства, упомянутая в ст. 53 Конституции РФ, является именно мерой конституционно-правовой ответственности на том основании, что данная санкция предусмотрена конституционной нормой и данное правоотношение возникает по поводу реализации публичных правомочий государства.

Представляется, что указанная позиция недостаточно обоснованна. Несмотря на это, можно констатировать, вслед за С. Ю. Рипинским, неоднородность основания возникновения ответственности государства и определенную двойственность данного правового феномена, так как одновременно сосуществуют два правоотношения: публичное — в связи с нарушением объективной нормы публичного права, и частно-правовое — всвязи с нарушением субъективного частного права субъекта[144].

Именно поэтому отнесение названного института к публичному (конституционному праву) или частному праву зависит от того, какому из элементов основания ответственности отдается предпочтение при решении данного вопроса.

На наш взгляд, аргументы сторонников (например, С. Ю. Рипинского, А. Л. Маковского) отнесения имущественной ответственности государства за вред, причиненный гражданам, к частному праву более убедительны. Так каковы же эти аргументы?

Во-первых, частноправовой подход более логичен с позиции теории правоотношения. Между гражданином и государственным органом существуют два правоотношения. Первое — относительное, административно-правовое, управленческое, второе — абсолютное, гражданско-правовое. Содержание последнего состоит в обязанности для всех воздерживаться от незаконных посягательств на материальную и нематериальную сферу. И только при нарушении абсолютного частного правоотношения возникает правоохранительное правоотношение, а сам по себе факт несоответствия действий государственного органа требованиям нормы публичного права не влечет обязательства государства возместить имущественный вред.

Во-вторых, частноправовой подход обоснован с точки зрения теории интереса. Как указал А. Я. Курбатов, нормы, направленные на удовлетворение частного интереса, относятся к нормам частного права, а направленные на удовлетворение публичного интереса — к нормам публичного права[145]. Институт ответственности государства своей непосредственной и главной целью имеет удовлетворение индивидуального (а не общего) имущественного интереса.

В-третьих, главной целью возмещения вреда, причиненного государством, является восстановление имущественного положения стороны. Другие цели (предостережение должностных лиц от совершения незаконных действий, поддержание режима законности в государстве и т. п.) могут обозначаться лишь в качестве дополнительных, и эти цели достигаются посредством использования иных институтов (дисциплинарной, административно-правовой и конституционно-правовой ответственности)[146].

В-четвертых, даже в том случае, если происходит нарушение публичных интересов посредством незаконного привлечения к уголовной ответственности или незаконного осуждения гражданина, превалирует при реализации этой меры ответственности именно частноправовой имущественный интерес — возмещение материального и морального вреда, а отнюдь не восстановление законности в работе соответствующего государственного органа.

В-пятых, мы полагаем, что ссылки на то, что эта мера ответственности имеет конституционный статус, а потому и является формой конституционно-правовой ответственности, не состоятельны и с точки зрения использования аналогии закона. Для доказательства ошибочности изложенной позиции достаточно привести пример из Конституции РФ, в которой предусматривается смертная казнь лишь за тяжкие преступления против жизни (ч. 2 ст. 20). Возникает закономерный вопрос: считать ли смертную казнь мерой конституционно-правовой ответственности? Видимо, нет. Конституция устанавливает лишь принцип, своего рода аксиому для законодателей различных отраслей права — смертная казнь является исключительной мерой наказания, применяется лишь за особо тяжкие преступления против жизни и регламентируется нормами уголовного закона, а не конституционного права. В равной мере возмещение вреда государством, причиненного незаконными действиями государственных органов, служит общим мерилом (основания, процедура, размер возмещения) и также урегулировано в нормах гражданского и гражданско-процессуального права.

Изучение конституционно-правовой ответственности как общеправовой категории показывает, что она характеризуется рядом отличительных признаков:

1. Конституционно-правовая ответственность является одной из форм государственного принуждения. Ответственность в конституционном праве, как и любая иная отраслевая ответственность, зиждется на использовании государственного принуждения. Специфика государственного принуждения в рамках конституционно-правовых отношений выражается в использовании прежде всего организационных форм воздействия на субъектов конституционных правоотношений, связанных с лишением конституционного статуса, утраты властных полномочий или роспуска (расформирования) органа.

Вряд ли возможно согласиться с мнением В. А. Виноградова, котрый считает, что помимо государственного в конституционном праве существует еще и общественное принуждение (пример - отзыв депутата избирателями)[147]. На это можно возразить, что, несмотря на участие народа в применении такой санкции, как отзыв депутата, реализация данной санкции происходит по основаниям, предусмотренным нормами конституционного права и по специальной процедуре, в которой участвуют государственные органы (суды, представительные органы государственной власти, комиссии по отзыву). Акт голосования избирателей является лишь подтверждением того, что депутат нарушил конституционно-правовые предписания и заслуживает наказания в виде утраты своей должности. При этом лишение мандата происходит по решению того же представительного органа, то есть государства. В силу этого говорить о каком-то особом «общественном принуждении» несколько надуманно.

2. Меры конституционно-правовой ответственности применяются специально уполномоченными государственными (муниципальными) органами, и в редких случаях с участием народа. В этом проявляется особый характер ответственности в конституционном праве - широкий круг органов, имеющих право применять конституционные санкции. Конечно, их количество не так обширно, как число инстанций административной ответственности, но в целом более разнообразно. Сюда можно отнести следующие инстанции: Президента РФ, Государственную Думу, Совет Федерации, избирательные комиссии, Конституционный Суд, Верховный Суд и нижестоящие общие суды, арбитражные суды, высших должностных лиц субъектов РФ, законодательные органы власти субъектов, конституционно-(уставные) суды, органы местного самоуправления, население соответствующих территорий (субъекта или муниципального образования).

3. Использование конституционно-правового принуждения в виде мер ответственности всегда является последствием совершения конституционного деликта, предусмотренного нормами конституционного права. При этом недостатком или пробелом конституционно- правового регулирования служит отсутствие в нормах права четких характеристик конституционных деликтов. В отличие от административного или уголовного права, соответствующие конституционные нормы не содержат развернутых признаков конституционных деликтов, подобно нормам Уголовного кодекса РФ и Кодекса об административных правонарушениях. С другой стороны, этот недостаток может иметь и положительный аспект, так как нынешнее развитие теории конституционно-правовой ответственности зачастую и не позволяет раскрыть все признаки конституционного деликта исчерпывающе в конституционно-правовой норме. Как отмечается в науке, «четкость и исчерпывающая полнота в описании состава преступления не свойственны конституционным деликтам, да в этом и не всегда возникает надобность»[148]. В ряде случаев вообще вряд возможно произвести типизацию конкретных нарушений нормы на основе выделения тех или иных четких критериев привлечения к конституционно-правовой ответственности.

4. Применение конституционно-правовой ответственности характеризуется наступлением неблагоприятных последствий для субъекта конституционного деликта в виде конституционно-правовых санкций. По мнению О. Э. Лейста, между ответственностью и санкцией существует определяющая прямая: без санкции нет ответственности субъекта[149]. Некоторые ученые считают, что санкция является более широким понятием, чем ответственность (О. А. Красавчиков, О. Н Садиков, С. С Алексеев и др.)[150], исходя при этом из того, что санкция связана с государственным принуждением. Санкция, по мнению С. С Алексеева, это широкая категория, характеризующая всю систему средств правового принуждения, в том числе и меры защиты, которые не являются юридической ответственностью. Однако меры защиты, относясь к принуждению, не являются санкцией, так как последняя наступает в случае совершения субъектом конституционного правонарушения.

Другие юристы, причем именно конституционалисты (В. О. Лучин, Н. В. Щербакова) наоборот признают ответственность, в том числе и конституционную ответственность, более широким понятием, чем санкция, рассматривая при этом как позитивную, так и ретроспективную юридическую ответственность[151]. Соответственно позитивная ответственность не связана с санкциями. Так, В. О. Лучин полагает, что в конституционно-правовой ответственности особенно заметно, что категории санкции и ответственности — не тождественные. По своему содержанию ответственность богаче, многограннее отношений, вытекающих из применения санкций. Следует также учитывать, что конституционно-правовая ответственность в известной мере определяется факторами, находящимися вне санкции: установление принципов ответственности (неотвратимость, целесообразность, справедливость, индивидуализация и др.), условий освобождения от ответственности, смягчающих и отягчающих обстоятельств[152].

Представляется целесообразным поддержать тех правоведов (С. Н. Братусь, О. Е. Кутафин и др.), которые считают, что санкция выступает результатом применения юридической ответственности[153]. По нашему мнению, понятие санкции несколько богаче понятия ответственности по содержанию и целевым критериям использования в науке, при том условии, что санкциями часто именуются меры воздействия, которые применяют в отсутствие оснований ответственности – противоправности и вины. В случае же использования санкции как именования принудительной меры в рамках института ретроспективной ответственности, никакой существенной разницы между мерой ответственности и санкцией не будет. В этом смысле понятие санкции широко используется современными специалистами по государственному праву[154].

5. Конституционно-правовая ответственностьслужит действенным механизмом охраны Конституции и публичного правопорядка. Именно конституционно-правовые санкции призваны содействовать тому, чтобы субъекты публичной власти (каковых в составе субъектов, на которые распространяется действие мер ответственности, абсолютное большинство), облеченные властными полномочиями, не выходили за рамки, установленные конституционно- правовыми норами. Ведь иными отраслевыми мерами ответственности нельзя применить меру уголовной или административной ответственности к субъекту, наделенному неприкосновенностью (президент, депутат, судья), без лишения его соответствующего статуса в рамках именно использования конституционно-правовой меры воздействия.

В науке количество таких признаков варьируется, но в большинстве эти признаки совпадают. Например, по мнению О. В. Жогина, к признакам конституционно-правовой ответственности можно отнести: 1) государственное принуждение, 2) наличие совершенного конституционного деликта, 3) наступление неблагоприятных последствий для субъекта деликта, 4) специальный порядок применения уполномоченной на то инстанцией[155].

Особенности конституционно-правовой ответственности вытекают из характера регулируемых отраслью отношений и специфики санкций, составляющих арсенал средств принудительного обеспечения соблюдения конституционных норм.

Во-первых, можно выделить специфичность источников установления конституционно- правовой ответственности – это правовые акты федерального, регионального и местного уровней. Правда, следует уточнить, что в большинстве случаев именно федеральными законами санкционируется установление санкций в актах нижестоящего уровня. В юридической литературе отсутствует единый подход к проблеме определения источников конституционной ответственности. Некоторые юристы признают источником конституционной ответственности исключительно Конституцию РФ[156] или федеральные конституционные законы (далее ФКЗ). Другие теоретики относят к источникам конституционной ответственности Конституцию РФ, конституции (уставы) субъектов РФ, и другие источники конституционного права[157]. Правоведы, как правило, не различают источники правового регулирования конституционной ответственности и источники конституционной ответственности. Так, Ж. И. Овсепян совершенно справедливо источник правового регулирования конституционной ответственности и источник конституционной ответственности рассматривает как тождественные[158]. Источники конституционной ответственности включают не только Конституцию РФ и федеральные законы, но и постановления Конституционного Суда РФ, определения Верховного Суда РФ, международные договоры, акты палат Федерального Собрания и многое другое. Международные договоры как часть правовой системы регулируют в определенной мере конституционную ответственность. Например, международные документы, закрепляющие соответствующие стандарты в области прав человека, включая принципы и пределы ограничения прав.

Меры конституционно-правовой ответственности реализуются в ответ на совершение правонарушений, посягающих на основные элементы системы государственной власти, затрагивающих наиболее значимые стороны осуществления государственных функций (доступ к участию в реализации государственной власти граждан, деятельность высших органов и должностных лиц государственной власти, регулирование деятельности институтов политической системы — партий, общественных движений, действие институтов непосредственной демократии, таких как референдум, отзыв и др.).

Во-вторых, санкции в конституционном праве в большинстве своем лишены имущественного содержания. Их ядром являются меры властно-принудительного действия, связанные с реализацией воздействия на организационную структуру государственных органов, на ликвидацию неправомерного правового состояния, на предотвращение незаконного поведения должностных лиц и депутатов. Однако в литературе высказывается и иная точка зрения на природу конституционно-правовых санкций, согласно которой меры имущественного характера могут быть названы в числе форм конституционной ответственности. В частности, Н. А. Боброва и Т. Д. Зражевская в свое время относили к ним возмещение материального ущерба лицом, издавшим незаконный акт, и ответственность государства перед гражданами в случае незаконных действий его должностных лиц, а также возмещение затрат на обучение гражданина СССР, выезжавшего на постоянное жительство за границу[159]. По нашему мнению, имущественная ответственность государства и его должностных лиц за причинение вреда гражданам в результате неправомерных действий или бездействия (в том числе и путем принятия незаконного акта) не может квалифицироваться как конституционная лишь на том основании, что она предусмотрена в нормах Конституции РФ (ст. 53). Тем более что порядок возмещения вреда (имеется в виду прежде всего материальный или моральный вред, поддающийся денежной оценке), а также процедура, конкретные основания, методика подсчета определяются в нормах гражданского или уголовного права.

В-третьих, конституционно-правовая ответственность может иметь позитивный аспект в отличие, например, от уголовной ответственности или административной ответственности. Это связано главным образом с тем, что конституционная ответственность распространяется на субъектов, которые осуществляют публично-правовые, властно-политические функции, принимают общеобязательные управленческие решения. И ответственность, которую несут эти субъекты за нарушения норм конституционного права, пересекается с их обязанностями претерпевать властно-организационные меры воздействия (нести позитивную конституционную ответственность) за проведение в жизнь определенного политического курса, известной идеологической и социально-экономической программы, добиваться определенных экономических и социальных результатов. В свое время И. С. Самощенко и М. Х. Фарукшин правильно отметили, что политическая (позитивная конституционная) ответственность может определяться через понятие организационно-политических мер, так как последствием их применения является лишение определенного политического положения[160]. Иными словами, ядром властно-организационных санкций служит негативное восприятие деятельности государственного органа или должностного лица сквозь призму осуществления им публичных функций. Оценка поведения субъекта конституционного права (государственного органа или должностного лица) всегда связана не только с его противоправным деянием, но и с его деятельностью как субъекта политического, организационного действия. Подвергая осуждению лицо за совершение конституционного правонарушения, компетентный орган обязан выяснить совокупность обстоятельств, характеризующих поступок с точки зрения виновности и противоправности (какие конкретно нормы права были нарушены, в чем проявилась вина лица и имелась ли реальная возможность избежать правонарушения). Для применения же властно-организационных мер юридически безразлична оценка деятельности субъекта с позиции установления виновности и противоправности конкретного деяния, важно выяснение или даже самое общее предположение о неэффективности или нецелесообразности, некомпетентности или малой работоспособности конкретного должностного лица или органа, влекущие освобождение от должности такого лица или переформирование (путем роспуска или отставки) состава органа власти.

В-четвертых, к числу особенностей конституционно-правовой ответственности можно отнести особый субъектный состав. Иными словами, инстанциями применения (субъектами, обладающими полномочиями по использованию мер ответственности) и субъектами ответственности (лицами, которые несут бремя воздействия мер ответственности) в конституционном праве в большинстве случаев выступают государственные органы и должностные лица, депутаты или кандидаты в депутаты, органы местного самоуправления, т. е. носители публичных, властных полномочий. И совершенно не значителен удельный вес негосударственных субъектов (общественных и религиозных объединений) и граждан в числе субъектов применения ее мер. Однако было бы неверным утверждать, что «на граждан конституционная ответственность не распространяется»[161]. Граждане, а точнее, физические лица, являются субъектами конституционно-правовой ответственности в тех случаях, когда пытаются приобрести или уже обладают особым правовым статусом, находящимся в силу своей значимости в орбите конституционно-правового регулирования (например, при отказе в регистрации их кандидатами в депутаты, при лишении статуса беженца или вынужденного переселенца и в некоторых других случаях, предусмотренных нормами российского законодательства).

Уникальной инстанцией, которая может применять меры ответственности (но при этом не быть субъектом несения конституционно-правовой ответственности), выступает народ, который имеет право выступать против «любых форм узурпации власти и внеконституционных форм принуждения»[162].

В литературе последних лет специально оговаривается, что крайне важно перечислить в праве случаи, когда народ получает право на сопротивление незаконной власти, с тем, чтобы исключить произвольное толкование конституционной нормы, закрепленной в ч. 4 ст. 3 Конституции РФ[163].

В-пятых, для конституционно-правовой ответственности характерно сочетание специальной судебной процедуры применения санкций с внесудебными формами, а также самостоятельное обращение мер ответственности определенными уполномоченными государственными органами, должностными лицами и в редких случаях нетипичными субъектами — населением. Так, законодательный орган субъекта РФ вправе поставить вопрос перед Президентом РФ о досрочном прекращении полномочий (отстранении от должности) руководителя высшего исполнительного органа власти субъекта в случае издания им актов, противоречащих Конституции РФ, федеральным законам, уставу и законам субъекта РФ, при условии установления этих фактов в решении соответствующего суда и неустранении выявленных нарушений этим руководителем в течение одного месяца (п. 2 ст. 19 Федерального закона «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов государственной власти субъектов Российской Федерации»)[164]. Иными словами, участие в процедуре отстранения от должности высшего должностного лица субъекта РФ принимают Президент РФ, судебный орган и орган законодательной власти, причем роль суда сводится лишь к констатации факта, а окончательное решение по делу составляет прерогативу главы государства. М. П. Авдеенкова и Ю. А. Дмитриев верно отмечают, что «в отличие от большинства иных видов юридической ответственности не существует единого акта, в котором регулировался бы порядок привлечения к конституционно-правовой ответственности, либо акта, в котором устанавливался бы перечень конституционных деликтов»[165]. Можно согласиться и с Ю. П. Еременко в том, что единой процедурной формы применения конституционно-правовой ответственности не существует[166].

В литературе было высказано мнение об участии в возложении мер любого вида юридической ответственности органа правосудия (в том числе и конституционно-правовой), который способен объективно установить, было ли совершено субъектом конституционного права конституционное правонарушение, что в дальнейшем служит основанием для применения конституционно-правовых санкций. Если же «участие органа правосудия в процедуре привлечения к конституционно-правовой ответственности не предусмотрено, то конституционно-правовой ответственности просто нет, а существует только политическая ответственность»[167]. В обоснование этого вывода приводится в том числе и мнение Конституционного Суда РФ относительно отзыва высшего должностного лица субъекта РФ: «Основанием для отзыва может служить лишь его неправомерная деятельность, т. е. конкретное правонарушение, факт совершения которого этим лицом установлен в надлежащем юрисдикционном порядке»[168]. Самое же интересное состоит в том, что Конституционный Суд также признал, что основанием ответственности местных депутатов может быть и не правонарушение, а иное деяние. Представляется, что нельзя однозначно говорить об обусловленности наличия конституционно-правовой ответственности в случае участия в процедуре органа правосудия и отсутствия таковой ввиду его неучастия. Исходя из подобного основания можно отрицать и отсутствие административной ответственности, если ее возложение определяется не судом, а более чем двумя десятками органов исполнительной власти.

Некоторые авторы относят к числу специфических такие черты конституционно-правовой ответственности: 1) возможность применения позитивной ответственности как активного поведения для достижения общественно значимых целей, 2) к субъектам конституционной ответственности следует относить физических лиц и коллективные образования, 3) особая роль правовосстановительной функции, которая понимается как устранение нарушений закона и принятие мер по нормальному функционированию государственного аппарата, по осуществлению конституционны прав и обязанностей, 4) санкции конституционной ответственности сами по себе не носят ни карательного, ни компенсирующего характера, 5) применение к виновному лицу другого вида ответственности нередко влечет применение и мер конституционной ответственности, 6) конституционно-правовая ответственность носит ярко выраженный политический характер[169]. В целом многие из выделенных В. В. Гошуляком черт конституционно-правовой ответственности действительно следует отнести к особенностям ответственности именно данного вида, но некоторые из них заслуживают определенных критических замечаний. Так, сложно понять особое значение правовосстановительной функции в реализации конституционно-правовой ответственности, когда подавляющее большинство ее санкций носят ярко выраженный карательный характер. Необходимо резко возразить и на выделение в качестве черт то, что ее санкции сами по себе не носят карательного или компенсирующего характера. Санкции конституционно-правовой ответственности направлены на лишение властных полномочий, ограничение или отказ в предоставлении специального статуса или конкретных субъективных прав, ликвидацию коллегиального субъекта – трудно понять, какова тогда природа указанных мер, если в ней не заложена кара. Что касается такой черты, как взаимосвязанность с применением иных видов ответственности, то аналогичная черта свойственна и уголовно-правовой, и административной ответственности.

В институт конституционно-правовой ответственности входят нормы, устанавливающие основания, меры, субъекты и механизм реализации (включая инстанции) ответственности. Институт конституционно-правовой ответственности выступает как совокупность конституционно-правовых норм, закрепляющих отношения субъектов конституционного права в связи с наступлением конституционно-правовой ответственности и применением ее мер.

Для того чтобы вести полноценное исследование любого явления, недостаточно его описать и дать ему определение. Одним из важных этапов изучения служит классификация явления и выделение его отдельных элементов с их типичными признаками.

В теории советского конституционного права предлагались различные классификации мер конституционно-правовой ответственности. Как правило, мерами конституционной ответственности признавались отмена незаконных актов нижестоящих Советов вышестоящими органами, досрочное переформирование государственных органов (комиссий или состава совета), лишение юридической силы действий (кассация выборов), лишение орденов и медалей, почетных званий, отзыв депутата, прекращение полномочий депутата ввиду вступления в силу обвинительного приговора, лишение советского гражданства. Некоторые авторы в качестве разновидности мер ответственности выделяли выдворение с территории лиц, лишенных гражданства[170], а также возмещение затрат на обучение в связи с выездом за границу советского гражданина[171], лишение некоторых политических прав[172]. Кроме того, высказывались мнения и о существовании особых правоохранительных мер превентивного характера, вытекавших из единой природы и организационного единства представительной системы СССР (отмена или приостановление действия актов нижестоящих Советов вышестоящими представительными органами, признание недействительности нормативного акта и др.)[173].

Примечательно, что в научной литературе высказываются предложения об ограничении числа санкций конституционно-правовой ответственности. Так, Д. И. Назаров и И. С. Назарова в качестве мер конституционно-правовой ответственности рассматривают отрешение Президента РФ от должности, лишение депутатской неприкосновенности, отставку Правительства РФ, признание Конституционным Судом неконституционными законов, указов Президента, постановлений Правительства и других нормативных правовых актов[174]. Трудно согласиться с такого рода рассуждениями и с позиции необоснованного ограничения числа конституционных санкций, и отнесением тех или иных способов воздействия к мерам конституционно-правовой ответственности. Отметим, что лишение депутатской неприкосновенности нельзя называть самостоятельной санкцией — это лишь этап применения такой меры ответственности, как лишение депутатских полномочий. А отставка Правительства может последовать и по желанию его председателя, поэтому данная санкция должна иметь иное наименование в целях избежания путаницы в терминологии. Роспуск Государственной Думы является властно-организационной санкцией, и ее нельзя относить к мерам негативной конституционно-правовой ответственности.

Попытка классификации мер конституционно-правовой ответственности была предпринята в российской теории конституционного права В. О. Лучиным, который в основу деления положил характер наступивших неблагоприятных последствий для соответствующих органов и должностных лиц. По его мнению, система форм конституционно-правовой ответственности должна выглядеть следующим образом: 1) официальное признание работы государственных органов и должностных лиц неудовлетворительной либо указание на ее недостатки; 2) досрочное переформирование органа государственной власти (роспуск Государственной Думы, отставка Правительства РФ); 3) лишение, ограничение специального конституционно-правового статуса (отрешение от должности Президента РФ, освобождение от должности президентов и губернаторов субъектов РФ, отзыв высшего должностного лица субъекта РФ, досрочное прекращение полномочий депутата ввиду признания его виновным в совершении преступления по приговору суда, досрочное прекращение (приостановление) полномочий судьи, отзыв дипломатического представителя; 4) устранение конституционного нарушения (отмена, приостановление действия актов государственных или общественных органов, их должностных лиц, признание итогов голосования, выборов отдельных депутатов недействительными, отмена регистрации или отказ в регистрации кандидата, приостановление или запрет (прекращение) деятельности политической партии, общественного объединения); 5) ограничение, лишение специального или общего статуса гражданина (лишение государственных наград, лишение определенных прав, льгот и преимуществ, отмена решения о приеме в гражданство, лишение статуса беженца и вынужденного переселенца), принуждение к исполнению конституционных обязанностей; 6) ущемление имущественного положения[175].

Представленная классификация конституционных санкций с позиции последствий правонарушающего поведения является системной и в целом правильно отражающей существо воздействия различных мер конституционного принуждения. Но, строго говоря, отдельные классификационные группы включены в состав без надлежащего обоснования. Прежде всего это касается такой группы, как признание работы органа власти неудовлетворительной. В. О. Лучин в качестве примера называет Постановление Государственной Думы от 23 октября 1996 года № 712-II[176], когда Дума признала неудовлетворительной деятельность Правительства РФ по исполнению федерального бюджета на 1996 год, а также Постановление Государственной Думы от 19 февраля 1997 года № 1132-II[177], которым была признана неудовлетворительной работа Правительства РФ по обеспечению своевременной выплаты зарплаты работникам бюджетной сферы. Однако не ясно, каким образом должна объективироваться указанная оценка и в чем состоят собственно негативные последствия такой оценки для государственного органа. Без ответа на этот вопрос невозможно понять, являются ли такого рода действия правовыми санкциями или это некие средства морально-нравственного воздействия.

Н. М. Колосова выделяет несколько видов санкций в зависимости от цели и последствий их применения:

1) правовосстановительные (признание неконституционным постановления, федерального закона);

2) предупредительные (письменное предупреждение органа юстиции о прекращении незаконной деятельности общественного объединения, неудовлетворительная оценка деятельности органов государственной власти);