Розділ І. Методологія соціальних досліджень 1 страница

Ситуативно неактуализированная речь высту­пает в тех случаях, когда нет непосредственной связи плана содержания и смысла текста с ситуацией речи, в частности с по­зицией говорящего (пишущего) в момент речи. Такова, например, авторская речь в случаях следующего типа: Любавиных в де­ревне не любили. За гордость. Жили Любавины как в крепости (Шукшин. Любавины). К рассматриваемому типу речи относится также изложение закономерностей и правил в научных трудах, пособиях, учебниках и т. п. Например: Слово является одновре­менно и знаком мысли говорящего, и признаком всех прочих психических переживаний, входящих в задачу и намерение сооб-шения (В. В. Виноградов. Русский язык). Отсутствие актуальной ситуативной обусловленности возможно и в условиях непосред­ственного общения, например, в беседе на научные темы.

Рассмотрим различие указанных типов речи по отношению к актуализационным семантическим признакам высказывания.

Обычно выделяются следующие обязательные для каждого высказывания актуализационные признаки, в выражении которых принимают участие предикативные категории глагола: модаль­ный, темпоральный и персональный.³² К этому ряду, на наш взгляд, относится еще один признак— локализованность/нелока-лизованность ситуации во времени. Под этим признаком (по дру­гой терминологии — признаком актуальности/неактуальности) мы имеем в виду представление либо единичной (неповторяющейся), конкретной ситуации, занимающей определенное положение во времени (прикрепленной к определенному моменту или отрезку времени), либо ситуации повторяющейся, абстрактной, не зани­мающей определенного положения во времени.³³ Ср., например, выражение временной локализованности/нелокализованности си­туации в следующем высказывании: Было утро, хорошее строгое утро, какое бывает только в середине мая (Сергеев-Ценский. Пе­чаль полей).

Различие указанных типов речи мы рассмотрим вначале по отношению к темпоральному и персональному признакам, имею­щим ориентационный характер. Эти признаки заключают в себе указание на определенный исходный пункт ориентации, на опре­деленную точку отсчета (признаки модальности и временной ло-

³² См., например: Виноградов В. В. Основные вопросы синтаксиса
предложения (На материале русского языка). — В кн.: Виногра­
дов В. В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике. М.,
1975, с. 254—294; Грамматика русского языка. Т. II. Синтаксис, ч. 1. М.,
1954, с. 76—83.

³³ См., например: Koschmieder E. Der Begriff des «Zeitstellen-
werts» in der Lehre vom «Verbalaspekt» und «Tempus». — Die Welt der
Slaven, 1960, V, 1—2; Kopecny Fr. Slovesny vid v cestine. Praha, 1962,
p. 15—17, 30—31. Наша трактовка признака локализованности/нелокализо-
ванности действия (ситуации) во времени изложена в работах: Бон­
да р к о А. В. 1) Грамматическая категория и контекст. Л., 1971, с. 56—
61; 2) Теория морфологических категорий. Л., 1976, с. 54—64.

кализованности относятся к иному — «иеориентационному» типу; комплекс «говорящий в момент его речи» в данном случае не включается в их содержание как точка отсчета при «измерении» соответствующих отношений),³⁴ При актуальной ситуативной обусловленности речи содержание темпорального и персонального признаков непосредственно включает в себя ориентацию на мо­мент речи говорящего (темпоральный признак) и на личность говорящего (персональный признак). При отсутствии же актуаль­ной ситуативной обусловленности речи темпоральные и персо­нальные отношения, сохраняя ориентационный характер в плане языковой системы (применительно к языковой позиции актуали­зации), не имеют прямой связи с речевой позицией актуализа­ции.³⁵ Так, «условно-литературное» прошедшее время сохраняет ориентационную природу с точки зрения категориального значе­ния форм прошедшего времени (обозначающих предшествование по отношению к грамматической точке отсчета), но отсутствует непосредственная ориентация времени действий на момент речи говорящего (пишущего). С категориально-грамматической точки зрения это аналог прошедшего времени, отражающего реальное прошлое, но с точки зрения теории речи, «грамматики речи» важно- учитывать те различия, о которых говорилось выше.

Приведем некоторые примеры реализации персонального при­знака в разных типах речи. Для непосредственного общения уча­стников коммуникативного акта в условиях, представляющих первый тип речи, характерно актуальное (включающее непосред­ственное отношение к говорящему и слушающему в момент речи) противопоставление по лицу. Например: — Мы, кажется, сбились с дороги? — говорит инженер. — Куда ты ведешь, дьявол? Не ви­дишь, что ли? (Чехов. Темною ночью). С другой стороны, для авторского повествования, когда оно представляет второй тип речи, характерно такое отношение к лицу, которое непосред­ственно не связано с личностью автора в момент речи (написа­ния данного произведения). Обычным является постоянное отно-

³⁴ Подробнее об ориентационном и неоржентационном типах актуали-
зационных функций см.: Б о н д а р к о А. В. 1) Об актуализационных
признаках предложения. — В кн.: Теоретические проблемы синтаксиса со­
временных индоевропейских языков. Л., 1975, с. 144—146; 2) Теория мор­
фологических категорий, с. 60—63.

³⁵ Поясним различие между речевой и языковой исходной позицией
актуализации. Первая — это элемент речевой ситуации, вторая же — отра­
жающий речевую ситуацию элемент системы языка. Этот элемент заклю­
чен в значениях и в способе организации грамматических форм и других
языковых средств, находящихся на службе грамматики. Так, необходимо
различать внеязыковой момент речи (относящийся к речевой позиции
актуализации) и грамматическую точку отсчета временных отношений
Внеязыковой момент речи — элемент объективного времени, тогда как
грамматическая точка отсчета принадлежит системе языка. Эта величина
заключена в самой системе временных форм глагола как центр, на кото­
рый ориентируются члены данной системы (подробнее см.: Б о н-
дарко А. В. Об актуализационных признаках.., с. 146—147).

Шение («ключ нёрсональности текста») к «третьему лицу». На­пример: По проселочной дороге плетется пара почтовых кляч. В тарантасе сидит мужчина в шинели инженера-путейца (Че­хов. Темною ночью).

В тексте, имеющем характер воспоминаний (или включаю­щем воспоминания как один из компонентов), повествование, не-актуализированное с точки зрения персоналыюсти, обычно пере­крещивается с широко представленной персональной (и вместе с тем темпоральной) актуализацией. Например: Кажется, я сам изобрел этот литературный прием и ужасно им злоупотреблял. Нечто вроде инверсии. Так-то, братцы! Но до двадцатых годов было еще ой как далеко, целая вечность! Теперь я так пи­сать стесняюсь. Постарел. Остепенился (В. Катаев. Трава заб­вения).

Обратимся к признакам неориентационного типа — модаль­ному и «локализационному». Эти признаки также по-разному проявляются в ситуативно актуализированной и ситуативно не-актуализированной речи: в разных типах речи представлены раз­ные отношения к ситуации речи, хотя эти отношения и не имеют ориентационного характера.

В первом типе речи модальные признаки реальности, гипоте­тичности и побудительности выступают как элементы противо­поставления, актуального для говорящего в момент его речи и для слушающего, для ситуации речи в целом. Например: — Это си­дело в вашем теле? — Да, в верхней трети бедра, — повторил я с удовольствием. — Ну, так и носили бы его на простой стальной цепочке. Это было бы гораздо лучше... Как это было? Только не сочиняйте (В. Катаев. Трава забвения). Во втором типе речи указанные модальные признаки сохраняют свою значимость в от­ношении содержания высказывания к действительности (с точки зрения реальности этого содержания или нереальности — побу­дительной или гипотетической), однако актуальное отношение этих признаков к говорящему в момент его речи утрачивается. Так, когда литературно-художественное повествование ведется в плане индикативной модальности, то этот «модальный ключ» текста устанавливается именно в особой замкнутой сфере этого текста, отвлеченной от ситуации речи. Текст характеризуется общим признаком условно-литературной реальности, присущим произведениям данного типа, но это не означает, что существует непосредственная и актуальная оценка говорящим содержания каждого высказывания как реального (в актуальной оппозиции к признакам побудительности и гипотетичности, с речевой пози­ции актуализации).

Признак временной локализованности/нелокализованности в ситуативно актуализированной речи получает непосредствен­ное отношение к ситуации речи: говорящий (пишущий) в момент речи непосредственно оценивает обозначаемую ситуацию как конкретную или как абстрактную, причем в первом случае она

может быть одновременной моменту речи. Например, конкретная ситуация: 11 часов утра. Ночью был один из сильных припад­ков. Голова болит, работать надо, не знаю, что делать (Письмо Ф. М. Достоевского А. Г. Достоевской); абстрактная ситуация: По вечерам гуляем, а днем я шью (А. Г. Достоевская — Ф. М. До­стоевскому).

Иной характер имеет реализация признака временной локали-зованности/нелокализованности в ситуативно неактуализирован-ной речи. Например: Через неделю мундир был готов. Выгладив его, Меркулов вышел на улицу, повесил на плетень и занялся чисткой; снимет пушинку, отойдет на сажень, щурится долго на мундир и опять снимет пушинку — и этак часа два (Чехов). -Отношения временной локализованиости/нелокализованности здесь замкнуты в сфере содержания высказывания; обозначаемые ситуации (конкретная и абстрактная) не соотносятся с ситуацией речи.

Наша трактовка различия ситуативно актуализированной и ситуативно неактуализированной речи в некоторых отношениях созвучна с выдвинутой Э. Бенвенистом теорией двух планов вы­сказывания — plan de l'histoire и plan du discours. Первый из них, по мнению Э. Бенвениста, как бы устраняет личность говорящего. Здесь никто не говорит; кажется, что события происходят сами собой. 3-е лицо в этом плане не противопоставлено никакому другому лицу. Второй из указанных планов, напротив, предпола­гает говорящего и слушающего, предполагает намерение первого воздействовать на второго. Речь идет прежде всего об устных сообщениях, а также о текстах, которые воспроизводят эти устные сообщения или заимствуют их существенные особенности. Таковы все жанры, где кто-либо, адресуется к кому-либо, где представлено отношение к лицу.³⁶

Применительно к темпоральным значениям с концепцией Э. Бенвениста в какой-то мере (далеко не во всем) соотносится теория синтаксического индикатива и релятива А. Белича.³⁷ Так, А. Белич сравнивает два примера: Птице су одлетеле и У jecen су птице одлетеле, гнезда се испразнила и завладало мртвило свуда унаоколо. В первом примере «сообщается в настоящем о действии, совершенном в прошлом, т. е. обозначается и дей­ствительное отношение действия к настоящему». Время глагола в этом примере является индикативным. Во втором примере кон­статируется значение состояния «без какой бы то ни было связи с настоящим» (синтаксический релятив). Как отмечает А. Белич,

³⁰ См.: Benveniste E. Les relations de temps dans le verbe fran-cais. — Bulletin de la Societe de Linguistique de Paris, t. 54 (1959), fasc. 1, p. 73—74.

³⁷ См.: Бели! А. 1) О спытаксичкоы индикативу и «релативу». — In: Symbolae grammaticae in honorem Joannis Rozwadowski, II. Cracoviae, 1928, p. 47—55; 2) О je3H4Koj природи и з'езичком развитку. Београд, 1941, с. 355—390, 464—479.

«В релятиве у претеритальных действий отпадает все to, что их связывало с настоящим и в их значениях, и во всем другом».³⁸

4. Компоненты речевого смысла в их отноше­нии к говорящему и слушающему. В контекстуальной, ситуативной и энциклопедической информации следует разли­чать два аспекта: 1) указанные виды информации с точки зре­ния говорящего, 2) те же виды информации с точки зрения слу­шающего.³⁹ В плане содержания и смысле текста также возможно различение тех же аспектов. Это касается прежде всего импли­цитных семантических элементов. Вместе с тем и эксплицитные элементы плана содержания и смысла текста (постольку, по­скольку их восприятие находится под воздействием контекстуаль­ной, ситуативной и энциклопедической информации) могут быть по-разному представлены с точки зрения говорящего и с точки зрения слушающего.

Точки зрения говорящего и слушающего по отношению к ука­занным компонентам речевого смысла в одних случаях совпа­дают, а в других различаются, причем эти различия могут быть существенными для речевого смысла.

Можно выделить (в порядке предварительной гипотезы) сле­дующие основные этапы формирования речевого смысла в про­цессе речемыслительной деятельности говорящего.

1. Первоначальный замысел речевого смысла — самое общее
представление о теме, содержании будущего высказывания
(в условиях данной речевой ситуации, включающих определен­
ные предпосылки участия контекстуальной, ситуативной и энци­
клопедической информации в формировании и передаче смысла).

2. Структурирование и начинающаяся языковая семантическая
интерпретация первоначального замысла речевого смысла — вы­
членение основных дискретных элементов смысла (реализаций
понятийных категорий и их комплексов), речемыслительная пре­
дикация, выбор средств языкового выражения элементов смысла,
преобразование первоначального замысла речевого смысла в смы­
словую структуру, лежащую в основе формирующегося текста,
начало преобразования этой структуры в структуру плана со­
держания текста (все это — в соотнесении с контекстуальной,
ситуативной и энциклопедической информацией с точки зрения
говорящего).

³⁸ Б е л и h А. О дезичко] природи..., с. 374—375. См. также: Поспе­
лов Н. С. О двух рядах грамматических значений глагольных форм вре­
мени в русском языке. — Вопросы языкознания, 1966, № 2.

³⁹ О ситуации с точки зрения говорящего и адресата пишет В. Ска-
личка: «Разумеется, ситуация — это не однородное образование. До воз­
никновения текста это ментальная ситуация говорящего, которая нахо­
дится в том или ином отношении к предполагаемой ситуации реципи­
ента... При слушании или чтении опять-таки именно ментальная ситуа­
ция реципиента находится в определенном отношении к предполагаемой
ситуации говорящего и к внементальной ситуации» (Skalicka V. Die
Situation..., p. 840—841).

3. Завершенное преобразование речевого смысла, прошед­шего ряд стадий формирования и реализации, в план содержания текста (соотнесенный с контекстуальной, ситуативной и энци­клопедической информацией, воспринимаемой говорящим).⁴⁰

С точки зрения слушающего в восприятии речевого смысла могут быть выделены следующие этапы:

1. Восприятие произносимого текста — соотнесение плана вы­
ражения текста с планом его содержания, восприятие содержа­
тельной структуры текста — значений его элементов и связей
между ними, т. е. соотнесение языковых знаков, их комбинаций
и связей с языковым и речевым знанием слушателя, т. е. знанием
содержания языковых знаков и закономерностей их употреб­
ления.

2. Извлечение смысла из плана содержания текста (преобра­
зование плана содержания текста в его смысл) и соотнесение
этого смысла с контекстуальной, ситуативной и энциклопедиче­
ской информацией (с точки зрения слушающего), в результате
чего формируется речевой смысл — аналог переданного говоря­
щим (аналог точный, приблизительный или ложный, в зависимо­
сти от условий коммуникации).⁴¹

Дополнительно к уже использованным условным обозначе­ниям введем следующие: PC(_r)i — первоначальный замысел рече­вого смысла; РС(с) — речевой смысл, воспринимаемый слушаю­щим; здесь и в других случаях обозначаются соответствующие величины с точки зрения говорящего (г) и слушающего (с).

Таким образом, отношения, о которых шла речь выше, могут быть представлены следующей схемой:

для говорящего: РС_{(г) t}-> [ПСТ + КИ + СИ+ ЭИ]_(Г);

для слушающего: [ПСТ>СТ + КИ + СИ + ЭИ]_(С)->РС_(С)2.

Итак, речевой акт начинается со смысла (его прообраза, пер­воначального замысла) и кончается смыслом — тем смыслом, ко­торый воспринимается слушающим. Собственно же языковые значения — грамматические, лексические, лексико-грамматиче-ские — представляют собой своего рода промежуточный этап. Это вполне соответствует сущности языка как средства общения,

средства формирования и выражения мысли: языковые значения, будучи строительным и формообразующим материалом мысли, яв­ляются (вместе с их формальными показателями) средством (в самом широком смысле) ее формирования и выражения. Вместе с тем следует подчеркнуть, что языковые значения и их речевые реализации — это не только средство выражения, выяв­ления мыслительного содержания, но и форма его существова-

ния.

⁴² Ср. мысль, верно и точно выраженную К. С. Аксаковым: «Не только посредством языка человек выражает мысль свою, но в языке самом, в его создании и построении — от образования слов до малейших его измене­ний — выразилась мысль, или лучше, мышление человека» (Акса­ков К. С. Критический разбор «Опыта исторической грамматики рус­ского языка» Ф. Буслаева. — В кн.: Аксаков К. С. Поли. собр. соч., т. II, ч. 1, с. 530).

⁴⁰ Ср. концепцию С. Д. Кацнельсона (Типология языка и речевое
мышление..., с. 120—126). Предлагаемая нами схема во всем основном
согласуется с этой концепцией. Специфика нашей схемы заключается
в специальном выделении динамики тех семантических величин, о кото­
рых идет речь.

⁴¹ Представляется, что изложенное понимание основных этапов фор­
мирования и восприятия смысла высказывания согласуется с теми вы­
водами, которые делаются исследователями на основе фактов речевой
патологии. См., например: Ж и н к и н Н. И. Грамматика и смысл (Разбор
случая семантической афазии у ребенка). —В кн.: Язык и человек. М.,
1970, с. 63—85; Лурия А. Р. Основные проблемы нейролингвистики. М..
1975, с. 4—10, 25—50 и ел., 228—331.

Глава V

КАТЕГОРИАЛЬНЫЕ ЗНАЧЕНИЯ В ГРАММАТИКЕ

О ТЕОРИИ ОБЩИХ ЗНАЧЕНИЙ

Рассмотрение проблемы категориальных грамматических зна­чений мы начнем с вопроса об общих значениях — наиболее дис­куссионного и острого во всей проблематике грамматического значения.

В этом разделе анализируются основные аспекты развития и современного состояния теории общих значений в грамматике. Обращая внимание на критику этой теории со стороны исследо­вателей, придерживающихся иных точек зрения, мы попытаемся охарактеризовать степень соответствия данной концепции языко­вым фактам. Наша точка зрения по этому вопросу будет выска­зана в ходе сопоставления указанной концепции и ее критики. Содержание данного раздела предваряет изложение нашей трак­товки понятия категориального значения — более широкого, чем понятие общего значения.

1. Постановка вопроса об общих и частных значениях в работах К. С. Аксакова и Н. П. Не­красова. В истории отечественного языкознания вопрос об об­щих значениях в грамматике был достаточно ясно поставлен К. С. Аксаковым и Н. П. Некрасовым.

В работах К. С. Аксакова говорится, с одной стороны, об «употреблении», а с другой — о «значении самих форм».¹ К. С. Аксаков подвергает критике подход к определению значе­ний падежных форм, основанный на исчислении отдельных упо­треблений падежей в речи: «Самое полное определение наших грамматик есть то, которое наиболее исчисляет общих случаев употребления... Всякое случайное определение (если мы взду­маем принять оное за общее определение) закрывает перед нами закон, являющийся в нем какою-нибудь стороною своею. Полное исчисление случаев невозможно. Наиболее полное исчисление все также сбивает, ибо это все частные случаи употребления, не только скрывающие общий закон, но часто противоречащие друг

См.: Аксаков К. С. О русских глаголах. СПб., 1855, с. 18—19.

другу, как скоро не понят этот общий закон, в котором находят они свое единство и объяснение».² Тем самым подчеркивается различие в статусе значения формы и ее употреблений: значение формы рассматривается как ее внутренняя сущность, как законо­мерность, разные стороны которой проявляются в отдельных употреблениях.

По мысли К. С. Аксакова, «падежи имеют свой самостоятель­ный смысл, обнаруживающийся при всяком случае разными своими сторонами... и потому могут и должны рассматриваться сами в себе, а не только в употреблении; следовательно, должны быть поняты с этой точки зрения, даже и вне синтаксиса, в ко­тором, конечно, как в живой речи, полнее выступает смысл и падажей и всех грамматических изменений».³

Конкретное применение К. С. Аксаковым развиваемой им теории к определению падежных значений в русском языке во многих отношениях уязвимо.⁴ Однако на последующее развитие теории значения в грамматике (одного из направлений этой тео­рии) оказал влияние прежде всего общий подход к значениям грамматических форм как к языковым сущностям, которые сле­дует отличать от выявляющихся в речи частных употреблений. Как показало дальнейшее развитие концепции общих значений, теоретически важным оказался поиск общей закономерности, объ­ясняющей частные употребления грамматических форм.

К концепции К. С. Аксакова близки воззрения Н. П. Некра­сова. Он различал, с одной стороны, «существенное грамматиче­ское значение формы в языке», а с другой—«ее разнообразное употребление в речи».⁵ Примечательно следующее высказывание Н. П. Некрасова: «... из истинного понимания грамматического значения формы, как формы, мы легко могли объяснить и те ча­стные значения, которые она может иметь в живой речи».⁶ Здесь не только проводится различие между грамматическим значением

² Аксаков К. С. Опыт русской грамматики. Ч. I. M., 1860, с. 82.
Высказанная здесь мысль связана с общим принципом, который подчер­
кивается К. С. Аксаковым: «Наука есть сознание общего в явлении, це­
лого в частности...» (там же, с. VII).

³ Там же, с. 83.

⁴ См., в частности, определение значения родительного падежа на ос­
нове понятия отвлеченности (там же, с. 80), определение значения да­
тельного падежа как «прикосновенного присутствия предмета, участия
его в деле» (с. 81) и т. п.

⁵ См.: Некрасов Н. П. О значении форм русского глагола. СПб.,
1865, с. 106.

⁶ Там же, с. 106. Сходные мысли высказывались и раньше. Так,
Ф. Вюльнер писал о том, что идея, которую нужно искать в лингвисти­
ческой форме, должна быть одной идеей, одним единственным основным
значением довольно высокой степени абстракции, для того чтобы из него
могли быть выведены все конкретные употребления формы (см.: Wull-
п ег F. Die Bedeutung der sprachlichen Casus und Modi. Miinster, 1827: Изла­
гаем взгляды Ф. Вюльнера по кн.: Hielmslev L. La categorie des cas.
Aarhus, 1935 [Acta Jutlandica, VII, 1], p. 37).

9 А. В. Бондарко

формы и теми частными значениями, которые выражаются при ее функционировании, но и намечается связь этого различия с дифференциацией языка и речи.

2. Критика к он цепции общих значений со сто­роны А. А. П о т е б н и. Как известно, А. А. Потебня не принял концепцию общих значений (в частности, в трактовке Н. П. Не­красова) и подверг ее критике. Эта критика, как и концепция А. А. Потебни, поучительна. Она заслуживает внимательного

разбора.

Исходная позиция А. А. Потебни, определяющая его отрица­тельное отношение к общим значениям, заключается в том, что он признает существование значения слова (в том числе и зна­чения грамматического) лишь в речи, лишь в данном контексте. А. А. Потебня пишет: «...одного изолированного слова в дей­ствительности и не бывает. В ней есть только речь. Значение слова возможно только в речи. Вырванное из связи слово мертво, не функционирует, не обнаруживает ни своих лексических, ни тем более формальных свойств, потому что их не имеет».⁷ В концеп­ции общих значений (по Н. П. Некрасову) А. А. Потебня видит нарушение того правила, что для полного объяснения исследова­тель «должен брать не искусственный препарат, а настоящее жи­вое слово».⁸ Рассматривая суждение Н. П. Некрасова о том, что из истинного понимания грамматического значения формы как формы легко объясняются и те частные значения, которые она может иметь в живой речи, А. А. Потебня замечает: «Здесь истинным пониманием формы считается не понимание ее в речи, где она имеет каждый раз одно значение, т. е. говоря точнее, каждый раз есть другая форма, а понимание экстракта, сделан­ного из нескольких различных форм. Как такой препарат „знай" оказывается не формою известного лица и наклонения, а „общею личною формою". Такое отвлечение, а равно и вышеупомянутое общее значение корней и вообще „общее значение слов", как фор­мальное, так и вещественное, есть только создание личной мысли и действительно существовать в языке не может. Языкознание не нуждается в этих „общих" значениях».⁹

В замечаниях А. А. Потебни известную роль играет законо­мерная критика явно неудачной трактовки ряда общих значений Н. П. Некрасовым, в частности, по отношению к формам пове­лительного наклонения, о которых Н. П. Некрасов пишет: «...на каком основании эту форму мы назвали бы наклонением повели­тельным, когда ею же выражается в языке и желание, и условие? Почему не назвать бы ее желательным наклонением? Почему не назвать бы ее также наклонением условным? Мы не можем со­гласиться с мнением тех ученых, которые утверждают, что этою

⁷ П о т е б н я А. А. Из записок по русской грамматике. Т. I—II.
М., 1958, с. 42.

⁸ Там же, с. 42.

⁹ Там же, с. 43.

„общею личною формою глагола" (в этом ее сущность, по мне­нию автора приводимых строк) выражается повеление, а жела­ние и условие — так себе, как оттенки повеления».¹⁰ Возражая против таких отвлечений, как «общая личная форма», А. А. По­тебня замечает: «Некрасов думает, что вышеупомянутое отвлече­ние есть субстанция, из которой вытекают акциденциальные ча­стные, т. е., по-нашему, единственные действительные значения, и что, отказываясь от такой выдумки, он потеряет связь между этими частными значениями и должен будет ограничиться одним из них, отбросивши все остальные. Действительно, невозможно представить себе, что так называемые частные значения сидят в звуке вместе и в одно время, что конь есть вместе и именит, и винит., что знай есть повелительное и в то же время услов­ное».¹¹ Понятно, что если под частными значениями подразуме­вать те значения, о которых здесь идет речь, то следует согла­ситься с тем, что именно они действительны.

Не следует, однако, думать, что критика А. А. Потебни на­правлена лишь против неудачно выведенных общих значений. Он отрицает любые общие значения, в частности, отрицает и иерархическое отношение общего и частного в значениях: «Раз­личные невыдуманные значения однозвучных слов того же се­мейства относятся друг к другу не как общее и существенное к частному и случайному, а как равно частные и равно суще­ственные предыдущие и последующие».¹²

Основа этой критики, как уже говорилось, — отрицание воз­можности существования значения в слове, взятом вне контекста, вне речи. Вместе с тем следует обратить внимание на то, что односторонне речевая концепция значения в известной мере пре­одолевается самим А. А. Потебней. В другой связи он так или иначе обращается к языку: «Если не захотим придать слову речь слишком широкого значения языка, то должны будем сказать, что и речи, в значении известной совокупности пред­ложений, недостаточно для понимания входящего в нее слова. Речь в свою очередь существует лишь как часть большего це­лого, именно языка. Для понимания речи нужно присутствие в душе многочисленных отношений данных в этой речи явлений к другим, которые в самый момент речи остаются, как говорят, „за порогом сознания", не освещаясь полным его светом. Упо­требляя именную или глагольную форму, я не перебираю всех форм, составляющих склонение или спряжение; но тем не менее данная форма имеет для меня смысл по месту, которое она зани­мает в склонении или спряжении (Humb., Ob. Versch., 261). Это есть требование практического знания языка».¹³ Используя современную терминологию, можно сказать, что А. А. Потебня