Студопедия.Орг Главная | Случайная страница | Контакты | Мы поможем в написании вашей работы!  
 

Есенберлин 15 страница. - Во здравии ли вы, горный орел аргынов?



- Во здравии ли вы, горный орел аргынов?.. Гладкой ли была ваша дорога сюда? - заговорили те, кто еще не видел Бухара-жырау.

- Не очень гладкой, потому что вместе с птицами облетал селения, которые строятся на нашей земле. Слушал по дороге, что говорят люди...

- Ну, и что они говорят?

- Те русские люди, которые строят дома и дороги, сами называют свои поселения Горькой линией. Видать, кругом нелегко жить простому человеку. Хлеб сеют они, чтобы не умереть с голоду, а живут так же плохо, как и наши туленгуты...

- Да тебе что за дело до них? - вскричал нетерпеливо Аблай.

- А как же ты думаешь, султан? Неужто безразлично мне, что делается на нашей земле. Ее у нас много, и коль начнет она родить хлеб, то всех людей на земле можно накормить. Говорил я и с нашими бедняками, не имеющими скота...

- Ну!.. - Аблай насторожился.

- Все больше их приходит на заработки в новые города и селения. Хорошо, что могут они теперь прокормить своих детей...

- А что говорят обо всем этом в степных аулах?

- Люди говорят, что с тех пор, как начал ты войну с джунгарами, они все больше доверяют тебе. Одни считают, что правильно ты поступил, разрешив строить города и дороги на нашей земле, другие сомневаются. Но у бедных людей появился хлеб. Я видел уже пашущих землю казахов...

- Все это так, жырау, но не испортятся ли наши люди, общаясь с русскими мужиками? Непокорность в этом народе!..

- А разве твои аулы всегда покорны тебе?! Не в этом дело. И мне день и ночь не дает покоя мысль, правильно ли поступаешь ты, разрешив строить чужие крепости на нашей земле...

- Аргамак и шуба для вас давно уже поджидают хозяина... - сказал Аблай. - Они явятся достойной платой за отгадку моего сна. Накануне праздника я увидел его и не могу с тех пор успокоиться!..

- Расскажите свой сон, мой султан... Если мне, простолюдину, позволено будет разгадать сон тюре, то уж постараюсь!

- Снилось мне, мой жырау, что лежу я на одре смерти. Знамя трех казахских жузов над моей головой пытаются утащить три группы людей. По бокам моего саркофага сидят лев и дракон, а у ног - все мои многочисленные, наследники. Те, что от сына моего Вали, читают по мне молитву. Те, что от сына моего Касыма, - стоят с кинжалами в руках. А я - между львом и драконом - думаю о том, как мне встать из мертвых...

Некоторое время Бухар-жырау сидел молча, потом тряхнул головой.

- Ладно, мой султан... Но помните, что разгадка сна похожа на охоту за лисицей: то недоскок, то перескок.

- Говори, жырау!

- Кому снится собственная смерть во цвете лет, тому жить до глубокой старости. А то, что знамя над тобой, станешь ты ханом трех жузов. Но в день твоей смерти разойдутся эти жузы в трех направлениях...

- Ну, льва и дракона нетрудно угадать? - серьезным голосом спросил Аблай.

- Да, всю жизнь пребывать тебе между ними, мой султан...

- Ну, а про сыновей что означает мой сон?

- Одна ветвь прославит тебя ученостью, другая - кровавыми битвами!

Так это было или не так, но в народе осталось предание, что вещий жырау угадал всю будущую жизнь Аблая и судьбу его потомков. Да и нетрудно было угадать, потому что из одних крайностей состоял этот человек, тюре-чингизид по происхождению, в котором острый ум сочетался с тупым упрямством, тяга к знаниям - с верой в шаманство, и благородство - с коварством, проявления доброй воли - с крайней волчьей жестокостью. Это был подлинный сын своего страшного века, когда полна неопределенностей была судьба страны казахов. Высокое и низкое шли в этот век рука об руку..

- Твое имя останется на земле, Аблай! - вскричал проницательный жырау, наблюдая, как сверкнули холодные глаза самолюбивого султана.

Все помнили знаменитый ответ Аблая на вопрос его будущего тестя Галден-Церена.

- Что самое худшее на земле! - спросил контайчи у своего высокородного пленника.

- Самое худшее на земле - быть распределителем скудной пищи и быть властителем малого края! - ответил молодой султан.

Казахи говорят, что "у мужчин от сорока до шестидесяти лет ум прибавляется, а с шестидесяти лет убавляется". Аблаю был сорок один год. Он мечтал по меньшей мере владеть половиной мира. На то он и был султан-чингизид со всеми присущими этому роду претензиями. Но так уж случилось, что именно ему пришлось хоронить древние иллюзии кочевых владык и вместе со всей Казахской степью поворачивать к будущему. Реки крови пролились при этом повороте, и в крови предстает перед потомками фигура хана Аблая...

Многое понимал уже к этому времени Аблай. Он всегда исходил из ясно видимых кочевому вождю реальностей. А вот Бухар-жырау, отвечающий лишь перед небом за свои песни, не хотел тогда еще признавать меняющийся с каждым часом мир. Он пел лишь о желании видеть во все стороны степь свободной для скачущего всадника. Всю землю хотел бы он увидеть такой: пустой и свободной, полной воздуха, солнца и зеленой травы. На то он и был поэт...

Он схватил свою вечную и неизменную спутницу - сосновую домбру и, неистово ударяя по струнам и деке, пел высоким и пронзительным голосом о том, что каменные степи перегораживают вольную степь и плачет сердце в груди кочевника. Он требовал от всех вождей, и прежде всего от Аблая, одуматься. И сидящие вожди и батыры в такт его речитативу все быстрее качали головами. Но ум Аблая был холоден, и, словно заноза, оставалось в памяти привезенное накануне Баян-батыром известие. Султан Аблай, долго живший при шатре Галден-Церена и знающий о шуршутских происках, лучше всех понимал, какая опасность нависла над казахскими кочевьями. Хотят этого или нет те или иные люди, но, только имея за спиной эти русские укрепления, можно противостоять все испепеляющему на своем пути шуршутскому дракону. Ну, а там... там будет видно!

Жырау прокричал последний куплет и бросил с размаха домбру к двери. Знающий этот прием молодой поводырь и телохранитель подхватил на лету инструмент, не дав ему удариться о землю. В воздухе повис долгий жалобный звук струны.

- На тебя уповаем, Аблай! - Бухар-жырау мрачно посмотрел на Аблая. - Убежище от шуршутов ищешь под шубой у гяуров. Ох, неспроста строятся эти укрепления в нашей степи, мой султан!

Аблай слушал молча, с твердо сжатыми губами, и только зоркие глаза его внимательно наблюдали за выражением лиц присутствующих. Да, степь была встревожена. Царское правительство развернуло к этому времени широкую колонизацию края. Еще в 1713 году сибирский генерал-губернатор писал царю Петру о необходимости строительства российского укрепления на Иртыше. В 1718 году было построено Старосемипалатинское укрепление, а в 1720 году - Усть-Каменогорская крепость. Вслед за этим, между двадцатыми и тридцатыми годами, были построены Акмолинское, Баянаульское и Каркаралинское укрепления. С 1737 года началось строительство военной дороги от Кокчетау на Акмолинск. Десять тысяч так называемых государственных крестьян было пригнано с семьями на строительство этой дороги из глубинных российских губерний, и за десять лет дорога была построена. Вдоль нее и осели поселенцы. А когда при строительстве крепостей и поселений происходило отчуждение земель и пастбищ, то всегда оказывалось так, что это не касалось интересов султана, биев и знатных аксакалов. Пастбища в первую очередь отнимались у наименее имущих людей. Им, как всегда, доставалось вдвойне: от собственных родовых владык и от царских правителей. Именно эти бедняки вынуждены были первыми оседать на землю рядом с русскими крестьянами. Не мудрено, что не прошло и полувека, как они плечом к плечу с этими крестьянами влились в пугачевские отряды, а карательные отряды против них посыпались с двух сторон: из царских крепостей и из ставки того же султана Аблая.

А пока что знатные люди обоих жузов - Младшего и Среднего - кивали в сторону российских укреплений, объясняя только их присутствием наступивший в степи голод и прочие неурядицы. Народ искренне верил в это, и песни Бухара-жырау отражали настроения народа. Не знали только в народе, что лучшие тумены джунгарского контайчи ждут лишь сигнала, чтобы снова обрушить пожары и смерть на страну казахов.

Вот и сейчас, словно позабыв о сообщении Баян-батыра, люди поддались гневной песне жырау, который еще ничего не слышал о новой джунгарской угрозе. Все они смотрят на Аблая и ждут ответа. Ведь это он, который по рождению должен быть их заступником, в 1Њ740 году на Коране и хлебе поклялся вместе с Абильмамбетом в верности бабе-царице. Это же он, Аблай, сразу после освобождения из джунгарского плена послал своего единоутробного брата Жолбарса к губернатору Неплюеву с письмом о "верности русскому трону и готовности вести торговлю с Россией". Мало того, в 1745 году он написал письмо тобольскому генерал-губернатору А.М. Сухареву с просьбой принять дополнительно в российское подданство и род уйсунь из Старшего жуза. Кто, как не он систематически посещает все ярмарки, устраивамемые в новых русских городах. И разве не Аблай в полном парадном облачении прибыл на похороны хана Абулхаира - первого слуги гяуров, а генералу Неплюеву отправил послание, в котором обзывал Барак-султана "злодеем". Не он ли поддерживает и сыновей проклятого Абулхаира - ханов Нуралы и Ералы, которые верой и правдой служат гяурам...

Но разве он, султан Аблай, взявший на себя управление всеми этими людьми, может сейчас раскрыть перед миром свои думы? Разве не становятся его слова немедленно известны как в Оренбурге и Тобольске, так и ставке контайчи, а затем и во дворце шуршутского богдыхана? Но нужно отвечать, и Аблай медленно поворачивает голову к жырау:

- Ты обвиняешь меня, жырау, в даче клятвы гяурам... Но разве не давал я клятвы и контайчи? А сегодня, видишь, думаю о том, как получше встретить его тумены...

- В таком случае, почему ты не думаешь о том же, когда смотришь в другую сторону? - спросил жырау.

Аблай медленно покачал головой:

- О, страна орысов это не Джунгария!

- Но и страна шуршутов велика и сильна.

- Да, поэтому мы и разрешаем строить крепости в степи... Без России нам пока не одолеть шуршутского дракона. Знаю я от самого контайчи, что уготовили нам шуршуты. И джунгары не спасутся от них!..

- Но шуршутский богдыхан не строит на нашей земле своих укреплений! - угрюмо сказал жырау.

- Если бы он строил их, то ни одного живого казаха уже не осталось бы на этой земле! - сурово сказал Аблай.

Наступило тяжелое молчание. Из века в век слыхали эти люди рассказы о беспощадности китайских богдыханов. Там, где проходили их солдаты, не оставалось ничего. Целые народы прекращали свое существование, поглощенные драконом.

- Что же тогда делать? - просил старый жырау.

Он, прищурившись, посмотрел на Аблая. Ему показалось, что он разгадал этого человека. Да, он хочет разделаться с Галден-Цереном, так сильно виноватым перед страной казахов и замышляющим новые козни. Ну а потом он примется и за царские крепости. Теперь же султан просто не может прямо говорить о том, что задумал. У второго волка ведь есть уши...

Между тем султан резким движением раскатал перед собой кожаный рулон-карту:

- Вот здесь стоят тумены контайчи, моего хитроумного тестя. Но рано или поздно, а он подведет их сюда, к Иртышу. Коль подойдут силы из всех трех жузов, джунгары не найдут щели, чтобы выползти из этого капкана, в который сами заскочат. Они ведь не думают, что мы опередим их и ударим первыми. Первыми, еще со времен хана Даяна, к нам на спину прыгнули они!

- Я не верю, что все батыры из Младшего жуза прискачут сюда, чтобы воевать с джунгарами на Иртыше, - сказал Сырымбет-батыр из племени басентиин.

- Но ведь батыры Среднего жуза воюют с калмыками на Жаике! - возразил коренастый батыр из рода таракты.

- Кто от вас там воевал?

- Ну, хотя бы батыр Джаныбек, нынешний тархан!

- Он просто защищал интересы своего тестя! - Огромный, широкоплечий, с открытой волосатой грудью, Сырымбет-батыр стал красным от негодования. - Твой Джаныбек только носит звание уроженца нашего славного Среднего жуза, а владения его на Иргизе, рядом с Младшим жузом. Вот он и побеспокоился!..

Аблай глубоко задумался, опустив начавшую седеть голову. Это было привычно ему. Только заговоришь о деле, как сейчас же: "Твой жуз-мой жуз!.. Твой Иртыш - мой Жаик!" И в середине каждого жуза грызня, как у собак из-за кости. Разве и здесь не собрались они вместе только благодаря случаю?! Даже аульные псы прекращают грызню и объединяются при виде волка. А тут враг похлеще волка. Галден-Церен с шуршутским драконом на хвосте!

Шум и взаимные обвинения вдруг затихли. Это вернулись ертоулы, еще неделю назад посланные на тот берег Иртыша. Они сказали, что в прибрежных джунгарских кочевьях еще не появилось воинов контайчи. Люди же говорят разное...

Да, контайчи, как всегда, не дает застать себя врасплох. Вот и сейчас он не подвел свои тумены к какому-то определенному месту, откуда удар может быть нанесен только в одном направлении. Джунгарское войско продолжает находиться в глубине. Пользуясь необычайной выносливостью своих злых косматых коней, они могут неожиданно тронуться с места и в три-четыре дня оказаться на любом направлении - Туркестанском, Аральском или ударить здесь, через Иртыш, по аулам Среднего жуза. Имея объединенное войско трех жузов, можно было бы распределить его на трех направлениях и спокойно ожидать джунгар. Но разве сейчас времена легендарного Касым-хана, который мог в одну неделю выставить двухсоттысячное войско? Нет, заржавел и притупился заговоренный меч казахов, слишком долго рубили им по чему попало, а то и просто кололи дрова!..

На совете у Аблая было решено избрать местом сбора казахского ополчения район озера Теликоль, которое находится примерно на равном расстоянии от всех трех жузов. И хоть среди окружения Аблая понимали, что после гибели хана Абулхаира от руки Барак-султана войско Младшего жуза не придет сюда, но разве мало в Младшем жузе воинственных батыров, которые сразу же вольются в ополчение вместе со своими отрядами. Даже если присоединятся тархан Джаныбек и другие сардары Среднего жуза, входящие сейчас в состав Младшего жуза, то и это будет неплохо. Что же касается Старшего жуза, то там ждут не дождутся, как бы избавиться от ига джунгарского контайчи.

О решении совета Аблай сразу же поставил в известность хана Абильмамбета, продолжающего, несмотря на болезнь, считаться главой Среднего жуза и находящегося сейчас в глубине степи, на берегах реки Сарысу. Сам же Аблай вместе со своими аулами двинулся к возвышенности Кокчетау, на берега озера Бурабай. Огромный караван растянулся на день пути. По бокам двигались бесчисленные султанские табуны знаменитых темно-серых, пегих и вороных лошадей, подобранных строго по масти. Богатство султана Аблая было известно не только в степи, но и далеко за ее пределами.

Время было смутное, тревожное. Но никто не поверил бы в это, глядя на медленно бредущие по степи многочисленные отары овец с ягнятами, на мирно пасущихся во время перехода коров, на скачущих между караванами и горланящих во всю мощь детей. И только плотно сбившиеся в отряды, сверкающие железными латами и шлемами джигиты по краям каравана напоминали о войне. На три-четыре перехода вперед и назад, а также в обе стороны от пути каравана были высланы опытные ертоулы.

Так и дошли до удобно расположенной между холмами зеленой долины, известной как "Поле Аблая". Здесь были разбиты юрты белые и черные, оставлено охранение, а сам Аблай со своим главным отрядом поскакал к Теликолю, на место общего сбора.

Это была длинная и извилистая, почти в две тысячи верст дорога. Но Аблай не случайно избрал такой окольный путь. Дело в том, что на этом пути жили многочисленные племена и роды Среднего жуза, от которых в основном зависел успех ополчения и восстановления единого Казахского ханства, к чему с самого начала стремился Аблай. Кокчетау, Сандыктау, Атбасар, берега Ишима и Терсаккана, святые горы Улытау, берега Кара-Кенгира и Жезды, потом извилистая Сарысу, и от нее прямая дорога на Телеколь. Аулы родов аргын, кипчак, найман, таракты, уак, керей и многие другие составляют теперь, последесятилетнего джунгарского нашествия, большую часть населения всей страны казахов...

"Аблай идет на контайчи!" Этот клич определил на много переходов его отряд, и с каждой верстой войско росло как снежный ком. Эти места не подчинялись контайчи, но что ни год подвергались жестоким набегам джунгарских нойонов. Теперь пришла пора рассчитаться за это, и, когда Аблай подходил к Теликолю, безбрежное людское море катилось вместе с ним. Не считая вспомогательных отрядов, у Аблая сейчас имелось свыше тридцати тысяч всадников - самая большая казахская армия, собранная после джунгарского нашествия.

Самое значительное количество батыров оказалось в ставке при Теликоле. Особое значение имел приезд Джаныбек-тархана, означающий, что перед лицом общего врага подлинные воители забывают любые обиды. С ним примкнули к Аблаю достигшие "возраста пророков", то есть шестидесяти лет, самые знаменитые батыры из простонародья - канжигалиец Богембай и кара-керей Кабанбай с женой Гаухар, сопровождающей его во всех походах с тех пор, как она поклялась ему в верности в осажденном Туркестане. Кроме них здесь находились известные аргынские батыры Тайджигит, Басбулат, Джанатай, Олжабай, Малайсары, Оразымбет. Вскоре прискакал и престарелый Тайман-батыр.

И все же Аблай тревожился. До сих пор не появился здесь оставленный на самой границе Баян-батыр, который с другим батыром, Жапеком, побывавшем вместе с Аблаем в джунгарском плену, являлся главным советником и опорой султана, поставившего себе целью новое объединение страны казахов.

Аблай тревожился не зря. Батыр Баян, потомок легендарного батыра из простонародья Саяна, осевшего в конце жизни в аулах рода уак, во всем походил на своего великого предка - сподвижника хана-объединителя Джаныбека. Как только нависали вражеские тучи над степью, Баян-батыр первым седлал боевого коня. Впрочем, и время было такое, что его и не приходилось держать расседланным. И вот сейчас этого батыра все не было и не было...

Батыру Баяну было теперь около сорока лет - самый боевой и зрелый возраст для воина. Громадный, светловолосый и светлоглазый, с густыми жесткими усами на открытом лице, он мог одним ударом палицы буквально вогнать в землю обычного человека. При этом он имел широкую и добрую душу, несвойственную батырам в то жестокое время. И солнцем этой души был его младший брат Ноян - единственный, кто остался в живых из его многочисленной родни после джунгарского нашествия.

Пятнадцатилетний Ноян еще не участвовал в боях с джунгарами, но уже не раз поплевывал на руки, примеряясь к батырской палице. Словно из пламени был создан этот подросток. Пылкий и гордый, ночами грезил он о битвах, пугая этим старшего брата. "Настанет и твой черед, - говорил Баян-батыр. - Учись владеть оружием и собой. Но помни, что только с горя берется человек за дубину. Для другого Бог создал людей!"

Прошлым летом полутысячный отряд Баян-батыра в отместку за набег совершил ответное нападение на джунгарские аулы за рекой Или. В жестокой схватке с джунгарами, обороняющими свои семьи и добро, погибло больше половины казахских джигитов, а оставшиеся в живых укрылись в густых прибрежных плавнях. И вдруг они увидели, что джунгарские аулы по всему побережью снимаются с мест и беспорядочно уходят на восток, в свою пустыню. Потом они узнали, что один из раненых и взятых в плен джигитов из их отряда сказал джунгарам, что на их аулы напали только ертоулы, а вот-вот подойдет основное казахское войско.

Воспрянувшие духом при виде непонятного еще для них бегства джунгар джигиты Баян-батыра неожиданно навалилась на последний джунгарский аул. Вмиг были перерезаны застигнутые врасплох багадуры и их джигиты. Уцелевшие бросились на конях и верблюдах в разбухшую от половодья реку, но мало кто достиг другого берега. В джунгарском ауле, который был не слишком богатым, захватили лишь немного скота и женщин.

Баян-батыр с потемневшим лицом осматривал трофей и думал о несправедливости войны. Не эти несчастные люди, чьи жалкие пожитки валялись на земле, затеяли нашествие на страну казахов. Но расплачиваются полной мерой они, а контайчи и его кровавые нойоны спят себе сейчас на шелковых подушках вдали от карающих мечей!

И вдруг батыр Баян остановился, и глаза его расширились от изумления.

- Это, наверно, гурия, а не человек! - сказал он почему-то шепотом своему другу Жапек-батыру.

Да, она была похожа на соболя среди зайцев, эта девушка, среди других джунгарских пленниц.

- Кто она? - спросил Баян-батыр.

- Она дочь того самого Хорен-багадура, который вчера отправил к предкам нашего Джанатай-батыра и которого ты сегодня ударом своей палицы послал вдогонку за его жертвой! - ответили ему джигиты.

Держа в поводу своего коня по имени Тулпар-кок, батыр Баян подошел к девушке.

- Как твое имя, серна?

- Меня так и зовут - Куралай! - ответила она, удивившись, откуда красивый казахский батыр знает ее имя.

- Значит, я угадал твое имя! - задумчиво сказал батыр. - Выходит, что это судьба...

Глаза у Куралай, что и означало "Серна", были большие, бездонные. По таким приметам и даются старыми бабками имена среди кочевников. А лицо у девушки было матовое, чистое, и едва заметная бледность только подчеркивала чудную его красоту. Черные как смоль волосы почти достигали земли, захлестывая по дороге тонкую, словно у осы-иголки, талию.

Какая-то искорка вспыхнула в девичьих глазах в ответ на прямой взгляд батыра. Что это: встречное чувство или ненависть? Но он уже не владел собой. Вытянув правую руку с плетью, батыр Баян крикнул на всю степь:

- Эта девушка - моя добыча!

От удивления все замолкли, потому что никогда перед этим не участвовал Баян-батыр в дележе пленниц и всегда уезжал, когда он начинался.

- Пусть будет так! - сказал Жапек-батыр, пожимая плечами, и крикнул своим джигитам: - Эй, вы, как зеницу собственного глаза берегите эту серну, чтобы ненароком не склевал ее какой-нибудь коршун. Она добыча самого Баяна... Слышите!..

- Слышим! - ответили как всегда взволнованные дележом женщин джигиты.

И Куралай все слышала. Накануне она своими глазами видела, как этот батыр с чистыми глазами вонзил ее отцу Хорен-багадуру огромное копье в бок, и слышала его победный, ликующий рев. Теперь он тем же ликующим голосом воскликнул: "Эта девушка - моя добыча!" - и она встрепенулась, как птенец в силке. Неужели совершит она этот смертный грех - достанется в утешение убийце собственного отца! По-джунгарски сложив руки на животе, девушка прошептала: "Клянусь не быть твоей добычей, светлоглазый убийца!.. Клянусь отомстить тебе, молоком матери клянусь!" И люди стали свидетелями исполнения этой девичьей клятвы...

Как в огне горел батыр Баян, всю дорогу оглядываясь в сторону каравана, где находилась Куралай-слу. Он даже позабыл о трехстах джигитах, погибших во время этого набега. Но брови у его товарищей были нахмурены.

А Куралай оставалась спокойной. Больше того, она отвечала на шутки охранявших ее джигитов. От них и узнала она о том, что никого нет у батыра Баяна, кроме младшего брата Нояна, в котором тот души не чает. Страшная мысль заползла ей в голову и не давала покоя. Ночами, на привалах, ей снился хрипящий в предсмертной агонии отец...

Еще издали послышались вопли и плач родственников погибших джигитов. Их по обычаю предупреждали о гибели мужей и сыновей поскакавшие вперед вестники несчастья. Другие люди поздравляли батыра Баяна с удачным походом и трофеями. Распустив постепенно свой отряд, Баян-батыр с двадцатью всадниками направился наконец в свой аул, находившийся тогда на берегу реки Убаган.

- О коке, как хорошо, что ты вернулся живым и невредимым!

- О единственный мой, здоров ли ты?!

Этими словами обменялись, как всегда, при встрече братья: Баян и подросток Ноян. Пленница Куралай внимательно смотрела на них из-под своего покрывала.

И вскочивший на коня Ноян встретился вдруг с этим ярким, обжигающим взглядом больших раскосых девичьих глаз. Он почувствовал какую-то слабость и чуть не свалился с коня.

- Что это с тобой? - удивился Баян-батыр.

- Это... это кто там, на верблюде? - спросил Ноян, указывая пальцем на Куралай.

И взрослый батыр непонятно почему смутился и не мог сказать, что это его будущая, третья по счету, жена.

- Да так, невольница...

А Куралай тоже вдруг почувствовала, что не в силах оторвать глаз от статного, красивого, не по летам развитого юноши, похожего на убийцу ее отца и вместе с тем такого милого. Сердце ее заколотилось. Глаза их встретились, и тут же оба - юноша и девушка - покраснели. Сами еще не понимая этого, они в душе знали, что созданы друг для друга.

Ноян вдруг вскинул голову:

- Коке, сделай мне подарок!

Словно острый нож вошел в грудь Баян-батыра. Он знал уже, о чем попросит его единственный брат, и не ошибся. У него не хватило решимости дать прямой ответ.

- О мой дорогой брат, зеница моего ока, тебе еще рановато получать такие подарки, - сказал Баян-батыр. - Вот вырастешь, тогда я тебе райскую гурию подарю!..

- Не хочу гурии! - твердо сказал Ноян, не отрывая взгляда от джунгарки. - Дай мне эту пленницу!..

И тут послышался ласковый, нежный голос самой девушки:

- О кокежан!.. разрешите мне назвать вас так, потому что я лишилась отца... Уступите своему брату меня. Я вас тоже прошу об этом!

Она говорила неправильно, с сильным джунгарским акцентом, и еще милее был поэтому ее голос. Ноян невольно подъехал к ней поближе, потянулся рукой к покрывалу.

Баян-батыр стиснул зубы.

- Ладно, потом разберемся! - пробормотал он и огрел плетью коня.

Тулпар-кок заржал и рванулся с места в галоп, увлекая за собой других коней, в том числе и коня юноши.

Но Ноян уже не мог жить без Куралай. День и ночь проводил он возле юрты для пленниц. Теплыми осенними вечерами выходила она к нему, но не разрешала прикасаться к себе. Она любила и страдала, но перед глазами у нее все время стояла страшная картина гибели отца. Потом она видела мать, которая билась на прибрежном песке, протягивала к ней руки и кричала: "Дочь моя, не дай коснуться себя ни одному мужчине, пока не встретишь меня и я по обычаю не поцелую тебя в лоб!" И еще Куралай в особенно темные ночи повторяла шепотом данную ею страшную клятву...

А батыр Баян горел на медленном огне. Он видел вспыхнувшую любовь своего брата к пленнице, но и с собой ничего не мог поделать. Отречься от любви к Куралай было равноценно тому, чтобы перековать булатный клинок и затем вторично закалить его на огне. Такая уж была у батыра натура. Одно только могло помочь ему: смерть и рождение уже новым человеком.

И все же безмерно широким было сердце батыра Баяна, и он разрешил своему брату Нояну жениться на Куралай...

Просты, чисты и бесхитростны отношения юноши и девушки у кочевников-казахов. Летними теплыми и осенними сухими вечерами ставятся на краю аула алтыбаканы, то есть сооруженные из крепких жердей качели. Там и встречаются обычно влюбленные. А Куралай, как и многие другие пленницы, еще не отданные замуж, пользовалась по древней степной традиции всеми правилами аульных девушек. Здесь, у качелей, и сказал трепещущий от радости Ноян своей возлюбленной об ожидающем их счастье. Но не радость, а слезы увидел он в ее глазах.

Да, она в эту минуту ясно вспомнила свою клятву о том, что заставит Баян-батыра не заплакать, а завыть от скорби, как выли в ту страшную ночь теряющие детей матери-джунгарки. А Ноян уже обнимал ее и вел в темень, туда, где шелестели кусты и слышался счастливый смех влюбленных...

Там, на густой луговой траве, когда все вокруг кажется как будто во сне, обезумевший от любви юноша Ноян дал ей клятву... Страшную клятву!

- Что же я должен сделать? - спросил у нее Ноян.

- Мать обязана перед этим поцеловать меня в лоб, иначе не будет мне счастья! - твердо сказала Куралай. - Если она жива, то получим ее разрешения. Если мертва от горя и скорби, положим на ее могилу красные цветы...

И Ноян восхищенный цельностью и силой ее чувств, дал согласие исполнить ее просьбу. Он и не подумал о том, что покинуть родину и бежать с пленницей в стан лютого врага является таким проступком, который никогда не прощается. Словно молодой орел, он смотрел на мир с высоты, не ведая хлябей и болот...

- С появлением в небе Северной звезды жди меня здесь! - сказал юноша своей возлюбленной.

И он выполнил свое обещание. Как только яркая Полярная звезда показалась над окоемом ночной степи, Ноян подъехал к ожидающей его Куралай на лучшем темно-рыжем аргамаке, ведя такого же в поводу. Кони эти были родными братьями прославленного в песнях Тулпар-кока.

- Дай нам, Аллах, удачную дорогу! - прошептал он и тронул коней. Высокая трава заглушала их удаляющийся топот...

О том, что Ноян, брат самого батыра Баяна, увел ночью двух аргамаков, узнали лишь после полудня, когда табунщики пригнали коней на водопой. Исчезли из сарая и две пары серебряных уздечек, специально заказанных батыром для этих коней. А охотник с беркутом на плече рассказал, что видел далеко в степи двух всадников на темно-рыжих конях, скачущих во весь опор в сторону заилийских джунгарских кочевий. Теперь уже никто не сомневался в содеянном и аксакалы решились сообщить об всем самому батыру.

Ер-кочке, Ер-Косай, батыр Баян, вы вознесли до небес воинственный дух и славу нашего рода уак! - обратились они к нему, войдя в его юрту. - Эту славу твой брат, мальчик Ноян, сбросил с небес на землю. Твое это дело, славный батыр, ты его сам и решай!..





Дата публикования: 2014-11-04; Прочитано: 267 | Нарушение авторского права страницы | Мы поможем в написании вашей работы!



studopedia.org - Студопедия.Орг - 2014-2024 год. Студопедия не является автором материалов, которые размещены. Но предоставляет возможность бесплатного использования (0.02 с)...