Н.А. Панова 20 страница

**Форма шутливого обращения к полицейскому, принятая в Великобритании. (Примеч. пер.)

Формулируя это в более общем виде, можно сказать, что люди, поведение которых явно отличается от поведения других или является экстремальным, могут не знать и не понимать, как ведут себя другие в их отсутствие. Так, человек, <забивающий> всех в любом разговоре, постоянно напоминающий всем о необходимости избегать <сексизма> в словах, делах и мыслях либо излучающий животный магнетизм, имеет мало возможностей стать свидетелем поведения людей, свободных от его вербального, морализирующего или магнетического присутствия. Аналогичным образом высока вероятность того, что знаменитости, религиозные деятели или профессора будут иметь тенденциозные представления о характерном поведении отдельных индивидов, групп или даже вообще людей.

Поскольку нас занимают проблемы точности социального предсказания, мы вновь вынуждены отметить, что следствия подобной согласованности поведения, обусловленной специфичностью аудитории, неоднозначны. С одной стороны, предсказания, основанные на прошлом опыте, будут, как правило, оставаться точными, пока будет сохраняться данная специфическая <смесь> личностного и ситуационного в детерминации поведения. С другой стороны, предсказания поведения людей вне их привычной аудитории, будут, скорее всего, оправдываться с гораздо меньшей вероятностью.

КОГДА ЛЮДИ САМИ ФОРМИРУЮТ СВОЮ СРЕДУ

Выбор и изменение ситуаций

<Корректно> составленные сценарии исследований, посвященных изучению личности, призваны устранять причины поведенческой согласованности, имеющие ситуационный характер, а также отражающие естественное взаимодействие между диспозиционными и ситуационными влияниями. При реальных обстоятельствах людям не только <случается> сталкиваться с ситуациями, оказывающими стимулирующее и ограничивающее воздействие на их поведение. Они также активно выбирают многие из ситуаций, в которые попадают. Кроме того, они способны также изменять ситуации, в которых им случается оказаться. (Для более подробного знакомства с дискуссиями по проблеме взаимодействия человека и ситуации см.: Endler, 1983; Kenrick & Funder, 1988; Pervin, 1977; Snyder, 1981; Swann, 1984.) В частности, люди играют активную роль в расширении возможностей для развития, а затем и для проявления именно тех своих характеристик, которые делают их отличающимися от других. И вновь наиболее явные примеры подобного взаимодействия человека и ситуации, а также его влияния на согласованность и предсказуемость поведения вряд ли вызовут серьезные возражения. Врачи, религиозные деятели, предприниматели и рок-звезды - все начинали когда-то с выбора, отражавшего их личные предпочтения и возможности. Вследствие этого выбора они оказывались вовлеченными в социальный контекст, позволявший, если не вынуждавший их, дальше развивать и проявлять упомянутые предпочтения и возможности.

Данный <эффект взаимодействия>, включающий в себя личностные диспозиции и ситуации, может быть наиболее ясно виден на примере людей, именуемых <интеллектуалами>. Благодаря выбору предметов для изучения и области занятий, благодаря людям, с которыми они поддерживают дружеские отношения, благодаря определенной литературе, которую они покупают (а возможно, даже благодаря решению оборвать провод телеантенны, поскольку искушейие, связанное с подобным ситуационным влиянием, преодолеть трудно), интеллектуалы создают свою собственную среду. Причем создаваемая ими среда сравнительно благоприятна для проявления и роста интеллектуальности и относительно свободна от стимулов, рождающих поведение, с интеллектуальностью не согласующееся. (Несмотря на это, необходимо еще раз подчеркнуть, что в целом поведение отдельно взятого интеллектуала менее внутренне согласованно, чем это предполагают люди, относящиеся к его традиционной аудитории.)

Конечно же, люди не просто <выбирают> ситуации; они трансформируют их своим присутствием, своими манерами, своим поведением. Преподобный Флетчер вне сомнения избегает оргий и опиумных притонов, а его аудитория, несомненно, учитывает это, модифицируя среду в предвкушении его благостного присутствия (и программа развлечений, и список гостей должны быть в чем-то более изысканными, если в списке приглашенных значится преподобный Флетчер). Мы предполагаем, что и сам преподобный Флетчер тоже предпримет активные шаги, чтобы трансформировать опиумный притон или оргию, окажись он там случайно. (Впрочем, делая подобное предсказание, нам не следовало бы быть слишком уверенными, поскольку чреватые сильными искушениями нестандартные ситуации могут изменять людей до неузнаваемости - даже тех, чьи личностные диспозиции хорошо, как мы считаем, известны нам из прошлых наблюдений.)

Способность людей делать выбор, отражающий их диспозиции и одновременно изменяющий ситуацию в направлении, благоприятном для проявления этих диспозиций, является, пожалуй, очевидной, когда речь идет о выборе профессии, хобби, добровольной организации или даже друзей и соседей. Однако ту же самую способность можно наблюдать и в контексте строго контролируемого лабораторного исследования.

Особенно красиво это иллюстрирует знаменитый эксперимент Келли и Стахельского (Kelley & Stahelski, 1970), в котором была использована парадигма <дилемма узника>. В ходе этого исследования двое испытуемых, которые не могли видеть друг друга и общаться, должны были выбирать между готовностью к сотрудничеству или отказом от него, демонстрируя свои реакции в ходе нескольких последовательных испытаний. Испытуемым была предложена соответствующая <платежная матрица>. Когда оба испытуемых выбирали сотрудничество, они получали умеренное вознаграждение. Если один из них предпочитал сотрудничество, а другой - отказ от него, то второй получал высокое вознаграждение, а первый нес значительные убытки. Если же оба предпочитали отказ от сотрудничества, то оба терпели умеренные убытки.

Различные испытуемые интерпретировали ситуацию по-разному. Некоторым из них было очевидно, что разумная стратегия заключается в демонстрации готовности к сотрудничеству, с тем чтобы получать умеренный выигрыш вместе с партнером. Эти испытуемые (как и можно было ожидать ввиду склонности людей предполагать, что другие разделяют их видение ситуаций, а значит, и вести себя будут так же) чаще всего полагали, что другой испытуемый будет видеть цель игры в том же свете и в результате проявит сотрудничество. Другим испытуемым было настолько же очевидно, что в данной ситуации отказ вознаграждается выше, чем сотрудничество, в соответствии с чем они и действовали, предполагая, что и их партнеру все будет представляться в том же свете.

Интерактивные последствия подобных интерпретаций не заставили себя долго ждать. Испытуемые, избравшие стратегию сотрудничества, были склонны делать это с первых же попыток, с тем чтобы побудить своих партнеров продолжить сотрудничество. Тем самым их предположения оправдывались. Действительно, предпочитая сотрудничество, они не только создавали ситуацию, в которой их партнеры могли сравнительно легко ответить им тем же (и которая не вызывала у партнеров большого искушения переключиться на отказ от сотрудничества), - эта ситуация поощряла к сотрудничеству и их самих, поскольку сознательно поддерживаемое сотрудничество позволяло обоим быть вполне довольными происходящим.

Испытуемые, решившие отказаться от сотрудничества и сделавшие такой выбор при первой же попытке, также получали подтверждение своим пророчествам. Подобное поведение лишало их партнеров, решивших поначалу сотрудничать, желания продолжать в том же духе (что означало бы позволить использовать себя и далее) и едва ли давало повод потенциальным <эксплуататорам> перейти к сотрудничеству (если только они сами не желали подвергнуться почти неизбежной эксплуатации). Поэтому предсказания тех, кто предпочел отказаться от сотрудничества с самого начала, тоже подтвердились. Более важным здесь, однако, представляется то, что <отказники> создавали таким образом среду, поощрявшую и даже обязывавшую их продолжать отказываться от сотрудничества. Ибо они могли ожидать (и при том совершенно справедливо), что переключение на режим сотрудничества сделает их уязвимыми для эксплуататорской стратегии другого участника эксперимента - стратегии, использование которой было вызвано или даже спровоцировано их же собственными предшествующими попытками эксплуатации, а также их страхом сделаться ее объектом.

Вряд ли отыщется множество более ясных примеров, которые показывали бы, как восприятие и предположения действующих лиц (основанные изначально на глубоких личных убеждениях или проистекающие из относительно случайных различий в интерпретации ситуации) диктуют реакции, изменяющие среду таким образом, чтобы заставить эти реакции стать, кроме того, и ситуационно детерминированными. Келли и Стахельский наглядно продемонстрировали нам еще одну <личностную притчу>, которая, возможно, менее известна, но не менее поучительна, чем описанные в главе 2 ситуационистские притчи.

Отзывчивость к потребности других в прeдсказуемости

Одним из наиболее важных способов, с помощью которых люди трансформируют социальные ситуации, делая, таким образом, собственное поведение и поведение окружающих более предсказуемым, является принятие на себя или требование от других определенных обязательств. Готовность взять на себя смелость предсказать с уверенностью, что Мисс Джентилл явится к нам сегодня вечером на ужин, а также готовность потратиться и сделать другие приготовления для обеспечения этого предсказания лишь в очень малой степени основываются на знании ее личностных диспозиций или даже ситуации, в которой она в данный момент пребывает. Мы можем мало что знать о том, общительный ли она в целом человек, любит ли званые ужины или по крайней мере те, которые принято устраивать у нас. Мы можем так же мало знать о ее дефиците времени, обязанностях, выполнение которых выпадает на это же время, привлекательных для нее альтернативных вариантах времяпрепровождения или о других ситуационных ограничениях, воздействие которых она испытывает. И конечно же, мы не имеем счастья знать в точности, как она сама расценивает наше приглашение и какой будет наша вечеринка в ее представлении. Все эти неопределенности могли бы сделать наше предсказание очень затруднительным, если бы не тот факт, что она приняла наше приглашение и упомянула сегодня утром, что прихватит с собой пару бутылочек отличного <Каберне>, и при этом до сих пор не позвонила, чтобы сообщить о каком-либо изменении в своих планах. Ибо по крайней мере <в нашей округе> люди, связавшие себя подобными обязательствами, непременно приходят, если только не дают знать заранее, что нам следует пересмотреть наши ожидания.

В более широком смысле это означает, что люди зачастую с пониманием относятся к затруднениям тех, кто должен предвидеть их реакцию. Ибо социальная гармония отчасти зависит от нашей готовности и способности помогать другим правильно предсказывать наши собственные реакции, равно как и от нашей готовности и способности реагировать так, чтобы это подтверждало предсказания, сделанные о нас другими людьми. В соответствии с этим во многих важных сферах социального поведения мы сигнализируем о своих намерениях и вообще стараемся оправдывать ожидания друг друга.

Мы хотим снова обратить ваше внимание на контраст между требованиями повседневного опыта и логикой исследовательских проектов, целью которых является проверка существования личностных черт или точности социальных предсказаний. В лабораторных условиях, равно как и в <полевых>, грамотный исследователь будет стараться устроить все так, чтобы люди, за чьими реакциями ведется наблюдение, не обращали бы внимания на тех, кто это наблюдение проводит, или, что еще лучше, не подозревали бы об этом вовсе. Он будет пытаться обеспечить, чтобы никакие надежды или ожидания наблюдателей не дошли до действующих лиц и чтобы эти лица не могли сделать хоть какой-нибудь намек относительно собственных намерений тем, кто предсказывают. Естественно, экспериментатор также попытается исключить какие-либо обещания или обязательства, заключение контрактов и возникновение любых других обстоятельств, обязывающих действующих людей быть предсказуемыми или требующих, чтобы они предупреждали всех заинтересованных лиц о том, что собираются предпринять нечто неожиданное. И вновь повторим: отсутствие подобных <загрязняющих> воздействий, свойственных реальным ситуациям, будет делать поведение испытуемого менее предсказуемым, а эффективность человека, дающего уверенные предсказания, очень низкой (Einhorn & Hogarth, 1978; Swann, 1984).

Важно отдавать себе отчет в том, что реакции, которые нам наиболее часто приходится предсказывать в реальной жизни, могут быть очень сильно детерминированными. Избираемые людьми роли, ситуационные силы, действующие на всякого, принимающего на себя подобные роли, ожидания, доводимые наблюдателями до сведения действующих лиц и обязательства действующих лиц перед наблюдателями, - все эти факторы могут взаимно усиливать друг друга. Именно эта избыточная детерми-нированность способствует согласованности и предсказуемости поведения и позволяет нам делать в целом правильные предсказания, даже опуская или ошибочно интерпретируя некоторые важные аспекты информации, служащей основанием для наших предсказаний. Если эта избыточная детерминированность будет устранена - усилиями ли корректного и дотошного исследователя либо путем значительного изменения социального контекста, в котором действует интересующий нас человек, то можно с уверенностью ожидать проявления очевидной несогласованности реакций и нетипично большого числа ошибок со стороны тех, кто пытается предсказать поведение данного человека. Когда же, как мы увидим далее, личностные и ситуационные факторы, наоборот, взаимодействуют друг с другом достаточно тесно, то мы можем получить значения показателей стабильности и предсказуемости социального поведения, достаточно впечатляющие для того, чтобы озадачить слишком примитивно мыслящих си-туационистов.

ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ПОВЕДЕНИЯ В ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ

Из приведенного нами выше анализа непосредственно вытекает наблюдаемая преемственность поведения, которая, похоже, обнаруживается на протяжении жизни индивида (Block, 1971). Легко, конечно, проследить, каким образом проявляемая отдельными наблюдателями тенденциозность в отборе информации и интерпретации поведения отдельных людей может привести к возникновению у них преувеличенного впечатления об устойчивости и преемственности этого поведения. Ясно, что подобная преемственность на протяжении жизненного пути - как реальная, так и воспринимаемая наблюдателями - может отражать скорее стабильность давлений и ограничений среды, чем устойчивость склонностей или диспозиций того или иного индивида. Однако из нашего предыдущего обсуждения становится ясно также то, что взаимодействие между человеком и его социальной средой (иными словами, кумулятивные и агрегированные эффекты делаемых человеком выборов, а также реакция социальной среды на его поведение и репутацию) может быть причиной важных проявлений преемственности в поступках и результатах действий индивида на протяжении всей его жизни (Caspi, Bern & Elder, 1989). Очевидно также, что с помощью любой исследовательской схемы, которая тщательно отбирает и сохраняет в неизменном виде тестовые ситуации, подобную преемственность выявить очень трудно. (На самом же деле посредством подобной схемы можно даже полностью свести ее проявления на нет.) В частности, в рамках данной схемы никто и никогда не стал бы ставить испытуемых в условия, в которых их сформировавшаяся ранее репутация побуждала бы других людей рассматривать их в ином свете или ограничивать их поведенческие возможности!

Подобные кумулятивные последствия личностно-ситуацион-ных взаимодействий все же нашли отражение в нескольких посвященных этому специальных исследованиях. Например, мы узнали, что крайне агрессивные дети создают в своей семье чрезвычайно напряженную обстановку, которая в свою очередь побуждает их к дальнейшему проявлению агрессивности (Patterson, 1982). Мы знаем также, что агрессивные дети ожидают проявления враждебности со стороны других (Dodge, 1986) во многом так же, как конкурирующие испытуемые в эксперименте Келли и Стахельского ожидали от других выбора конкуретной стратегии. Соответственно подобные дети могут своим поведением провоцировать агрессию со стороны окружающих, что подтверждает их убеждения и поощряет к агрессивному поведению в дальнейшем. Аналогичные процессы могут вызывать сходные кумулятивные последствия у чрезмерно застенчивых, зависимых или импульсивных детей, а также у детей, обладающих незаурядными либо, наоборот, чрезвычайно неразвитыми способностями к тому или иному виду деятельности. Путем сознательного выбора своих занятий и партнеров, а также благодаря влиянию своих действий на чувства и реакции окружающих дети, обладающие данными свойствами, создают определенные характеристики среды, которые в свою очередь диктуют этим детям дальнейшие действия и их результаты.

В ходе одного особенно показательного анализа Каспи, Элдер и Бем (Caspi, Elder & Bern, 1987) изучили результаты проводившегося в Беркли лонгитюдного обследования группы мальчиков, в ходе которого документировались кумулятивные последствия юношеской <неуравновешенности>. На первом этапе предпринятого ими анализа обнаружилось, что показатели раздражительности, эмоциональной нестабильности и недостаточности самоконтроля, зафиксированные в то время, когда мальчикам было по десять лет, коррелировали с оценками этих же параметров, которые были даны внешними наблюдателями через 20 лет, на уровне от 0,27 до 0,45. Дальнейший анализ показал, что неуравновешенные подростки покинули школу раньше, чем их более уравновешенные товарищи (что едва ли вызовет удивление, если принять во внимание реакцию учителей и товарищей на раздражительность и неспособность сдерживать эмоциональные порывы). Они также получили менее престижную работу, чаще проявляли нисходящую социальную мобильность (что тоже не слишком неожиданно, хотя бы по причине сравнительного недостатка образования) и имели вдвое больше шансов на то, чтобы их брак завершился разводом (результат, без сомнения отражающий влияние первых двух обстоятельств, равно как и сохраняющихся проблем с эмоциональной уравновешенностью, а, возможно, также связанный с послужным списком обследованных).

Похожие результаты Каспи, Элдер и Бем (Caspi, Elder & Bern, 1988) получили и в отношении таких черт, как застенчивость и зависимость. Данная работа повторяет и развивает более раннее и очень незаурядное исследование Блока (Block, 1971), продемонстрировавшего заметную стабильность жизненных достижений и согласованность оценок наблюдателей в отношении некоторых черт личности на гфотяжении длительных периодов жизни. В результате проведенного исследователем анализа было обнаружено, что в каждом случае по каждой черте личности сохраняется стабильность оценок на протяжении жизненного пути индивида. Было продемонстрировано также и то, каким образом характерные паттерны поведения ребенка (а также реакции, вызываемые подобным поведением со стороны окружающих) способствовали формированию среды, стимулировавшей подобную преемственность темперамента и приводившую к предсказуемым последствиям для профессиональной карьеры и семейных отношений данного человека.

В свете рассмотренной в главе 4 проблемы агрегирования показателей стоит заметить, что вывод о преемственности поведения на протяжении жизни человека возникает благодаря связям между такими предсказывающими и результирующими показателями, которые явно отражают множественные события. Ведь ребенок приобретает репутацию неуравновешенного и в связи с этим становится объектом особого внимания только после целой череды проявлений грубости (оттеняемой, возможно, редкими вспышками крайней агрессивности) на протяжении некоторого периода. Аналогичным образом, людей не гонят с работы и не требуют от них развода на основании единичных поведенческих проявлений, однако когда их накапливается слишком много, то это нельзя уже больше игнорировать. Как отмечали Каспи и его коллеги, именно кумулятивный характер последствий поведения, а не сама по себе кумулятивная техника построения показателей, обеспечивает впечатляющую величину соответствующих коэффициентов корреляции.

По иронии судьбы, Уолтер Мишел - теоретик, чья критика обыденной теории личности была столь подробно рассмотрена нами выше, тоже получил и опубликовал свои собственные эмпирические данные, касающиеся преемственности поведения на протяжении жизни. Он обнаружил, в частности, что четырехлетние дети, успешно <откладывавшие вознаграждение> в некоторых из его лабораторных ситуаций, повзрослев, стали демонстрировать более высокий уровень социальной и когнитивной лояльности, добившись благодаря этому более высоких учебных результатов. Действительно, простая корреляция между измеренным в дошкольном возрасте временем, на которое они были способны откладывать вознаграждение, и последующими показателями теста академических способностей (SAT) составила 0,42 для вербальных способностей и 0,57 - для математических (Mischel, Shoda & Rodriguez, 1989).

Легко увидеть, каким образом умение откладывать вознаграждение, даже если это умение довольно слабое и присуще только определенной сфере деятельности, может привести к столь впечатляющим последствиям. В жизни ребенка всегда найдется какое-нибудь более увлекательное занятие, чем сидеть над решением когнитивной задачи. В нашей живущей по книгам культуре дети, обладающие несколько большей усидчивостью, могут оказаться как раз теми, кто, получая когнитивные навыки, вместе с ними приобретает и соответствующую репутацию, формируя у окружающих представление о себе, способствующее дальнейшим успехам в учебе.

У нас не вызывает сомнения, что судьи, оценивавшие взрослых в этих лонгитюдных исследованиях темперамента, продемонстрировали, по меньшей мере, неплохую согласованность друг с другом в оценках агрессивности, застенчивости или <книжности>. Мы подозреваем также, что они достигли бы успеха, предсказывая определенные виды повседневного поведения. В то же время мы полагаем, что было бы относительно легко [имея в виду описанные в главе 5 факты чрезмерной уверенности предсказаний, полученные Даннингом (Dunning et а1., 1990) и Вал-лоном (Vallone et а1., 1990)] продемонстрировать, что эти судьи полагаются на представления о личности, излишне диспозицио-нистские, либо, по меньшей мере, излишне упрощенные в своем диспозиционизме. Мы подозреваем, в частности, что те же самые судьи проявили бы себя хуже как с точки зрения ошибок, так и в плане чрезмерной уверенности, если бы их попросили предсказывать поведение тех же людей в <корректных> экспериментальных ситуациях, тщательно спланированных таким образом, чтобы максимально исключить из поведения этих уже взрослых людей большинство кумулятивных последствий их юношеского темперамента.

СиТУАЦИИ, СУБЪЕКТИВНЫЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ И ЛИЧНОСТЬ

Наш анализ происходящих в реальном мире сложных взаимодействий между людьми и ситуациями несколько сузил пропасть, пролегающую между ценными уроками контролируемых лабораторных исследований и противоречащими им, на первый взгляд, уроками беспорядочных и смешанных наблюдений, сделанных в реальности.

В заключении данной главы мы приведем несколько итоговых соображений о силе и ограниченности интуитивной обыденной теории личности. Затем мы рассмотрим возможный вклад нашего анализа в непрекращающиеся попытки создать более приемлемое учение об индивидуальных различиях - учение, менее гармонирующее с обыденной теорией личностных черт и очень сходной с ней традиционной научной психологией личности, но более мощное и способное внести большую ясность в рассмотрение предмета.

Пересмотр практической ценности обыденной теории личности

Ранее мы утверждали, что обыденная теория личности оказывается в целом большим подспорьем в решении многих повседневных задач, несмотря на то что она основывается на слишком упрощенных, даже ошибочных диспозиционистских посылках. В то же время в некоторых особых ситуациях наивный диспозиционизм может вести к ошибочным умозаключениям и необоснованным решениям. Некоторые из этих умозаключений и решений относительно заурядны и безвредны, другие же - сравнительно нестандартны и потенциально опасны. Наше дальнейшее обсуждение, в ходе которого мы будем сопоставлять чистые и корректные исследовательские схемы с запутанными реальными контекстами, призвано выяснить, в каких именно случаях обыденная теория личности может навлечь неприятности на того, кто ею пользуется.

Обыденная теория личности соотносится с более корректной теорией личности подобно тому, как обыденная физика соотносится с научной физикой (Holland et а1., 1986; Nisbett, 1980, 1987). Большинству из нас прекрасно удается обращаться с физическими телами и силами, присутствующими в окружающей среде. Некоторые даже вырабатывают в отдельных областях выдающиеся навыки (например, умение бросать и ловить мяч), несмотря на ряд достаточно глубоких заблуждений относительно законов движения, управляющих соответствующими физическими явлениями, заблуждений, в которые впадали, заметим, самые тонкие философы еще несколько сот лет назад (Champagne, Klopfer & Anderson, 1980; McCloskey, 1983).

Например, большинство взрослых людей полагают, что если отпустить предмет, движимый вперед с определенной скоростью (например, выпустить сверток из рук идущего человека или мелкого грызуна из когтей хищной птицы), то он упадет вертикально вниз. Увидев траекторию падения этого предмета в форме параболы, они бывают глубоко поражены. У этого и подобных ему заблуждений, к которым до Галилея и Ньютона никто не подходил с научной строгостью, существует несколько следствий. С точки зрения человеческой эволюции, у людей только недавно появилась возможность сбрасывать предметы с быстро перемещающихся транспортных средств, равно как и необходимость избегать попадания предметов, сброшенных сверху. Произошло это в связи с резким скачком в развитии военной авиации в начале нашего века. Бомбардиры времен первой мировой войны должны были учиться побеждать свое желание не сбрасывать бомбу до тех пор, пока она не окажется строго над целью (стоит заметить, что эта проблема была решена путем разработки приборов, не полагавшихся более на <интуитивный> расчет траектории падения бомбы). Пехотинцы же вынуждены были в свою очередь научиться обращать внимание не на бомбы, сбрасываемые прямо на их головы, а на бомбы, которые сбрасывались с приближающихся самолетов, находящихся на достаточном от них расстоянии.

Одно из наиболее распространенных и существенных обыденных заблуждений о природе физического мира, нашедшее отражение в наследии древних философов, имеет еще более непосредственное отношение к нашему разговору об обыденной теории личности. Левин отмечал:

<По Аристотелю, движущие силы были полностью и заранее обусловлены природой физического тела. В современной физике все наоборот: существование вектора силы всегда зависит от взаимных отношений нескольких физических фактов, в особенности от отношения тела к его среде> (Lewin, 1935, с. 28; курсив оригинала).

Иными словами, древняя физика представляла поведение объектов исключительно в терминах их свойств или диспозиций. Камень при погружении в воду тонет, поскольку обладает свойством тяжести, или <гравитацией>; кусок же дерева плывет потому, что обладает свойством легкости, или <левитацией>.

В этих в целом полезных воззрениях на поведение объектов отсутствует лишь одно - относительный взгляд на явления. Согласно этому взгляду, необходимо рассматривать отношение между массой воды и массой погруженного в нее тела, а в случае с падающим телом - между движением тела по инерции и силой земного притяжения. Однако ограниченность и заблуждения наивной физики не мешают обычному человеку видеть перед собой предсказуемый и понятный ему мир физических объектов. На самом деле эти заблуждения служат повышению предсказуемости и связности повседневного опыта. Но они чреваты и некоторыми издержками, поскольку делают человека подверженным потенциально опасным ошибкам в суждениях, возникающим при необходимости иметь дело с новым, незнакомым явлением. Они также представляли собой тот интеллектуальный багаж, который пусть поначалу и с неохотой должен был быть отброшен в сторону, дабы освободить место для менее интуитивного и предоставляющего гораздо более широкие возможности взгляда на мир физических явлений - взгляда, связанного с именами Г. Галилея и И. Ньютона. (Как должно быть известно нашим читателям, в течение последнего столетия ньютонианские представления о времени, пространстве и движении постепенно уступили место еще менее интуитивным и таящим в себе еще большие возможности представлениям о Вселенной, вызванным к жизни гением Эйнштейна и других физиков-теоретиков.)

В психологии не было. ни своего Ньютона, ни тем более своего Эйнштейна, которые могли бы заменить наши наивные, основанные на опыте представления более точной и научно обоснованной системой воззрений, которая позволила бы очертить взаимоотношения между человеком и ситуацией. На самом деле, как мы уже говорили в главе 1, одним из наиболее важных уроков психологии является более глубокое понимание того, почему формулирование продуктивных закономерностей, точно предсказывающих поведение, чрезвычайно затруднено, как бы мы ни совершенствовали наши методологические навыки и концептуальные способности. Тем не менее мы полагаем, что обобщенный в данной главе социально-психологический анализ взаимоотношений между людьми и их социальным окружением поможет сделать самый общий набросок более продуктивной концепции индивидуальных различий и согласованности поведения.