Н.А. Панова 17 страница

Вопросы о причинах, по которым люди записались или не записались добровольцами, были заданы как наблюдателям, так и реальным действующим лицам. То, насколько поведение действующих лиц было расценено как проявление их обобщенной диспозиции добровольно участвовать или не участвовать в достойных начинаниях, выявлял следующий вопрос: <Насколько вероятно то, что вы (или тот, за кем вы наблюдали) станете сборщиком средств для Объединенного фонда?> (Иными словами, испытуемых спрашивали о готовности совершить общественно полезный поступок в иной ситуации, где за него к тому же не платили.)

Испытуемые-наблюдатели посчитали, что вероятность выступить в подобной роли будет существенно выше для испытуемых, уже записавшихся добровольными экскурсоводами и организаторами развлечений, чем для тех, кто этого не сделал, независимо от того, предлагали им за это 50 центов или полтора доллара. Очевидно, что наблюдатели были введены в заблуждение поведением <действующих лиц>, предположив, что оно отражало коренящуюся в их диспозициях склонность к добровольному участию, а не реакцию на возможность прилично подзаработать.

Игнорирование ролевых детерминант в пользу умозаключений о диспозициях. Если уж люди не в состоянии увидеть, что денежные стимулы, а не личностные диспозиции в значительной мере де-терминируют поведение, то едва ли покажется неожиданным, что они не смогут осознать и степень влияния, оказываемого на поведение более тонкими и скрытыми факторами - такими, как ролевые отношения.

Росс, Амабайл и Стейнметц (Ross, Amabile & Steinmetz, 1977) продемонстрировали это простым, на первый взгляд, способом. Они предложили своим испытуемым поиграть в нечто вроде блиц-викторины, в которой отобранный случайным образом один из испытуемых должен был задавать вопросы другим испытуемым. Задачей <спрашивающего> было сформулировать десять <трудных, но не безнадежных> вопросов, на которые соревнующиеся должны были давать ответы вслух. Раз за разом спрашивающие пользовались преимуществами своей роли для того, чтобы продемонстрировать свои исключительные познания как посредством задаваемых вопросов (например: <Как называется имеющая сладковатый запах жидкость, получаемая из организма китов и используемая в качестве основы для духов?>), так и ответов (эта жидкость - серая амбра), которые они должны были давать сами в случаях, когда соревнующиеся отвечали неправильно.

По завершении викторины и спрашивающим, и соревнующимся (а после повторной игры также и сторонним наблюдателям) было предложено оценить общие познания соревнующихся и <спрашивающих>. Спрашивающие имели очень существенные ролевые преимущества, и можно было предположить, что этот факт будет очевиден как для испытуемых, так и для наблюдателей. Иными словами, роль спрашивающего гарантировала ее исполнителям то, что они не обнаружат пробелы в своих познаниях ни в одной из областей, в то время как роль соревнующегося не оставляла шансов для формирования у окружающих столь выгодного впечатления. Однако, как оказалось, ролевые преимущества спрашивающих не были в достаточной мере ясны ни соревнующимся, ни наблюдателям. Иначе это помешало бы им отозваться о спрашивающих как о людях, обладающих незаурядными познаниями. И те, и другие охарактеризовали спрашивающих как более эрудированных людей по сравнению с любым из соревнующихся, а также по сравнению с любым <средним> студентом университета.

Можем ли мы сделать обобщение на основе обнаруженного в данном исследовании факта слепоты испытуемых к различиям ролей спрашивающего и соревнующегося и предположить, что люди бывают также невосприимчивы и к значимости более привычных для них социальных ролей? Предположить такое было бы рискованно, если бы не данные одного очень остроумного исследования, предпринятого Хамфри (Humphrey, 1985). Он сконструировал в лабораторных условиях целый микрокосм делового офиса. Испытуемым Хамфри сообщал, что его интересует то, <как люди работают друг с другом в деловой обстановке>. В результате внешне случайного выбора некоторые из испытуемых были отобраны на роли <управляющих> и должны были принять на себя руководящие функции. Другим испытуемым были отведены роли простых <клерков>, обязанных следовать указаниям начальства. Управляющим было дано достаточно времени на ознакомление с пособиями, содержащими описание их будущих обязанностей. Пока те были заняты их изучением, экспериментатор демонстрировал клеркам ящики для почты, объяснял систему документооборота и все остальное в этом роде. Затем новоиспеченная управленческая команда на два часа отдавалась своим деловым обязанностям. Как и в реальной конторе, управляющие выполняли достаточно высококвалифицированные задачи, спуская указания клеркам, в то время как клерки были заняты разнообразной неквалифицированной, рутинной работой, не требующей большой самостоятельности.

По завершении работы управляющие и клерки оценивали друг друга по ряду черт, связанных с выполняемыми ими ролями. В их число были включены и такие характеристики, как способность к лидерству, уровень интеллекта, мотивация к интенсивному труду, настойчивость и стремление оказывать поддержку товарищам по работе. Вдобавок они оценивали способность к лидерству и мотивацию к интенсивному труду, которые каждый из них мог бы проявить в будущем, выполняя определенного рода работу. По каждой из предложенных черт управляющие более высоко оценили своих коллег-управляющих, чем подчиненных. Клерки же оценили своих управляющих более высоко, чем других клерков по всем упомянутым параметрам, за исключением трудолюбия.

Таким образом, можно провести полную аналогию между исследованием Хамфри и нехитрой демонстрацией Росса и его коллег. Она может быть применена к реальным обстоятельствам и задачам с гораздо большей уверенностью. Обычно за ширмой внешней видимости людям бывает трудно увидеть ролевые детерминанты поведения, даже когда случайный характер распределения и конкретные преимущества отдельных ролей вполне ясны. (Можно предположить, что в реальной жизни, где подобные вещи еще более неопределенны, люди в еще меньшей степени способны сделать подобные ролевые поправки, с большей готовностью принимая то или иное поведение за чистую монету.)

Умаление значения ситуации и контекста в пользу личностных диспозиций

В начале данной главы в нашем обзоре фактов, касающихся обыденной психологии личности, мы неоднократно описывали обычного человека как слишком расположенного усматривать диспозиции в любом поведении и считать их влияние более сильным, чем это подтверждается опытом. Но, возможно, мы понимаем людей слишком буквально. Возможно, когда люди говорят: <Джейн - щедрая женщина>, они попросту имеют в виду, что она не прочь заплатить за всех своих сотрудников в ресторане или она уделяет много времени детям, а вовсе не то, что в большинстве ситуаций, по которым можно судить о щедрости человека, она проявляет ее на уровне гораздо выше среднего. Иными словами, может статься, что люди используют личностные черты в узком смысле, попросту не заботясь о том, чтобы сопроводить каждое из подобных высказываний перечнем условий, способствующих проявлению той или иной личностной диспозиции. Если это действительно так, то представления людей о предсказуемости поведения в самом деле могут хорошо согласовываться с фактами.

Обратившись к приведенному в предыдущей главе обзору материалов о согласованности поведения, мы можем вспомнить, что те же данные, при помощи которых был выявлен низкий уровень согласованности между различными видами поведения и различными ситуацняип, демонстрируют весьма высокую стабильность, характеризующую одинаковое поведение и одинаковые ситуации. Среднее значение корреляции между любыми двумя испытаниями на честность у школьников, исследованных Хартшорном и Мэем (Hartshorn & May, 1928), было очень низким, хотя стабильность или надежность результатов некоторых отдельных испытаний была весьма высокой. Например, корреляция между подглядыванием в ответ во время теста на общую эрудицию в марте и аналогичным показателем, измеренным в ходе такого же теста в октябре, составила около 0,80.

Предсказания стабильности в сравнении с предсказаниями согласованности. Если в чертах личности, которые люди приписывают другим, действительно подразумеваются конкретные обстоятельства и контекст, то их убеждения могут быть ближе к истине, чем полагали Кунда и Нисбетт (Kunda & Nisbett, 1986). Чтобы проверить это, в своем следующем исследовании Кунда и Нисбетт предложили одной группе испытуемых оценивать согласованность одних и тех же видов поведения в одних и тех же ситуациях, но в разное время, т.е. фактически дать оценку стабильности (устойчивости) данного поведения. Другой группе было предложено охарактеризовать согласованность разных видов поведения в различных контекстах, т.е. оценить его кросс-ситуативную согласованность.

В результате исследования Кунда и Нисбетт обнаружили, что оценки испытуемыми как устойчивости, так и кросс-ситуативной согласованности поведения были очень высоки и лишь слегка отличались одна от другой. Иными словами, результаты исследования никак не указывали на то, что испытуемые проводят существенное различие между стабильностью поведения (которая, по данным исследователей, зачастую оказывалась весьма высокой) и его кросс-ситуативной согласованностью (которая, согласно тем же данным, была почти повсеместно низкой).

Тейлор и Крокер (Taylor & Crocker, 1986) подвергли более тщательной проверке гипотезу о том, что, делая предсказания, люди проявляют невосприимчивость к сходству (или различию) контекста. Они описывали испытуемым поведение некоторых лиц, характеризующее их экстраверсию или независимость, в трех различных ситуациях. Одним испытуемым информация о поведении преподносилась в рамках лишь одного контекста: трех учебных либо трех социальных ситуаций. Информация, предоставлявшаяся другим испытуемым, относилась к контекстам обоих видов: к двум учебным ситуациям и одной социальной либо наоборот. (Варианты учебного контекста включали в себя разновидности ситуаций <на занятиях> и <при встрече с профессором>, варианты социального контекста - разновидности ситуаций <на вечеринке> и <с друзьями>.) Затем экспериментаторы предлагали испытуемым предсказать поведение оцениваемого человека в учебном контексте, в социальном контексте и в контексте, имеющем двоякую природу.

Если бы суждения испытуемых о личностных диспозициях хоть как-то подразумевали бы ситуационный контекст, то тогда испытуемые должны были быть более уверены в том, что оцениваемый человек будет вести себя в соответствии с чертами собственной личности в тех вариантах контекста, поведение человека в которых они уже наблюдали ранее. Так, если оцениваемый человек вел себя экстравертированно в трех вариантах учебного контекста, то испытуемые должны были бы проявить больше уверенности относительно того, что он продемонстрирует экстравертированное поведение именно в учебном, а не в социальном контексте. Кроме того, в случае двоякого контекста суждения испытуемых о соответствии поведения черте личности должны были быть более уверенными тогда, когда информация о предшествующем поведении человека черпалась бы из наблюдений за ним как в учебном, так и в социальном контексте, а не в контексте одного типа.

Этим предположениям не дано было подтвердиться. С одинаковой вероятностью испытуемые заявляли, что целевой субъект будет вести себя экстравертированно в учебном контексте и тогда, когда все три варианта полученной информации о нем касались экстравертированного поведения в социальном контексте, и тогда, когда информация относилась к его поведению в учебном контексте. Аналогичным образом, вероятность предсказания испытуемыми экстремального, зависящего от личностных черт поведения человека в двояком контексте не возрастала в случае предварительного наблюдения его поведения в различных вариантах контекста в сравнении с наблюдениями, сделанными в одном и том же контексте.

Таким образом, Тейлор и Крокер установили, что их испытуемые с одинаковой готовностью распространяли результаты наблюдений, сделанных в одном из контекстов, как на поведение, имеющее место в ином контексте, так и на поведение, проявленное в том же самом контексте. Это указывает на то, что люди в своих представлениях о диспозициях не учитывают (даже в неявной, имплицитной форме) ситуационную специфику, которая иногда свойственна реальным диспозициям.

Сранителыгое влияние личностных диспозиций и ситуаций. Обе стороны фундаментальной ошибки атрибуции - чрезмерный дис-позиционизм и недостаточно развитый ситуационизм - были успешно продемонстрированы в ходе одного из исследований, ставших впоследствии классическим. Речь идет об эксперименте, предпринятом Дарли и Бэтсоном (Darley & Batson, 1973) на материале студентов духовной семинарии Принстонского университета, подробно описанном нами в главе 2. Там мы не упомянули об одной важной детали этого исследования - о розданном испытуемым вопроснике, предназначенном для выяснения мотивов их интереса к религии: основывается ли он на стремлении к личному спасению или же в первую очередь на желании помогать другим. Это означало, что Дарли и Бэтсон были в состоянии сравнивать силу влияния важной, на первый взгляд, диспозиционной переменной с силой влияния <незначительной> ситуационной переменной. В этом случае суть <незначительной> ситуационной переменной сводилась к следующему вопросу: считали ли испытуемые, что они спешат, проходя мимо нуждающегося в помощи человека? После заполнения вопросника испытуемым давалось указание перейти в аудиторию, находящуюся в другом здании на противоположном конце студенческого городка, где они должны были произнести проповедь. Мы хотим напомнить читателю, что некоторым испытуемым было сказано, что их аудитория уже в сборе и что, к несчастью, они уже немного опоздали, поскольку экспериментатор сам несколько отстал от графика. Другие же полагали, что имеют в своем распоряжении солидный запас времени. Экспериментатор тщательно описывал им маршрут, которым они должны были проследовать, чтобы попасть в другое здание, после чего они незамедлительно по нему отправлялись.

Фабула эксперимента Дарли и Бэтсона была почерпнута из другой общеизвестной истории - евангельской притчи о добром самаритянине. На пути в другое здание семинариста окликал человек, лежавший в дверях и просивший о помощи. Как вы думаете, пришли ли семинаристы ему на помощь? Зависело ли это от их религиозной ориентации? Имело ли значение то, пребывали они в спешке или нет? Ответы на эти вопросы, данные в той же последовательности, таковы: <некоторое>, <нет> и <очень большое>.

Из тех испытуемых, кто не спешил, 63% останавливались и предлагали <пострадавшему> помощь. И лишь 10% спешащих испытуемых поступили таким же образом. Напротив, диспозицион-ный показатель, касающийся природы религиозной ориентации испытуемых, практически никак не повлиял на то, останавливались они, чтобы оказать помощь пострадавшему, или нет. Таким образом, эксперимент Дарли и Бэтсона в определенном смысле повторяет, но также и уточняет смысл притчи о добром самаритянине. Он заставляет нас предположить, что все священники и левиты, проходившие мимо, просто-напросто куда-нибудь опаздывали!

Но как нам узнать, что люди должным образом не подготовлены к условиям, подобным тем, что были созданы в исследовании Дарли и Бэтсона? Как нам узнать, что они не считают фактор спешки столь уж важным, а фактору религиозной ориентации, наоборот, придают большое значение?

Пьетромонако и Нисбетт (Pietromonako & Nisbett, 1982) предприняли исследование, в ходе которого описывали своим испытуемым эксперимент, весьма похожий на проведенный Дарли и Бэт-соном (заменив человека в дверях на женщину, делающую вид, что она повредила колено, и просящую семинариста сообщить об этом ее мужу). Ознакомившись с ситуацией, испытуемые стали утверждать, что помощь оказали бы подавляющее большинство семинаристов, но среди них было бы на 20% больше тех, главным мотивом религиозности которых была бы помощь другим. Они полагали также, что фактор спешки либо ее отсутствия не будет иметь вообще никакого значения. Они искренне считали, что независимо от того, сколько времени имели семинаристы в своем распоряжении, <альтруисты> из их числа все равно пришли бы на помощь, а <эгоисты> - нет.

Укорененность даспозиционизма в человеческом сознании. На самом деле Пьетромонако и Нисбетт проводили свое исследование не просто для того, чтобы сделать далеко идущие выводы о тенден-циозностях, свойственных человеческому сознанию, но и для того, чтобы проверить, насколько трудным делом окажется эти тенденциозности изменить. Они попросили нескольких своих испытуемых ознакомиться с результатами исследования Дарли и Бэтсона, прежде чем те сделают предсказания относительно поведения людей в двух различных ситуациях.

Одна из этих ситуаций представляла собой <облегченный> вариант истории, использованной в только что обсуждавшемся исследовании Дарли и Бэтсона. Согласно описанию второй ситуации, человек, в ней участвоваший, не находился в экспериментальных условиях, как испытуемые Дарли и Бэтсона, а просто шел навестить своего друга в больнице. <Жертвой> в последнем случае была беременная женщина, явно нуждавшаяся в том, чтобы ей помогли разобраться с машиной. Часть испытуемых должны были предсказать, как повели бы себя в подобных ситуациях студенты Принстонской семинарии, тогда как задача другой части испытуемых состояла в предсказании поведения в аналогичных ситуациях мужчин, попавших в случайную выборку населения штата Нью Джерси.

То, что испытуемым было предварительно сообщено о результатах исследования Дарли и Бэтсона, существенно не сказалось на их предсказаниях влияния диспозиционной переменной (т.е. религиозной ориентации) на поведение оцениваемых людей, но оказало все-таки существенное влияние на признание ими эффекта ситуационной переменной (т.е. фактора спешки). Однако даже при этом оцененная ими разница между долями пришедших на помощь семинаристов в зависимости от того, спешили они или нет, равнялась всего 18%, что гораздо меньше разницы в 53%, зафиксированной Дарли и Бэтсоном.

К аналогичным выводам пришел Сейфер (Safer, 1980) в своем исследовании склонности студентов относить покорность, проявленную испытуемыми в эксперименте Милгрэма, на счет диспози-ций личности, а не власти ситуации. Сейфер показывал своим студентам фильм Милгрэма о послушании. Несмотря на то что в фильме делался акцент на то, что именно ситуационные факторы принуждали людей к послушанию, участники эксперимента Сей-фера существенно переоценили величину напряжения электрического разряда, до которой испытуемый мог бы дойти при отсутствии этих факторов. Таким образом, они продолжали интерпретировать поведение в терминах предполагаемых диспозиций, не осознавая той критически важной роли, которую сыграла сконструированная Милгрэмом ситуация в достижении столь впечатляющего эффекта.

Предпочтение предсказаниям, основанным на диспозициях, перед предсказаниями, основанными на ситуации. Пожалуй, наиболее непосредственное свидетельство обыденного диспозиционизма дает нам недавнее исследование, осуществленное Ньютоном, Гриф-фином и Россом (Newton, Griffin & Ross, 1988). В ходе него испытуемым было разрешено самим выбирать конкретных людей и конкретные диспозиции, имевшие, по их мнению, отношение к целям предсказания. В некотором смысле это позволило им показать максимум, на что они способны в плане <идиографического>, или личностно-ориентированного, предсказания поведения.

В этом исследовании Ньютон и его коллеги, вдохновленные анализом канальных факторов, описанным нами в главе 2, предоставили двум группам испытуемых возможность сделать пожертвования в продовольственный фонд студенческого городка. По данным предварительного опроса студентов были сформированы две экспериментальные группы. Причем в первую из них вошли испытуемые, признанные своими товарищами <наиболее склонными> жертвовать продукты в пользу фонда, а вторая группа была составлена из студентов, которых товарищи посчитали <наименее склонными> к этому. Половина испытуемых в каждой из групп была поставлена в условия, где для них были созданы <каналы действия>, представленные в более или менее явной форме. Им были адресованы именные письма с просьбой пожертвовать в фонд продукты определенного рода. Им были также розданы планы студенческого городка, на которых было обозначено местоположение пункта приема пожертвований, и, главное, им напомнили об этом в личной беседе по телефону. Другая половина испытуемых не имела подобных фасилитирующих каналов, т.е. направленные им письма не содержали личного обращения (письмо начиналось со слов <Уважаемый студент>). В них также не было указано, какие именно продукты желательно пожертвовать, не говоря уже об отсутствии <телефонного> напоминания и плана.

Имея целью выявить обыденные представления о прогностическом потенциале ситуационных факторов в сравнении с потенциалом личностных качеств, экспериментаторы предложили группе сту-дентов-<экспертов>, выдвигавших <кандидатуры> для участия в компании по сбору пожертвований, оценить вероятность, с которой каждый из испытуемых, находящихся в разных экспериментальных условиях (т.е. имеющих фасилитирующие каналы действия либо полностью их лишенные), мог бы пожертвовать продукты в пользу фонда.

Результаты исследования Ньютона и его коллег были однозначны. Студенты-<эксперты> считали, что для предсказания того, пожертвует какой-либо конкретный студент продукты или нет, значение имеет лишь его предрасположенность делать пожертвования, но никак не характер ситуации, в которой он находится. Они полагали, в частности, что <наименее склонные> к пожертвованиям студенты отважатся сделать это с вероятностью 17% при наличии фасилитирующих факторов и с вероятностью 16% при отсутствии таковых. Соответствующие вероятности для <наиболее склонных> испытуемых они оценили как 83 и 80%.

В действительности же наиболее решительное влияние на действия студентов оказала именно специфика ситуации. При отсутствии фасилитирующих факторов пожертвовать продукты решилось лишь 4% испытуемых (ни одного процента из <наименее склонных> и 8% из <наиболее склонных>), в то время как при наличии подобных факторов их доля возрастала до 33% (25% <наименее склонных> и 42% <наиболее склонных>).

Иными словами, <эксперты> полагали, что их знание о репутации и личностных качествах испытуемых позволяет им давать уверенный прогноз в отношении по крайней мере некоторых из них и что означенные ими альтруисты и эгоисты проявили свои личностные диспозиции вне зависимости от конкретных ситуационных факторов. Как же они заблуждались! В результате проведенного исследования ситуационные переменные оказались более важными, чем личностные диспозиции, по крайней мере более важными, чем диспозиции, привлекавшие внимание <экспертов>.

Таким образом, данные настоящего исследования высвечивают серьезные изъяны в некоторых центральных принципах обыденной теории личности. По сути, они демонстрируют наиболее экстремальный вариант фундаментальной ошибки атрибуции. Люди с легкостью относят поведение на счет личностных черт, опираясь на данные, допускающие его интерпретацию лишь на основании ситуационных факторов, либо (самое большее) позволяющие утверждать, что данная диспозиция проявляется в определенного рода ситуациях.

Подобное отнесение причин поведения на счет личностных черт создает затем почву для дальнейших предсказаний, в которых ситуационным факторам уделяется недостаточно внимания. Как мы увидим в дальнейшем, люди порой очень дорого (с точки зрения точности предсказания) платят за свою приверженность диспози-ционистским теориям, а также и за использование базирующихся на них неоптимальных стратегий умозаключения.

Чрезмерная уверенность предсказаний, основанных на диспозициях

За последнее время изложенная выше гипотеза получила несколько мощных количественных интерпретаций, данных как на экспериментальном, так и на теоретическом уровне. В ходе двух независимых друг от друга серий исследований Росс и Нисбетт с коллегами рассмотрели издержки предсказаний, основанных на личностных диспозициях.

В исследовании Даннинга, Гриффина, Милойковича и Росса (Dunning, Griffin, Milojkovic & Ross, 1990), результаты которого мы обсуждали в главе 3, испытуемым-наблюдателям были предложены описания ряда лабораторных и жизненных ситуаций. Затем испытуемым предлагалось предсказать, как повели бы себя в них конкретные люди. Предложенные им вопросы были, например, следующего содержания: <будет ли данный человек звонить домой хотя бы один раз в неделю на протяжении предстоящего семестра?> или <станет ли он предварительно причесываться, если в контексте лабораторного исследования его попросят сфотографироваться?>. В одном случае условия эксперимента были таковы, что испытуемые располагали избыточной информацией о людях, поведение которых они должны были предсказывать. В процессе подготовки к выполнению задания им было позволено задавать этим людям сколько угодно вопросов. В другом случае информация была крайне скудной. Испытуемые вынуждены были делать предсказания, зная только имя человека и глядя на его фотографию.

Смысл полученных результатов был более чем прозрачен. Средняя точность предсказаний, сделанных испытуемыми, обладавшими избыточной информацией (60% правильных прогнозов), была лишь незначительно выше точности, достигнутой испытуемыми, находившимися в условиях ее нехватки (57% правильных прогнозов). Это означает, что какие бы сведения друг о друге испытуемые не получали в ходе интервью, задуманного с целью облегчить им задачу по предсказанию поведения, эти сведения имели весьма ограниченную ценность.

Но может быть и сами люди не претендуют на точность подобных предсказаний, сделанных <навскидку>, пусть даже и после интервью? К счастью, данные, полученные Даннингом и его коллегами, позволяют нам судить о том, действительно ли люди считают, что информация о конкретных индивидах помогает им предсказывать их поведение. Оказалось, что испытуемые на самом деле считали, что могут сделать это достаточно точно, зная лишь имя человека и имея представление о его внешности по фотографии! В этих информационно ограниченных условиях, когда испытуемые оказывались правы в 57 случаях из 100, ожидаемая ими <точность попадания> составила 72%. В условиях же избыточного количества информации аналогичные показатели составили соответственно 60 и 77%.

Таким образом, испытуемые проявили чрезмерную уверенность в отношении собственной способности предсказывать поведение как при наличии достаточных сведений, так и при отсутствии таковых. Вдобавок проявленная ими уверенность плохо вязалась с достигнутой ими точностью. В случаях, когда они выражали большую уверенность в точности собственных предсказаний, испытуемые реально были ненамного более точны, усугубляя тем самым разрыв между степенью точности предсказаний и степенью уверенности в них. Как следствие, будучи весьма уверенными или даже почти не сомневаясь в своей правоте, испытуемые зачастую оказывались неправы, в чем нам видится очень опасная эпистемологическая установка.

Иногда в исследованиях Даннинга и его коллег предсказания испытуемых были согласованы с базовыми частотами (base rates)*, которые испытуемые сами определяли для тех или иных ситуаций (либо со значениями этих частот, предлагавшимися им экспериментаторами). Временами же подобной согласованности не наблюдалось. Примечательно, что когда предсказания испытуемых шли вразрез с предполагаемыми (или известными заранее) базовыми частотами, вероятность точного предсказания у них обычно равнялась (или была даже ниже) 50% (т.е. это случайный выбор). В одном из исследований испытуемые, чьи предсказания были в согласии с базовой частотой, оказались правы в 75% случаев, в то время как испытуемые, чьи предсказания шли вразрез с ней, оказались правы лишь в 40% своих предсказаний.

В том же исследовании те испытуемые, чьи предсказания противоречили базовой частоте, были лишь немногим менее уверены в своей правоте, чем те, чьи предсказания находились в полном ему соответствии. И это несмотря на то, что вероятность точных предсказаний была в первом случае гораздо более низкой. Издержки, связанные с игнорированием базовой частоты, проявлялись особенно впечатляюще, когда ее уровень был экстремальным (и детерминирующее влияние ситуационных факторов было, следовательно, очень велико). Те испытуемые, чьи предсказания были в согласии с базовой частотой, равной, по меньшей мере, 75%, оказывались правы в 85% случаев, а те, чьи предсказания шли вразрез с подобными базовыми частотами, оказывались правы лишь в 23% случаев. Последняя группа продемонстрировала крайнюю неадекватность представлений о точности собственных предсказаний, поскольку ее члены полагали, что <попадут в точку> в 72% случаев!

*Базовая частота (base rate) - это наблюдавшаяся в прошлом частота появления какого-либо события [например, частота успешных 11-метровых штрафных ударов в футбольных матчах (она равняется более чем 90%), частота поступления абитуриентов в театральный институт и т.д.] Понятно, что при прогнозировании появления в будущем аналогичного события необходимо учитывать соответствующие базовые частоты. В то же время игнорирование базовых частот - одна из наиболее распространенных ошибок при предсказании поведения. (Прим. науч. ред.)