Глава 14. Дхритараштра отдал Пандавам полцарства Хастинапура – Кхандавапрастху, где не было даже приличной хижины для жилья

Дхритараштра отдал Пандавам полцарства Хастинапура – Кхандавапрастху, где не было даже приличной хижины для жилья. Меня никогда не привлекала роскошь, великолепие и дворцы Хастины. Я хотела лишь, чтобы меня приняли как невестку правящей династии Хастины со всеми причитающимися почестями. Можно оставаться довольной даже в хижине Кхандавапрастхи. Мне не нужно было ничего большего.

Но долго ли превратить Кхандавапрастху в Индрапрастху с таким другом, как Кришна? Через несколько дней красота и великолепие нового города – Индрапрастхи – потрясли Хастину. А чудеснее всего был дворец собраний.

Во время пожара в лесу Кхандава Арджуна из сострадания спас данава Майю. В знак благодарности последний, посоветовавшись со Шри Кришной и испросив позволения у Юдхиштхиры, возвел дворец собраний. Никто другой в целом мире не смог бы построить такое здание. Этот дворец, площадью в семьдесят квадратных локтей, был построен на участке земли в четыре тысячи локтей в длину и ширину. Стены и потолок были инкрустированы драгоценными каменьями, а пол отделан хрусталем и жемчугами. Вкрапления самоцветов на потолке казались звездами и планетами. Сам потолок был сделан так мастерски, что в течение дня – от рассвета и до заката – он вслед за небом менял цвет, и люди в нем чувствовали себя под открытым небом. Хрустальный пол во дворце был прозрачен, как вода. Иллюзию усугубляли отраженные в нем звезды и планеты из драгоценностей. В стены были вставлены зеркала – таким образом, что во время собрания каждый из присутствующих мог наблюдать отражение царя Юдхиштхиры рядом с собой.

Цветущие кусты дворцового сада перемежались с золотыми растениями, на ветвях которых были драгоценные цветы. Издали это казалось садом мечты с цветами счастья и самоцветами удачи. Посреди сада был пруд с золотыми берегами. К воде вели хрустальные ступени. В пруду цвели золотые лотосы и плавали бриллиантовые и сапфировые рыбки. Золотые столы с мраморными карнизами были инкрустированы мерцающими жемчужинами. Вода в пруду была кристально чистой и прозрачной до самого дна.

Хитроумное мастерство и красота трона, на котором Юдхиштхира восседал в центре залы собраний, не поддается описанию. Даже Индра мог бы спуститься со сварги, мечтая завладеть им.

Чтобы поддерживать прохладу, в самом дворце тоже росло множество благоуханных цветов и плодовых деревьев. Видя, что дворец собраний Кхандавапрастхи не уступает дворцу Индры, народ стал называть город Индрапрастхой. А я стала царицей Индрапрастхи.

Все пятеро братьев прилагали силы на постройку Индрапрастхи. После того, как все было закончено в кратчайшие сроки, Пандавы возликовали, Кауравы же исходили завистью. Влекомые удобствами, справедливостью и торжествами, множество ученых и просто граждан Хастины переселились в Индрапрастху, чтобы принять убежище в царстве праведного Юдхиштхиры. Был объявлен день открытия дворца собраний.

Изысканные приготовления были сделаны к торжеству. Наблюдая все это, я встревожилась. Меня не беспокоило, как накормить десять тысяч брахманов, подарить им новую одежду, коров и другие ценности. Но подспудно мне не хотелось приглашать Кауравов и их друга Карну, зятя Джаядратху и других родственников. Мудрые никогда не станут демонстрировать свои богатства подлым и завистливым людям - это лишь разжигает вражду. Праздники устраивают ради счастья, а не для того, чтобы мучить других. Не было сомнений, что церемония открытия дворца собраний в Индрапрастхе глубоко уязвит Кауравов. Тогда какой смысл в таком пышном празднестве, спросила я Юдхиштхиру. Он ответил: «Нельзя пригласить на церемонию открытия дворца других гостей и обойти вниманием родственников. Что скажут люди, узнав, что Кауравов не пригласили? Могут ли должным образом общаться с другими те, кто не поддерживают отношения даже с родными и близкими? Неужели чья-то зависть может отравить радость и испортить праздник? Завистники вечно страдают. Даже если Кауравов не пригласить, они узнают обо всем, сидя у себя в Хастине, станут завидовать еще больше и будут уязвлены еще глубже. Поэтому я считаю правильным поддерживать дружбу, пригласив их сюда».

Доводы Юдхиштхиры были неоспоримы. Что я могла поделать? Приняв решение – неважно, верное или ошибочное – Юдхиштхира никогда не отменил бы его по совету женщины. Зная об этом, я умолкла. Но почему с Кауравами должен быть их близкий друг Карна, правитель Анги? И даже если он приедет, почему я должна собственноручно стряпать для него? Кауравы – мои деверя, кровные родственники моих мужей. Мы – одна семья. Я должна подобающе встретить их. Но Карна – чужой. Если он приедет, пусть располагается в гостинице. Мы приставим к нему служанок. Не знаю почему, но мне не хотелось видеть этого человека, в чьих красивых глазах, казалось, поселилось все презрение этого мира и желание отомстить мне. Чувство вины не позволяло мне видеться с ним.

Мне не нравилось показное гостеприимство Юдхиштхиры к Карне. Я поделилась своим мнением с Майей. Но Майя напомнила мне, что Карна не посторонний. Он тоже член семьи Пандавов. Юдхиштхира сделал все эти приготовления, чтобы порадовать Матушку Кунти. Слушая Майю, я вспомнила случай, происшедший несколькими днями ранее.

В Кхандавапрастхе полным ходом шло строительство. В один из дней Матушка Кунти велела мне навестить подругу ее детства, тетушку Радху. Я тут же собралась, хотя и не считала, что царице-матери Хастины подобает ходить в гости к Радхе, жене колесничего Адхиратхи. Пожелай Кунти, и она могла бы вызвать жену Адхиратхи во дворец. Но Матушка Кунти лично отправилась к сакхи Радхе, позабыв свое царское величие, со сладостями и множеством подарков, прихватив с собою меня… было в этом нечто большее, нежели просто великодушие.

Тетушка была очень рада и благословила меня. Мы долго беседовали. Она велела Карне поклониться Кунти.

Когда после беседы с нами Радха удалилась в другую комнату, Кунти сказала мне на ухо: «Знаешь, у меня есть еще один сын. Он старше Юдхиштхиры. Он красив и отважен. Он хороший человек. Но, к сожалению, воспитанный Радхой, теперь он лишен многих своих законных прав. Вот почему ты не стала его женой».

Я ошарашено уставилась на нее. Кто же этот отважный сын Матушки Кунти? Неужели Карна? Но как это возможно?

Матушка развеяла мои сомнения: «Да, Карна мой сын согласно дхарме, мой дхарма-путра. Он мой пасынок. Тебе надлежит считать Карну шестым Пандавом. Но, к сожалению, он приемный сын колесничего…» Матушка запнулась. Я молчала, пораженная услышанным.

Матушка продолжала: «Должно быть, ты удивлена, как такое возможно. Он – мой дхарма-путра. По положению дхарма-путра превосходит фактических сыновей. Поэтому я люблю его и желаю ему блага ничуть не меньше, чем Пандавам».

Я все еще была сбита с толку и не проронила ни слова. Зачем было матери пятерых сыновей усыновлять кого-то еще? Тем более – близкого друга Кауравов! Матушка Кунти понимала мое смущение. Голосом, полным расположения, она сказала: «Очевидно, бедный Карна – сын какой-то незамужней женщины. Боясь скандала и позора, эта неудачница вместо того, чтобы воспитать сына, бросила его в реку. Муж Радхи, Адхиратха, спас дитя и нарек его Васусеной. Бесплодная Радха приняла Карну с материнской любовью, но из-за проклятия его рождения Карну на каждом шагу оскорбляют; его презирают и лишают его законных прав; его мужество ставят под сомнение, подвигов не замечают, а достоинство ущемляют. Преимущества, почет и уважение, которые Пандавы получили как сыновья Кунти – всего этого Карна лишен и по сей день, хотя ни в чем не уступает Пандавам. Слушая от Радхи об оскорблениях, которым подвергается Карна, о постоянно возводимой на него напраслине, мое сердце наполняется состраданием и нежностью. Уж не знаю почему, но с самого первого взгляда в моем сердце забил фонтан материнской любви к нему. Сердце говорит мне, что Карна, конечно же, царевич или низвергнутый на землю сын какого-то полубога. Это человеческое тело – его проклятие, ведь его божественный отец никогда не придет на землю, чтобы подтвердить свое отцовство. Ни разу в жизни Карне не придется назвать имени своего отца, и потому он обречен страдать от бесславия. Думая обо всем об этом, я чувствую его беззащитным дитем у себя на руках. У меня пятеро сыновей, вместе с Карной – шестеро. Что значит «слишком много»? Сердце матери – океан. Сколько бы отпрысков не прошло через ее руки, она, не различая, будет проявлять материнскую нежность к каждому из них. Но Карна слишком заносчив, горд, эмоционален, чтобы садиться мне на колени. Он хочет доказать, что, хотя человек не властен над своим рождением, он властен поступать так, как ему заблагорассудится. Он твердо решил стяжать славу и доказать свое мужество делами и преданностью долгу. Он хочет самоутвердиться без посторонней помощи, ему не нужно, чтобы его считали сыном Кунти».

По мере того, как Матушка Кунти продолжала свой рассказ, ее все больше захлестывали эмоции. Ее спокойные глаза наполнились слезами, в которых отражалось благородство ее сердца. Какой нежной и благородной делается женщина, становясь матерью! Я тоже женщина. Грустная история Карны тронула мое сердце. Но все же эти переживания меня не касались, я не жила ими, как Матушка Кунти. У меня не было детей, так что поток чистой материнской любви к чужому ребенку не бил в моем сердце. Вот почему материнская нежность и сострадание Матушки Кунти к Карне были мне чужды.

Неожиданно мне снова пришлось выслушать историю Карны – на сей раз в пересказе Майи. Это было после того случая, как Матушка Кунти приняла Карну своим дхарма-путрой. На глазах у всех она проявила свою неудержимую материнскую нежность и сострадание к Карне. Тогда я не поверила Майе. Сегодня же, вспоминая все это, я не перестаю удивляться, как же много Майя знала и понимала.

Царевичи завершили свое образование. На экзамене присутствовали знаменитые ученые мужи со всего царства. Были приглашены многие цари. Жюри сидели на высоких красивых помостах. Дед Бхишма, Матушка Сатьявати, Гандхари, Кунти, Видура, советник Санджая, Дхритараштра, Крипачарья занимали отведенные им места на возвышении.

В этом состязании принимали участие не только царевичи, но и другие ученики. Среди них был Карна и единственный сын Дроны, Ашваттхама.

Возглавлял церемонию Дрона. Успехи учеников были его достижением. Кто бы ни прошел испытание с честью, это был его успех и мировая слава. Вознеся молитвы, облаченный в новые одежды Дрона появился на месте состязания. Царевичи тоже явились в новых одеждах и украшениях, с улыбкой на устах. Лоб каждого из них, желая сыновьям победы, матери украсили знаками и поднесенной богине киноварью. Лицо каждого светилось твердой уверенностью в успехе. Все присутствующие встали и громко поприветствовали царевичей. Брахманы возлили подношения в священный огонь. Провели церемонию поклонения оружию, и затем царевичи один за другим стали показывать свое воинское мастерство, сражаясь на мечах, булавах и других оружиях; борясь, скача на лошадях, стреляя из лука, поражая мишень с завязанными глазами и делая многое, многое другое. Бхима и Дурьодхана схватились на палицах и врукопашную. Земля сотрясалась. Ни один не мог одержать победу над соперником. Опасность грозила даже тем, кто расположились на помосте, так что Дроне пришлось вмешаться и остановить поединок. Наконец вышел лучший воин Арьяварты, Арджуна. Собравшиеся разразились аплодисментами и одобрительными возгласами. Правители мира собрались издалека, чтобы посмотреть, как искусен Арджуна в воинском деле. Прежде всего Арджуна с преданностью поклонился своему гурудеву, затем дотронулся до земли и поприветствовал всех собравшихся, и, наконец, начал демонстрировать свое мастерское владение оружием.

Это было так чудесно, так поразительно, что собравшиеся отказывались верить своим глазам. Казалось, Арджуна наслал на собравшихся чары. Некоторые усомнились: уж не обман ли это? Слишком уж невероятным, непостижимым было то, что предстало их взорам.

Когда Арджуна выпустил огненный снаряд, Хастину окружили языки пламени окружили. Собравшиеся испугались пожара – быть может, царевичи Хастинапура сговорились освободить себя от всех препятствий к тому, чтобы стать императорами всего мира? Многие воины начали кричать и вопить от страха, словно малые дети, и попадали без чувств. Тогда Арджуна выпустил водяной снаряд. Начался ужасный ливень и потоп. Смерть явила собравшимся еще один свой лик, жадно облизывая губы. Люди в ужасе взмолились своим богам. Тем временем Арджуна выпустил воздушный снаряд. Никто так и не понял, как воды потопа были высушены ветром. Зрители были не только поражены, но и благодарны, и разразились овациями. Тем временем в толпе начались беспорядки. Кто-то пытался удержаться за колоны и сиденья. Большинство повалились наземь. Порывы ветра сбивали с ног каждого, кто пытался подняться. Заметив панику, Арджуна применил облачный снаряд. Небо затянуло тучами, ветер утих. Зрители вздохнули с облегчением, волнения улеглись. Мастерство Арджуны каждый прочувствовал на себе. Еще немного – и никто не остался бы в живых, чтобы досмотреть состязание до конца. Но Арджуна никогда не желал смерти невинным. Он тут же выпустил ароматное оружие. Легкий, ароматный ветерок разнес благоухание под небесами Хастинапура. Откуда, из какого царского сада доносился он – не знал никто. Взволнованные и довольные зрители поднялись, чтобы поздравить Арджуну. В этот момент Арджуна выпустил земляное оружие и скрылся в недрах земли. В следующее мгновение выпущенное им оружие потрясло всех и каждого. Вся Хастина оказалась на горном пике. Сидя на своих местах, зрители увидели Арджуну, приветствующего их с самой вершины. Они хотели было поднять руки, чтобы поприветствовать его в ответ, но тут, воспользовавшись разрушительным оружием, он исчез, а зрители остались на вершине горы. Внезапно он выпустил подземное оружие. Хастина опустилась пониже. Зрители были в ужасе, среди них воцарилась паника. Тогда он выпустил космическое оружие, и все поплыли в невесомости. Это было немыслимо! Зная наперед, что окажется в таком затруднении, никто не рискнул бы приехать на состязания! Зрители начали жалеть о том, что попали сюда. Но тогда Арджуна выпустил оружие самообладания. Все успокоились, хотя по-прежнему были ошеломлены увиденным.

Мастерство Арджуны наполнило глаза Матушки Кунти слезами радости. Но уже в следующее мгновение, увидев перед собой яростное лицо Карны, она была убита горем. Она знала, что Карна – могучий герой. По благословению какого-то полубога он был рожден в доспехах и с серьгами. Он взревел, бросая Арджуне вызов. Карна тоже был учеником Дроны, и как воин он был равен Арджуне. Но Карна был сыном колесничего, а Арджуна – царевичем Хастинапура. Сознательно или подспудно, Дроначарья притеснял Карну во время обучения. Ни Карна, ни Арджуна ни уступали друг другу. Карна и сам знал, что, поскольку он не является царевичем, гуру Дрона не столь щедро проливает на него милость. Дрона ежедневно давал своему сыну Ашваттхаме и своему любимчику Арджуне дополнительные уроки. Карна всегда говорил правду, и говорил ее невозмутимо и бесстрашно. Он даже осмеливался возражать против несправедливости наставника. Много раз он напоминал ему, что с ним тоже стоит заниматься больше. Гуру отвечал: «Арджуне предстоит защищать Хастину, Ашваттхама же должен стать наставником воинского искусства для будущих царей Хастинапура. Поэтому им обоим нужно специальное образование. А тебе зачем? Тебе не быть царем». Карна не стал пререкаться с гуру, но день за днем в нем нарастала нетерпимость к Арджуне. Втайне мечтая о дне, когда сможет доказать свое над ним превосходство, он приступил к суровым аскезам.

И вот этот день настал. Сегодня Карна всем докажет, что судить о человеке нужно по его делам, а не по происхождению!

Карна начал демонстрировать свое искусство владеть оружием. Он ни в чем не уступал Арджуне. Но после явленных Арджуной чудес зрители все еще были зачарованы, и мастерство Карны не показалось им чем-то незаурядным. Тогда Карна прямо бросил Арджуне вызов: они должны были сразиться на глазах у всех. Пусть они сойдутся лицом к лицу, и его превосходство станет очевидным! Арджуна принял вызов и заявил во всеуслышание, что убьет Карну.

Кунти потеряла сознание. В схватке только один должен был остаться в живых – либо Карна, либо Арджуна. Арджуна был ее родным сыном, но Карну она любила не меньше, поэтому ей нестерпимо было видеть схватку, которая должна была привести к гибели одного из них. Зрители рукоплескали сердечному благородству Кунти.

В тот раз самолюбие и мужество Карны тоже было сокрушено. Гуру Дроначарья знал, что результат поединка между Карной и Арджуной может быть фатальным. Поэтому он уколол Карну в его слабейшую точку:

- Поединок? Это возможно только между царевичами. Арджуна – царевич Хастины, а ты кто такой? Кто твои родители? Ты можешь быть воином, но куда тебе до Арджуны?

Карна промолчал. От горя и стыда ему хотелось провалиться сквозь землю. Какой смысл жить на земле, если мужество здесь ничего не стоит? Дурьодхана наблюдал за происходящим в оба. Внезапно он заявил:

- Я дарю другу Карне трон государства Анга!

В ту же минуту внесли инкрустированный драгоценностями трон, и судьба сына колесничего приняла неожиданный оборот. Но историю своего рождения Карна изменить не мог. Бхима заметил:

- Из жалости можно сделать царем кого угодно, но царскую кровь в жилы не вольешь. Теперь, вместо того, чтобы держать поводья лошадиной упряжки, Карна возьмет в руки бразды правления и тем самым станет вечным должником Дурьодханы.

Чтобы предотвратить поединок между Арджуной и Карной, солнце село. Карна чувствовал, что сам Господь дхармы, Сурья, отвернулся от него. В этом мрачном мире утвердить славу мужества казалось несбыточной мечтой, миражом, и все же Карна не признавал поражения: как и подобает герою, он не сдался, но всю свою жизнь продолжал отстаивать славу мужества.

По случаю того, что государство Анга обрело царя, Хастинапур гулял всю ночь. Дурьодхана угощал всех желающих. Навеселе, граждане Хастины славили Дурьодхану. Предполагалось, что самым счастливым на этом празднике должен быть Карна. Еще на рассвете того дня он был сыном простого колесничего, теперь же стал правителем богатого государства Анга. Но где был Карна? Во дворце увеселений развлекались царевичи и другие гости, прибывшие зрителями на состязания. Но самого Карны не было. Наевшись досыта и напившись, он перестал владеть собой. Никто и не подозревал, что виновник торжества вообще не присутствовал на празднике, хотя и без него гуляние в его честь удалось на славу.

Сидя один в комнате, царь Карна ломал голову над тайной всей своей жизни: кто мои родители? И остроты Бхимы – его слова о том, что можно занять трон благодаря чьей-то жалости, но царскую кровь в жилы не вольешь – все еще звучали у него в ушах. От ярости все его тело пылало, а голова, казалось, раскалывалась на куски. Сделав его правителем, Дурьодхана проявил великодушие, доказал собственное милосердие и… заслужил благодарность, в чем Карна был вовсе не заинтересован. Эти песни да пляски, этот праздник не делал чести Карне – скорее, он высмеивал его мужество. В каждой песне ему слышалось: «Хотя в твоих жилах течет не царская кровь, Дурьодхана из сострадания и доброты пожаловал тебе царство. Будь же благодарен ему! К тебе благоволят, ты попал в зависимость!»

Отвергнуть эту возможность править страной Анга, царскую корону, трон? Но, сделай он это, люди скажут: «Карна не годится в цари. Он испугался занять трон; не к лицу ему и корона. Он недостоин таких подарков со стороны Дурьодханы и оскорбляет их собою». Нет, он должен доказать этому миру: чтобы стать царем, необязательно родиться царевичем. Он имеет право занять престол. Трон достался ему не по наследству – он сам заслужил право на него, исключительно собственным мужеством.

Карна снова погрузился в раздумья: «Кто мои родители? Пока я думал, что я – сын возничего Адхиратхи и Радхи, я был счастлив, как и все непоседы этого мира. Я никогда не сожалел о том, что не родился царевичем. В конце концов, такое рождение достается далеко не каждому. Любые родители в глазах детей своих – царь и царица». Карна тоже был счастлив со своими приемными родителями. Но однажды в юности ему случилось подслушать тайную беседу между матушкой Радхой и Кунти, и услышанное его потрясло.

Матушка Кунти сказала:

- У этого вашего сына полно царских отметин. Кто скажет, что он сын возничего? Ты только посмотри на него! Если поставить его рядом с царевичами Хастинапура, он превзойдет всех. О, как прекрасны эти его серьги и доспехи! Не знаю, почему один взгляд на Карну рождает во мне желание заключить его в объятия. Если бы он был моим сыном! Воистину, он, должно быть, родился в царской семье.

- Когда он подрос, люди стали говорить, что он не наш сын, отмечая его качества и внешность. Чего уж греха таить, он ведь действительно не наш сын. Какая-то неудачница, породив его, положила в ящик и бросила в Ямуну. Обнаружив его во время купания, мы сочли это божественным благословением. Эти доспехи, делающие его неуязвимым, и серьги с самого рождения на нем.

- Увы! Почему молния не поразила эту жестокую мать?

Мягкосердечная Кунти, невестка династия Сомы, прокляла бессердечную мать и зарыдала.

Карна вернулся в свою комнату. В тот день в жизни двенадцатилетнего Карны открылась новая страница: он начал искать своего отца. Конечно, он никогда не раскрывал родителям своих тайных мучений, так как не считал себя вправе рушить их счастье. Вытащив его из Ямуны, они спасли его от неминуемой смерти, сохранили ему эту драгоценную человеческую жизнь, поэтому каждый шаг Карны был продиктован сыновним долгом. Иногда он думал: «Почему бы мне не стать царевичем? Матушка Кунти говорит об этом с самой первой нашей встречи!» Карна продолжал искать свою бессердечную мать, и теперь слова Бхимы резали его ножом.

Радха позвала снаружи:

- Карна, сынок! Матушка Кунти лично пришла поздравить тебя. Открой дверь!

Карна поражался: Кунти потеряла сознание от одной мысли, что ее сын в опасности, она пролежала без чувств целый вечер, а когда наконец пришла в себя и услышала, что Карна стал царем, то, невзирая на слабость, пришла поздравить его! Она восхищалась тем, что заклятый враг ее любимого сына Арджуны стал правителем! Что это - проявление сердечного благородства или какая-то уловка?

Отворив дверь, Карна поклонился Кунти, а она обняла его. Плача и трепеща, слабым голосом она сказала:

- Карна, сынок, живи и славься вечно! Я слышала, что, даже став царем, ты все еще не счастлив. Бхима высмеял и тем самым глубоко задел тебя. Поэтому я пришла попросить у тебя прощения. Не принимай это близко к сердцу.

Взволнованным голосом Карна сказал:

- Матушка, Вы вся пылаете. От слабости у Вас дрожат руки и ноги. Вы пришли сюда из-за такой чепухи! Издевательства Бхимы мне терпеть не в первой. С самого первого дня нашей совместной учебы Бхима не переставал напоминать мне, что я не царского рода, что во мне течет кровь возницы, и он прав. Глупо выходить из себя по пустякам.

Кунти не держалась на ногах. Карна подхватил ее, завел в дом и усадил. В голосе Матушки отражалась ее удрученность:

- С самого рождения Бхима причинял мне беспокойства. Снова и снова я без устали напоминала ему, чтобы он оставил тебя в покое. Но он безмерно горд тем, что он сын Кунти. Вот почему он не упускал случая, чтобы поддеть тебя. Я решила положить конец его бахвальству, усыновив тебя. С сегодняшнего дня ты - мой старший сын.

С этими словами Кунти положила Карне в рот прасад из храма Шивы. Притянув Карну к себе, она со слезами на глазах стала говорить:

- Если бы твоя мать не была бы в отчаянном положении, она никогда не бросила бы такого сына, как ты. Как женщина я могу понять муки матери-одиночки. Если она жива, она, должно быть, невыносимо страдает всякий раз, когда вспоминает о тебе, искупляя тем самым свою вину. Карна, мальчик мой, что может быть более тяжким наказанием? Ее муки хуже смерти – считай, что ты сирота. С сегодняшнего дня твоя мать - я. Теперь ты сын Кунти. Клянусь, я объявлю это Пандавам и собью спесь с Бхимы.

Однако Карна не выглядел удовлетворенным. Он был признателен Кунти за ее доброту и сострадание. Раньше он презирал жалость. Что будет с ним, если все будут одаривать его милостью и отрицать его мужество? Может, не стоит принимать милость от Кунти?

Карна поднял глаза на Кунти: бледное, скорбное лицо, измученное тело, подавленность и беспомощность во взгляде, глубоко опечаленные, полные слез глаза. Сбитый с толку, Карна так же беспомощно продолжал смотреть не нее и не мог сдержать слез. Мог ли он, получивший царскую благосклонность, но обделенный материнской лаской, отвергнуть само материнство?

Карна подумал: «Матушка Кунти, я даже ни на мгновение не сомневаюсь, что готов пожертвовать всеми достоинствами ради чести быть твоим сыном». Но вслух он сказал:

- Матушка, я был бы благословен, если бы родился Вашим сыном. Но я презираю жалость и сострадание, хоть и тронут Вашей добротой. Я всегда буду относиться к Вам, как к матери, которая выносила меня в своем лоне. Возможно, это будет единственным утешением в моей нелегкой жизни.

Его слова причинили Кунти боль. Она заплакала:

- Карна, это не жалость и не сострадание… Это веление моего сердца. Это не игра или не что-то напускное. Сыну не дано понять глубину материнского сердца, потому что он мужчина. В этом беда матери.

Карна мрачно произнес:

- Простите меня, Матушка. Я не смог сдержать перед Вами мою боль и уязвленное чувство собственного достоинства.

С едва заметной улыбкой Кунти ответила:

- Только перед матерью сын может открыть свою уязвленную гордость.

Напоследок она сказала:

- Сын мой, не пристало тебе сражаться с Арджуной. Это очень печалит меня. Пусть это никогда больше не повторится – большего счастья мне не надо.

Карна молчал. Не из-за беспокойства ли о безопасности своего сына Арджуны Кунти разыгрывала к нему материнскую любовь?

Тут мои мысли резко оборвались. Майа шепнула мне на ухо:

- Идет Карна.

Мать Кунти также сказала:

- Баху, Карна идет. Вырази почтение своему старшему деверю. Юдхиштхира младше моего приемного сына Карны по возрасту.

Я поправила анчал на голове, опустив глаза, хотя мне хотелось увидеть вблизи этого обделенного судьбой героя.

Карна выразил почтение матери и кротко сказал:

- Зачем было так беспокоиться и приходить? Вы могли отправить мне послание, и я бы сам приехал в Кхандавапрастху.

Матушка поцеловала Карну в лоб и благословила его. Ее голос был полон боли:

- Разве это беспокойства? Неужели матери трудно прийти куда угодно, чтобы увидеться с сыном? Я узнала, что ты приехал навестить родителей, и не могла удержаться, чтобы не повидаться с тобой.

Едва улыбаясь, Карна сказал:

- В этом самое большое мое счастье.

- Что ты! С матерью не говорят, как с царицей. Что подумает невестка? Чтобы выказать тебе почтение, она тоже приехала издалека. Ты ни разу не приезжал в Кхандавапрастху благословить ее. Потому я привезла ее сюда, учитывая, что ты старший.

Карна рассмеялся:

- Та, у которой есть герои, подобные Пандавам, с которыми дружит и общается такой сакха, как Кришна, вряд ли нуждается в благословениях такого ничтожества как я.

Матушка одернула его:

- Перестать болтать чепуху. При виде меня твое сердце наполняется болью ущемленного достоинства. Ты никак не забудешь детских ссор и споров с Пандавами.

Знаком мать велела мне выразила почтение Карне. Перед тем, как поклониться Карне, я решила коснуться стоп матери. Я потянулась к ним, но стопы тут же отступили назад. Я была сбита с толку. Неужели Матушка сердится на меня и не хочет, чтобы я выразила ей почтение?

В следующее мгновение раздался глубокий голос Карны:

- Царица Хастинапура, Кришн а, выражает почтение сыну колесничего, дотрагиваясь до его стоп? Это оскорбительно для Хастинапура. Пятеро мужей также будут негодовать. Чтобы получить мои благословения, Вам не обязательно кланяться мне: мои благословения и без того с Вами.

От стыда я попятилась назад. Оказалось, что вместо стоп Матушки я бросилась к стопам Карны! Стопы Матушки и Карны были так похожи – они отличались только размером! Не чудо ли это? На сваямваре меня сбило с толку сходство между Кришной и Арджуной…

Я протянула руки к Матушке, а затем выразила почтение Карне. Боже мой, Карна подумал, что, воспользовавшись необходимостью выразить почтение, я нарочно захотела коснуться его стоп! Какой позор!

Майя понимала, каково мне:

- Ваши стопы так схожи со стопами Матушки, что царская невестка, перепутав, едва не дотронулась до них. Хорошо, что Вы отпрянули: иначе, прикоснувшись к своему старшему деверю, царская невестка совершила бы грех.

Карна рассмеялся:

- Царица Кришн а - и грех! Да она – идеальная женщина Арьяварты! Кроме того, это в Сатья- и Трета-югу прикосновение к старшему деверю считалось грехом, а в Двапара-югу за деверей даже замуж выходят.

Сарказм Карны пронзил меня стрелой. Сердце сжалось от боли. Я едва сдерживала слезы. Придавать значение словам такого высокомерного и нетерпимого человека было недостойно царицы Кришн ы.

Отвернувшись, я вернулась к себе в комнату и сказала так, чтобы услышала Матушка:

- Необходимо вернуться к вечеру.

Матушка посмотрела на солнце. Майя задумчиво произнесла:

- И правда, сходство между стопами Матушки и Карны просто поразительное…

На что Матушка ответила:

- Возможно, в какой-то из жизней Карна был моим сыном. Иначе как такое могло стать возможным?

Глава 15

Церемония по случаю открытия дворца собраний была очень помпезной. Юдхиштхира приветствовал гостей, восседая на троне, красота и искусная отделка которого вызывала всеобщее восхищение. Конечно же, имела место зависть. Хитростью отправив Пандавов в обветшалую и заброшенную Кхандавапрастху, Кауравы ликовали. Но теперь, увидев отстроенную заново Индрапрастху и особенно дворец собраний, они сгорали от зависти. Если бы им удалось как-нибудь избавиться от Пандавов, они смогли бы насладиться Индрапрастхой.

Я собственноручно готовила братьям Кауравам еду и служила им. Такова была воля Матушки. Кауравы приходились мне деверями, поэтому я должна была чтить их как членов своей семьи. С чем здесь можно было не согласиться? Служить и стяпать приятно, так что я со всем тщанием готовила изысканные яства. Майя и Нитамбини также оказали мне ощутимую помощь.

Сто Кауравов, пятеро Пандавов, а также Кришна с Баларамой сидели вместе. Матушка хотела, чтобы Карна тоже был здесь. Но правитель Анги остался в гостинице. Когда Матушка пригласила его на ужин, Карна прислал записку, из которой явствовало, что он не желает вмешиваться в чьи-либо семейные дела. Кауравы и Пандавы живут вместе и едят за одним столом, скрепляя тем самым свою дружбу. А он может оказаться лишним.

Матушка поняла, что причиной отказа была уязвленная гордость. Карну считали ее приемным сыном, но он все-таки хотел подчеркнуть, что не принадлежит к клану Куру.

Матушка расспросила Радху, какие блюда любит Карна, и велела мне приготовить их. Принимая во внимание любовь матушки к Карне, я старалась приготовить все как можно вкуснее. Но Карна вежливо отказался даже от званого ужина, чем расстроил Матушку. Казалось, празднество совсем не радовало ее. Меня раздирало чисто женское любопытство по поводу ее необъяснимой любви к Карне. Но как удовлетворить это любопытство? Я беспрекословно продолжала выполнять ее требования…

Сто Кауравов, пятеро Пандавов и Джаядратха, брат моей единственной золовки Духшалы, пировали за одним столом. Майя, Нитамбини и я прислуживали. Все хвалили кушанья и не переставали просить добавки. Мы выбились из сил, поднося угощения. Едоки были неутомимы. Духшасана несколько раз прикоснулся к моей руке своей тяжелой ладонью. Принимая во внимание то, что он был моим деверем, я не стала возражать. Когда я подавала кхир Джаядратхе, он улыбнулся:

- Бхабхи, если столь вкусна пища, приготовленная тобою, сколь же сладостна, должно быть, ты сама?

Духшасана не преминул добавить:

- Когда мы уедем отсюда, то превратимся в пепелище. Красота, которую мы увидели на сваямваре, жжет нас по-прежнему. Здесь нашим глазам открылся целый ряд ее достоинств и прекрасные качества домохозяйки. Все это похоже на то, как если бы в давно тлеющие угли подлили масла!

Меня будто бы обожгло. Я переменилась в лице. Но, поднося пищу гостям, не подобает давать волю гневу. Я подавила в себе отвращение и ярость, однако мое лицо побагровело. Джаядратха все понял:

- Бхабхи, такие шутки между деверями и золовками вполне допустимы. Ты должна была узнать об этом еще в отчем доме. Какой деверь удержится от шуток с прелестной золовкой вроде тебя?

Я подыграла ему и согласилась. Но непристойные намеки, таящиеся в их словах, ни в коей степени не были шуткой. Во время пира Дурьодхана то и дело поглядывал на меня. У меня участилось дыхание. Пока я подавала еду, он смотрел на меня с ненасытной похотью и сожалением, цокая языком.

Мне подумалось, что приглашать проигравших сваямвару Кауравов и демонстрировать им мою красоту столь же оскорбительно, сколь одевать цветочную гирлянду на поверженного врага. Кауравы всегда были нетерпимыми и завистливыми. Неблагоразумно было провоцировать их.

Непонятно почему моя удача и радость страшили меня. Ум переполняли тревоги, а тело устало. Мне было необходимо отдохнуть. Направляясь в свои покои, у дверей кухни я встретила Матушку. Я зашла на кухню, поскольку подавать ей пищу – моя обязанность. Матушка отказалась от пищи и отправила меня отдыхать. Неужели она завершила трапезу так скоро?

Нет, она даже не прикоснулась к еде. Удрученная, она стояла с отсутствующим взглядом. Я спросила:

- Матушка, что случилось? Вы ничего не ели.

Она скорбно ответила:

- Ты тоже голодна. Как же я могу есть?

Я была сбита с толку:

- Я поем позже, когда насытятся повара, слуги и домашние животные, а пока отдохну. Вы же знаете, что я ем последней.

- Но сегодня ты очень устала и выглядишь нездоровой. Почему бы тебе не поесть раньше? Наша обязанность – заботиться о теле.

Я совсем запуталась:

- Вы поститесь сегодня из-за меня? Тогда давайте разделим трапезу. Вероятно, все уже насытились.

Я накрыла на двоих.

- Не накормив гостей, хозяйка не смеет выпить и глотка воды.

Я изумилась:

- Кто из гостей остался голодным? Мы накормили всех.

Матушка ответила:

- В гостевых покоях остался голодным царь Анги. Его пригласили только сегодня, а подавать ужин в покои для гостей распоряжений не давали. Так подобает ли нам насытиться и отойти ко сну?

Слова Матушки возмутили меня. Она останется голодной только потому, что не ел Карна?! Я спросила:

- Что же теперь делать?

Матушка твердо сказала:

- Карне нужно подать еду в покои для гостей.

- Вы сделаете это сами? – простодушно спросила я.

- После того, как Юдхиштхира стал правителем Индрапрастхи, хозяйка здесь ты. Карна твой гость, а не мой. Принимать гостей – твоя обязанность.

Я удивилась:

- Я должна пойти в гостевые покои?

Матушка строго ответила:

- А что здесь такого? Карна – не просто твой гость, он твой старший деверь. Прихвати с собой Майю и Нитамбини. Кроме того, Карна остановился в палатах для личных гостей царской семьи, при дворце.

Скрывая неохоту и раздражение, я сказала:

- Как пожелаете. Я согласна.

Матушка с удовольствием собрала еду. Она накрыла больше, чем было необходимо для одного человека. Она стала разъяснять мне, что гость подобен Богу, и если доволен гость, то доволен Сам Бог.

- Если ты не подашь Карне пищу лично, он не прикоснется к еде. Все домашнее хозяйство держится на тебе. Я знаю Карну: он глубоко привержен дхарме, долгу, нормам и правилам. Он будет доволен, если пищу подашь ты.

Мне подумалось: доволен ли будет Карна или нет, но Матушку мое послушание порадует. Майя взяла пищу, а Нитамбини напитки, и втроем мы направились к гостевым покоям.

Я осталась снаружи. Обе служанки вошли внутрь и попросили слугу передать, что у них послание от Кунти. Карна уже готовился ко сну. Он вышел в комнату ожидания и спросил:

- Что за послание в столь поздний час?

- Вам подали ужин, - ответила Майя.

Карна попятился назад:

- Полдник был столь сытным, что ужинать нет необходимости. Однако из уважения к стараниям Матушки я должен принять немного.

- Нет-нет, почему же немного? Вы должны насытиться. За этим Матушка нас и прислала. По ее

распоряжению царица Кришн а приготовила Ваши любимые блюда. Она и сама пришла сюда. Наставление

Матушки таково: принимать гостей царица должна лично.

Карна помрачнел. С сомнением в голосе он заметил, что царице не подобает навещать гостей в столь поздний час. Матушка Кунти, верно, ослепла от материнской любви и позабыла, что правильно, а что нет.

Майя почти прошептала:

- Вы – приемный сын царицы-матери и почетный гость в этом дворце. Вы остановились в палатах, где селят только членов царской семьи, и никого более. Царица Кришн а – хозяйка, и принимать гостей – ее обязанность.

Карна задумчиво произнес:

- Оказаться от пищи, поданной самой царицей, было бы оскорблением. Я приму фрукты. Оставьте только фрукты, а остальное унесите.

- Почему же только фрукты? Вы соблюдаете какой-то обет? – удивилась Майя.

Карна ответил не сразу:

- Я все объясню. Но прежде я хотел бы попросить у царицы Кришн ы прощения. Все мои речи продиктованы исключительно чувством долга. Дхарма женщины – служить одному-единственному супругу. При определенных условиях вдове позволено выйти замуж повторно. Но делить ложе с пятерыми мужьями недопустимо. Нет этому примера в прошлом, и ничего подобного не произойдет в будущем. Даже будучи замужем, такая женщина считается распутницей. Принять из ее рук даже воду – значит нарушить дхарму. Видите ли, в таких вопросах я очень строг и консервативен. Вашу царицу можно считать целомудренной, хотя у нее и пятеро мужей, ибо она – Ягьясени. Но на ее месте любая другая женщина была бы порочной. Могу ли я принимать пищу, которую она готовит? В этих предметах я весьма щепетилен.

Я застыла на месте. Сколько оскорблений и клеветы!.. Я не могла вымолвить ни слова в ответ, ведь Карна – гость, а гость подобен Богу. Все мое естество дрожало от негодования и боли, но косное тело продолжало стоять неподвижно. Майя сказала:

- Господин, Вы оскорбляете царицу! Не потому ли, что Вам не удалось завоевать ее руку?

Карна побледнел и рассмеялся:

- Писания могут подтвердить каждое мое слово. Я слышал, что царица мудра и образованна. Если не верите мне, спросите саму царицу, согласуются ли мои речи с буквой писаний. Я не хотел никого уязвлять, но привык говорить правду, пусть и горькую.

Оставив ему лишь блюдо с фруктами, я вернулась к себе. Казалось, что случившееся – предвестник целой череды грядущих унижений. Я стала обвинять во всем Пхалгуни, Матушку, но больше всего Юдхиштхиру. У меня пропал аппетит. Боль и печаль слезами наворачивались мне на глаза. Мне не нравилось плакать по пустякам. Слезы - признак слабости, но порой они становятся друзьями беспомощных. Они облегчают бремя, томящее сердце, уносят прочь боль и подавленность, помогают собраться с силами. Я презирала слезы. Но возможно ли удержать их усилием воли? По крайней мере в тот день это было не в моей власти. Однако, Матушка должна узнать обо всем. Я стояла на веранде ее комнаты.

- Матушка, Карна принял только фрукты, а остальное вернул.

- Почему? – опечалилась Кунти.

- Уже поздний вечер, а обед был очень сытен, и он не успел проголодаться. Из уважения к Вам

он принял немного фруктов.

- Значит, на завтрак ты должна приготовить его любимые блюда. Завтра встань пораньше. А пока отдыхай.

Матушка так беспокоилась о Карне, что даже позабыла спросить, поела ли я. Не заметила она и моих слез.

Направляясь к себе, я думала, что утром не встану, сказавшись больной, иначе Карна откажется и от завтрака. Оставить гостя голодным – тяжкий грех. Если я не буду готовить, это сделает Матушка, а после завтрака Карна уедет к себе в царство. И тут я встретила Пхалгуни. Как же мне хотелось излить свои горючие слезы на широкую щедрую грудь!

- Пхалгуни, за что мне такое наказание? Это бесчестье войдет в анналы истории. В чем здесь вина Кришн ы? Неужели Кришн а хотела этого? Тогда за что ей суждено нести тяжкое бремя позора?

Встреча с участливым другом рушит плотины рек печали. Всхлипывая, стояла я у дверей своей спальни, как статуя. На моих щеках блестели слезы. Пхалгуни приблизился ко мне, потупив глаза, не удостоив меня даже взглядом:

- Чего ты хочешь?

Из обоих моих глаз одновременно брызнули слезы:

- Пхалгуни, мне плохо. Мое сердце тяготит печаль.

Я думала, что Пхалгуни обеспокоится, но он остался невозмутим:

- Ты просто устала. Что же тут удивительного? Я сообщу старшему брату. Отдохни.

Украдкой посмотрев на меня, он направился к гостевым палатам. Он будто напоминал мне о насмешках Карны: «Кришн а, в столь поздний час я тебе не помощник, ведь ты играешь роль супруги Юдхиштхиры. Я всего лишь сторонний наблюдатель».

Я вошла в опочивальню. Я не должна ложиться спать раньше Юдхиштхиры. Я ждала его, зная, что он не поймет моей боли. Он был отрешенным, невозмутимым. Мирская суета, гнев, ненависть никогда не касались его внутреннего естества. Он был как Бог и в каком-то смысле как камень.

Моему телу требовался отдых, а уму - утешение. У меня было пятеро мужей, но не один из них не мог мне этого дать.

Снаружи показались стопы Пхалгуни – прекрасные, словно два лотоса, которые откуда ни возьмись выросли на мраморном полу, остановились они по ту сторону двери. Пхалгуни не может войти в покои жены Юдхиштхиры, Кришн ы.

- Сейчас старший брат играет в кости с Дурьодханой. Сегодня вечером удача – его неразлучная спутница. Он будет играть всю ночь. Выигрыш – не частое событие, и упускать такой случай неблагоразумно. Брат просил передать тебе, чтобы ты не ждала его и ложилась отдыхать.

Пхалгуни не мог зайти внутрь, но я могла выйти. Отодвинув занавес, я вышла к нему и твердо сказала:

- Пхалгуни, даже узнав о моем плохом самочувствии, он проведет ночь в игре, опьяненный победой. Неужели мне должно быть все равно? Не знаю почему, но игра в кости пугает меня. Любая страсть опасна. Из-за страсти к благотворительности Бали отправился в низшие миры. Кажется, Дурьодхана никогда не простит Юдхиштхиру за те унижения, которые ему довелось пережить. Уж не знаю, какие планы мести он вынашивает.

Пхалгуни робко заметил:

- Игра в кости предназначена для удовольствия и развлечения. Что может быть общего между победой и поражением в жизни и в игре? Женщины по самой своей природе подозрительны и постоянно ошибаются. Потому они и страдают больше.

Я знала Пандавов: хотя сами они могли порицать брата, со стороны жены не терпели ни малейшего замечания в его адрес. Я ласково ответила:

- Пхалгуни, я не лягу спать, пока не вернется твой брат. Давай поговорим немного о философии твоего сакхи. Почему твой сакха уделяет столько времени вопросам, касающимся других?

Пхалгуни серьезно посмотрел на меня. Казалось, что его голубые как озера глаза налились кровью. Возможно, было уже поздно, а может быть, он слишком много выпил. Он строго сказал:

- Кришн а! Два года я должен хранить клятву. Это ты затеяла все это. Зачем тогда ты склоняешь меня преступить обет? Ты желаешь мне двенадцатилетнего изгнания?

Его слова застали меня врасплох. Откуда Пхалгуни мог знать, чего я хочу? Как он догадался, что я постоянно ищу его общества?

Словно расслышав шепот моей уязвленной гордости, он мягко продолжил:

- Я поклялся не желать тебя в течение двух лет, но это совсем не значит, что я бездеятельный аскет или евнух. Если этой ночью я побеседую с тобой наедине, это послужит причиной того, что я нарушу клятву. Мне ли не знать об этом? Прости меня, Кришн а. Обсудим все завтра в полдень, в присутствии Самого сакхи.

Он невозмутимо отклонил мою просьбу и ушел. И даже не обернулся, чтобы посмотреть, каково мне.

Я чувствовала себя просто ужасно и решила послать с Майей весточку. Но не будет ли это ошибкой? Ее могут перехватить Кауравы. Но даже если Юдхиштхира придет, погасит ли он пламя этого оскорбления? Скорее, едва взглянув на него, я не выдержу и взорвусь. Это может испортить такую праздничную ночь. Упиваясь победой, Юдхиштхира пренебрег собственной женой. Он победил. Радуясь своему успеху, он безразличен к чужому поражению.

Я не находила себе места. В ответ на мое послание я получила приглашение присоединиться к дворцовому торжеству по случаю его победы. Мне неоткуда было ждать помощи. Я вынуждена уважить просьбу мужа и следовать правилам хорошего тона, иначе опозорю Юдхиштхиру перед Кауравами. Превозмогая нежелание, я собралась. В сопровождении одной лишь Майи я вошла во дворец. Юдхиштхира не заметил ни моей слабости, ни моего уныния. Полный ликования, он обратился ко мне:

- Ягьясени, без тебя победа не радует меня! Подойди, присядь! Впервые в жизни я выиграл! Но как насладиться этим счастьем без тебя?

Бхима был не менее воодушевлен:

- Завоевав Драупади, Пандавы станут победителями во всем, и доказательством тому – игра в кости!

Так что это победа Драупади.

Проиграв, Дурьодхана пылал гневом. В этот самый момент Бхима напомнил ему о его неизбежном крахе. Дурьодхана бросил на меня испепеляющий взгляд, в котором смешалось пламя желания, тлеющие угли мести и разрушительный огонь похоти.

Духшасана пылал от нетерпения. Громко расхохотавшись, он съязвил:

- Благодаря высочайшему целомудрию Деви Драупади, супруги пятерых мужей, наводнение победы смоет Пандавов в океанскую пучину.

Я впала в еще большее уныние. Не очень-то мудро распевать песни о собственной победе перед поверженным врагом. Это разжигает еще большую вражду. Едва взглянув на меня, Кауравы переполнились неудержимой похотью и сгорали со стыда за свое поражение. Зачем было раззадоривать их еще сильнее?

Я сочла свое присутствие неуместным. Лучше бы было мне вернуться. Каким-то образом Кришна прочитал мои мысли и обратился к победителю:

- Юдхиштхира, Кришн а тяжело работала и выглядит уставшей. Позволь ей отдохнуть.

Все внимание Юдхиштхиры было сосредоточено на бросании кости. Не оборачиваясь, он сказал:

- Что ж, пусть Ягьясени уйдет.

Я машинально вернулась в свои покои. Слезы неудержимо хлынули из моих глаз. Эти слезы не были вызваны физическими или душевными муками. Я плакала не от боли, которую мне причинили, оскорбив меня, и совсем не потому, что устала. Это были слезы беспомощности и одиночества. Женщина, преследуемая насмешками из-за того, что ей дарят любовь пятеро мужей – как же она одинока! Кому дано понять это?

Я не могла уснуть. В комнате было душно. Взяв с собой одну лишь Майю, я вышла на террасу. Свежий воздух, лунный свет и звездное небо немного утолили мою боль. Ища утешения в небесной шири, на крыше гостиницы я заметила силуэт рослого, гармонично сложенного, мускулистого человека. Движения тени выдавали его беспокойство; временами он посматривал в небо, то и дело внезапно и вопросительно останавливаясь. Кто бы это мог быть? Гость Карна? Чем он так встревожен? Ему неуютно?

Из дворца доносились возгласы ликования: Юдхиштхира снова выиграл. Силуэт искал в небе ответы на жизненно важные вопросы. На крыше материнского дворца показалась другая скорбная тень. Некто пристально, неотрывно вглядывался во тьму, окутавшую крышу гостиницы. Время от времени можно было расслышать тяжкие вздохи. Кто же это? Матушка Кунти? Но ее старший сын Юдхиштхира выиграл. Что за боль лишила ее сна?

Забыв о собственной боли и печали, я растворилась в скорби Матушки. Тайные мучения Кунти, матери пятерых героев, оказались глубже моих страданий. Я считала, что избавить свекровь от скорби было долгом баху. Но кого бы спросить о причине страданий Матушки? Кто подскажет? Я решила при случае обратиться к ней самой, кротко сложив ладони. Пусть наши слезы сольются воедино – это принесет ей облегчение.