Условия развития историографии. Две вехи выделяются в развитии советской историографии второй половины XX века - середина 50-х и вторая половина 80-х гг. 4 страница

Другим ключевым событием новой истории США, вокруг которого разгоралась полемика в историографии, была Гражданская война 1861-1865 гг. Историки консервативного направления стремились уло­жить этот крупнейший в истории США XIX в. социальный конфликт в рамки концепции "согласованных интересов". Они не отри­цали, что это событие было огромным потрясением в жизни страны, но уже один подход к нему вне социально-экономического контекста резко снижал остроту и значение происходившей борьбы.

Харц был склонен рассматривать эту проблему с морально-этической и философской точек зрения, а Бурстин видел суть конфликта в столкновении приверженцев двух "конституционных ортодоксий", ис­ходивших, однако, из разного истолкования одной и той же конститу­ции. В работе Р. Николса "Распад американской демократии"[282][20], Гражданская война рассматри­валась как следствие ошибок национального руководства, прежде всего правительства Линкольна; да и сама политическая система США, по его мнению, еще не вполне сформировалась. Привлекались также пацифист­ские аргументы, находившие немалую аудиторию у поколения, только что пережившего мировую войну. Все эти идеи подводили близко к трактовке "ревизионистской школы", еще в 30-е годы характеризовав­шей Гражданскую войну как ненужную и необязательную.

К консервативному направлению примыкали историки-"бурбоны", изображавшие вслед за У. Б. Филлипсом рабство как единственно воз­можную систему сожительства белой и черной рас, "школу цивилиза­ции" для негров. Сходные идеи в 50-х годах проводили Ф. Оусли, Ф. Симкинс и др. Неожиданную поддержку они получили от С. Элкинса, который в работе "Рабство - проблема американской общественной и интеллектуальной жизни" (1959), показав страшную картину рабского труда (в работе проводится аналогия жизни на плантациях с нацистскими концентрационными лагерями – сам Элкинс был узником последних), сделал вывод о психологической обусловленности неполноценности негров-рабов - нечеловеческие условия якобы превратили их в инфантильные существа.

Трактовка проблем Гражданской войны, данная консерваторами, встретила широкую оппозицию. Историки самых разных убеждений и школ не согласились с тезисом о бесполезности войны. А. М. Шлезингер-младший, Т. Боннер и др. отметили его разрушительное влияние на изучение Гражданской войны. Социально-экономические условия рабо­владельческого Юга стали предметом глубокого анализа К. Стэмпа. В монографии "Особый институт"[283][21] он обратил внимание на односторон­ний характер источников, на которых основывают свои выводы о рабстве консервативные историки, следующие за Филлипсом: "Для того, чтобы иметь верную перспективу исследования, рабство должно быть рассмотрено в той же мере глазами рабов, что и глазами белых хо­зяев". Стэмп попытался преодолеть этот порок, работая над собрани­ями местных документов южных штатов. Он показал, что рабство было не "школой цивилизации" для негров, а крайне прибыльной системой для плантаторов.

Значительный вклад в изучение Реконструкции 1865-1877 гг. как второго этапа американской революции внес К. Ван Вудворд. В работе "Воссоединение и реакция"[284][22], он углубил бирдовскую схему конфликта Севера и Юга как столкновения "промышленных" и "аграрных" интересов, отметив и социальные размежевания внутри борющихся сил. Неудачу Реконструкции Ван Вудворд связывал с сепаратной сделкой финансово-промышленной буржуазии Северо-Востока и южных плантаторов.

Как и прежде, важный вклад в изучение Гражданской войны (особенно участия в ней негров-рабов) вносят историки, группирующиеся вокруг Ассоциации по изучению жизни и истории негров.

Тема социального реформизма в неолиберальной историографии. Разделяя в 40-50-х гг. вместе с консерваторами многие положения теории "согласованных интересов" неолиберальное направление имело ряд существенных особенностей. Во-первых, либеральные историки не отрицают борьбу либеральной и консервативной традиций, а нередко и социальных противоречий на протяжении всей истории США. Во-вторых, отправляясь от концепции "старого" и "нового" капитализма, они при­лагают теорию консенсуса, прежде всего, к истории США XX в. Главная тема их исследований - история реформ в этот период.

Опираясь на действительно серьезные перемены, происшедшие в функционировании многих институтов американского общества в XX в. как в результате развития производительных сил, так и проведения социально-экономических и политических реформистских преобразований, представители неолиберального направления полагают, что наиболее разрушительные для общества черты в деятельности "дикого капитализма" ныне поставлены под контроль закона. Двигатель общественного развития видится ими в "среднем классе" - в кругах интеллигенции, реформист­ских идеологах, которые, руководствуясь альтруистическими или эгоис­тическими мотивами, добивались улучшения социальных условий жизни народа. Важнейшая роль при этом отводится внеклассовому арбитру-государству (в этом главное отличие неолибералов от классических либералов прошлого времени, исповедовавших индивидуализм), способ­ному смягчить или даже полностью излечить недуги буржуазного обще­ства.

Неолиберальная историография в отличие от консервативного на­правления гораздо чаще обращалась к экономическим процессам, как одному из факторов общественного развития, но важнейшая роль отводилась идейным, политическим и психологическим мотивам. Естественно в центре внимания оказались реформистские курсы и личности президентов Т. Рузвельта, В. Вильсона, Ф. Рузвельта, Дж. Кеннеди.

Неолиберальная трактовка во многом была направлена против прогрессистской историографии, выдвигавшей на первый план социальные конфликты в истории США.

Ведущие историки неолиберального направления - Р. Хофстедтер (1916-1970) и А. М. Шлезингер-младший. В первой своей крупной ра­боте "Социал-дарвинизм в американской мысли" (1944) Хофстедтер дал тонкий анализ широкого спектра социальных учений и, в первую оче­редь, теории "выживания наиболее приспособленных", выросших в Аме­рике конца XIX в. на почве свободного предпринимательства. Ин­теллектуальная история США этого периода, с господствующей доктри­ной грубого индивидуализма, послужила антитезой реформизму, глав­ной теме последующих работ Хофтстедтера "Американская политическая традиция" (1948), "Эра реформ" (1955). Хофстедтер выделил три главных периода реформ: "Аграрное движение, нашедшее наивысшее выражение в популизме 90-х годов и избирательной компании Брайана 1896 г.; прогрессистское движение, развивавшееся с 1900 по 1914 г.; новый курс, динамическая фаза которого сконцентрировалась в нескольких годах третьего десятилетия"[285][23].

Научные интересы самого Хофстедтера были сосредоточены глав­ным образом вокруг проблем реформизма начала XX в. Он дает широ­кую панораму, рисуя бурный процесс индустриализации и урбанизации на рубеже веков, и весьма реалистически показывает разорение фермерства. Средние слои города - юристы, врачи, священники, мелкие предприниматели (по терминологии Хофстедтера, "старый средний класс") - также теряют свои позиции в социальной жизни стра­ны, а рядом с ним вырастает "новый средний класс" (технический персонал, служащие корпораций и т.д.).

Для объяснения хода событий Хофстедтером характерен акцент на психологическую мотивацию. Исторический процесс выступает у него, прежде всего, как ряд социально-политических изменений, обусловленных переменой "психологической атмосферы", то есть господствующих в обществе на­строений, мнений, эмоций. Популистское движение и демократическое движение начала XX в. он объясняет как психологическую реакцию на "революцию в статусе", связанную с переходом от "условий аграрно­го общества к современной городской жизни". Требования популистов, согласно Хофстедтеру, глубоко консервативны, они - продукт мифа о потерянном "аграрном Эдеме", "ностальгия по утраченным идеалам"; антимонополистические протесты начала XX в. также обусловлены воспоминаниями об ушедших временах свободной конкуренции, это - в немалой мере "восстание против дисциплины индустриального общества".

Переводя конфликт в сферу психологии (пусть и со значительны­ми элементами социальной психологии), Хофстедтер, по существу, отрывает его от материальных корней. Ему чуж­да мысль о том, что борьба популистов и "разгребателей грязи", но­сила антимонополистический характер, способствовала проведению демократического социально-экономического законодатель­ства и расширению политических прав. С другой стороны, очень раз­нородное по своему социальному составу реформистское движение ри­суется Хофстедтером как единый поток. "Прогрессизм, - писал он, - был не столько движением какого-либо класса или коалиции классов против определенного класса или группы, а, скорее, он был широким и удивительно доброжелательным движением большинства общества за идеалы возрождения"[286][24]. Динамичные лидеры, находящиеся у власти, опираясь на принципы реформистских идеологов и используя силу государства, проводят антитрестовское законодательство и вносят кор­рективы в политические основы, демократизирующие политическую структуру. Конец XIX - начало XX в. становится исходной вехой в трансформации капитализма.

Глава 3 Французская историография во второй половине XX века.

"Новое историческое мышление" и "новая историческая наука"

Вторая половина XX века стала временем подъема и обновления французской исторической науки. Во Франции появилась целая плеяда крупных историков, труды которых обрели широкое международное звучание. Продолжая и развивая традиции школы "Анналов" межвоенного времени, они подвергли пересмотру тематику, исследовательские методы и само понимание предмета исторической науки. По мнению многих историков, произошла своеобразная "историографическая революция", которая привела к возникновению "новой исторической науки" и окaзала глубокое воздействие на всю мировую историографию.

Обновление исторической науки было тесно связано с эволюцией французского общества и с общими процессами социального развития. События всемирно-исторического значения: вторая мировая война и разгром фашизма, возникновение целого ряда государств, провозгласивших своей целью строительство социализма, конец колониальной системы, научно-техническая революция, а в более позднее время - крушение социалистической системы, распад СССР и многое другое, потребовали осмысления нового исторического опыта, адаптации исторической науки к условиям стремительно меняющегося мира.

В развитии французской историографии второй половины XX века выделяются два основных периода, границей между которыми можно считать приблизительно середину 70-х г. По мнению французских историков, наиболее плодотворным было "славное тридцатилетие"[287][1] 1945-1975 гг., когда французская историография заняла ведущую роль в мировой историографии и пользовалась огромным авторитетом в общественном мнении. Состояние исторической науки в первые послевоенные годы во многом определялось общественно-политической обстановкой, сложившейся во Франции после освобождения от немецко-фашистской оккупации. Ее характерной чертой был небывалый подъем левых сил и рост влияния марксизма, связанный с победой Советского Союза в войне против фашизма, участием Французской коммунистической партии в движении Сопротивления и ее превращением в самую многочисленную партию страны. Наряду с Италией, Франция стала одной из двух крупных капиталистических стран, в которых марксистские идеи получили сравнительно широкое распространение. В послевоенное время выросла и активизировалась группа французских историков-марксистов, формирование которых началось в 30-е годы. К работе над докторскими диссертациями приступили А. Собуль и К. Виллар. В коммунистическую партию вступили, (но потом в разное время вышли из нее) молодые талантливые историки, ставшие позднее крупными учеными: М. Агюлон, Ж. Бувье, Ф. Фюре, Э. Ле Руа Лядюри и другие.

Воздействие марксизма сказалось и на трудах многих других историков, не являвшихся марксистами. Марксистская терминология, в первую очередь такие понятия как базис", "надстройка", "способ производства", "производственные отношения", "классовая борьба" прочно вошла в обиход. "Французские историки становились все более восприимчивыми к расплывчатому "диффузному" марксизму, который побуждал их придавать особую ценность экономическому фактору в историческом объяснении; в то же время некоторые точные понятия воспринимались ими и проникали в их словарь"[288][2], - указывается в коллективном труде, изданном в 1965 г. Французским комитетом исторических наук. Однако, и соглашаясь с отдельными марксистскими положениями, большинство историков отвергало общую теорию, методологию и, особенно, политические выводы марксизма.

В послевоенные годы сохранили свое влияние сторонники релятивистской "критической философии истории", которую до войны пропагандировал философ, социолог и политолог Раймон Арон. В послевоенный период Арон занимался, главным образом, социологией и политологией, а наиболее известным сторонником "критической философии истории" стал историк античности А. И. Марру (1904-1977), книга которого "Об историческом познании" выдержала в 1954-1975 гг. семь изданий. Следуя, в основном, за Ароном, Марру доказывал, что "история не отделима от историка"[289][3], который неизбежно привносит в изучение прошлого свои субъективные взгляды, по-своему интерпретирует и обрабатывает исторические факты, вследствие чего "история будет тем, что он сумеет выработать".

Марру признавал объективное существование исторической реальности, отраженной в содержании источников, считал историческое знание подлинным, достоверным, научным[290][4], но отрицал возможность полного и адекватного познания исторического процесса. По его словам, "история - это то, что историк сумеет захватить из прошлого, однако, проходя через его познавательный инструментарий, это прошлое было так обработано и переработано, что стало совершенно обновленным и онтологически совсем другим"[291][5]. Согласно Марру, в конечном итоге, "история – это не больше того, что мы считаем разумным принять за истину в нашем понимании той части прошлого, которую открывают наши документы."[292][6]

Как и в межвоенный период, релятивистские идеи нe получили большого распространения среди французских историков, которые, по словам самого Марру,продолжали проявлять "крайнее недоверие ко всякой философии истории"[293][7]. Решающее влия­ние на развитие французской историографии продолжали оказывать работы крупных историков, которые еще в 30-е годы поставили вопрос о пересмотре методологических принципов традици­онной "позитивистской" историографии. Это были, прежде всего, труды школы "Анналов", а также работы Э. Лябрусса, П. Ренувена и Ж. Лефевра.

Направление "Анналов". Фернан Бродель. После трагической гибели Mapка Блока, расстрелянного оккупантами в 1944 году за участие в движении Сопротивления, главой "школы Анналов" остался Люсьен Февр, избранный в 1951 г. членом Академии. В послевоенный период он занимался, главным образом, научно-организационной деятельностью: руководил журналом "Анна­лы" (Annales) и созданной в1947 г. VI секцией (экономических и социальных наук) Практической школы высших исследований, которую Февр превратил в крупное научно-учебное учреждение, располагающее большими финансовыми и издательскими возможностями.

Февр очень остро ощущал происходящие в мире гигантские переме­ны, требовавшие объяснения со стороны историков. "Все сразу рушится вокруг нас", - писал он в 1954 году. "... Научные концепции ниспровергаются под неудержимым напором новой физики, революция в искусстве подвергает сомнению прежние эстетические воззрения, карта мира полностью меняется, новые средства сообщения преобразу­ют экономику. Повсюду против старой Европы и против государств, проникнутых европейской культурой, восстают вчера еще порабощенные нации Востока и Дальнего Востока, Африки и Азии; нации, которые казались навсегда погребенными в витринах застывших археологичес­ких музеев, теперь пробуждаются и требуют своего права на жизнь. Все это и еще многое другое нас тревожит и предвещает нам близкую гибель. Но мы видим также рождение нового мира и не имеем права отчаиваться. Его еще надо понять и не отказываться от света, который может пролить муза истории Клио".[294][8]

Продолжая начатую им вместе с Блоком борьбу против традиционно-позитивистской "событийной" истории, Февр взывал "к другой истории"[295][9], включающей в себе все стороны жизни и деятельности человека. Он предлагал постепенно переходить от изучения экономической и социальной истории, являвшейся главным предметом внимания "Анналов" межвоенного времени, к более широким темам: истории различных человеческих о6ществ, их экономическим основам, их цивилизaциям. В соответствии с такой программой журнал "Анналы" в 1946 г. изменил свое прежнее название "Анналы экономической и социальной истории", на новое, отражавшее изменение его интересов: "Анналы. (Экономика. Общества. Цивилизации.)" ("Annales. Economies. Sociétés. Civilisations.").

Большую роль в распространении и упрочении методологических принципов школы "Анналов" в послевоенные годы сыграли теорети­ческие и полемические труды ее основоположников, особенно опубликованная посмертно в 1949 г. "Апология истории" Блока и сборник статей и рецензий Февра: "Битвы за историю" (1953) и "За целостную историю" (1962)[296][10]. Однако главные научные достижения школы "Анналов" в послевоенные годы были связаны с работами более молодых историков "второго поколения", лидером которого стал ученик и друг Февра, крупнейший французский историк и организатор науки Фернан Бродель (1902-1985).

Сын учителя, родившийся и выросший в деревне, Бродель называл себя "историком с крестьянскими корнями"[297][11], которого всегда интересовали условия труда и быта трудящегося населения. Его научные взгляды складывались, прежде всего, под влиянием Блока и Февра, но, подобно своим учителям, Бродель ценил и достижения марксистской мысли. "Несомненно, что на мои концепции, как и на концепции первого поколения школы "Анналов" сильно повлиял марксизм, но не как политическая доктрина, а как модель исторического, экономического и социального анализа[298][12], писал Бродель советскому историку В. М. Далину. Не считая ни себя, ни Блока, ни Февра "буржуазными" или даже "немарксистскими историками"[299][13], Бродель видел главное дело своей жизни, в создании "совершенно новой истории"[300][14], которую он называл "глобальной", или "тотальной", (то есть, всеобъемлющей) историей, "чьи пределы расширяются на­столько, что охватят все науки о человеке, всю их совокупность и универсальность"[301][15].

Первым крупным трудом Броделя, в котором он предпринял попытку написать "глобальную историю" большого региона, было исследование "Средиземное море и мир Средиземноморья в эпоху Филиппа II". Бродель задумал эту работу в 30-е годы, а начал писать в немецком плену (где находился в 1940-1945 гг.), пересылая Февру готовые части книги.

Пocлe возвращения из плена Бродель завершил свой огромный ( болеетысячи страниц) труд, основанный на тщательном изучении архивов Испании, Франции, Италии, Германии, Австрии, Ватикана и Дубровника; защитил его в качестве докторской диссертации (1947) и опубликовал в 1949 г. (2-ое издание 1966 г.).

В центре труда Броделя находился непривычный для историков того времени персонаж: "мир Средиземноморья" во второй половине ХVI века. По словам самого Броделя, в первой части книги рассматривалась "почти неподвижная история", т. е. история взаимоотношений человека с окружающей его средой; во второй части - "история медленных изменений", или "структурная история", то есть развитие экономики, общества, государства и цивилизации; наконец, в третьей части, названной "События, политика и люди", изучалась быстротекущая "событийная история[302][16]. Стремясь объединить историю и географию в единую "геоисторию", Бродель отводил особо важную роль среде обитания человека. Согласно его концепции, степи и горы, возвышен­ности и низменности, моря, леса, реки и другие географические структуры определяют рамки деятельности человека, пути сообщения, а, следовательно, и торговли; местоположение и рост городов. На их основе возникают медленно изменяющиеся эконо­мические и социальные структуры, к изучению которых призывали "Анналы": общество, государство, цивилизация. Они служат фундамен­том для сравнительно быстро меняющихся "конъюнктурных" политичес­ких событий, сравнимым по своей протяженности со временем человеческой жизни.

Основной особенностью методологического подхода Броделя было противопоставление прочных, устойчивых "структур" меняющимся "конъюнктурам" и еще более эфемерным "событиям", представляющим, по красочному выражению Броделя, лишь "поверхностное волнение" океана истории, "пыль мелких фактов"[303][17]. Другой важнейшей методо­логической идеей, впервые высказанной Броделем в "Средиземно­морье", была мысль о разных "скоростях" исторического времени. Он различал время "большой длительности" (la longue durée), то есть время существования наиболее прочных "структур" и дли­тельных процессов общественного развития, и короткое время (1е temps bref) - время быстро пpoтекaющих политических событий или индивидуальной жизни человека. По мнению Броделя, для историка наиболее интересны процессы большой длительности, ибо они определяют развитие челове­чества. В рамках "короткого времени" историку нечего делать; это, "по преимуществу, время хроникера, журналиста"[304][18].

Новаторская по содержанию, насыщенная свежими архивными мате­риалами, блестяще написанная книга Броделя сразу получила европей­скую и мировую известность. Февр писал, что это "не только профес­сиональный шедевр, но много больше. Революция в понимании истории. Переворот в наших старых привычках. Историческая мутация первосте­пенного значения"[305][19].

По существу, работа Броделя стала важнейшим этапом в утверждении "нового структурного типа исторической рефлексии"[306][20]. Она положила начало так называемой "структурной истории", которая видит свою главную задачу в изучении различных общественных "структур". Сам Бродель неоднократно подчеркивал свое тяготение к "структурной истории". Иногда он даже восклицал: "Долой событие!" Во втором издании своей книги Бродель писал: "Я "структуралист" по темпераменту, меня мало влечет к событию, и я лишь частично испытываю влечение к конъюнктуре, к группе событий, имеющих общие признаки"[307][21].

Поднятые Броделем вопросы о роли устойчивых общественных структур и различных скоростях протекания исторических процессов обогащали историческое мышление и открывали новые перспективы научного исследования, однако пренебрежительное его отношение к "событиям" и "короткому времени" вело к недоо­ценке исторического значения сравнительно кратковременных, хотя и очень значительных событий (например, войн или революций), которые оказывали большое влияние на ход истории.

Высказанные Броделем идеи перекликались с философией и методологией "структурализма" - нового направления в гуманитарном знании, главными представителями которого во Франции были антрополог К. Леви-Стросс и философ М. Фуко. Зародившись первоначально в лингвистике, структурализм получил широкое применение в литературоведении, психологии, этнологии, а затем и в истории. "Структурная история" Броделя, предложенная им проблематика научных исследований, его методология и терминология быстро вошли в моду. По словам Броделя, уже в 40-е годы "вся университетская молодежь устремилась к той истории, которую проповедовали "Анналы"[308][22].

Вместе с Февром Бродель стал признанным лидером школы "Анналов". В 1949 г. он сменил его на посту заведующего кафедрой современной цивилизации в Коллеж де Франс, а в 1956г. после смерти Февра возглавил журнал "Анналы" и VI-ю секцию Практической школы высших исследований. По инициативе Броделя и под его руковод­ством в 1962 году был основан "Дом наук о человеке", - главный французский центр междисциплинарных исследований в области гумани­тарных наук. Руководимый Броделем журнал "Анналы" систематически публиковал работы, посвященные процессам большой длительности и влиянию на них различных факторов: географических, климатических, демографических, психологических. Стремясь к междисциплинар­ным исследованиям, "Анналы" уделяли особое внимание разработке крупных комплексных тем, таких как "История и климат", "История и лингвистика", "История и психология" и т. п.

В русле направления "Анналов" был создан ряд выдающихся исследований. Почти все они посвящены истории средних веков, но их методологические подходы и общее направление оказали глубокое влияние на всю французскую и мировую историогра­фию. В 1955-1957 гг. историк Пьер Шоню опубликовал и защитил в качестве докторской диссертации 10-томную работу "Севилья и Атлантика", написанную в духе так называемой "серийной истории". Шоню поставил перед собой задачу воссоздать статистические серии фактов экономического развития, на основе которых можно было бы судить о росте или упадке общества, а в более широкой перспективе - о "времени жизни" той или иной цивилизации.

В качестве главного предмета своей "серии" Шоню избрал историю морской торговли между Испанией и Америкой. Обработав огромное количество архивных данных о тоннаже и стоимости морских перево­зок, осуществляемых через порт Севильи в течение почти 150 лет: с 1504 по 1650 год, Шоню нарисовал общую картину развития морской торговли в Атлантике, в которой, однако, по словам Броделя, "чело­век отсутствует или, в лучшем случае редко и бесполезно присут­ствует"[309][23]. Отмечая фазы подъема или упадка торговли и, соответ­ственно, - всей европейской экономики, Шоню не останавливался на их причинах, ибо намеренно исключил из рассмотрения все, что выходило за пределы его статистических серий, в том числе историю городов, ремесел, развитие капитализма и т. д.

Серьезную и во многом удачную попытку создания "глобальной истории" в масштабе Лангедока (одной из французских провинций) предпринял ученик Броделя Эммануэль Ле Рya Лядюри. В его доктор­ской диссертации "Крестьяне Лангедока" (1966) на основе тщательного исследования архивных документов были реконструированы статисти­ческие серии, воссоздающие картину производства всех основных видов сельскохозяйственной продукции, движения земельной собствен­ности, эволюции цен и доходов, демографических изменений и положе­ния крестьянства в течение 300 лет.

По словам самого автора, главное действующее лицо его книги - это "большой аграрный цикл, охватывающий период с конца 15 и до начала 18 в., наблюдаемый во всей его тотальности"[310][24]. На протяжении этого цикла чередовались фазы экономического подъема и упадка. Их смены Ле Руа Лядюри объяснил воздействием многих факторов: географических, климатических, биологических, экономических, культурно-психологических, но ни один из них, по его мнению, не является решающим. Сельское общество он рассматривал как устойчивое, стабильное, мало способное к изменению, динамика которого зависит от соотношения количества населения и наличных средств поддержания жизни.

В связи со школой "Анналов", но в значительной степени, самостоятельно развивались новые научные направления, прежде всего, изучение менталитета (взглядов, представлений, умонастроений). Выдающиеся французские медиевисты Робер Мандру и Жорж Дюби положили начало его исследованиям. В своей докторской диссертации (1968) Мандру выяснил, как формировались представления о "нечистой силе"; почему в средние века устраивались процессы против ведьм, и почему потом они прекратились. Дюби показал пример нового подхода к истории в небольшой, но очень известной книге о битве французов и германцев при городе Бувине в 1214 г. Там Дюби изучал не только и не столько саму битву, сколько французское общество того времени, его взгляды, нравы, представления, образ жизни и образ мышления.

Больших успехов достигла историческая демография, главной темой которой являлись рождаемость и продолжительность жизни в различные исторические периоды. В 1962 г. было основано "Общество исторической демографии", которое с 1964 г. издавало журнал "Анналы исторической демографии".

Эрнест Лябрусс. Изучение экономической и социальной истории. "Количественная история". Помимо школы "Анналов" крупную роль продолжала играть школа социально-экономических исследований, во главе которой стоял Эрнест Лябрусс (1895-1988). В 1945 г. он возглавил кафедру экономической истории в Парижском университете, которая оставалась вакантной после гибели М. Блока, и преобразовал ее в кафедру экономической и социальной истории. Продолжая свои исследования о движении цен и доходов, начатые еще в межвоенный период, Лябрусс глубоко изучил состояние общества и положение населения Франции в ХVIII веке. Он выдвинул концепцию, согласно которой французскую экономику ХVIII века следует рассматривать как "экономику старого типа", основанную на преобладании сельского хозяйства и связанных с ним промыслов, со слабо развитой торговлей и плохими путями сообщения. Ведущей отраслью промышленности тогда была текстильная, а основным продуктом питания - хлеб. Эта, по выражению Лябрусса, "экономика хлеба и текстиля" неоднократно сотрясалась "кризисами старого типа", вызываемыми, главным образом, неурожаями, ростом цен на хлеб и последующим обнищанием населения.