Условия развития историографии. Две вехи выделяются в развитии советской историографии второй половины XX века - середина 50-х и вторая половина 80-х гг. 2 страница

Даже в фундаментальной книге И. С. Кона, едва ли не впервые познакомившей читателей с виднейшими немарксистскими теоретиками XX века, общая концепция сводилась к стремлению доказать перманентный и постоянно углубляющийся кризис немарксистской историографии, неуклонно нисходящую линию ее развития и враждебность "подлинно научному историческому знанию"[244][16].

Тенденциозной была и статья крупнейшего отечественного медиевиста Е. А. Косминского о взглядах выдающегося британского ученого А. Дж. Тойнби, названных "неумными и политически вредны­ми"[245][17]. Само ее название весьма характерно для работ того времени, а Тойнби объявлен мистиком, идеологом крупной буржуазии и снобов-интеллектуалов. Научные достижения его монументального труда "Постижение истории" оценивались как "более чем сомнительные"[246][18].

Жесткая позиция конфронтации и отрицание чего бы то ни было позитивного в немарксистской исторической науке превалировали в обобщающих историографических произведениях Е. Б. Черняка, утверждавшего, что вся "буржу­азная историография новейшей истории прямо поставлена на службу интересам империалистической реакции"[247][19].

Однако, рассматривая отечественные историографические труды, следует учитывать одно важное обстоятельство. Прямые оценки зарубежных историков и их концепций зачастую имели чисто политически-конъюнктурный характер. Нo через призму непременной марксистской критики, обычно сводившейся к цитированию того или иного высказывания основоположников марксизма или постановлений партийного съезда, до читателей, лишенных, особенно на пери­ферии, возможности знакомиться с оригинальными зарубежными рабо­тами, доходили, пусть в препарированном виде, концепции немарк­систских историков, неофициальным образом происходила ассимиля­ция новейших идей мировой исторической науки, возрастал интерес к новой проблематике, к нетронутым прежде пластам исторического прошлого. Именно в подробном и более или менее корректном изложе­нии взглядов немарксистских ученых, а не в легковесной их критике, заключалось в течение 50-х - 60-х гг. позитивное значение историографических работ в советской науке.

До конца 60-х гг. критика зарубежной немарксистской историо­графии ограничивалась большей частью отдельными рецензиями и об­зорами. Преобладали простейшие приемы анализа: приводилось какое-либо суждение исследуемого автора, зачастую вырванное из общего контекста, а ему противопоставлялся уже известный позитивный ма­териал либо соответствующая цитата из Маркса, Ленина, новейших партийных документов или постановлений. Квалифицированный разбор и полемика по существу вопроса представляли тогда редкие исклю­чения, поскольку их непременным условием является хорошее знание конкретно-исторического материала, легшего в основу анализируемой концепции.

В 60-е гг. поток историографической литературы стал быстро увеличиваться. С 1963 г. в Томском университете по инициативе А. И. Данилова начал выходить сборник "Методологические и историогра­фические вопросы исторической науки", для которого характерен, однако, крен в сторону скорее методологических, нежели конкретно-историографических проблем. Историографические сборники публико­вали также университеты Казани и Саратова. Под руководством Г. Н. Севостьянова в Институте всеобщей истории были созданы коллекти­вные работы по американской исторической науке[248][20].

В 1967-1968 гг. по инициативе И. С. Галкина в Московском универ­ситете вышел капитальный двухтомный труд по историографии нового и новейшего времени стран Европы и Америки, впервые давший свод­ную картину развития мировой исторической науки от гуманизма до середины XX века. Появился и ряд других работ общего характера, послуживших стимулом к дальнейшей разработке проблем истории исторической науки в нашей стране и за рубежом[249][21].

Первым крупным исследованием американской исторической науки стала книга И. П. Дементьева "Американская историография граждан­ской войны в США (1861-1865)" (М., 1963). Автор обстоятельно пока­зал сложную и неоднозначную эволюцию американской литературы о гражданской войне на протяжении целого столетия, тесно (иногда слишком) увязывая ее с классовой и политической борьбой в амери­канском обществе. Подробно были проанализированы концепция рабст­ва У. Филлипса, взгляды лидера прогрессистского направления Ч. Бирда и его противников из школ "консервативного ревизионизма" и "южных бурбонов", позиция представителей негритянской историографии, прежде всего, Дж. Франклина и Б. Куорлса.

Критический анализ основных направлений, концепций и школ в американской историографии второй половины XX века дал Н. Н. Болховитинов в работе "США: проблемы истории и современная историогра­фия" (М., 1980). Он рассмотрел взгляды американских ученых по клю­чевым проблемам истории США от колониального общества в Северной Америке до бурного подъема капитализма в последней трети XIX века в связи с освоением свободных или западных территорий. Большое внимание уделено в книге освещению позитивных моментов и опреде­ленных недостатков в творчестве многих видных американских исто­риков от Ф. Тернера до Р. Фогела, Р. Хофстедтера и А. Шлезингера-мл. Однако, вряд ли убедительно то, что автор отрицал марксистские идеи у крупного историка Ю. Дженовезе. Причина такой позиции видится в том, что как Н. Н. Болховитинов, так и В. В. Согрин[250][22], полагали, будто марксистами можно считать лишь тех лиц, которые готовы принять это учение целиком, включая не только ме­тоды исследования, но и политическую теорию "научного коммунизма" с идеей социалистической революции и диктатуры пролетариата.

Но, с другой стороны, в книге В. В. Согрина дан весьма тщатель­ный и глубокий анализ критических направлений в американской историографии XX века, куда он включил прогрессистскую, леворадикаль­ную и негритянскую историографию. К достижениям радикального на­правления автор отнес исследование его представителями формирова­ния самосознания у пролетариата CШA на различных этапах его развития. Автор полагает, что критичес­кие направления в американской немарксистской науке развиваются по восходящей линии.

Новейшим тенденциям в американской исторической науке посвя­щена книга томских историков[251][23]. В ней выявляется роль психоистории как новой дисциплины, внесшей значительный вклад в анализ массовой психологии и раскрывающей механизм трансформации бессо­знательного начала в действия исторических персонажей и масс. Ав­торы показали разнородность американской психоистории, выделив в ней три направления - ортодоксальное, интеграционистское и соци­ально-критическое. Двум первым уделено больше внимания, чем наи­более интересному и неоднозначному социально-критическому. Ис­следователи верно отметили, что подлинная ценность психоистории может быть выявлена на основе не теоретических заявлений, а кон­кретных результатов на практике. Последние же оказались достаточ­но противоречивыми, поскольку, с одной стороны, высветили новые аспекты исторического прошлого, но, с другой, пока не смогли убедитель­но интерпретировать роль бессознательного и рационального, их соотно­шение в действиях многих исследуемых личностей.

Традиционно высокий уровень историографической культуры присущ и другой коллективной томской работе "К новому пониманию человека в исто­рии. Очерки развития современной западной исторической мысли" (1994), где показаны и проанализированы основные проблемы, которые характеризу­ют обновление методологии, методики, техники исследований ученых Запа­да - постмодернизм, изучение ментальностей, новая социальная история в СШA, традиции и тенденции герменевтики и исторической антропологии в Германии. Картина, данная в книге, доказывает обоснованность мысли авторов о том, что на исходе XX века происходит такая концептуальная трансформация исторической мысли, которая сопоставима по значимости с переходом от историзма Просвещения к классическому историзму XIX века, хотя эту мысль трудно назвать совершенно бесспорной.

Оригинальную работу на стыке историографии, источниковедения и конкретно-исторического анализа написал В. А. Тишков[252][24]. Он доско­нально изучил систему подготовки кадров американских историков, сферы их специализации, состояние источниковой базы, деятельно­сть ведущих ассоциаций и обществ историков в США. На основе об­ширного круга первоисточников, в том числе личных бесед с видны­ми американскими учеными, статистических материалов и социологи­ческих опросов В. А. Тишков с помощью компьютерной обработки дал классификацию американских историков по принципу их специализации, уровня подготовки, географии распределения кадров, их половозрастного состава. Любопытно суждение, что далеко не всег­да можно судить о политических взглядах многих американских уче­ных по их собственным научным трудам, что свидетельствует об эле­ментах конформизма и скрытой оппозиционности.

Первым после книги Алпатова крупным исследованием французской исторической, науки ХIХ века, сохранившим известное значение до настоящего времени, стала монография Б. Г. Реизова[253][25]. Там дано основательное изложение идей и взглядов практически всех крупных историков Франции первой половины XIX века. Автор четко показал, что романтическая историография эпохи Реставрации сделала громадный шаг вперед по сравнению с просветительской в становлении нового исторического мировоззрения.

Французская историография XX века и школа "Анналов" нашли освещение в двух появившихся почти одновременно монографиях М. Н. Соколовой "Современная французская историография: Основные тен­денции в объяснении исторического процесса" (М., 1979) и Ю. Н. Афа­насьева "Историзм против эклектики: Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии" (М., 1980).

При методологической схожести позиций между авторами были и некоторые разногласия. М. Н. Соколова основное внимание уделила не столько общим тенденциям развития французской историографии, ско­лько отдельным проблемам на примере творчества ряда ученых. Она подчеркнула, что М. Блок и Л. Февр, в сущности, не создавали новой научной школы, а только наиболее выпукло отразили новые веяния в своем творчестве. Отделенным от "Анналов" оказался и Ф. Бродель, теория которого о разных скоростях исторического времени, по мнению автора, связана с "Анналами" лишь в отдельных деталях и вообще оценена, как научно несостоятельная.

Ю. Н. Афанасьев, наоборот, исходил из концепции "Анналов" как направления с относительно целостным представлением об историчес­ком процессе. Он дал освещение полувекового развития "Анналов", выделив три этапа: период становления с конца 20-х до середины 40-х гг., кульминационный период развития в 40-е - 60-е гг., связанный с творчеством Броделя и стремлением создать "глобальную историю", период конца 50-х - начала 70-х гг., когда на сцену выступило третье поколение школы "Анналов" (Э. Ле Руа Лядюри, Ф. Фюре, П. Шоню), решительно повернувшее, по словам автора, в сторону "дегуманизации и парцелляции" исторической науки. В книге замет­но весьма позитивное в целом отношение автора к Блоку, Февру и Броделю, что является вполне оправданным. Но трудно согласиться с мало аргументированными выпадами против П. Шоню, Э. Ле Руа Лядюри, М. Ферро, творчество и новаторский характер концепций которых яв­но принижены.

В очень широком контексте школа "Анналов'' освещена в книге А. Я. Гуревича "Исторический синтез и школа "Анналов" (М., 1993), где в центре внимания находится проблема исторического синтеза. По мнению автора, вопрос о взаимодействии материальной и духовной жизни является для ис­торического исследования отправной точкой. Это ведет к переосмыслению понятия "культура" и понятия "социальное", в ходе которого происходит поворот от истории ментальностей к историческом антропологии или антропологически ориентированной истории.

Монография А. Я. Гуревича - это не общая история школы "Анналов", это - книга о том, как к решающей и важнейшей, по его убеждению, задаче - проблеме исторического синтеза подходит ряд представителей школы и ка­кие идеи они выдвигают. Среди них он рассматривает новое понимание со­циальной истории М. Блоком, проблему связи ментальности и культуры у Л. Февpa, создание Ф. Броделем "геоистории" и ее соотношение с экономи­ческим материализмом.

Автор очень рельефно показал круг поисков Ж. Дюби, в разноплановых произведениях которого так или иначе постоянно присутствует стремление органично связать историю ментальностей с остальной историей, что ока­зывается совсем непростой задачей. Такая же тенденция к глубокому исследованию системы человеческих ценностей и представлений характерна для работ Э. Лepya-Ладюри и Ж. Лe Гоффа. Высокий уровень книги Гуревича во многом определен тем, что он показал общие методологические принципы и взгляды лидеров "новой исторической науки" не в абстрактном теорети­ческом аспекте, а через их конкретные исторические труды, поскольку лишь в этом случае теория приобретает смысл и значение.

Одним из первых в послевоенной отечественной науке германскую историографию начал изучать А. И. Данилов, опубликовавший в 1958 г. крупное исследование "Проблемы аграрной истории раннего средневе­ковья в немецкой историографии конца XIX - начала XX в." Первая часть книги посвящалась анализу теоретико-методологических и по­литических идей немецких историков на рубеже веков. Для своего времени книга значительно продвигала вперед изучение истории ис­торической науки, обосновывая историографию как самостоятельную отрасль науки с присущими ей предметом, методом и принципами по­знания. Однако, многие оценки, данные автором неокантианству, Максу Веберу, Отто Хинтце, Гансу Дельбрюку несли на себе печать явной политизации и являются либо неточными, либо неверными.

В книге С. В. Оболенской объектом изучения стало творчество вид­ного немецкого историка-марксиста Ф. Меринга[254][26]. Она подробно осве­тила различные аспекты исторических трудов Меринга, их достоинст­ва и ряд недостатков. Взгляды Меринга давались в тесной связи с его политической деятельностью. С. В. Оболенская подвергла Меринга критике за переоценку им значения и роли в рабочем движении Лассаля и Бакунина. Однако, следует сказать, что в суждениях Мерин­га содержалась большая доля истины, ибо он верно разглядел среди причин антипатии Маркса к Лассалю и Бакунину и личностно-психологический момент. Не была ошибочной, вопреки мнению автора, оцен­ка Мерингом ситуации 60-х гг. в Германии, когда в ней отсутство­вали необходимые предпосылки революции. Меринг в отличие от Маркса и Энгельса обоснованно полагал, что реально объединение Гер­мании в тех условиях могло совершиться лишь путем "сверху" под эгидой либо Пруссии, либо, что менее вероятно, Австрии.

Состояние исторической науки ФРГ за послевоенные двадцать лет и ее концепции основных проблем новейшего времени первым основательно изучил В. И. Салов[255][27]. Много нового давала первая часть его книги, где подробно показаны организационная структура историчес­кой науки ФРГ, система архивов, исторических учреждений и орга­низаций, историко-философская периодика. Но в анализе теоретико-методологических основ и конкретно-исторических концепций наряду с убедительными и аргументированными суждениями автора неоднокра­тно встречаются и мало обоснованные оценки, продиктованные, скорее всего, политико-идеологическими требованиями. Такая же двойствен­ность проявилась в другой книге В. И. Салова "Историзм и современ­ная буржуазная историография (М., 1977). Но в большей или меньшей степени это характерно почти для любого историографического про­изведения, созданного в СССР в 40-е - 80-е гг. Что касается рабо­ты Салова, то в ней столь многоликие и разнородные явления (само различие между ними в книге проводится) как немецкий идеалисти­ческий историзм, экзистенциалистский подход, феноменологический метод, неопозитивистский структурализм фактически подведены под общую шапку субъективизма и иррационализма и равно обвинены в антинаучности.

О германских историках национально-политической школы периода объединения страны написана монография Н. И. Смоленского. Он иссле­довал основные политические категории их исторического мышления в сопоставлении с аналогичными понятиями в современной историогра­фии ФРГ. Тем самым, показаны как определенная преемственность ли­нии развития немецкой исторической науки, так и новые интерпрета­ции, доказывающие эволюцию этой науки. Первая часть книги посвя­щена теоретической проблеме соотношения понятия и действительнос­ти. Автор настаивает на том, что понятия являются слепком действительности, и отвергает представление о них как о логических средствах упорядочивания этой реальности. Все суждения германских ученых по данной проблеме свидетельствуют, по мнению автора, об их "глубоко антинаучных позици­ях" и стремлении во что бы то ни стало "извратить смысл категорий марксистско-ленинской историографии"[256][28].

Обстоятельную панораму историографии германской революции 1918-1919 гг. дали в своих книгах М. И. Орлова и Я. С. Драбкин[257][29]. Вто­рая работа носит скорее обзорный характер, т.к. в ней охвачена и марксистская, и немарксистская литература, начиная от совре­менников и участников революции до работ конца 80-х гг. В моно­графии М. И. Орловой предмет изучения более узок - немарксистская историография ФРГ с выдвижением на первый план как ведущего в исследовании революции социал-демократического направления. Ес­тественно, что в этом случае анализ различных интерпретаций бо­лее подробен.

Я. С. Драбкин не стал досконально описывать огромное количест­во литературы, а выделил пять обобщающих проблем: предпосылки и причины революции, характер ноябрьских событий 1918 г., пробле­ма власти Советов или Национального собрания, суть событий вес­ны 1919 г., роль и место германской революции в истории страны и всей Европы. Проследив различные концепции, автор сделал вы­вод об особо сложном и противоречивом характере германской рево­люции, в которой причудливо переплетались различные тенденции. Особо он подчеркнул роль субъективных факторов исторического процесса, которые зачастую определяли непредсказуемость хода со­бытий в реальности.

Более традиционны и критически заострены суждения и оценки в книге М. И. Орловой, в центре внимания которой находится социал-реформистская концепция революции о существовавшей возможности "третьего пути" - сочетания демократического парламентариз­ма и системы Советов. Автор подчеркнула также, что западногер­манская школа "социальной истории" осуществила плодотворное ис­следование исторических предпосылок революции, показав их объек­тивное вызревание. Однако трудно согласиться с мнением, будто проблема субъективного фактора революции состояла в "замедленном формировании пролетарской революционной партии". Упрощенность та­кого мнения показал в своей книге Драбкин. Очевидно и то, что критикуемые М. И. Орловой немецкие историки Х. Хюртен, Г. А. Винклер, К. Д. Брахер имели веские основания в принципе сомневаться в воз­можности совершения социалистической революции в высокоразвитом индустриальном государстве. Во всяком случае, история не дала пока ни одного примера такого рода.

В монографии А. И. Патрушева[258][30] показан процесс перехода в 60-е гг. лидирующего положения в историографии ФРГ от консервативного к неолиберальному направлению. Автор исследовал содержание мето­дологических принципов неолиберальных историков, их поворот к анализу социальных аспектов исторического процесса, стремление синтезировать индивидуализирующий и генерализирующий методы ис­торического исследования. Отмечен был и процесс дифференциации неолиберальной историографии, выделение в ней социально-крити­ческой школы, но и сохранение вместе с тем значительных элемен­тов традиционного немецкого идеалистического историзма. Однако вывод автора об "углублении кризиса" буржуазной историографии ФРГ не вытекал логически из содержания книги и диктовался идеоло­гической догмой.

В другой книге А. И. Патрушева "Расколдованный мир Макca Вебера" (М., 1992) освещено творчество этого выдающегося ученого и мыслителя с точки зрения его позитивного вклада в развитие соци­альных наук. Автор доказывал, что в советской литературе, за ис­ключением статей А. И. Неусыхина 20-х гг., Вебер представал в со­вершенно превратном толковании. Особенно касалось это веберовской теории идеальных типов, его концепции протестантской этики и соотношения взглядов Вебера с марксизмом как методологическим подходом, но не политической теорией. Значение Макса Вебера ав­тор находит в том, что он заложил основы новой, теоретической и объясняющей модели историографии и стремился синтезировать для этого отдельные, наиболее плодотворные с его точки зрения, эле­менты неокантианства, позитивизма и материалистического понима­ния истории. Вероятно, в отдельных случаях Вебер несколько пре­возносится автором, но после многолетнего господства в нашей на­уке извращенных представлений об этом крупнейшем ученом некоторый уклон книги в сторону идеализации Вебера был неизбежным.

По британской историографии написано сравнительно немного ра­бот, большей частью - статей в журналах и сборниках. Двумя изда­ниями (1959 и 1975 гг.) вышли "Очерки английской историографии нового и новейшего времени" К. Б. Виноградова. Второе издание до­полнено главами по историографии британской внешней и колониаль­ной политики. В духе времени автор подчеркнул, прежде всего, кон­серватизм британской исторической науки, преобладание в ней в течение долгого периода персонификации истории и биографического жанра, эмпиризм и невнимание к теоретическим проблемам. Позитив­ных ее особенностей, кроме ясности и доступности изложения, ав­тор не выделил. Отметил он заметный рост влияния радикальных, лейбористских и марксистских историков, начиная с 20-х - 30-х гг.

Теоретико-методологическим проблемам в британской историогра­фии посвящена монография И. И. Шарифжанова[259][31]. Он проследил процесс перехода в ней от консервативного эмпиризма и фактографии к теоретическим концепциям Э. Карра, Дж. Барраклоу, Дж. Пламба, выступив­ших за использование историей методов смежных социальных наук, прежде всего социологии.

Вышло и первое комплексное исследование современной историчес­кой науки Великобритании[260][32], где даны ее новейшие течения, показан вклад в мировую науку марксистских ученых Э. Хобсбоума, Кр. Хилла, Э. Томпсона, Д. Рюде. Важно то, что марксисты рассматриваются не в противопоставлении, а в единстве с другими левыми историографи­ческими течениями и как часть общедемократического направления. Сдержанный тон авторов, аргументированность их оценок и анализ концепций британских историков по существу дела, а не по отдель­ным выхваченным высказываниям, обусловили неординарный характер этой работы[261][33].

По другим национальным историографиям литература крайне бедна, она представлена лишь статьями, среди которых выделяются работы И. В. Григорьевой, Н. П. Комоловой, Г. С. Филатова по итальянской исто­риографии, Т. А. Салычевой и В. В. Рогинского по историографии стран Северной Европы, В. И. Ермолаева и Ю. Н. Королева по латиноамериканской исторической науке[262][34]. Следует отметить также книгу В. И. Михайленко, где показана современная итальянская историография фашизма и приводится новый и ранее у нас неизвестный материал.

Появился и ряд коллективных работ, обогащающих конкретные зна­ния о развитии мировой исторической науки и свидетельствующих о позитивных сдвигах в cфepe отечественной историографии: "Буржуазные революции ХVП-XIX вв. в современной зарубежной историографии". Отв. ред. И. П. Дементьев. (М., 1986), "Современная зарубежная немарксистская историография. Критический анализ". Отв. ред. В. Л. Мальков. (М., 1989). В последней из отмеченных работ обращено внимание на "новую историческую науку" - одно из перспективных направлении сов­ременной западной историографии. Авторы разделов по английской, французской и американской историографии проанализировали новые тенденции на примере развития "новой социальной истории". В последнее время опубликованы также интересные работы теоретико-историо­графического характера, которым присущ дух новаторства и творческого поиска.

Весьма оригинальную и необычную книгу "История и время. В поисках утраченного" (М., 1997) написали И. М. Савельева и А. В. Полетаев. Проблема, исследованная в монографии, имеет для исторической науки особое значе­ние. Ведь историю, помимо прочего можно определить и как цепь событий, совершающихся во времени. Нe случайно категория времени привлекала повышенное внима­ние таких выдающихся ученых как Анри Бергсон, Вильгельм Дильтей, Освальд Шпенглер, Фернан Бродель.

На основе обширнейшего круга источников и литературы авторы показа­ли, как история конструирует множество сложных временных форм. Анализ ими роли темпоральных представлений в историческом сознании и истори­ческом познании позволил взглянуть на эволюцию европейской историографии и структурирования истории, путь от хронологии к историографии, различные схемы всемирной истории, циклы и стадии исторического развития. Большой интерес представляет рассмотрение места истории в системе социальных наук, ее отношения с политологией, экономической наукой, социологией, психологией, культурной антропологией, географией. Для историков эта книга может иметь и чисто практическое значение, так как подробно показывает методы дехронологизаиии и деконструкции, спосо­бы построения контрфактических и экспериментальных моделей, различные варианты периодизации истории.

Очень рельефно и разнопланово проблемы развития современной социаль­ной истории представлены в монографии Л. П. Репиной "Новая историческая наука" и социальная история" (М., 1998). Автор показала основные изме­нения в проблематике и структуре исторической науки ХX века, традиции, противоречия, трансформацию и новые различные перспективы социальной истории. Давая сравнительный анализ нескольких версий социальной истории, Л. П. Репина развертывает новую модель анализа истории историографии как дисциплинарной истории. При этом она строит свою концепцию на базе преломления теории через призму конкретных исследований истории социальных движений и революций, народной культуры, истории женщин, переходящей в более широкую гендерную историю, историю частной жизни и историческую биографию.

Глава 2

Историческая наука в США во второй половине XX века. От теории "консенсуса" к "новой исторической науке"

Вторая половина XX в. стала временем существенного подъема и обновления исторической науки в CШA. Развитие американской историографии было неоднозначным и даже противоречивым, попытки презентистского использования исторических знаний в целях текущей политики были далеко небезуспешными. Однако в целом значительно продвинулось вперед не только изучение истории США, но и формирование новых отраслей исторической науки: латиноамериканистики, славистики, истории международных отношений. В США появилась целая плеяда крупных историков, социологов и политологов, труды которых приобрели весьма широкое международное звучание. Особое значение имело формирование "новойисторической науки". В немалой мере учитывая разработки европейской историографии (особенно французской и анг­лийской), она развиваласьс поистине американским размахом, опираясь, прежде всего, на деловую постановку университетского исторического образования и широкое научно-техническое обеспечение науч­ной работы, оказывая, в свою очередь, влияние на историографию дру­гих стран.

В развитии американской исторической науки второй половины XX в. выделяются два этапа - конец 40-х - 50-е годы и 60-е начало 90-хгодов.

Перипетии мирового исторического процесса, противостояние двух социальных систем, вылившееся в "холодную войну", распад СССР оказали глубокое воздействие на различные стороны жизни США, в том числе и на историческую науку. В итоге второй мировой войны США упро­чили свое положение в мире: только они вышли из войны окрепшими в промышленном и финансовом отноше­ниях. На этой почве выросла глобальная политика и идеи "мировой ответственности" за судьбы "свободного мира". Важной чертой внутреннего развития было укрепление позиций бизнеса, рост консервативных настроений в стране в конце 40-х - 50-е годы.

Историков, как и представителей других социальных наук, при­зывали включиться в "холодную войну", дав ей социологическое, эко­номическое и историческое обоснования. В необычном обращении президента Трумена к Американской исторической ас­социации в декабре 1950 г. провозглашалось, что главной задачей политики США является борьба с коммунизмом, и в этом деле "труд американских историков имеет колоссальное значение"[263][1]. Рост кон­сервативных тенденций сказался и на исторической науке США пер­вых полутора послевоенных десятилетий. Доминирующим в историографии стало направление, основанное на теории "кон­сенсуса" (согласия). Ее приверженцы, отправляясь от положений об "американской исключительности", отрицали важное значение социальных конфликтов в истории США.

С 60-х годов начался новый период в послевоенной истории США. В сфере международных отношений, прежде всего американо-советских, обозначились тенденции к разрядке напряженности. В самих США под­спудно вызревавшие противоречия вылились в острый социальный конфликт. В стране развернулось широкое негритянское движение против расового гнета и социального неравенства. В бурные 60-е годы активное участие в движении протеста приняла молодежь, пришедшая на смену "молча­ливому поколению" 50-х годов; она составила основу движения, по­лучившего название "новые левые". Его протест, несмотря на анар­хистские черты, содержал немалый заряд антимонополистический и даже антикапиталистической критики. В новых условиях оживился неолиберализм, и усилилась социально-реформистская мысль и деятельность.