Условия развития историографии. Две вехи выделяются в развитии советской историографии второй половины XX века - середина 50-х и вторая половина 80-х гг. 1 страница

В первое послевоенное десятилетие в исторической науке продол­жала преобладать идеологическая трактовка, сковывающая творчес­кий и непредвзятый анализ прошлого. Партийно-идеологические лозунги предписывали историографии строго определенное освещение основных проблем, событий и характеристику главных персонажей. Политико-идеологические критерии определяли в основном значимо­сть исторических трудов и их оценку с точки зрения, главным об­разом, идейно-политической безупречности.

Труд историков был заключен в жестко обозначенные рамки, оп­ределяемые положениями партийных документов и постановлений, ра­зличными выступлениями и высказываниями руководителей партии, прежде всего И. В. Сталина. Грань между историей как наукой и политической пропагандой во многом оказалась стертой, особенно в тех сфе­рах, которые представляли практически-политический интерес, история низводилась до фактического обслуживания тех или иных партийно-идеологических потребностей. В обществе формирова­лось упрощенное и одномерное историческое сознание, в которое насаждалась приукрашенная конформистская картина событий и процессов.

После кончины И. В. Сталина и доклада Н. С. Хрущева в феврале 1956 г. на XX съезде КПСС о культе личности и необходимости преодоления его зловещего наследия начался мучительный процесс переосмысле­ния прошлого. В решениях XX съезда подчеркивалась необходимость серьезной борьбы против догматизма и субъективизма в трактовке исторического процесса, объективного исследования событий прошлого, ни на шаг не отступая при этом от принципа марксистско-ленинской пар­тийности.

Была сформирована новая редколлегия единственного тогда общеисторического журнала "Вопросы истории" во главе с членом ЦК КПСС, что говорит о значимости, придаваемой этому вопросу, А. М. Панкратовой, в нее вошли, главным образом, известные специалисты по отечественной истории Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, Н. М. Дружинин, И. А. Федосов и др. В 1955 г. редколлегию пополнили исследователи зарубежной истории С. Д. Сказкин и А. С. Ерусалимский.

Увеличилась историческая периодика: с 1957 г. стали выходить журналы "История СССР", "Новая и новейшая история", "Вопросы ис­тории КПСС". В 50-е - 60-е гг. появился ряд новых академических институтов - Институт Африки (1959), Институт Латинской Америки (1961), Институт международного рабочего движения (1966), Институт военной истории (1966), Институт США (1968, с 1971 г. США и Канады). Но истинно кардинального обновления так и не произошло. Наоборот, вскоре намети­лась тенденция практического отката назад, особенно выпукло про­явившаяся в событиях вокруг журнала "Вопросы истории", выступив­шего с инициативой широкого обсуждения назревших проблем и нере­шенных вопросов отечественной историографии.

На конференциях, организованных журналом в январе и июне 1956 г. прозвучали требования снять запрет с изучения многих важных вопросов, освободиться из плена догм и окостеневших шаблонов. На­против, на обсуждениях состояния исторической науки, прошедших на ряде университетских кафедр истории КПCC и в Академии общест­венных наук при ЦК КПСС в адрес журнала звучали обвинения в духе 1937 и 1949 гг. в антипартийной платформе. На этих обсуждениях тон задавали приверженцы старого, которые требовали возобновить борьбу против пресловутых "космополитических взглядов"; курс "Вопросов истории" на обновление и очищение исторической науки объ­являлся "ревизионистским подкопом под партию".

Летом 1956 г., как отголосок разногласий среди руководства па­ртии в ряде газет и журналов стали появляться резко отрицательные оценки критической направленности журнала, носившие явно скоординированный характер. Число нападок заметно возросло после собы­тий осени 1956 г. в Польше и Венгрии. В газете "Правда", в жур­налах "Коммунист" и "Партийная жизнь" регулярно публиковались разнообразные статьи, призывавшие прекратить критику сталинизма. В марте 1957 г. вслед за постановлением ЦК КПСС "О журнале "Вопросы истории", где ряд его статей характеризовался резко негативно, как ослабление борьбы с буржуазной идеологией и "отход от ленин­ских принципов партийности в науке", его редакция подверглась фактическому разгрому, из нее вывели инициатора многих смелых публикаций Э. Н. Бурджалова, не выдержав нападок и жестких обвине­ний со стороны секретаря ЦК М. А. Суслова и его клеврета П. Н. Пос­пелова скончалась главный редактор А. М. Панкратова. Система тор­можения была включена и привела, в конечном итоге, к формированию атмосферы застоя и конформизма. Оказались свернутыми дискус­сии об общественно-экономических формациях и азиатском способе производства. В 1966 г. в Институте истории АН возникло так называемое "Дело Некрича", в результате которого этот ученый, показавший в книге "22 июня 1941", как близорукая политика Сталина привела к тяжелейшим поражениям в начале войны, подвергся резкой критике, гонениям и был вынужден, как и ряд других историков, покинуть страну. Вплоть до второй половины 80-х гг. изложение исторических проблем продолжало оставаться в подчинении отлаженной системы администрирования и информационных фильтров. Простор исторического поиска сужался закрытостью архивов и бдительным надзором за использованием из­влеченного из их фондов скудного материала.

При этом историческая наука внешне являла собой картину успешно развивающейся и благополучной академической дисциплины, тем более что не все области исторического знания оказались под идеологическим контролем в равной степени. Так, сравнительно бла­гоприятными были возможности проводить научные исследования по истории древнего мира, средних веков и раннего нового времени. Основными направлениями советской историографии всеобщей истории стали изучение проблем революций нового и новейшего времени, ме­ждународного рабочего и коммунистического движения, антиимпериалистической и национально-освободительной борьбы, вопросов вне­шней политики СССР и международных отношений. Прочим проблемам уделялось гораздо меньше внимания. С начала 80-х гг. стало за­метно возрастать число работ историко-социологического и историко-политологического типа, а также - с использованием количест­венных и междисциплинарных методов.

Поскольку в 1945-1985 гг. исследовать исторические проблемы было возможно только в рамках и на основе марксистско-ленинской методологии, то понятно, что обязательным теоретическим фундаментом являлись произведения ее основоположников. В первой половине 70-х гг. было завершено второе издание сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса, осуществлен выпуск полного собрания сочинений В. И. Ленина. Однако, "полным" издание это было не по содержанию, а лишь по наименованию. В нем произведено множество купюр, в частности, опустивших резкие эпитеты автора в адрес своих соратников Р. Люксем­бург, К. Радека, Ф. Кона, Б. Куна и др. Главное же, что в это соб­рание не вошло более трех с половиной тысяч документов, не укладывающихся в канонизированный пропагандой образ Ленина и господ­ствующую его апологетику.

Марксистская концепция исторического процесса получила наибо­лее широкое воплощение в крупных обобщающих трудах - "Всемирная история" и "Советская историческая энциклопедия"[229][1].

Как справочное издание, Историческая энциклопедия представляла собой значительный шаг вперед. Около 25 тысяч помещенных в ней статей довольно основательно охватили события оте­чественной и всемирной истории. Сложнее обстояло дело с объектив­ностью оценок исторических деятелей, политических партий, соци­альных процессов, новейших зарубежных общественных теорий. Мно­гие видные политические фигуры советской истории оказались либо выпущенными из энциклопедии, либо (Бухарин, Троцкий) получили со­вершенно уничтожающие характеристики. Хотя, с другой стороны, впервые после долгих лет забвения в энциклопедии появились статьи о лидерах партии и крупных ученых, репрессированных в годы массо­вого террора и культа личности.

Слишком односторонне излагались такие политически острые проб­лемы как происхождение "холодной войны", план Маршалла, внешняя политика Советского государства изображалась в препарированном апологетическом виде. Международное рабочее движение освещалось в энциклопедии, прежде всего, как постоянная борьба двух тенденций - революционной и реформистской. В статьях, посвященных проблемам рабочего движения ("Анархизм", "Догматизм", "Оппортунизм", "Реви­зионизм", "Социал-демократия", "Троцкизм" и др.), оценки носили не столько строго научный, сколько политико-идеологический характер.

"Всемирная история", V-XIII тома которой посвящены истории но­вого и новейшего времени, считалась доказательством "неизмеримого превосходства советской исторической науки над буржуазной"[230][2]. Со­держание исторического процесса при всем богатстве приводимого фактического материала сводилось, в конечном счете, к смене обще­ственно-экономических формаций на базе классовой борьбы. Примат последней как обязательной точки отсчета определял подход к истории производства и идеологии, государства и права, политических процессов и религии, науки и искусства.

Рассчитанная на широкого читателя, "Всемирная история" отра­жала общепринятые концепции и оценки, а потому были опущены про­блемно-дискуссионные вопросы, задача глубокого теоретического анализа не стояла вообще. Хотя отчетливо проявилась иная тенден­ция - играть роль ведущей в мире науки в освещении прошлого не только собственной страны, но и зарубежной истории, исходя из непреложного тезиса о превосходстве марксистско-ленинской методологии над иными учениями и теориями.

Препарированную картину прошлого давали и многотомные истории Великой Отечественной и второй мировой войны[231][3]. Нa первый план в них были выдвинуты не героизм народных масс, а руководящая роль коммунистической партии как организатора и вдохновителя победы. Там вновь была реанимирована чисто апологетическая оценка дея­тельности Сталина в годы войны, бегло и формально упоминались либо вообще замалчивались его многочисленные ошибки и роковые просчеты. Отрицательную роль сыграла и закрытость многих архив­ных материалов, без которых было невозможно воспроизвести прошлое таким, каким оно было в действительности.

В целом развитие отечественной историографии за сорок после­военных лет являло собой неоднозначную картину.

С одной стороны, это был период поступательного развития, на­копления фактического материала, привлечения новых источников, становления новых, не существовавших прежде областей историогра­фии (американистика, латиноамериканистика, итальянистика и др.). В науке было создано немало крупных исследований, получивших за­служенное признание на мировой арене.

Но, с другой стороны, превращение марксизма из научного метода социально-исторического познания в коллекцию непререкаемых догматов, вело к появлению массы бесцветных работ, по­верхностных и политически конъюнктурных поделок, в которых гос­подствовали общие фразы, догматические стереотипы, избитые кли­ше, лозунги. Воинствующая серость, выдаваемая обычно за боеви­тую партийность и бескомпромиссную защиту марксизма-ленинизма, резко снижала творческий потенциал советской историографии.

При этом важно иметь в виду, что историки были не только творцами апологетики и мифов, но и их жертвами, ибо писать иначе было просто невозможно. Нарушение сложившихся и насаждаемых сверху канонов означало фактически социальную смерть ученого. До­статочно напомнить, что ритуальным компонентом любой диссерта­ции являлась характеристика методологической основы исследова­ния, которой могли быть только произведения основоположников марксизма-ленинизма.

С 1985 г. с началом перемен наметилось сперва малозаметное, а затем ускорившееся ослабление и постепенное упразднение един­ственно дозволенной коммунистической идеологии. Но ломка прежних исторических представлений оказалась сопряженной с огромными трудностями. Процесс устранения искажений истори­ческой картины начался лишь с наиболее явных и одиозных их про­явлений. По-прежнему, сохраняется сильная идеологизация в трудах российских историков, в массе привыкших опираться на готовые методологические постулаты и жесткие оценки, под кото­рые подводится эмпирический материал.

В ходе оживленных дискуссий второй половины 80-х гг. среди историков определились три подхода к обновлению науки и исторического сознания. Значительное число заняло консервативно-догматические позиции, признавая лишь косметическое подправление обветшавших канонов, не желая поступаться принципами и отвергая фактически саму идею обновления. Другая часть склонилась к нега­тивно-нигилистической платформе и потребовала полного демонтажа прежней исторической науки, не находя в ней вообще ничего, до­стойного сохранения. Третья группа историков заявила о себе как о сторонниках "творчески-созидательного подхода", выступила за критический самоанализ проделанного, учет позитивных и негатив­ных уроков собственного развития, за документальную аргументированность выводов и оценок. Вместе с тем, выдвинув столь правиль­ные и бесспорные принципы, представители этой группы высказались за плюрализм, но только "на основе творческого применения марксистско-ленинской методологии"[232][4], ставя тем самым плюрализму строгие рамки. Но истинный плюрализм выражается в стремлении иссле­дователя интегрировать в своем анализе различные теоретико-методологические подходы, таким образом, чтобы они давали возможность углубленного понимания исторических процессов и явлений.

Надо учесть, что история по самой своей природе - наука, до­статочно консервативная, привыкшая опираться на факты, источни­ки, документы, для изучения и осмысления которых требуется опре­деленное время. Так, если в среде отечественных философов в 1990-1991 гг. уже заявили о себе различные направления - феноменологическое, теологическое, антропологическое, неокантианское, герменевтическое - и начал выходить ряд независимых философских журналов, альманахов и ежегодников, то в исторической науке этот процесс идет гораздо медленнее.

Можно, правда, отметить появление с 1989 г. нового ежегодни­ка "Одиссей", где в центр внимания ставится человек и происходит знакомство читателя с новыми направлениями исторической мысли, с проблемами культуры и ментальности. С 1995 года по инициативе академика И. Д. Ковальченко (1923-1995) возобновлено издание "Исторических записок", альманаха, специально посвященного проблемам теории и методологии исторического исследования. В его редакционный совет, который является международным, вошли ученые из России, Великобритании, США, Франции, Швеции.

Большое значение имеет в связи с этим заметное увеличение с конца 80-x гг. выпуска переводных работ крупнейших зарубежных ис­ториков и мыслителей, знакомство с идеями которых является важным стимулом освобождения от идеологической зашоренности и духовной нетерпимости.

История в ее подлинном идейно-мировоззренческом многообразии, не скованном рамками алогичного "социалистического плюрализма" - это мощный генератор развития культуры и преграда на пути ее саморазрушения. Обеспечить это может лишь разнообразие представленных в ней концепций и позиций, ибо истина рождается в спорах, а не в унылом единодушии и унифицированном единомыслии. С начала 90-х гг. процесс этот только начинается.

Исторические учреждения, архивы и периодика. В послевоенный пе­риод заметно увели­чилось число научных центров, расширилась подготовка кадров, ожи­вились международные связи советских историков.

Временем собирания и накопления сил стало первое послевоенное десятилетие. Материальная база исторической науки - университеты и академические институты оставалась слабой. Число научных учре­ждений в области исторических изысканий и их штаты были крайне ограничены. Вопросы новой и новейшей истории разрабатывались в основном в Институте истории, Институте славяноведения (созданном в 1947 г.), Тихоокеанском институте (слившемся затем с Инсти­тутом востоковедения). Проблемы экономической истории, особенно современной эпохи, а также история экономических кризисов XIX и начала XX века разрабатывались в Институте мировой экономики и международных отношений. Невелико было и число университетских кафедр, занимавшихся проблемами новой и новейшей зарубежной исто­рии. Это, прежде всего, высшие учебные заведения Москвы и Ленингра­да и некоторые периферийные университеты (Казань, Пермь, Томск).

В первое послевоенное десятилетие весьма немногочисленной была историческая периодика. "Исторический журнал", выходивший в годы войны, с 1945 г. получил название "Вопросы истории". С 1941 по 1955 гг. издавались "Известия Академии наук. Серия истории и философии". Многие статьи и главы из готовившихся монографий пу­бликовались также в "Исторических записках" Института истории АН, в ученых трудах институтов востоковедения и славяноведения, различных сборниках и ученых записках ряда вузов.

Оставался затрудненным доступ к материалам архивов. С прекра­щением в годы войны выхода журнала "Красный архив" долгое время не существовало периодического органа для публикации неизданных документов. Дважды начиналось и прерывалось издание журнала "Исторический архив", ибо всякий раз возникали сложности с публика­цией тех или иных неудобных документов.

К середине 50-х гг. сложились более благоприятные условия для расширения исторических исследований. Этому способствовали как экономическое восстановление страны, так и потребности возросшей активности СССР на мировой арене. В этот период несколько ослаб идеологический пресс, в науку пришло новое поколение молодых ученых, меньше отягощенное догматизмом, лучше знакомое с достижени­ями мировой историографии.

В крупных промышленных и культурных центрах России открылись новые университеты - в Калинине (Твери), Иванове, Ярославле, Ке­мерове, Тюмени, Омске, Барнауле, Красноярске, хотя для некоторых из них не было ни материальной, ни кадровой базы. В ряде старых университетов (Пермь, Саратов и др.) из кафедр всеобщей истории выделились отдельные кафедры новой и новейшей истории стран Евро­пы и Америки.

Значительно возросла историческая периодика. Кроме общеисторического журнала "Вопросы истории" появились журналы "Новая и но­вейшая история", "Латинская Америка", "CШA: экономика, политика, идеология", "Рабочий класс и современный мир" (теперь журнал "ПО­ЛИС"), "Мировая экономика и международные отношения", "Международная жизнь", вестники Московского и Ленинградского университетов. Углубление исследований привело к тому, что начали выходить страноведческие Ежегодники - французский, германский, амери­канский, британский, испанский, итальянский.

В начале 90-х годов доступ историков к работе в архивах несколько облегчился. Это имело большое значение, т.к. в отечественных архивах имеются богатые и разнообразные источники по проб­лемам истории зарубежных стран.

Архив внешней политики России (АВПР) - один из важнейших для историков этого профиля. В числе более 1,5 тысяч хранящихся тут богатейших фондов с 650 тысячами дел документы учреждений, как находившихся внутри страны, так и за рубежом, ведавших междуна­родными делами России XVIII - начала XX века. Это переписка царс­кого правительства со своими дипломатическими и консульскими представителями в ряде стран Европы, Америки и Азии, а также от­четы русских дипломатов и агентов о важнейших событиях в стране их пребывания. В АВПР, как и в других архивах, имеется множество отдельных комплектов газет, журналов, брошюр, вырезок статей, присылаемых русскими представителями.

В 1990 г. было принято правительственное постановление, по ко­торому все документы прежнего АВП СССР (теперь - АВП Российской Федерации), за немногими особыми случаями, по истечении 30 лет хранения считаются рассекреченными. Благодаря этому в 1990-1992 гг. вышли сборники документов "Год кризиса, 1938-1939" (два тома) и "Полпреды сообщают", а также долго задерживаемые очередные тома документов внешней политики СССР, посвященные 1939 году, да­ющие уточненную картину кануна второй мировой войны.

Центральный государственный архив Октябрьской революции, выс­ших органов государственной власти и органов государственного уп­равления СССР (ЦГАОР) насчитывает более трех миллионов дел. Осо­бый интерес представляют копии из архивов зарубежных стран (пе­реписка дипломатических, торговых, военных иностранных предста­вителей в России, освещающая многие события нового времени).

Центральный государственный исторический архив (ЦГИA) содер­жит фонды крупных государственных деятелей и центральных учрежде­ний России, где собран документальный материал о политических и экономических связях со многими зарубежными странами.

В Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма (в 1992 г. на его базе создан Российский центр хранения и изуче­ния документов новейшей истории - РЦХИДНИ) имеются как довольно полные собрания, так и отдельные материалы из фондов видных дея­телей рабочего и социалистического международного движения, пред­ставителей коммунистической мысли - К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ле­нина, И. В. Сталина, Г. Бабёфа, А. Сен-Симона, П. Ж. Прудона, А. Бебеля, К. Каутского, П. Лафарга, Ф. Лассаля, К. Либкнехта, Р. Люксембург, А. Грамши и других, а также коллекции и документы по истории Великой Французской революции и европейских революций 1848-1949 гг., Па­рижской Коммуны, трех Интернационалов, Коминформа и др.

Материалы по новой и новейшей истории имеются также в центральном государственном военно-историческом архиве (ЦГВИА), архиве Военно-морского флота (ЦГАВМФ), в отделах рукописей Государствен­ной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (теперь - Российская государст­венная библиотека), Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (теперь - Российская национальная библиотека), Государственной публичной исторической библиотеки и др.

Проблемы методологии и исследования по истории исторической науки. Интерес к теории и методологии исторической науки замет­но возрос в начале 60-х гг., когда стремление к отказу от догма­тически истолкованного марксизма настоятельно потребовало серьез­ной и творческой разработки гносеологических проблем историческо­го познания, теоретического осмысления и интерпретации. Вновь во­зникла забытая уже, поскольку считалось, что марксизм раз и навсе­гда дал на нее окончательный ответ, проблема смысла истории, которая исчезла из отечественной науки после печально известной высылки за границу в 1922 г. группы блестящих российских мыслите­лей и ученых.

По инициативе М. Я. Гефтера, А. Я. Гуревича, Б. Ф. Поршнева и дру­гих историков в 1964 г. в Институте истории возник сектор методо­логии истории, само название которого вызывало раздражение дог­матиков, ибо методологией истории считался исторический материа­лизм, т.е. сфера философии, а не истории. Первая после долгих лет перерыва дискуссия по проблемам методологии истории состоялась между историками и философами в январе 1964 г.[233][5]

При секторе были созданы проблемные группы теоретического ис­точниковедения, социальной психологии, структурного анализа и ти­пологии, культурологии. Таким образом, в переосмысленном на мате­риалистической основе виде возрождалась дореволюционная традиция систематической разработки теоретико-методологических проблем ис­торического познания, которая была прервана к кон­цу 20-х гг. Хотя все проблемы, обсуждаемые в секторе, оставались в пределах марксистской концепции, правильность которой никем не ставилась тогда под сомнение, сама атмосфера открытых дискуссий, "новое прочтение" теоретического наследия основоположников марксизма, свободное от вульгарной догматизации не могли не повлечь определенной ревизии некоторых традиционных постулатов марксизма и осознания его недостаточности для исследования новых нетради­ционных проблем и сюжетов. Но это не укладывалось в рамки сложив­шейся административно-бюрократической системы и противоречило са­мому ее духу.

Сигналом к ликвидации сектора послужил выход первого после 20-х гг. дискуссионного сборника[234][6], против авторов которого была развернута широкая кампания, обвинявшая их в пропаганде немарксистских взглядов и извращении исторического прошлого. Три дру­гих подготовленных труда - "Ленин и проблемы истории классов и классовой борьбы", "Проблемы структурного анализа в историчес­ком исследовании" и "Логика превращения культур" не увидели све­та вообще. Творческие, более или менее свободные от оков идеологизации теоретико-методологические разработки оказались фак­тически на долгие годы скованными узкими дозволенными трактов­ками и господствующей охранительной тенденцией. Принцип струк­турного анализа, с обоснованием плодотворности и важности кото­рого выступали М. А. Барг, А. Я. Гуревич, Е. М. Штаерман, был сразу объявлен противоречащим теории социально-экономических формаций и попыткой протащить в марксизм идеи неопозитивистов и Макса Вебера об идеальной типологизации[235][7].

Хотя сектор методологии истории и постигла печальная судьба, разработка и изучение проблем исторического познания, его логи­ко-гносеологических основ и принципов постепенно продолжалась. В 70-е - начале 80-х гг. появилось довольно много работ теоретико-методологического характера, в которых все проблемы сво­дились, однако, к обоснованию того, что "только одна теория мо­жет дать подлинно научный ответ на все великие вопросы современ­ности - марксизм-ленинизм..."[236][8]. Смысл истории ограничивался "объ­ективными закономерностями, присущими процессу развития человеческого общества"[237][9], а задача исторической науки исчерпывалась изучением проявления действия общих законов в истории какого-либо конкретного общества или данной эпохи[238][10].

Но если посмотреть на тезис о том, что "историческая наука изучает закономерности пространственно-временного развертывания всемирно-исторического процесса"[239][11], то можно заметить, что из по­добного определения, в сущности, выпадает исторический факт, в том случае, когда он выражает не закономерное, а случайное. Оно же играет в конкретной направленности исторического процесса огромную, порой даже основную роль, а, значит, должно найти собст­венное отражение в формулировке задач и предмета истории.

Тем не менее, книга М. А. Барга явилась первым в отечественной историографии значительным опытом теоретического осмысления сис­темы категориального знания в истории. Там обстоятельно проана­лизированы категории исторического времени, исторического факта, системного подхода и анализа с этой точки зрения теоретических проблем истории средних веков и раннего нового времени.

Несмотря на стремление, под флагом обладания марксизмом научной истиной, отвергнуть правомерность различных методологических подходов к истории, полного единообразия среди ученых не бы­ло. В частности, заметные разночтения возникли в понимании соот­ношения социологических законов и собственно исторической зако­номерности. Одни авторы (М. А. Барг, Е. Б. Черняк, И. Д. Ковальченко) настаивали на том, что нет специфических социологических и исто­рических законов, другие (А. Я. Гуревич, Б. Г. Могильницкий) обстоятельно доказывали различие между конкретной исторической зако­номерностью и социологическим законом как разными типами общест­венных законов, имеющих дело с различными сторонами историчес­кого процесса[240][12]. Эта дискуссия привлекла внимание к таким катего­риям как историческая случайность, возможность, альтернативность, которые раньше марксистской мыслью практически не затрагивались.

Подобно теоретико-методологической, в историографической ли­тературе в течение ряда лет преобладали стереотипы, по которым вся немарксистская наука подводилась под общий термин "буржуаз­ной историографии", по своей сути "научно несостоятельной", что позволяло обычно не утруждать себя глубоким проникновением в существо концепций изучаемой стороны. Аргументированный анализ и разбор не на словах, а на деле сводились большей частью к поверхностной и разносной критике.

Так, в одном из первых после войны крупных историографических трудов - богатой свежим и неизвестным для нашего читателя материалом книге М. А. Алпатова утверждалось, что у Токвиля господствует сознательное извращение исторической истины в интересах бу­ржуазии. Крупное произведение Токвиля "Старый порядок и револю­ция", плод тщательного многолетнего изучения архивов, однозначно расценивалось как "простое перенесение на историческую почву из­любленных идей" автора, не имеющих научной ценности[241][13].

В историографическом разделе коллективного труда о революциях 1848-1849 гг.[242][14] А. И. Молок и Н. Е. Застенкер заявили, что у таких вы­дающихся французских историков как Ж. Лефевр и Э. Лябрусс господ­ствует "нелепая точка зрения", "антинаучная тенденция" и "край­няя методологическая беспомощность". В совершенно превратном ос­вещении С. Б. Кана как собрание "всех без исключения пороков" бур­жуазной историографии представала фундаментальная работа Ф. Вален­тина "Германская революция 1848/1849 гг.", где собран богатейший фактический материал из архивов и дана наиболее подробная панорама революции. И в другой книге С. Б. Кан напрочь зачеркнул несомненные достижения немарксистской немецкой историо­графии, зато явно завысил научную значимость слабых в профессио­нальном отношении, но идеологически выдержанных, первых произведений о революции, созданных учеными ГДР[243][15].