Из главы 7 6 страница

Я очистился перед тем, как ехать на гастроли, но в середине этого длинного тура кто-то дал мне какую-то дрянь, и мне захотелось еще. И я сказал, хорошо, я приму сейчас немножко, потому что мне нужно переждать это время, а после тура я пройду очистку. В дороге меня сопровождали милые девчонки, наркоманки, которые спасали мне жизнь, снимая меня с крючка то здесь, то там. И большинство из них не были падшими созданиями. Большинство из них были утонченные, умные и самостоятельные женщины. Это были не те женщины, которых можно найти на улице или в борделе. Мы устраивали вечеринки после концерта, или шли куда-нибудь в общество, и обычно я курил эту дрянь только потому, что мне ее предлагали эти наркоманки-дебютантки, храни их Господь. Даже тогда я не мог быть с женщиной, если у меня не было к ней искренних чувств, даже если это всего на одну-две ночи, или в порту во время шторма. Иногда они заботились обо мне, иногда я о них, и обычно это не имело отношения к сексу. Много раз я оказывался в постели с женщиной, и мы с ней ничего не делали, просто спали, обнявшись. Я любил многих из них. И что всегда меня поражало, они тоже по-настоящему любили меня в ответ. Я помню девочку в Хьюстоне, мою подругу-наркоманку, кажется во время тура 72-го. Я был на улице, мне стало плохо, у меня началась ломка. Я столкнулся с ней в баре, и она дала мне немного наркоты. Неделю я любил ее, и она любила меня, и вот она увидела меня в тяжелый момент. Я нарушил свои собственные правила, и наши отношения затянулись. Эта милая девочка пришла мне на помощь и переехала ко мне. Я не знаю, как я нашел ее. Откуда приходят ангелы? Они знают, что к чему, они видят тебя насквозь, пробиваясь сквозь дерьмо, смотрят тебе в глаза и говорят: “Ты должен сделать это”. От тебя, я возьму это. Спасибо тебе, сестра. Другая была в Мельбурне, в Австралии. У нее был маленький ребенок. Милая, скромная, застенчивая. Её парень бросил ее с ребенком. Она могла достать мне чистый фармацевтический кокаин. Она постоянно носила его мне в отель, и тогда я подумал: эй, а почему бы мне не переехать к ней? Жить в пригороде Мельбурна с матерью и ребенком, было немного странно. Четыре или пять дней я провел как настоящий австралийский семьянин. Шейла, где, чёрт возьми, мой завтрак? Вот твой завтрак, милый. Как будто я жил там всегда. И я чувствовал себя прекрасно. Она ходила на работу, а я сидел с ребенком. Я стал мужем на неделю. Менял пеленки ребенку. Кто-то сейчас живет в пригороде Мельбурна, и даже не знает, что когда-то я подтирал ему задницу.

Потом в Аделаиде мы с Бобби подцепили двух девчонок, и хорошо провели с ними время. Милые девушки, они о нас очень заботились. У них было немножко кислоты, а я не большой любитель кислоты, но у нас была пара выходных дней в Аделаиде, и девчонки были очень красивые. Они жили высоко в горах, у них там было маленькое хипповское бунгало - занавешенная дверь, свечи, ладан, закопченный масляный светильник. О’кей, возьмите меня туда. Мы всё время были в дороге, жили в отелях, и для нас было большим облегчением хоть ненадолго сменить обстановку. После Аделаиды мы должны были лететь в Перт, это на другом конце континента, и мы сказали девчонкам: а почему бы вам не поехать с нами? Они так и сделали, но мы все на тот момент были сильно под кайфом. Мы сели в самолет. И вот, где-то на полпути в Перт, мы с Бобби сидим в переднем ряду, и вдруг наши девчонки выскакивают вдвоем из туалета полуголые, покатываясь со смеху. Они были отвязные австралийские Шейлы. Мы смеялись. “Иди, возьми их обеих”, и тут мы услышали возмущенные возгласы у нас за спиной. Нам-то казалось, что мы находимся в нашем собственном самолете, мы забыли про других пассажиров. Мы обернулись и увидели две сотни лиц, в глазах которых был шок, это, в основном, были австралийские бизнесмены с женами. Некоторые из них начали смеяться, некоторые пошли к капитану с требованием немедленно наказать нас. Таким образом, мы оказались под угрозой ареста в аэропорту Перта. Нас всех задержали, когда мы приземлились. От нас потребовали объяснений, но нам с Бобби как-то удалось выкрутиться. Мы сказали: а что мы такого сделали? Мы просто сидели на своих местах. А эти две девчонки объяснили, что они просто “обменивались платьями”. Не знаю, как их отпустили после этого. Они поехали с нами в Перт, мы дали там концерт, и обратно улетали уже на нашем собственном самолете. Это был грузовой самолет, Super Constellation. Утечка масла, никакой звукоизоляции, и весь ваш комплект состоял из одного или двух матрасов, чтобы лежать. Можно было громко разговаривать, это никому не мешало. Мы провели пятнадцать часов в полете от Перта до Сиднея. Мы чувствовали себя как в бомбардировщике времен второй мировой, без бензедрина. И мы, очевидно, сделали всё как надо. Мы провели с этими девчонками неделю. И таких приключений на гастролях было множество. Это были очень скоротечные отношения, они возникали почти мгновенно, и так же быстро заканчивались. “Мы были близки с ней, я по-настоящему любил ее, только не могу вспомнить ее имя”. Я не был похож на коллекционера – я ведь не Билл Уайман и не Мик Джаггер, которые записывали, сколько у них было женщин. Я здесь не говорю о сексе. Я никогда не считал для себя возможным лечь в постель с женщиной просто ради секса. Мне это неинтересно. Я уж лучше подрочу, чем трахать лишь бы кого. Я хочу обнять и поцеловать вас, защитить вас, сделать так, чтобы вам было хорошо. Я оставлю вам утром хорошую записку, и будем на связи. Я никогда в жизни не платил за это. Хотя, бывали случаи, иногда я давал взятку: “Я тоже люблю тебя, возьми героин, я угощаю!” Иногда я ввязывался в это просто ради забавы. Сможешь ли ты завлечь ее? Посмотрим, что у тебя получится. Покажи всё, на что ты способен. Обычно меня интересовали не те девчонки, которые бегали за мной, распустив слюни. Например, я говорил себе: а что, если попробовать охмурить жену банкира…
Я помню один случай в Австралии, моя комната в отеле была напротив комнаты Билла Уаймана. Однажды я услышал, как он о чем-то говорит со швейцаром, а на улице перед отелем толпятся девчонки – что-то около двух тысяч. “Вон та, в розовом. Нет, не эта в розовом, а та в розовом”. В тот день девчонки шли к нему толпой, и ни одна из них не задержалась у него дольше десяти минут. Я не думаю, что какая-нибудь из них получила больше, чем чашку чая без сахара, которым Билл любит всех угощать – чайный пакетик, заваренный кипятком и немножко молока. За такое короткое время невозможно что-то сделать, а потом еще и одеться. Ни одна из них не вышла оттуда растрепанной, скажем так. Но, тем не менее, он записывал в свой дневник, что он поимел ее! Я насчитал девять за четыре часа. Он не трахал их, так что я полагаю, что он только расспрашивал их. “Вы сами откуда, живете где-то здесь?”…

Мик и Билл

Удивительно, как такие, казалось бы, разные люди как Билл Уаймен и Мик Джаггер были на самом деле очень похожи. Это раздражало Мика, как мне говорили. Но если бы вы понаблюдали за ними во время гастролей или почитали бы их дневники, то в основном, это одно и то же. Различие только в том, что Мик был в немного более выгодном положении, он был ведущим солистом и ла, ла, ла. Но если бы вы увидели, чем они заняты за сценой: “Сколько у тебя было сегодня ночью?” - в этом они были одинаковы.
Была и другая категория поклонниц – групи. Они отличались от девчонок-подростков, стоящих в очереди, чтобы выпить чашку чая с Биллом Уайменом. Хочу сказать в их оправдание, что они были красивыми молодыми женщинами, которые знают, чего хотят, и знают, что могут предложить. Были там и несколько бесстыдных оппортунисток, как “гипсолитейщицы”, которые болтались вокруг, пытаясь получить у каждого рок-музыканта оттиск его пениса. [ “Гипсолитейщица”(“Plaster Caster”) - Синтия Албриттон, американка, скульптор, получившая известность созданием гипсовых слепков пенисов и грудей знаменитостей. - Прим. перев. ] Со мной у них ничего не вышло. Я не пойду на это. Или “масляные королевы”, соперницы “гипсолитейщиц”. Я восхищаюсь их дерзостью. Но я не люблю профессионалок, которые ходят как хищницы на охоту, стараясь поиметь и его, и его… как Билл Уаймен, только наборот. Меня никогда не интересовало количество. Таких я не трахал принципиально. Я говорил им: о'кей, можете раздеться и уходить, прямо сейчас. Потому что я знал, что буду просто очередным в их списке. Но среди этих групи было и очень много просто хороших девчонок, которым нравилось заботиться о парнях, порой очень по-матерински. И если всё складывалось хорошо, о'кей, можно было и в постель лечь, и потрахаться. Но это было не главное в моих отношениях с поклонницами. Они были для меня друзьями, и большинство из них не были особо привлекательными. Они оказывали вам услуги. Вы приезжали в город, в Цинциннати или в Кливленд, и вы знали, что в каждом городе к вам будут приходить одна или две девчонки, будут заботиться о вас, следить за тем, чтобы вы питались правильно, чтобы у вас было всё в порядке. Они стучались в дверь, ты смотрел в глазок и говорил: о, это Ширли. Они были для нас как родственницы. Свободно созданное сообщество. И что мне реально нравилось, у них не было ревности друг к другу, или чувства собственности. В те дни это была своего рода цепочка. Мы играли в Цинциннати, на следующий день в Браунсвилле, потом ехали в Оклахому, по намеченному маршруту. И они просто передавали нас своим следующим друзьям в очередном городе. Мы просто шли к ним и просили у них помощи. Детка, я умираю здесь! Я отыграл четыре концерта, я подыхаю. В основном они были няньками. Это было больше, чем Красный Крест. Они стирают вам одежду, они моют вас в ванне, и все остальное. И ты удивляешься, почему вы делаете всё это для гитариста? Ведь таких, как мы, миллион. Фло, о которой я уже упоминал, была одной из моих любимиц, она жила в Лос-Анджелесе и была из группы чёрных девчонок. Она всегда ходила вместе с тремя или четырьмя подругами. Если мне немножко не хватало травы или чего-нибудь еще, она высылала ко мне свой отряд. Мы много раз с ней спали вместе, и никогда не трахались, или очень редко. Мы сразу засыпали, либо просто не ложились спать и слушали музыку. Многое из этого было связано с музыкой. У меня был лучший звук, а они привносили в это свои звуки, которые рождались прямо сейчас. Ложились ли вы вместе в постель, в конце концов, это было не так важно, на самом деле…

Sixties super-groupie Chris O'Dell with Keith Richards

Я снова поехал на Ямайку, где оставил Аниту с детьми. Они жили в Mammee Bay весной 1973-го. Уже тогда у нас с Анитой было не всё гладко. Она начинала вести себя непредсказуемо; у нее возникали симптомы паранойи. Когда я уезжал на гастроли, в мое отсутствие в нашем доме собиралось множество разных людей, которые беззастенчиво пользовались ее гостеприимством. Даже когда я жил там, у нас был очень шумный дом. Мы шокировали окружающих, не замечая этого сами. Белый человек живет в большом доме, и все знали, что по ночам туда приходят растаманы, играют и записывают музыку. Соседи не стали бы возражать, если бы это было только по выходным, но это у нас продолжалось буквально каждую ночь. К тому же, эти парни жгли траву, и дым разносился на целую милю. Это не радовало соседей. Позже я узнал, что Анита оскорбила нескольких людей, она получила предупреждение, но очень грубо разговаривала с полицейскими и с теми, кто жаловался. Соседи называли ее грубиянкой, они придумали для нее смешное прозвище – Муссолини, потому что она говорила по-итальянски. Анита могла быть грубой. Я был женат на ней (не будучи женатым на ней официально). И она попала в беду. Я уехал в Англию, и полицейские ворвались в дом ночью, едва я приземлился в Лондоне - много полицейских в штатском. Были выстрелы, один из них прозвучал, когда Анита выбросила фунт травы в сад. Она сильно сопротивлялась, но они схватили ее и отправили в тюрьму в Сент-Энн. Дети остались дома одни. Марлону едва исполнилось четыре, Анджеле был один год, и Марлон, по крайней мере, наблюдал за этим. Ужасное дерьмо. Я узнал о том, что случилось, когда был в Лондоне. Первой моей мыслью было лететь обратно на Ямайку ближайшим рейсом. Но потом я решил, что нужно действовать, находясь в Лондоне. Если бы я приехал туда, меня, скорее всего, арестовали бы тоже. Братья и сестры забрали наших детей и перевезли их в Steer Town. Они жили там, пока Анита была в тюрьме, и растаманы заботились о них лучшим образом. Мне было важно знать, что они под защитой, в безопасности. Энджи и Марлон подружились там с другими детьми, которые до сих пор помнят их; они уже стали взрослыми парнями. Я мог сосредоточиться на том, чтобы спасти Аниту. Были мифы и слухи, в основном исходящие от Испанца Тони, из его книги обо мне, которым многие поверили. Будто бы Анита была изнасилована в тюрьме, и что мне пришлось заплатить большую сумму, чтобы вытащить ее оттуда, что всё это был заговор белых набобов, и тому подобное. Но ничего этого не было. В тюремных камерах Сент-Энн не было удобств – спать было не на чем, не было возможности помыться, и там было полно тараканов. Всё это не было благоприятно для Аниты, с её приступами паранойи и галлюцинациями, от которых она страдала. И они насмехались над ней - "грубая девушка, грубая девушка". Но ее никто не насиловал, и никто не вымогал у меня взятку. Её арест был просто наказанием за то, что она игнорировала их предупреждения. Всё это мне объяснил адвокат. Ей не было предъявлено никаких обвинений, и полицейские были даже рады избавиться от нее, они не знали, что с ней делать. Её освободили с условием, что она покинет остров. Она собрала детей и улетела в Лондон. Анита часто вела себя неправильно, делая не то, что нужно делать в данный момент. В то же время, Анита есть Анита. Вам не взять ее ни за что. Я все еще любил ее, и она была матерью моих детей. Но наши с ней отношения уже не были такими хорошими, как раньше. Несмотря на всё это, мои корни на Ямайке только углубились, хотя у меня не было возможности вернуться туда еще несколько лет. Я уже настолько любил Ямайку, что решил приобрести там настоящий хороший дом. Я больше не хотел быть арендатором. Мне показали дом Томми Стила, спрятанный в горах над Очо Риос. Он назывался “Point of View”, и располагался в прекрасном месте, на небольшой скале над лесистым склоном, с видом на залив. Блестящий образец архитектуры. Дом обошелся мне в восемьдесят тысяч, и он до сих пор принадлежит мне. Я купил его и сразу уехал. Я был очень занят в тот период, к тому же я сидел на допинге.

Мы гастролировали по Европе в сентябре-октябре 1973-го, после выхода Goats Head Soup. С нами теперь был Билли Престон, наш почти постоянный участник до 1977 года, он играл на клавишных, в основном на органе. Он уже сделал стремительную карьеру, играл с Литтл Ричардом и с "Beatles", у них он был почти пятым членом группы. Он писал музыку, у него были собственные хиты. Он был из Калифорнии, родился в Хьюстоне, его музыка - соул и госпел, а под конец он играл со всеми лучшими музыкантами. Теперь мы гастролировали с двумя трубами, двумя саксофонами и двумя клавишными - орган Билли Престона и фортепиано Ники Хопкинса. Билли привнес в нашу музыку новый звук. Если вы послушаете наши записи с ним, такие как "Melody", то он вписывается идеально. Но на сцене, во время шоу, было такое впечатление, что он хочет поставить свою печать на всё. Он привык быть полноправной звездой. Однажды, во время концерта в Глазго, он начал играть так громко, что заглушал всю остальную группу. Я затащил его за сцену и показал ему нож. “Ты знаешь, что это такое, Билл? Дорогой Уильям. Если ты сейчас же не сделаешь свою хрень потише, то тебе придется почувствовать это на себе”. Это не Билли Престон и Rolling Stones. Ты клавишник, играющий с Rolling Stones. Но большую часть времени у меня не было с этим проблем. Чарли использовал элементы джаза, и мы сыграли много хороших вещей вместе. Билли умер от осложнений, вызванных различными видами злоупотреблений, в 2006 году. У него не было причин опускаться. Он мог бы идти всё время вверх. Он был необыкновенно талантлив во всем. Я думаю, он играл слишком долго; он начал очень молодым. И он был геем, а в те времена никто не мог себе позволить быть геем открыто, и это тоже добавило трудностей в его жизнь. Билли мог долгое время пребывать в хорошем настроении, но иногда он срывался. Однажды мне пришлось вмешаться и остановить его, когда он избивал своего друга в лифте. Билли, держись за свой парик, а не то я сейчас сорву его с тебя. Он носил смешной африканский парик…

В Инсбруке, сразу после шоу, мы с Бобби Кизом пошли в туалет поссать, и Боб, который обычно отпускает одну-две шуточки в такие моменты, на этот раз был необычно тихим. Он сказал: “У меня плохие новости… Грэм Парсонс умер”. Для меня это было как удар в солнечное сплетение. Я посмотрел на него. Грэм умер? Я понял, что он не шутит. Все подробности потом, сказал Бобби. Всё, что я слышал, это то, что он умер. О, мой друг. Вы никогда не знаете заранее, как вы отреагируете на такое, и это было не в первый раз. Ещё одно прощание с ещё одним хорошим другом. Позже мы узнали. Что Грэм получил передозировку. До этого он был чистым, и принял свою обычную дозу. “О, только одну…” Но из-за перенесенной ломки его организм не мог сопротивляться, и всё. Это обычная роковая ошибка наркоманов. Когда ты очищаешься, организм получает сильный шок. Они думают: я уколюсь всего один раз, и берут дозу, которую они принимали неделю назад и к которой они уже привыкли, но она слишком велика для их состояния. И организм просто говорит: ну всё, на хрен, я сдаюсь. Если вы собираетесь сделать что-то подобное, постарайтесь вспомнить, какое количество вы брали в самый первый раз, когда вы только начинали. Начните всё сначала. На треть меньше. Маленькую щепотку.

Мне нужно было как-то пережить известие о смерти Грэма, и я сказал: я не могу оставаться в Инсбруке этой ночью. Я возьму напрокат машину, и мы поедем в Мюнхен. Мы будем искать женщину. Давайте просто забудем про это, и займемся чем-нибудь другим. Я ненавижу все эти слезы, эту скорбь. Вы уже ничего не можете с этим сделать. Этот сукин сын уже мертв, а вам остается только сходить с ума, оттого что он умер. Поэтому нужно как-то отвлечься. Я решил поставить перед собой невыполнимую задачу - найти одну из самых красивых женщин в мире. Я видел ее всего раз или два, и она меня очаровала. Я знал, что это бессмысленно, но мы всё же собирались ехать в Мюнхен, чтобы разыскать ее. Поедем ночью. Пусть я не найду ее, но главное, поставить себе цель. Мы с Бобби взяли напрокат BMW, и тронулись в путь в час ночи.
Моей целью была Уши Обермайер. Если что-то и могло успокоить мою душу, то только она. Она была очень красива. Она была довольно известна в Германии как модель, которая стала иконой студенческого движения протеста, возникшего в результате конфликта поколений, грозившего разорвать страну на части. Ее фотографии были всюду, она была “девушкой с обложки”, представляющей “левых”. Она была страстной фанаткой рок-н-ролла, и наше краткое с ней знакомство состоялось тогда, когда она шла к Мику. Он пригласил ее приехать к нему в Штутгарт, и она искала его в отеле. Она перепутала номера и случайно зашла ко мне, я проводил ее к Мику. Но я видел ее фотографии на плакатах и в журналах, и было в ней что-то, что меня зацепило. Ее друг, парень по имени Райнер Лангханс, был одним из основателей “Коммуны 1”, общественной организации, созданной для борьбы против ядерной войны и против авторитарного государства. Ее называли Баварская Барбара, и она гордилась этим. Она никогда не принимала идеологию всерьез, открыто пила запрещенную пепси-колу, курила ментоловые сигареты, в нарушение всех правил Коммуны. Она снималась обнаженной для журнала “Штерн”, у нее было искреннее желание вызвать возмущение немецкой буржуазии. Но когда Коммуна распалась на два лагеря – террористические группы с одной стороны, и Зеленые с другой, Уши не стала участвовать в борьбе, бросила Райнера и вернулась в Мюнхен. В ее жизни было множество парней, которые пытались приручить ее. Но это было напрасно, она была совершенно неприручаемым существом. Она была самой лучшей “плохой девчонкой”, которую я знал. Мы безуспешно искали ее в Bayerischer Hof, где у каждого над кроватью висит подлинник Рембранта. И Боб сказал: ну что мы будем делать теперь, Кейт? Я сказал, Боб, поедем теперь в Швабинг, будем искать ее в клубах. Будем делать то, что сделал бы Грэм на нашем месте, если бы мы вдруг подохли. Я сказал, мы должны искать Уши Обермайер в этом городе. У меня должна быть цель. Я даже не знал, была ли она тогда в городе. Мы начали ездить по клубам. Там было весело, но это было не то, что мы искали. В пятом или шестом по счету клубе я встретил знакомого ди-джея, Джорджа Грека, и разговорился с ним. Оказалось, что он знает Уши Обермайер. Но если даже я найду ее, что я собираюсь делать? Я не в том состоянии, чтобы “сделать” ее, да и времени у меня не много. О'кей, мы нашли кого-то, кто знает ее, и это уже хорошо, но у меня не было дальнейшего плана. Джордж сказал, что знает ее адрес, но она живет со своим парнем. Я сказал Джорджу: давай поедем туда. Мы припарковались напротив ее окон, и я сказал: Джордж, ты можешь пойти к ней и сказать, что ее ищет KR? Я решил идти до конца, чтобы отвлечься от мыслей о смерти Грэма. Джордж постучал в ее дверь, и она выглянула в окно: кто вы такие и что вам нужно? Я не знаю, что мне нужно, просто у меня умер друг, и мне очень плохо. Я просто хочу сказать тебе “привет”. Мы искали тебя, и мы тебя нашли. Мы сейчас уедем. Тогда она спустилась вниз, обняла меня и поцеловала, а потом опять поднялась к себе. Но, эй, нам это удалось! Миссия была выполнена.

Когда я второй раз пытался связаться с Уши, я попросил Фредди Сесслера разыскать ее по телефону. Он позвонил ее агенту, и агент сказал: “Мне не разрешено давать кому-либо ее номер телефона”. Но Фредди смог его уговорить, он умел уговаривать людей, как никто другой. Фредди знал много языков. Уши и я говорили на разных языках. Когда я позвонил ей, она сняла трубку и сказала: “Привет, Мик”. Я сказал: “Нет, это Кейт”. Она жила в Гамбурге в то время, и я послал за ней машину. Ей пришлось подраться со своим парнем, чтобы сбежать от него; она села в машину и приехала ко мне в Роттердам. Этой ночью в постели она порвала мне ухо, вырвав серьгу. Мы жили в отеле в японском стиле – на следующее утро я обнаружил, что моё ухо приклеилось к подушке моей собственной кровью. Моя правая мочка уха до сих пор имеет деформацию, как память о тех днях. Нас связала страсть, чистая и простая. Но потом Уши Обермайер вошла в мое сердце и завладела моими мыслями. Мы с ней рисовали друг другу картинки или объяснялись на языке жестов. Но, несмотря на то, что мы не могли говорить с ней, я нашел настоящего друга. Я очень нежно любил ее. Мы с ней хорошо проводили время в 70-х, а потом она встретила новую любовь, парня по имени Дитер Бокхорн, и уехала с ним в Афганистан. И я перестал о ней думать, она как-то быстро выскользнула из моего сердца. А потом я услышал, что она умерла от выкидыша где-то в Турции. Но оказалось, это было не совсем так. Реальную историю я узнал много лет спустя, на пляже в Мексике, в самый важный день в моей жизни…

Keith Richards with German model/actress Uschi Obermaier during the Rolling Stones’ 1975 Tour of the Americas.

В 1973 году моего приятеля Бобби Киза уволили из группы. Он сам раскачал свою лодку, и я не смог спасти его. Это было как раз перед последним концертом Европейского тура, в Бельгии. Бобби решил искупаться в ванне с шампанским Дом Периньон. Говорят, что Бобби Киз – единственный человек, который по собственному опыту знает, сколько бутылок шампанского нужно взять, чтобы наполнить ванну. Когда в тот день группа собралась, Бобби нигде не было. Его везде искали, стучались в его дверь, но никто не отвечал. В конце концов, стали спрашивать меня, не видел ли я своего приятеля. Тогда я пошел к нему в номер и сказал: Боб, нам пора выходить, прямо сейчас. Он в это время лежал в ванне, наполненной шампанским, вместе с юной француженкой, и курил сигару. Он сказал: да пошли вы все… Да, это очень впечатляюще, Боб, но ты можешь сильно пожалеть об этом. Уже после, бухгалтер сообщил Бобу, что он ничего не заработал за время всего тура, и даже остался должен; это была расплата за ванну с шампанским. Мне понадобилось целых десять лет, или даже больше, чтобы вернуть его в группу, потому что Мик был неумолим, и в этом он был прав. Мик умеет быть беспощадным в таких случаях. Я не мог отвечать за Бобби. Всё, что я мог сделать, это помочь ему очиститься, и я сделал это.

В начале 1973 года я попал в “список смертников”, который начал печататься в музыкальных журналах. Это было что-то новое. Ничто другое не вызывало такого интереса в музыкальном мире. New Musical Express составил список рок-звезд, которые, с большой вероятностью, скоро умрут, и поместил меня на первое место в этом списке. Кроме того, они стали придумывать для меня различные титулы – Князь Тьмы, самый элегантный наркоман, и прочее. Эти ярлыки так и приклеились ко мне с тех пор. В тот период многие ждали моей смерти, даже доброжелательно настроенные люди. Поначалу это было в новинку. Таково было их мнение о рок-н-ролле, сложившееся еще в 60-е. Сначала они хотят, чтобы ты ушел, а когда ты не уходишь, они начинают желать тебе смерти. Десять лет я стоял под номером один в этом списке! Тогда это меня смешило. Это был единственный случай, когда я возглавлял чарты в течение десяти лет подряд. В какой-то мере, я гордился этим. Никто другой не удерживался на этой позиции так долго. И, на самом деле, я был даже разочарован, когда в этих списках я стал опускаться вниз. В конце-концов, я постепенно опустился на девятое место. Боже мой, это закончилось. Тогда у этих некромантов появился повод сочинить новую историю, как будто бы я ездил в Швейцарию, где мне меняли всю кровь – возможно, это единственная вещь, которую обо мне знают все. Этому Кейту всё нипочём, он может просто поехать, обновить свою кровь, и спокойно жить дальше. Говорили даже, что там имела место некая сделка с дьяволом, в глубоких подземельях Цюриха. Человек входил туда с лицом белым, как пергамент, а когда возвращался, на его щеках снова горел румянец, это было что-то вроде атаки вампира, только наоборот. Но я никогда не менял свою кровь! Начало всем этим слухам положила история, произошедшая со мной по дороге в Швейцарию, куда я летел, чтобы лечь в клинику для очищения. Мне нужно было сделать пересадку в аэропорту Хитроу. А эти проститутки таскались за мной по пятам. “Эй, Кейт!” Я сказал им: “Эй, заткнитесь, чёрт бы вас побрал. Я еду менять свою кровь”. Началась посадка, и я сел в самолет. После того случая это стало почти библейской историей, или вроде того. Я просто сказал это, чтобы приколоться над ними. С тех пор и пошло. Я оказался в плену своего имиджа. Кольцо с черепом, сломанный зуб и подведенные глаза. Многие до сих пор считают меня безбожным наркоманом. А ведь прошло уже тридцать лет, как я отказался от допинга! Имидж как длинная тень, даже после захода солнца она следует за тобой. Люди видят во мне то, что скрыто в них самих. Доброжелатели шлют мне грузовики, полные черепов. Во мне сидит демон, но демон сидит в каждом. Просто я осмеливаюсь делать то, на что другие не решаются. Они сделали из меня фольклорного героя. Людям нужен герой. Да хранит их Господь. И я делаю всё, чтобы дать им то, что им нужно. Я живу по сценарию, который они пишут для меня. Не будет преувеличением сказать, что почти всю свою жизнь я жил вне закона. Я побывал во всех возможных списках. Все, что я должен был сделать, это отречься, и тогда мог бы жить спокойно. Но это было то, чего я сделать не мог.
..........
Ронни Вуд появился на моем горизонте в конце 1973 года. Я пересекался с ним и раньше, но друзьями мы не были. Я его знал как хорошего гитариста группы “Faces”. Однажды в клубе “Tramps”, где мы часто тусовались в то время, ко мне подошла незнакомая блондинка и сказала: “Привет, я жена Ронни Вуда”. Я сказал: “Рад с тобой познакомиться. Как дела, девочка? Как Ронни?” Она сказала, что он сейчас записывается у себя дома в Ричмонде. “Хочешь поехать к нам?” Я сказал: “Конечно, я буду рад повидать Ронни, поехали!” И мы вместе с Крисси поехали в Ричмонд. Их дом назывался “Wick”, и я остался у них на несколько недель. В то время у Stones был небольшой перерыв, Мик работал над вокалом к альбому "It's Only Rock 'n' Roll", и я в какой-то мере чувствовал себя свободным музыкантом. Ронни тогда делал свой первый сольный альбом. С ним играли Вилли Викс на басу, Энди Ньюмарк на барабанах и Ян Маклаган, приятель Ронни из группы “Faces”, на клавишных. Они дали мне гитару, и я просто начал играть вместе с ними. Мы с Ронни дали жару на двух гитарах, и этим ознаменовали нашу первую встречу. На следующий день Ронни сказал: давай тогда уже доведем это дело до конца. Я сказал: хорошо, но мне нужно поехать домой, в Чейни Уолк. Нет, только затем, чтобы взять там кое-что из одежды.
Ронни купил “Wick” у актера Джона Миллса, и там была студия в подвале. Я впервые видел, чтобы у кого-то в доме имелась специально спроектированная студия. Дом был красивый, с садом, спускающимся к реке. Студия Ронни была таким местом, где одновременно собиралось множество талантливейших музыкантов. Однажды зашел Джордж Харрисон. Часто появлялся Род Стюарт. Мик приходил, чтобы спеть, а Мик Тейлор играл. Я уже два года не выступал на Лондонской сцене, и мне было приятно повидать их всех, не выходя из дома. Они сами приходили к нам, и мы без конца джемовали. Ронни и я сразу поладили, целыми днями мы шутили и смеялись. Он сказал, что ему не хватает песен для альбома, и я подкинул ему парочку - "Sure the One You Need" и "We Got to Get Our Shit Together". В этой студии я впервые услышал "It's Only Rock 'n' Roll". Это была песня Мика, и он записал ее на пару с Дэвидом Боуи. Они играли и пели ее вместе, и это было чертовски здорово. “Мик, какого чёрта ты играешь ее с Боуи? Это должна быть наша песня”. И она стала нашей, это не стоило нам большого труда. Название песни звучало так красиво и просто, и не важно, что сама по себе она не была шедевром. Я имею в виду – “давай, это всего лишь рок-н-ролл, но мне это нравится”.
Закончив запись для альбома Ронни, в декабре 1974-го мы поехали в Мюнхен записывать “Black and Blue”, нам нужно было сделать основные треки к таким песням, как "Fool to Cry" и "Cherry Oh Baby". И вот, в этот момент Мик Тейлор заявил, что он уходит из группы, что у него теперь другие планы. Это был как гром среди ясного неба. Никто из нас не мог в это поверить. У нас уже были запланированы гастроли по США на 1975 год, и получалось, что из-за него мы попали в трудное положение. Мик так и не объяснил нам толком, почему он ушел. Он и сам не знал, почему. Я много раз спрашивал его об этом, а он отвечал: я не знаю. Ему было известно моё отношение к таким вещам. Я всегда старался сохранить целостность группы. Уйти можно либо на кладбище, либо на пенсию по старости, после долгих лет службы, никаких других причин быть не может. Возможно, он ушел из-за своей жены, Роуз, а возможно, потому что не очень-то вписывался в группу. Я думаю, он считал, что способен сочинять песни, а не только исполнять. Но он ничего не делал…

Несмотря на нашу близость с Ронни в то время, он не был для нас единственно возможным кандидатом на место в группе. Всё-таки он тогда еще был членом “Faces”. До него у нас пробовались другие музыканты - Уэйн Перкинс, Харви Мандель. Оба они прекрасные гитаристы, оба играли с нами на “Black and Blue”. Ронни рассматривался нами в последнюю очередь, это была настоящая жеребьевка. Нам очень понравился Перкинс. Он был чудесным музыкантом, очень мелодичным, его стиль игры гармонировал с тем, что до него делал Мик Тейлор. Потом Ронни сказал нам, что у него проблемы с “Faces”. Ронни разносторонний музыкант. Он может играть множество вещей, в различных стилях. К тому же, мы с ним совсем недавно играли вместе несколько недель подряд, так, что щепки летели. Но дело было даже не в игре. Ко всему прочему, Ронни был англичанин! Всё-таки мы были английской группой, хотя, возможно, сейчас это уже не так. В то время мы считали, что мы должны быть национальной группой. Когда мы без конца в разъездах, у нас должны быть общие корни. Ронни родился в Лондоне, и жил недалеко от меня, это был своего рода код, мы вместе были одной командой. Ронни сумел сплотить группу. Это был глоток свежего воздуха. Мы знали, что у него прекрасная техника, что он может играть, но самое ценное, это его невероятный энтузиазм и умение ладить со всеми. Мик Тейлор всё время ходил грустный. Не было такого, чтобы он падал на пол от смеха, держась за живот. Ронни, напротив, очень любит посмеяться.
Когда играешь вместе с Ронни, он может, забыв обо всем, сконцентрироваться на игре, у него есть невероятная способность подстраиваться под партнера. Временами он может удивлять вас. Мне до сих пор очень радостно играть с ним. Мы с ним делали "You Got the Silver", и я сказал: я могу это спеть, но я не могу петь и играть одновременно. Ты должен сыграть мою партию. И он прекрасно с этим справился. Он очень хорошо играет на слайд-гитаре. И он искренне любит музыку, которую играет. Он в совершенстве овладел нашим старинным приемом, который мы разработали ещё с Брайаном, когда звуки ритм-гитары и ведущей гитары сливаются в один, это была основа фирменного саунда Rolling Stones. Исчезла дистанция между двумя гитарами, которая была у нас с Миком Тейлором. "Beast of Burden", хороший пример того, как удачно перекликаются наши гитары. Тогда мы сказали: давайте попробуем поиграть вместе, пока на временной основе, и посмотрим, что у нас получится. Таким образом, Ронни поехал с нами на гастроли в США в 1975 году, хотя официально он не был членом группы.
Из всех людей, которых я знал, Ронни обладает самым гибким характером, он настоящий хамелеон. Он и сам не знает, какой он на самом деле. Это не притворство. Просто он старается везде быть своим. Он нуждается в братской любви, ему нужна группа. Ронни очень привязан к своей семье. У него был трудный период – его родители и оба его брата умерли в течение нескольких последних лет. Когда я говорил ему: Ронни, мне очень жаль, он отвечал: ну, что ты хочешь, у каждого свой срок. Но он никогда не показывал своих чувств, всё держал в себе. Когда не стало его мамы, он ходил как потерянный. Будучи самым младшим в семье, он был “маменькиным сынком”. Я понимаю его, у меня та же история. Его семья была из последних водных цыган, которая перебралась на сушу. Это фантастический момент эволюции. Хотя мне иногда кажется, что Ронни так и не приспособился к жизни на суше, его вечно тянет обратно в воду. Ему не нравится быть сухим, возможно, поэтому он почти никогда не просыхает. В отличие от меня, Ронни был человеком крайностей. Он вообще себя не контролировал. Я человек немного пьющий, скажем так, но у Ронни было всё по максимуму. Я мог встать с утра и выпить, но завтрак Ронни обычно состоял из текилы “White Cloud” и воды. Если ему давали настоящий кокаин, то он ему не нравился, он предпочитал амфетамин. Кроме того, он покупал его по цене кокаина. Я пытался вдолбить ему в голову: это ведь амфетамин, а не кокаин, тебе его только что впарили по цене кокаина. Но он не собирался менять своих привычек, перейдя на новую работу. Ронни прошел своего рода инициацию как раз перед американским туром в марте 1975-го. Мы с группой репетировали в Монтоке, на Лонг Айленде, и мы решили нанести визит Фредди Сесслеру, который жил в Dobbs Ferry, на реке Гудзон, за Манхеттеном. Фредди угостил нас тогда унцией кокаина. Это было так, будто три страницы вырвали из моего дневника. Только записки Фредди проливают свет на то, что там происходило, потому что сам я мало что помню.

Фредди Сесслер:
Я глубоко спал, и вдруг около пяти часов утра я услышал громкий стук в дверь моего дома. Не открывая глаз, я пошел открывать. Мне пришлось тут же проснуться, потому что на пороге стоял Кейт, который со свойственным ему чувством юмора встретил меня такими словами: “Какого чёрта ты спишь, в то время как мы работаем, надрывая наши задницы, и только что проехали сотню миль, чтобы навестить тебя?” Я сказал: “О'кей, я уже встал, только дайте мне умыться”. Потом я взял апельсиновый сок для себя и бутылку Jack Daniel для Кейта. Он сразу поставил кассету в стереосистему, музыку реггей, и врубил ее на полную громкость. Значит, вечеринка началась. Через какое-то время я сказал, что хотел бы взбодриться, и спросил Кейта и Ронни, не составят ли они мне компанию. У меня была припрятана запечатанная бутылка кокаина Merck. Одно из самых больших удовольствий для меня – ритуал открытия бутылки. Это высшая точка, эйфория. Я получаю от этого больше радости, чем от самого кокаина. Я сорвал печать и высыпал в стакан две трети содержимого. Потом я приготовил две равные кучки по восемь грамм для нас с Кейтом, и одну на четыре грамма для Ронни. Когда всё было готово, я сказал Кейту: “Кейт, я хотел бы проверить тебя, что ты за человек”, прекрасно зная, что он всегда готов принять любой вызов. Я сделал две дорожки, взял соломинку, и одним махом вдохнул свои восемь грамм. “А теперь посмотрим, сможешь ли ты сделать то же”. Я никогда в жизни не видел, чтобы кто-то позволял себе принимать такие дозы. Кейт посмотрел на меня, взял соломинку, и легко повторил то же самое. Я протянул четыре грамма Ронни, сказав: “Ты новичок, тебе хватит и этого. Делай, как мы”. И он сделал это. Фармацевтический кокаин не идет ни в какое сравнение с тем, который привозят из Центральной и Южной Америки. Он чистый, не вызывает сонливости и не приводит к депрессии. Совершенно другой тип эйфории, стимулирующей творчество, вызванной моментальным действием на нервную систему. И абсолютно никакой абстиненции. В тот момент я почувствовал огромный прилив сил, я был готов взлететь под потолок. Необыкновенные ощущения, даже не знаю, с чем их сравнить. Слова, сказанные мной Ронни, когда я предлагал ему дозу, были последними моими словами в течение последующих шести часов. Мы решили совершить путешествие в Вудсток.

Чистый кокаин. Вы едете или нет? Дружно прыгнули в машину и поехали. Мы понятия не имели, куда ехать. Это было так же, как тогда, когда мы путешествовали с Джоном Ленноном. Я не представляю, как мы вообще хоть куда-то добрались. Очевидно, я ехал очень осторожно, нигде не останавливаясь. Я отрывочно помню, что мы заночевали в Bearsville, с группой “The Band”, возможно, с Левоном Хелмом. Не знаю, с какой целью мы туда приехали. Может, хотели увидеться с кем-то. Не думаю, что Боб Дилан жил там в то время. В конце концов мы вернулись в Dobbs Ferry…
Тур 1975 года, в который мы вскоре отправились, проходил для нас под знаком кокаина Merck. На сцене между песнями мы прятались за колонками и нюхали. Одна песня – одна доза, это стало обычным делом для нас с Ронни.