Из главы 7 2 страница

В начале 1969 года Брайан всё ещё принимал участие в наших записях. Это было странно, учитывая тот факт, что мы махнули на него рукой еще три года назад, когда он лежал в коме рядом с гудящим усилителем. Губная гармошка в "You Got the Silver," перкуссии в "Midnight Rambler". Последний сигнал с тонущего корабля. В мае в студии Олимпик его заменил Мик Тейлор – наложение его игры можно услышать на "Honky Tonk Women". Для нас не было сюрпризом, что он очень хороший гитарист. Его приход в нашу группу казался тогда естественным. Мы все слышали Мика, потому что он играл с Джоном Мэйоллом и Bluesbreakers. Все ждали моего решения, потому что в группе я был гитаристом, но я был согласен играть с кем угодно. Только играя вместе, мы могли понять, подходит ли он нам. И мы сделали вместе самые блестящие вещи из всех, которые Stones когда-либо делали. Всё было в его игре – умение извлекать мелодичные звуки, особый способ прочтения песни. У него был восхитительный звук, в котором слышалось что-то очень душевное. Он раньше меня достигал того, к чему я стремился. Иногда я с благоговейным трепетом слушал Мика Тейлора, особенно в "Love in Vain". Иногда мы просто по-дружески джемовали с ним. Я думаю, он давал выход своим эмоциям, когда играл. Я любил этого парня, любил работать с ним, но он был очень застенчивым и очень сдержанным. Когда мы работали с ним над какими-нибудь вещами или играли вместе, то это сближало нас. Когда он отрастил волосы, он был очень смешным. Но для меня всегда было очень трудно узнать о Мике Тейлоре больше, чем я знал о нем в начале нашего знакомства. Вы можете увидеть его в фильме “Gimme Shelter”, его лицо не выражает никаких эмоций. В нем шла какая-то внутренняя борьба. Вы ничего не можете поделать с такими парнями, как он, вы не можете вызвать их на откровенность. Они борются со своими демонами. Вы могли вывести его из состояния задумчивости на час или на два, на один день, на один вечер, но на следующий день он снова уходил в себя. Ну, таким людям необходимо своё пространство. Вы понимаете, с некоторыми парнями можно провести весь день, и узнать о них почти всё, что ты хотел узнать. Как Мик Джаггер с точностью наоборот.

Мы уволили Брайана за две или три недели до того, как он умер. Мы с Миком вместе поехали в дом Вини-Пуха (дом, ранее принадлежавший писателю А.А.Милну, который купил Брайан). Мы сказали ему: “Эй, Брайан… Всё кончено, приятель.” Мы были в студии, когда раздался телефонный звонок. Существует запись, на полторы минуты, где мы играем песню Стива Уандера "I Don't Know Why", которая прерывается телефонным звонком о смерти Брайана.
Я знал Фрэнка Торогуда, который сделал “признание на смертном одре”, что он убил Брайана Джонса, утопив его в бассейне. Но я всегда настороженно относился к подобным признаниям, потому что неизвестно, кому он это сказал, какому-то дяде, дочери или кому-то еще. “Перед смертью он признался, что убил Брайана”. Правда это или нет, я не знаю. Брайан страдал астмой, и он принимал quaaludes и Tuinals, а это не лучшая вещь, когда ныряешь в воду. Приняв это, можно легко задохнуться. У него была высокая устойчивость к наркотикам, я признаю это. Но согласно докладу следователя, у него был плеврит, увеличенное сердце и больная печень. Тем не менее, я могу представить сценарий, как Брайан поссорился с Торогудом и с его строительной бригадой, и как они издевались над ним. Он нырнул в бассейн и не вынырнул обратно. Но когда кто-то говорит: “Я сделал Брайана”, то в лучшем случае я бы приписал ему непредумышленное убийство. Хорошо, вы могли толкнуть его в воду, но вы не сбирались убивать его. Были там строители или нет, это не имеет значения; в тот момент его жизни рядом не было никого.

Три дня спустя, 5 июля, мы дали бесплатный концерт в Гайд-парке, первый наш концерт за последние два года, собравший около полумиллиона зрителей, и это было потрясающее шоу. Главным для нас было то, что мы впервые появились на публике в обновленном составе. Это было первое выступление Мика Тейлора. В любом случае мы собирались это сделать. Так или иначе, мы должны были заявить об этом, и мы посвятили этот концерт памяти Брайана. Мы хотели сделать это с большим размахом. Мы через многое прошли с этим парнем, у него были взлеты и падения, но когда его время закончилось, пришло время выпускать голубей, или в данном случае, полный мешок белых бабочек.

***
Мы поехали на гастроли в США в ноябре 1969 года с Миком Тейлором… В начале декабря мы закончили тур в Muscle Shoals Sound Studios в Шеффелде, Aлабама, (ну, не совсем закончили, пока шоссе Альтамонта светилось огнями на расстоянии нескольких дней езды)…
Альтамонт был чужим для нас, в частности потому что нам пришлось вернуться обратно после гастролей и монтажа треков. Конечно, мы дадим бесплатный концерт, почему нет? Всем большое спасибо. А потом были приглашены Grateful Dead, мы пригласили их, потому что они всегда делали это. Мы просто доверились их источнику информации, и сказали: как вы считаете, мы сможем поработать вместе в следующие две или три недели? Этот концерт мог бы состояться совсем не в Альтамонте, если бы не абсолютная глупость сотрудников совета Сан-Франциско. Мы собирались провести концерт в местном Центральном Парке. Они построили сцену, а потом отозвали лицензию и отменили разрешение. Мы уже были где-то в Алабаме, монтировали записи, поэтому мы сказали, хорошо, мы оставим это вам, парни, мы приедем и сыграем. Закончилось это тем, что выступать пришлось на окраине Альтамонта, рядом со скоростным шоссе. Без секьюрити, кроме Ангелов Ада, если их можно назвать секьюрити. Но это был 69-й, и там царила анархия, привычная для того времени. Полицейских на поле было очень мало. Я увидел всего трех копов на полмиллиона человек. Я не сомневаюсь, что их было несколько больше, но их присутствие было минимальным. В основном это была одна большая коммуна, возникшая как будто из-под земли за два дня. От всего этого веяло средневековьем, парни с в колпаках с бубенчиками, скандирующие: “Гашиш, пейот”. Вы можете видеть все это в фильме “Gimme Shelter”. Кульминация коммуны хиппи, пример того, что может произойти, если что-то пойдет не так. Я еще удивляюсь, что в тот раз не случилось чего-то худшего. Мередит Хантер был убит. Трое других погибли случайно. В шоу такого масштаба иногда бывают человеческие жертвы, три-четыре затоптанных или задавленных. Посмотрите на Who, во время их совершенно легального концерта умерли одиннадцать человек. Но в Альтамонте проявились темные стороны человеческой натуры, что случалось в сердце тьмы, люди опускались на пещерный уровень за несколько часов, в этом им помог Сонни Баргер со своей кучкой Ангелов. И плохое красное вино. Это было Thunderbird и Ripple, самое дрянное ядовитое пойло, и плохая кислота. Для меня это был конец мечты. Было такое понятие, как власть цветов, не то, чтобы мы видели много, но там был этот драйв. И я не сомневаюсь, что жить в Хейт-Эшбери с '66 по '70, и даже после, было классно. Все жили вместе, все ладили, и это был совсем другой образ жизни. Но Америка впадала в крайности, она колебалась между квакерами и свободной любовью в следующую минуту, и это до сих пор так. А тогда настроение было в основном антивоенным: оставьте нас в покое, мы просто хотим получать кайф. После того, как мы прошлись по полю Альтамонта накануне концерта, Стенли Бут и Мик вернулись в отель, а я остался. Там собралась интересная публика. Я не собирался ехать в отель Шератон, а завтра опять возвращаться. Я здесь на время, это мой способ восприятия. У меня было несколько часов, чтобы настроиться на происходящее. Это было увлекательно. Что-то должно было случиться, это витало в воздухе. Как это обычно бывает в Калифорнии, день был прекрасным, но как только зашло солнце, стало по-настоящему холодно. И тогда Дантовский Ад зашевелился. Хиппи делали отчаянные попытки претворить в жизнь идеи любви, чтобы чувствовать себя хорошо. Ангелы, конечно, никому не помогали. У них были свои цели, они старались извлечь из всего этого наибольшую выгоду для себя. Они не были похожи на организованную охрану. Некоторые из этих парней стояли с глазами навыкат, жуя губами. Они устроили стоянку своих вертолетов напротив сцены, это была преднамеренная провокация. Потому что вы не можете тронуть вертолет ангела, это очевидно. Это абсолютно запрещено. Они поставили заслон из своих харлеев, и предупредили людей, чтобы их не трогали. Но толпа напирала вперед, это было неизбежно. Если вы видели Gimme Shelter, лицо одного ангела красноречиво говорит само за себя. С пеной у рта, весь в татуировках, в коже, с конским хвостом, он только и ждет, что кто-то прикоснется к его вертолету, и тогда он приступит к работе. Они были очень хорошо вооружены – заточенными палками, и у всех были ножи, конечно, но у меня тоже был нож. Но вытащить нож и пустить его в ход – это уже другое дело. Это последнее средство.

Когда стемнело, и мы вышли на сцену, атмосфера стала зловещей и устрашающей. Как сказал Стю, который присутствовал там: “Стало страшновато, Кейт”. Я сказал: “Нам нужно быть смелее, Стю”. Такая большая толпа, мы могли видеть только ее малую часть, которая непосредственно окружала нас. Свет бил нам в глаза, потому что сцена, как всегда, была ярко освещена. Практически вы наполовину были ослеплены и не могли толком увидеть и оценить происходящее. Вы просто держали ваши пальцы скрещенными. Ну, а что вы могли сделать? Stones играют, чем я могу вам пригрозить? “Мы не будем играть”. Я сказал: “Успокойтесь, иначе мы прекратим играть”. Какой был смысл в том, чтобы притащить сюда свою задницу в такую даль, и ничего здесь не увидеть? Но к тому времени вещи начали принимать определенные очертания. Вскоре после этого дерьмо ударило в голову одному фанату. В фильме вы можете увидеть Меридита Хантера, размахивающего пистолетом, и можете увидеть, как его ударили ножом. Он в светло-зеленом костюме и в шляпе. С пеной у рта, такой же чокнутый, как все остальные. А махать пистолетом перед носом у Ангелов, это было как, ну, в общем, они только этого и ждали! Это стало для них сигналом. Я сомневаюсь, что пистолет был заряжен, но он просто хотел привлечь к себе внимание. Неподходящее для этого место, и неподходящее время. Когда это случилось, никто не знал, что удар ножом оказался смертельным. Шоу продолжалось… Мы все влезли в этот перегруженный вертолет. Это было похоже на возвращение с любого другого концерта. Слава Богу, мы выбрались оттуда. Это было очень страшно, хотя мы уже привыкли удирать, это было для нас обычным делом. Просто в незнакомом месте это было в большем масштабе. Но всё же это было не так страшно, как тогда, когда мы убегали из Empress Ballroom в Блэкпуле. На самом деле, если бы в этот раз не произошло убийство, мы бы считали, что это выступление прошло гладко. Тогда мы в первый раз сыграли на публике "Brown Sugar" – получивший крещение в аду, в беспорядке Калифорнийской ночи. Никто не знал, что случилось, пока мы не вернулись в отель следующим утром.
..........

Мик Тейлор ездил с нами на гастроли в 69-м, что безусловно сплотило группу снова. Поэтому Sticky Fingers мы делали с ним. И музыка изменилась - почти непроизвольно. Когда вы пишете с Миком Тейлором, вы, возможно не осознавая этого, предполагаете, что он может придумать что-то другое. Вы должны были дать ему то, что действительно ему понравится. Не просто какую-нибудь однообразную долбежку – которых он переиграл уже много в Bluesbreakers, у Джона Майалза. Поэтому вы всегда были в поиске. Можно было надеяться, что вкусы нашей аудитории будут изменяться вместе с нашей музыкой. Некоторые из композиций Sticky Fingers, появились только потому, что я знал, что Тейлор сможет вытянуть их.
К нашему возвращению в Англию у нас были "Sugar," "Wild Horses" и "You Gotta Move". Остальное записали в доме Мика, на Старгроув, в нашей новой студии звукозаписи "Mighty Mobile", а некоторые в студии Олимпик в марте и апреле 1970-го. "Can't You Hear Me Knocking" пришла к нам во время перелета, я просто нашел звук и рифф, и начал его наигрывать, и Чарли легко подхватил его, и мы решили, что это классно… Песня "Sister Morphine" своим появлением во многом обязана Марианне. Я знал, как пишет Мик, а он в то время жил с Марианной, и я догадался по стилю, что некоторые строчки в этой песне принадлежат ей. "Moonlight Mile" целиком написал Мик. Насколько я помню, Мик пришел ко мне уже с законченной идеей этой песни, а группа только придумала, как ее сыграть. А Мик мог писать! Это невероятно, каким он был плодотворным… Это не просто поэзия, не просто стихи. Это должно соответствовать тому, что уже создано. Поэт-песенник – это парень, которому дают музыкальное произведение, а он придумывает соответствующий текст для вокала. Мик делал это блестяще.
Примерно в то время мы начали набирать музыкантов на стороне для записи отдельных треков, это так называемые супер-сайдмены, некоторые из которых до сих пор работают с нами.
..........

Я пару раз прошел курс лечения по очистке организма вместе с Грэмом Парсонсом, и оба раза безрезультатно. У меня были такие “холодные индейки”, холоднее, чем в морозильных камерах. [“Холодная индейка” (cold turkey) – наркотическая “ломка” (прим. перев.)] Я пережил эту гребаную адскую неделю как что-то само собой разумеющееся. Я принял это как должное, это было частью моего существования. Но одной "холодной индейки" бывает достаточно, и она должна была наступить, если честно. В то же самое время я чувствовал себя абсолютно неуязвимым. А кроме того, меня уже достали люди, которые говорили мне, что я должен делать с моим телом. Я всегда считал, что не имеет значения, насколько я был обдолбанным, и что касается меня, то я мог отдавать себе отчет в том, что я делаю. Я самонадеянно считал, что я могу контролировать героин. Я думал, что я могу поступать как захочу – могу принимать его, а могу и бросить. Но это гораздо более соблазнительно, чем вы думаете. Вы можете то принимать его, то бросать на какое-то время, но с каждым разом бросать становится всё труднее. К сожалению, вы не можете по своей воле решить, что в какой-то определенный момент вы должны это бросить. Принимать его легко, а бросить трудно, и ты никогда не захотел бы оказаться в таком положении, когда кто-то врывается к тебе и говорит: пойдем со мной, а ты не в состоянии идти в полицейский участок, ты понимаешь, что вынужден будешь прекратить принимать это, и у тебя начинается ломка. Вам нужно задуматься об этом и сказать: эй, я знаю один простой способ никогда не попадать в такое положение. Не принимай это. Но ты продолжаешь принимать, и для этого, наверное, есть множество разных причин. Возможно, это связано с работой на сцене. Высокий уровень энергии и потребность в адреналине, если вы можете найти источник этого, может служить своего рода противоядием. Я смотрю на героин как на часть всего этого. Почему ты сам это делаешь? Мне никогда особо не нравилось быть знаменитым. Наркотики помогали мне легче общаться с людьми, но с тем же успехом помогала и выпивка. На самом деле, это не дает исчерпывающего ответа. Я также чувствовал, что я делаю это не для того, чтобы быть “поп-звездой”. На самом деле, я не хотел завязывать с этим, бла, бла, бла. Это была очень тяжелая ноша, и с героином мне было легче нести ее. Мик выбрал лесть, которая очень похожа на наркотик, это тоже способ ухода от реальности. Я выбрал наркотики. К тому же я был со своей старой леди Анитой, которая была такой же жадной до ощущений, как и я. Я думаю, мы просто хотели исследовать этот путь. Мы собирались изучить только первые несколько этапов, но получилось так, что мы прошли весь путь до конца.

Билл Берроуз прописал мне апоморфин, и приставил ко мне Смитти, злобную медсестру из Корнуэла. Лечение, которое назначили мне и Грэму Парсонсу, заключалось в том, чтобы вызвать отвращение к героину. И Смитти находила удовольствие в том, чтобы командовать нами. “Время, мальчики”. Мы с Парсонсом лежали на моей кровати. “О нет, сюда идет Смитти”. Грэм и я должны были вылечиться перед прощальным турне 1971 года, когда он приехал в Англию со своей будущей женой Гретхен, и мы отправились по привычному для нас маршруту. Билл Берроуз рекомендовал эту отвратительную женщину, чтобы она делала нам уколы апоморфина, о котором Берроуз бесконечно говорил, хотя эта терапия была довольно бесполезной. Но Берроуз клялся, что это поможет. Я знал его не очень хорошо – только по его разговорам о допинге – как избавиться, и как поддерживать свое самочувствие после. Смитти была любимой медсестрой Берроуза, она была садисткой, и её лечение состояло в том, что она вкалывала вам эту дрянь, а потом стояла у вас над душой. Вы делаете то, что вам говорят. Вы не спорите. “Перестань хныкать, мальчик. Ты не лежал бы здесь, если бы ты не был пьян”. Мы проходили лечение в Cheyne Walk, мы с Грэмом лежали на моей кровати с балдахином, он единственный парень, с которым я когда-либо спал. Кроме того, мы постоянно падали с кровати, потому что у нас были сильные конвульсии из-за этого лечения. Там стояло ведро для отбросов, и если вам удавалось перестать дергаться на несколько секунд, вы успевали добраться до него. “У тебя ведро, Грэм?” Когда мы могли встать, единственным нашим занятием было спуститься вниз и поиграть на пианино, и немножко попеть, мы убивали время как могли. Я бы никому не рекомендовал такое лечение. Я удивлялся, что такое бывает. Вероятно, Билл Берроуз пошутил, направив меня на самое худшее лечение из тех, что были в его арсенале. Оно не помогало. Этот курс продолжался семьдесят два часа, и вы начинали ссать и срать под себя, и у вас начинались судороги и спазмы. И после этого ваш организм промывают. Когда вы принимаете какой-то препарат, этим вы усыпляете все остальные вещества в организме – ваши эндорфины. Они думают: о, мы ему не нужны, потому что он принял что-то еще. А через 72 часа они просыпаются и начинают действовать. Но обычно, когда вы заканчиваете, вы опять возвращаетесь к этому. В конце концов, после недели этого дерьма, мне нужно было принять дозу. И я шел туда, несчетное число раз я переживал ломку, только чтобы вернутся прямиком обратно. Потому что ломка - это очень тяжело.

Силы, которые не смогли раздавить бабочку на колесе, пытались сделать это снова и снова в моем доме в Чейн Уолк в конце 60-х и начале 70-х. Обычно меня высаживали около моей двери, когда я возвращался из клуба в три часа ночи. Как только я подходил к моим воротам, из кустов выскакивали эти люди с дубинками. О, о’кей, мы снова здесь, займите позицию. "К стенке, Кит". Эта фальшивая фамильярность раздражала меня. Они хотели видеть страх в ваших глазах, но я побывал там, приятель. “О, это Летучий Эскадрон!” “Мы не летаем так высоко, как ты, Кит”, и прочая чушь в этом роде. У них не было ордера, но они играли в свою собственную игру. “На этот раз ты попался, мой мальчик”. Они радовались, думая, что прижали меня. “Ну, что у нас здесь есть, Кит?” А я знаю, что у меня с собой ничего нет. Они ведут себя нагло, потому что хотят заставить трепетать большую рок-звезду. Но ты должен поступить лучше. Давайте посмотрим, как далеко вы зайдете. Офицеры ходили туда-сюда, разглядывали клочки рваной бумаги; когда они услышали, что я опять стал рвать газеты, они были в недоумении, зачем я это делаю. У них возникло сомнение, а правильно ли действовал сегодня Детектив Констебль в своем рвении очистить мир от наркоманов-гитаристов.
Было по-настоящему тяжко каждый день просыпаться от стука в дверь этих синих полицейских, этих бобби, просыпаться, чувствуя себя преступником. И ты начинаешь мыслить как они. Есть разница, когда, просыпаясь утром, ты говоришь: “Какой хороший день”, или когда смотришь сквозь шторы, чтобы проверить, стоят ли еще возле дома эти немаркированные авто. Или проснуться с благодарностью, что за всю ночь в дверь ни разу не постучали. Это какое-то галлюциногенное безумие.
Мы не подрываем моральные устои нации, но они считают, что именно это мы и делаем, и в конечном итоге, мы были втянуты в эту войну.

Когда нам стало ясно, что мы должны попытаться освободиться от Алена Клейна и от его козней, Мик обратился к Руперту Левенштейну, с которым его познакомила Крисси Гиббс. Руперт был преуспевающим коммерсантом, заслуживающим доверия, и хотя мне не довелось разговаривать с ним в течение года, после того как он начал работать на нас, мы с ним до сих пор в хороших отношениях. Руперт не любил рок-н-ролл, он представлял себе сочинение музыки чем-то таким, что делал Моцарт, сидя с пером и бумагой. Он даже никогда не слышал о Мике Джаггере, когда Крисси впервые заговорила о нем. Мы подали семь судебных исков против Алена Клейна за семнадцать лет, в конце концов это превратилось в фарс, для обеих сторон переговоры в зале суда стали обычным делом…
Клейн был несостоявшимся адвокатом, он уважал букву закона, он понимал, что справедливость и закон не имеют ничего общего друг с другом, и он играл на этом. В итоге, ему принадлежали авторские права на наши песни, написанные и записанные в период нашего контракта с Decca, который заканчивался в 1971 году. Но фактически он закончился с записью 'Get Yer Ya-Ya's Out!' в 1970 году. Таким образом, Клейну принадлежали незавершенные песни до конца 1971 года, и это был спорный вопрос. Борьба шла за песни, написанные между той записью и 1971-м годом. В конце концов мы уступили ему две песни "Angie" и "Wild Horses". Он также до сих пор владеет правом на публикацию "Satisfaction", или может быть, его наследники, сам он умер в 2009 году. Но я ничего не потерял от этого. Это меня кое-чему научило. Что бы он ни делал, он заставлял нас плыть против течения вверх по реке. Я заработал гораздо больше денег, отказавшись от прав на публикацию "Satisfaction", да я никогда и не стремился делать деньги. Первоначально нас заботило то, хватит ли заработанных нами денег на гитарные струны. Позже мы думали, хватит ли нам денег, чтобы устроить шоу, какое нам хочется. То же самое я могу сказать про Чарли, и про Мика тоже. Особенно вначале, эй, мы не против того, чтобы делать деньги, но основную их часть мы опять же вкладывали в дело, которым занимались. Аллен Клейн сделал нас, и в то же время он выжимал из нас всё, что мог.
Маршалл Чесс, который прошел путь от почтового служащего до президента “Chess” после смерти его отца, только что продал компанию и собирался создать новую торговую марку. Вместе мы основали “Rolling Stones Records” в 1971 году и заключили сделку с “Atlantic Records” на распространение записей…

Но в 1970-м у нас начались проблемы. Мы попали в нелепую ситуацию, из-за того, что Клейн одалживал нам деньги, которые мы не могли вернуть, потому что он не заплатил с них налог. В любом случае, эти деньги мы уже потратили. Налоговая ставка в начале 70-х на самые высокие доходы составляла 83 процента, и возрастала до 98 процентов для инвестиций и так называемых нетрудовых доходов. В связи с этим у нас начались разговоры о том, чтобы уехать из страны. И я снимаю шляпу перед Рупертом за то, что он нашел для нас выход из этого тяжелого положения. Он посоветовал нам переехать жить за границу и стать нерезидентами – единственный для нас способ опять встать на ноги, в финансовом смысле. Я думаю, единственное, что нам оставалось, когда они стали душить нас сверх-налогами, это сказать: что ж, прекрасно, мы уедем отсюда. Мы станем одними из тех, кто не платит вам налоги.
Тогда мы сделали больше, чем когда-либо, мы выпустили Exile on Main St., возможно, лучший наш альбом. Они не верили, что мы сможем продолжать работать, если будем жить за пределами Англии. И если быть совсем честными, мы и сами очень в этом сомневались. Мы не знали, сможем ли мы что-то сделать, но если бы мы не пытались, то что бы мы сделали? Сидеть в Англии, а они будут отдавать нам пенни с каждого заработанного нами фунта? У нас не было желания прекращать работать. И поэтому мы собрались и уехали во Францию.

Когда я впервые увидел Nellcote, то я подумал, что неплохо было бы скоротать здесь время нашего изгнания. Это был самый великолепный дом, стоящий рядом с базой Кап-Ферре, с видом на гавань Вилльфранш. Он был построен примерно в 1890 году английским банкиром. Внушительных размеров, с большим садом, немного заросшим, за большими железными воротами. Если вы чувствовали себя разбитым с утра, вы могли пройтись по этому прекрасному дворцу и почувствовать, как ваши силы восстанавливаются. Это было похоже на зеркальный зал, с потолками высотой 20 футов, с мраморными колоннами и широкими лестницами. Я просыпался с мыслью: неужели это мой дом? Мы считали, что мы заслуживали этого великолепия, после того скромного жилища, которое у нас было в Британии. А так как мы взяли на себя обязательства для проживающих за границей, то трудно ли было нам сидеть в Nellcote? Мы всё время были в дороге, и Nellcote была намного лучше, чем Holiday Inn! Я думаю, каждый испытывал чувство освобождения, когда покидал пределы Англии.
У нас никогда не было намерения записывать нашу музыку в Nellcote. Мы собирались поискать студию в Ницце или в Каннах, хотя ездить туда для нас было бы неудобно. Чарли Уоттс арендовал дом в Vaucluse, в нескольких часах езды. Билл Уайман поселился в горах, недалеко от Грасса. Он вскоре подружился с Марком Шагалом. Мне было трудно представить вместе двух таких разных людей – Билла Уаймена и Марка Шагала. К Биллу без конца заходили соседи, на чашку его ужасного чая. Мик жил сначала в отеле Byblos в Сен-Тропе, до дня его свадьбы, потом он арендовал дом, принадлежавший дяде князя Ренье, а еще позже дом, которым владела некая мадам Толстая. Их можно было назвать отбросами европейской культуры, или белыми отбросами. Но, в конце концов, они приняли нас с распростертыми объятиями.

Одной из особенностей Nellcote была маленькая лестница, ведущая вниз к пристани, к которой я вскоре пришвартовал “Мандракс-2”, очень мощный моторный катер, длиной в двадцать футов, Рива, сделанная из красного дерева, лучшая модель из итальянских скоростных катеров. “Мандракс” – это анаграмма его первоначального названия, всё, что мне потребовалось сделать, это оторвать пару букв, и пару передвинуть. Лучшего названия для него нельзя было представить. Я купил его у одного парня, переименовал, сел за руль, завел мотор и отправился в плавание. Без каких-либо водительских прав. Даже без всяких формальностей, типа: “Приходилось ли вам когда-либо плавать?” Мне говорили, что я должен сдать экзамен и получить права на управление судном, и я сделал это несколько позже.

Главным событием тех дней стала свадьба Мика и его никарагуанской невесты Бьянки, которая состоялась в мае, через четыре недели после нашего приезда. Марианна исчезла из его жизни в конце 1970 года. Мик хотел, чтобы это была скромная, тихая свадьба, для которой он выбрал Сен-Тропе в разгар сезона. Ни один журналист не остался дома. В этот день молодожены вместе с гостями прокладывали себе дорогу через улицы, отбиваясь от фотографов и туристов, от церкви до мэрии. Со стороны это было похоже на попытку пробраться к бару через толпу в шумном клубе. Я потихоньку свалил оттуда, оставив Бобби Киза, который в то время был близким другом Мика, на свадьбе он выступал в роли помощника свидетеля, или что-то в этом роде. Свидетелем был Роже Вадим.
..........
Только позже я узнал Бьянку получше. Мик никогда не хотел, чтобы я разговаривал с его женщинами. Все они рано или поздно приходили поплакать у меня на плече, когда узнавали, что он в очередной раз изменил им. А что я мог сделать? Ну, это долгая дорога в аэропорт, милая, дай мне подумать об этом. На этом плече плакали Джерри Холл, Бьянка, Марианна, Крисси Шримптон… Как много моих рубашек были испорчены из-за этих слез. И они спрашивали меня, что им делать! Какого чёрта мне знать, что делать? Я ведь не трахаюсь с ним! Однажды ко мне пришла Джерри Холл с запиской от какой-то другой девчонки, написанной наоборот, справа налево – реально хороший код, Мик! – “Я стану твоей возлюбленной навсегда”. Чтобы прочесть эту записку, нужно было всего лишь поднести ее к зеркалу. "Ах, какой мерзавец этот парень". Я выступал в самой неблагодарной роли утешителя, “Дядя Кит”. Мало кто знает меня с этой стороны.
Сначала я думал, что Бьянка обычная “пустышка”. Первое время она держала себя довольно высокомерно, и за это ее невзлюбили все в нашем окружении. Но когда я лучше узнал ее, я увидел, что она яркая, и что по-настоящему впечатлило меня позже, очень сильная женщина. Она стала рупором "Международной амнистии" и послом по специальным поручениям в организации по правам человека, которую она создала сама, а это немалое достижение. Очень красивая, и всё такое, но в то же время с очень сильным характером. Не удивительно, что Мик не мог это перенести. Единственным ее недостатком было то, что она никогда не понимала шуток. Я до сих пор пытаюсь что-нибудь придумать, чтобы рассмешить ее. Если бы у нее было чувство юмора, я бы женился на ней! Отношения Мика и Бьянки начались, когда мы уехали из Англии. Тогда, уже на месте, между ним и группой наметилась линия разлома. Бьянка привезла с собой весь груз своего багажа и свое общество, которое пришлось принять Мику, и которое было совсем не интересно всем нам. Но даже тогда я ничего не имел против нее лично, мне просто не нравилось, как она и ее окружение влияли на Мика. Между ним и группой возникла дистанция, Мик всегда искал возможность отделиться от остальных. Он исчезал на две недели в отпуск, часто ездил в Париж. Бьянка была беременна, и их дочь, Джейд, родилась осенью, когда Бьянка была в Париже. Бьянка не любила жизнь в Nellcote, и я не виню ее. Поэтому Мик разрывался на части.