Глава четвертая вторая подруга Жизели

26 июля 1994 года

Заместителю Генерального прокурора

Российской Федерации по следствию

Государственному советнику юстиции 3 класса

Меркулову К. Д.

от руководителя следственной группы,

следователя по особо важным делам

при Генеральном прокуроре РФ

старшего советника юстиции

Турецкого А. Б.

РАПОРТ

Докладываю о нижеследующем: по Вашему указанию 25 июля с. г. следственная бригада в составе следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре РФ Турецкого А. Б., старшего инспектора МУРа майора милиции Грязнова В. И., прокурора-криминалиста Генеральной прокуратуры РФ Моисеева С. С., стажера Ломанова С. В. приступила к выяснению оперативно-следственной обстановки применительно к расследуемому делу о смерти гражданина США, экономического советника посольства США в РФ Дэвида Ричмонда.

В ходе осмотра места происшествия по адресу Кутузовский проспект, д. 7, кв. 28 — 29 установлено: Семенова И. Л., работающая по линии УПДК приходящей уборщицей в квартире Дэвида Ричмонда, в 8.15 утра 25 июля с. г., открыв своим ключом входную дверь, обнаружила труп Дэвида Ричмонда в кресле перед работающим телевизором. Экспертиза, проведенная судебно-медицинским экспертом Сидоровой Е. Ю. в Главном бюро судебно-медицинской экспертизы при Минздраво-охранения РФ, показала, что смерть наступила от проникающего огнестрельного ранения в затылочную часть головы между 23 и 23.30 часами 24 июля с. г.

Следствием установлено, что выстрел был сделан из винтовки «Мазер» бельгийского производства (акт баллистической экспертизы прилагается). Выстрел был произведен через слуховое окно дома номер 7а, находящегося во дворе дома 7. В левом окне на расстоянии 52 см от основания стекла, 25 см от правого края рамы обнаружено отверстие, соответствующее размерам пули, используемой в винтовках названной марки. Следователем 2-го РУВД Центрального округа Степанцовым В. Г. произведен осмотр чердака дома 7а, откуда был сделан выстрел. Обнаружены вещественные доказательства, при анализе которых можно предположить, что стрелявший провел на чердаке не менее часа. Способ подготовки к убийству Дэвида Ричмонда изобличает в стрелявшем профессионала. Проверка показала, что использование данного оружия в других преступлениях, совершенных на территории РФ, не зарегистрировано.

В настоящее время следственная бригада занимается выявлением личных и деловых связей погибшего, а также опросом жителей окружающих домов.

Руководитель следственной группы, следователь по особо важным делам при Генеральной прокуратуре РФ старший советник юстиции Турецкий А. Б.

Водитель такси, симпатичный разговорчивый парень, не только запросил на удивление мало, но и помог донести вещи до самой квартиры. И конечно, попытался назначить свидание. Ольга поблагодарила, но в свидании мягко отказала. Она умела это делать так, что тот, кому отказали, все равно чувствовал себя почти облагодетельствованным.

Уф, наконец-то она дома. Все-таки гастроли, даже самые престижные, изматывают необычайно. Правда, в последнее время стали селить в приличных гостиницах, с хорошим видом из окна. Собственно, только это она и видела. Хотя это была уже третья поездка в Амстердам, но сказать, что она знает о городе больше, чем в детстве, когда впервые услышала об Амстердаме как городе тюльпанов и каналов, она бы не рискнула.

После утреннего спектакля надо было отдыхать, чтобы быть в форме к вечернему, после вечернего сил оставалось лишь на то, чтобы очухаться к утреннему.

Ольга Лебедева к двадцати пяти годам успела побывать во многих странах благодаря тому, что после окончания Московского хореографического училища попала сразу в Большой театр. За несколько лет она прошла путь от глухого кордебалета, исполняя тридцать второго лебедя у самого озера, до партий корифейки — в «тройках», «двойках» и даже в некоторых вариациях.

Она еще не оставляла надежды выбиться в солистки, но с каждым годом эта надежда становилась все призрачнее. Чтобы превратиться из подруги Жизели в саму Жизель, необходимо было маленькое чудо: или удачная роль в телебалете, или излишне близкие отношения с главным. Роль не подворачивалась, второй же путь ее не устраивал.

Она никогда не приступала ни к каким делам, не распаковав чемоданы. Расстегнув огромный в сине-красную клетку чемодан на колесиках, она стала раскладывать вещи на диване. Образовались три неравные кучки — кучка чистая, кучка грязная и кучка подарков. Она поцеловала в нос смешного плюшевого енота, удивительно похожего на Дэвида, ему-то она его и привезла.

Кучка грязная отправилась в ванную, кучка чистая нашла себе место в шкафу, подарки остались на диване.

Ольга включила автоответчик, прослушать последние сообщения. Так, срочно доплатить за квартиру, опять подорожали квадратные метры и горячие литры, мама просит посетить ее при первой возможности. Вместо ожидаемого привета от Дэвида (ведь он точно знает день ее возвращения) она услышала холодный, с резким акцентом голос Рути Спир, которая настоятельно просила очень срочно позвонить.

Ольга недолюбливала Рути, считая ее высокомерной и в общем-то глупой, но не могла не быть ей благодарной хотя бы за то, что именно Рути познакомила ее с Дэвидом.

Рути, вдова бывшего посла США в СССР Самюэля Спира, в последние несколько лет по большей части жила в Москве, занимаясь делами фонда покойного мужа. На приеме в американском посольстве в честь балетной труппы Большого театра они с Рути и подружились, если это можно назвать дружбой.

Временами Ольга подозревала, что Рути просто- напросто тайная лесбиянка. Уж больно настойчиво та зазывала ее в гости в свою квартиру в высотном доме на Котельнической набережной. Ольге из спортивного любопытства было даже интересно, когда же и как Рути начнет к ней приставать. Поэтому она очень удивилась, встретив однажды у Рути красивого белозубого американца, нового экономического советника посольства США. Возможно, пристальный к ней интерес госпожи Спир объяснялся просто одиночеством Рути.

Дэвид оказался неожиданно старомоден. Это было просто потрясающе и так непривычно! Тем более что Ольге он понравился с первого взгляда. Мужчины должны такое чувствовать. Даже когда он провожал ее после спектаклей и заходил к ней на чашечку вечернего чая с ликером, он вел себя почти как неопытный подросток. Бросал влюбленные взгляды, брал за руку, говорил ласковые слова. Дальше этого дело никак не шло.

Но Ольга не торопила события, с одной стороны, наслаждаясь атмосферой влюбленности, с другой, ощущая, что она сама, кажется, влюбилась. Она очень боялась, что у многих иностранцев достаточно превратное представление о русских женщинах, которые будто бы только и мечтают о том, чтобы выскочить замуж хоть за дряхлого эфиопа, чтобы только свалить из этой сумасшедшей страны. Ее смущали и порой раздражали немыслимые по российским представлениям траты Дэвида на развлечения и подарки.

Когда Дэвид притащил ей ни с того ни с сего автоответчик, она долго отнекивалась, они даже чуть не поссорились. Дэвид с видом обиженного мальчишки доказывал, что делает этот подарок скорее для себя, ненавидя длинные гудки в ее телефоне. Даже его обычно легкий акцент в этот момент стал более явным.

Теперь Ольга полюбила этот автоответчик. Именно тот день, когда Дэвид его подарил и они едва не поругались, стал первым днем их настоящей любви, заполнившей все ее существование. Тогда, два месяца назад, они подали заявление в загс на Грибоедова. Ольга настояла на выборе самого большого срока перед регистрацией — три месяца, чтобы у Дэвида, как она ему заявила, была возможность еще раз как следует подумать.

Переехать к нему окончательно до официальной свадьбы она не захотела. Во-первых, чтобы не сглазить, во-вторых, чтобы пореже чувствовать двусмысленный взгляд консьержки в его подъезде. Поэтому по большей части они встречались в ее однокомнатной квартире, а апартаменты Дэвида тот

использовал исключительно как офис. Хотя там в ванной комнате висел подаренный Дэвидом пушистый розовый халат, а в спальне у зеркала стояла самая необходимая косметика. Дэвиду иногда удавалось уговорить ее остаться на Кутузовском. Тогда по утрам он отвозил ее на репетиции на своем красном «форде».

Прежде чем выполнить настоятельную просьбу Рути, Ольга набрала номер Дэвида. Телефон был переключен на факс и противно, прямо-таки омерзительно свистел.

Рути сразу взяла трубку, словно специально сидела возле телефона.

— Добрый день, Рути! Я только что приехала. Представляете, в амстердамской лавке на Ватерлоо-плейн я нашла такого чудного зверя! Копия Дэвид, — радостно затараторила Ольга. — Что?.. Что-что?!..

Трубка выпала из ее рук. С дивана стеклянными и мертвыми глазами на нее смотрел плюшевый енот.

В пивном ресторане на Якиманке за угловым столиком у окна сидели двое.

Один был крупным, с круглым, простодушным лицом, на котором почетное место занимал приплюснутый нос, выдававший в нем бывшего боксера. На запястье его левой руки, чуть ниже золотого часового браслета, корявыми буквами было вытатуировано «Леха». Он с удовольствием настоящего любителя пива прихлебывал ежеминутно из поллитрового хрустального бокала.

Его товарищ, сидевший напротив, пил оранжевый апельсиновый сок из высокого узкого стакана. Этот второй был полной противоположностью Лexe. Неестественный блеск светло-карих глаз и регулярное движение указательного пальца вверх по переносице, выдавали в нем недавно надевшего контактные линзы очкарика. Некая поросль, которую с трудом можно было назвать бородой, вяло обрамляла нижнюю часть узкого лица. Узкие губы, словно никогда не ведавшие улыбки, при разговоре едва разжимались, что придавало его речи особый сарказм.

— Послушайте, сэр Петухов, не нажирались бы вы пивом, пожалуй.

— Отзынь, Доля, бля. Ты меня этим «сыром» вконец, бля, достал. Как двину промеж глаз, так твои линзы из ушей повылазят.

Обстановка ресторанчика резко контрастировала с высокоинтеллектуальной беседой молодых людей. Это был один из тех немецких пивных ресторанов, которые в последнее время повырастали по Москве как грибы. Но напоминали они не отечественные поганки, а искусственные и неестественно аккуратные шампиньоны. Высокие цены не позволяли приходить сюда обычным ханыгам, а «новые русские» с тугими кошельками и бандитскими выражениями лиц в подобных заведениях по мере сил пытались соответствовать обстановке.

Бывало, конечно, и постреливали, но не столь часто. Тем более что большинство московских ресторанов давно были поделены между разными мафиозными группировками. Их хозяева, разъезжающие на «мерседесах» и «кадиллаках», более всех иных заинтересованы во внешней благопристойности.

— Ты, Леша, все же очень грубый человек, — поправляя пальцем несуществующие очки, сказал Доля. — Недаром тебя вечно на мокруху тянет...

— Чья бы мычала, — отхлебнув пива, расплылся в улыбке Леха.

— Вот скажи мне честно, Леша, зачем тебе деньги? На пиво и девок? Пошло. Тем более что девки тебя и так любят.

— Ну ты скажешь, Игорек! Кому ж капуста-то не нужна? Особливо зеленая. Я жить широко люблю, баб шампанским французским поить. Они после него добрые такие...

— Да ты поди французское от нижегородского не отличишь...

— Так а для чего ж наклейки на бутылки клеют?! — Леха аж чуть не прослезился от удачной шутки.

Даже Доля состроил подобие улыбки на своих узких губах.

— А вот ты лучше скажи, зачем тебе деньги? Пить не пьешь, на сок и инженером можно намолотить. Бабы тебя редко интересуют...

— Тебе, Леха, не понять. Я вот тут недавно «Британику» купил.

— Какую такую британию? Пушка, что ли, новая?

— Не пушка, Леша. Энциклопедия. Лучшая в мире. Английская.

— Так прям не по-русски и читаешь?

— Да, кумекаю немного по-басурмански, как говаривал поэт Клюев, друг твоего любимого Есенина, между прочим.

Доля подозвал официанта и потребовал живую розу в высоком стакане. Вышколенный официант только кивнул.

— Ну ты, Игорек, даешь, — с искренним восхищением сказал Леша и протянул собеседнику свою огромную ручищу для дружеского рукопожатия: — Слушай, ты б что-нибудь такое Буку завернул. Он любит такие приколы.

— Бук ты мой опавший, бук заледенелый, — нарочито скрипучим голосом пропел Доля на мотив известной есенинской песни.

— Буку, дорогой мой, мы с тобой, вместе взятые, со всеми нашими потрохами и талантами интересны только постольку поскольку. Вообще я тебе советую с ним поменьше шутить и язык без надобности не распускать. Я его по Афгану слишком хорошо помню...

— Ладно, хрен с ним, с Буком. Ты мне лучше вот что скажи. Вон видишь, там на пивном бочонке крантик? Ты отсюда в него из «макара» попадешь?

— Запросто, — ответил Доля, «поправляя очки».

— Ну давай попробуй, а то мухи на лету дуба дают. — Леха правой рукой полез в задний карман джинсов.

— Окстись, Леша. Что-то тебе моча от пива в голову вдарила. Сходи отлей, и пойдем.

Сам отливай, бля, — обиженно насупился Леша, засовывая фирменную картонную подставку от пива в карман своего малинового пиджака, и поднялся.

— Фи, Леша, что за плебейство! Положь на место, — скривился Доля.

— Да я ж их коллекционирую. Я из Германии их целую кучу привез.

— Ладно, поехали, а то Бук ждать не любит. Сегодня плачу я. — Доля достал аккуратный кожаный бумажник и положил на стол несколько крупных купюр.

Входивший в зал официант с абсолютно неуместной розой в стакане увидел только их спины.

... Я сижу в кабинете, листаю книгу Роальда Линча «Парадоксы Кларка». Мне все больше кажется, что хитрый маленький Турецкий не обманывался насчет морских купаний. А к таким купаниям следует готовиться. Я прекрасно вижу все ужимки и уловки ловкого биографа, но пока не понимаю, чем же они вызваны. Или это у них, у американцев, такой жанр...

Сегодня у Верочки уже оранжевая помада, но, заглянув ко мне, она говорит ровно то же самое, что вчера, — меня вызывает Меркулов. Кажется, нынче я догадываюсь зачем. И на всякий случай беру с собой эту самую биографию с портретом жизнерадостно улыбающегося Кларка на глянцевой обложке.

Я киваю Валерии Петровне и прохожу в кабинет. Меркулов встает из-за стола, а я, словно игрок в покер, кладу на стол «Парадоксы Кларка».

— Ну ты догадливый, — искренне восхищается Меркулов.

— На том стоим, — скромно отвечаю я. Ничто так не украшает следователя по особо важным делам, как скромность.

— Интересно, какова же твоя первая версия на предмет господина Кларка? Только, чур, не думая!

Меркулов, видимо, вспомнил свои собственные рассуждения о так называемой «первой версии», о том, что «ляпнутое» с бухты-барахты самое невероятное предположение иногда вдруг оказывается попаданием в единственно верную точку. Главное — выдавать текстуху, не думая. Я и не думал:

— Кларк... Кларк — это советский шпион!

Честное слово, если стекла от нашего хохота не

вылетели из рам, то это было лишь счастливой случайностью. От нелепости моей «первой версии» Меркулов аж прослезился.

— Ну ладно, посмеялись, и будет, — он тыльной стороной ладони вытер глаза. — Слушай, Саша. Твои акции прямо-таки на глазах растут в цене. «Хопер», да и только. На сей раз о тебе вспомнил уже не замминистра, а сам Президент. Правда, привета не передавал. Или наш и. о. себе привет зажилил, в копилку положил.

— Я весь внимание, Константин Дмитриевич.

Меркулов положил перед собой тонкую глянцевую папочку с грифом «Президент Российской Федерации». Я обратил внимание, что Костя совсем поседел и выглядит усталым. Похоже, наши пикники вновь откладываются на неопределенное время.

— В общем, слушай. Президент через нашего и. о. Генерального поручает именно тебе дело Кларка. Дело, прямо тебе скажу, темное. Мне даже кажется, что его вообще бы спустили на тормозах, но здесь вмешались некоторые привходящие обстоятельства.

В кабинет вошла Валерия Петровна с традиционным чаем и теплыми булочками на тарелке.

— Это из новой кондитерской на Петровке, по австралийским рецептам, — словно радуясь за Австралию, гордо сказала Валерия Петровна.

Сегодня она выглядела чуть за сорок. Верно, погода поменяется.

Прихлебнув чаю, Меркулов продолжил:

Дело в том, что в настоящее время в Москве в Институте русского языка проходит стажировку некая Баби Спир, внучка бывшего американского посла, недавно умершего в США. Через нынешнего посла она обратилась к Президенту России с личной просьбой о расследовании обстоятельств смерти Нормана Кларка, личного друга ее деда и одного из распорядителей Фонда Самюэля Спира. Она считает, что смерть Кларка и смерть Самюэля Спира, случившаяся вследствие автомобильной катастрофы, связаны между собой. — Меркулов допил чай, так и не прикоснувшись к булочкам. — Мало того, она утверждает, что с делами фонда, которыми в последнее время распоряжались Кларк и вторая жена, точнее вдова Спира, Рути Спир, что-то явно нечисто. — Костя чуть усмехнулся, мол, прежде мы с тобой, Турецкий, только стерильными делами занимались, а тут — на тебе! Нечисто! — Ко всему прочему, исчезла принадлежавшая Кларку коллекция картин русских художников-авангардистов, которую он собирался передать в дар недавно открывшемуся Музею частных коллекций. Коллекция находилась в московской квартире Кларка в Плотниковой переулке. Вот такие булочки, — философски заключил Меркулов.

Я взял папку и биографию Кларка и откланялся. Уж теперь-то Грязнов с Ломановым наверняка появились.

По сиянию Верочкиных глаз даже и не сыщик понял бы, что Ломанов на месте.

Так я и знал! Сидит, режется с компьютером в шахматы, а всклокоченный рыжий Грязнов яростно болеет за компьютер. Побеждает дружба — при появлении грозного начальника стажер прерывает партию.

— Докладывайте, ребятки, по очереди, — усаживаясь за свой стол, говорю я, — давай ты сначала, Слава.

Грязнов пытается растопыренной пятерней привести в порядок свою шевелюру, но безуспешно.

— Расческу потерял, — недовольно говорит он и приступает к делу.

Грязнов успел обойти не только дом 7а, из чердака которого был произведен выстрел, но, кажется, облазил вообще все окрестности. Результат, к сожалению, оказался невелик. Все-таки плохо иметь дело с дипломатическими домами, где нет вездесущих любопытных бабулек у подъезда. Дело в том, что подъезды обычного дома 7а выходят в противоположную от дипломатического двора сторону. Никто не видел с 22 до 24 часов незнакомого человека с портфелем или «дипломатом».

Есть, возможно, одна зацепка. Житель третьего подъезда, того самого, в котором есть выход на чердак, Поливанов Евгений Геральдович, в это время возился с двигателем своей машины. Его «пятерка» стояла ровно напротив подъезда. Было уже темно, но над подъездом горела яркая лампа. Поливанов заметил невысокого худого человека лет 25 — 30, который вышел из подъезда с большим плотным полиэтиленовым пакетом желтого цвета в руке.

Поливанов обратил внимание на этого человека, на мгновение оторвавшись от любимой машины, потому что «опознал» пакет с надписью «SEE. BUY. FLY». Такие пакеты даются всем покупателям фришопа в амстердамском аэропорту Шифол, а Евгений Геральдович по долгу службы там регулярно бывает.

— Как раз сейчас он у Толика, они там фоторобот делают. — Грязнов опять попробовал причесаться, но похоже было на то, что ему давно пора не причесываться, а стричься.

Но я ему про это не сказал. Сам не маленький — разберется. Как-то Слава Грязнов совершил необдуманный поступок — отрастил бороду. Чего не сделаешь, чтобы завоевать капризное женское сердце! Хорошо, что борода Грязнова существовала на его лице недолго — это было зрелище не для слабонервных. Верблюды в зоопарке и те на Грязнова оборачивались. Принимали, видно, его рыжие колючие кусты на подбородке за родную растительность пустыни...

— А что у тебя, Сережа?

— Я проверил все телефоны с автоматическим выходом на абонента. Их десять. Шесть из них — официальные телефоны посольства, МИДа, администрации Президента. — Ломанов пасьянсом раскладывает на столе листы бумаги. — А вот четыре телефончика — более интересные. Номер раз — вдова бывшего американского посла Рути Спир, распорядительница Фонда Спира. Номер два — телефон московской квартиры Нормана Кларка. — Здесь Ломанов смотрит на меня многозначительно, я согласно киваю, что зафиксировал, он продолжает: — Второго распорядителя вышеназванного фонда. Номер три — телефон Буцкова Андрея Леонидовича, председателя Фонда воинов-интернационалистов. Судя по разным документам, которые я выудил из компьютера Ричмонда, Фонд Спира делал мощные вливания в фонд «афганцев». Сам Буцков, насколько я выяснил, бывший майор, воевавший в Афганистане, но сейчас он и его организация занимаются явно не одной благотворительностью...

— Да, я помню, этот Буцков проходил по делу о торговле наркотиками. То ли им прикрывались, то ли он прикрывал. Хитрый лис. Сухим из воды вылез. Хорошенькие связи у американского экономического советника. А четвертый?

Четвертый принадлежит, видимо, той самой таинственной незнакомке, следы присутствия которой мы обнаружили в квартире Ричмонда. Лебедева Ольга Афанасьевна, двадцати пяти лет, не замужем, артистка балетной труппы Большого театра. — Пасьянс, похоже, удался. Ломанов смотрит на него с горделивым выражением опытной гадалки. Будет, мол, вам и женишок, будет и дальняя дорога.

— Хорошо, с балерины и начнем. Я сам с ней встречусь. Что там сегодня в Большом?

— «Жизель», — тоном бывалого балетомана ответил Ломанов. — Лебедева как раз танцует.

Театр был полон, ложи блистали. Мы с Ломановым немного опоздали, директор посадил нас в министерскую ложу, откуда сцена была видна как на ладони. Я чувствовал себя как минимум министром культуры в окружении иноземных дам в вечерних туалетах с настоящими бриллиантами на шеях и в ушах. Такие камешки я предпочел бы хранить в служебном сейфе.

Ломанов шепотом объяснял мне содержание балета. На нас стали оборачиваться, очевидно, в надежде узнать о судьбе его героев. На всякий случай я приложил палец к губам, чтобы Ломанов не раскрывал все секреты раньше времени.

Среди исполнителей в роли второй подруги Жизели значилась О. Лебедева. На сцене переодетый простолюдином Альберт обхаживал не подозревающую о его коварстве, доверчивую деревенскую девушку. Они изящно прыгали, крутились, Жизель обрывала лепестки ромашки: «любит — не любит», укоризненно качала головой соблазнителю.

Я было увлекся нехитрой историей, но — вот проклятая служба! — Ломанов пребольно ткнул меня локтем в бок.

Партия второй подруги Жизели на второй акт не распространялась, и потому мне не удалось досмотреть спектакль из своей роскошной ложи. Вместо танца девушки, умершей до свадьбы от несчастной любви, я должен был увидеть девушку, у которой совсем недавно погиб любимый человек. Ломанова я решил оставить досматривать пляски коварных вилисс.

Я не рассчитывал на слишком любезный прием, понимая состояние Ольги, но она, увидев мое удостоверение и, пристально посмотрев мне в глаза, кажется, едва ли не обрадовалась. Единственное, она попросила не задавать ей вопросов в театре, а проводить ее немного.

Мы вышли из служебного выхода. Пока мы были в театре, прошел небольшой дождь. Дышать стало легко.

Мы шли вверх к «Детскому миру», и Ольга рассказывала мне о Дэвиде, какой он был замечательный. Как он был не похож на практичных американцев, с которыми ей приходилось прежде общаться. Но не похож и на наших, не умеющих подать даме пальто и забывающих дарить цветы.

Про себя я подумал, что и сам, наверное, принадлежу к этим «нашим».

Через месяц они должны были пожениться и отправиться в свадебное путешествие в Египет. Египет, пирамиды, Каир, Александрия были мечтой ее детства. После травмы, полученной как-то на занятиях в училище, она даже хотела стать историком. Но травма оказалась не столь опасной, и она все же стала балериной.

Я слушал ее не перебивая. Я понимал, что ей необходимо выговориться, а я вдруг оказался рядом и, видимо, чем-то был ей симпатичен.

Ее родители сумели перебраться в Подмосковье лишь несколько лет назад. Все школьные годы она прожила в интернате, а потом — в общежитии Большого театра. Самое тяжелое в интернатской жизни было постоянное ощущение голода. То есть кормили, конечно, нормально, но все же, когда появлялся липший рубль, они с подружками мчались в ближайший гастроном, покупали кусок докторской колбасы и съедали его прямо у прилавка. Только на каникулах отъедались понастоящему.

После каждого лета преподаватели гоняли их до изнеможения, заставляя сбрасывать вес, грозя всяческими карами, вплоть до исключения из училища. Об этом страшно было подумать, потому что все были помешаны на высоком искусстве, к тому же Ольга всегда понимала, что с общим образованием, полученным в училище, даже в приличный техникум не возьмут, не говоря об институте.

Квартиру она себе «вытанцевала» изнурительными левыми гастролями во время отпусков. Ну и конечно, родители помогли с первым взносом. Она едва успела получить свой кооператив до немыслимых новых цен.

Мы прошли мимо огромного здания бывшего КГБ, на площади перед которым торчал пустой постамент. Ольга взяла меня под руку и ускорила шаги.

Пойдемте к памятнику героям Плевны, там есть скверик, где можно присесть. Только давайте купим где-нибудь по банке пива, очень пить хочется.

Я купил пива, и мы нашли свободную скамейку. Сидели мы прямо лицом к бывшему ЦК КПСС.

— Извините, что я отнимаю ваше время...

Я пожал плечами, этим жестом давая понять, что это и есть отчасти моя работа.

— Я не хотела говорить ни в театре, ни около этих ужасных зданий на Лубянке. Я очень боюсь. После того как... погиб Дэвид, я думала, что мне уже ничего не страшно. Когда Рути мне сказала об этом... Я думала, я тоже умру. Хотя я даже не плакала. Я сидела и тупо смотрела на письменный стол. Потом как-то автоматически выдвинула ящик и увидела, что пропали письма Дэвида и пакет с какими-то его бумагами.

— А вы не знаете, что это были за бумаги?

— Он однажды оставил у меня пакет и пошутил, что в нем важные документы и дискеты жутко секретные. «Ты же знаешь, все американцы агенты ЦРУ. Теперь я в твоих руках». После этого я просмотрела другие ящики. — Ольга открыла пивную банку, недовольно зашипевшую и плюнувшую пеной.

— Теплое, — сказал я. Ольга кивнула.

— В других ящиках, похоже, ничего не взяли, а там лежали кое-какие драгоценности. Но явно рылись. Причем поначалу, видимо, аккуратно, а когда взяли бумаги Дэвида, поняли, что обыск будет скрыть трудно, и рылись уже бесцеремонно. Я словно ощущала отпечатки этих жирных противных пальцев и на интернатских фотографиях, и на газетных рецензиях, и на своих платьях в шкафу...

— У вас были еще какие-нибудь вещи Дэвида?

— Что-то незначительное, костюм, кое-что еще из одежды. Кажется, ничего не пропало... Но... — Ольга замолчала. Чуть поколебавшись, она вдруг спросила: — У вас нет сигареты?

Я протянул ей пачку и поднес огонь. Ольга курила неумело. Скорее всего, она попросила закурить просто потому, что хотела перевести дух. Не докурив, она выбросила сигарету в урну.

— То, что я вам сейчас расскажу, рассказывать, наверное, не имею права. Я не разбираюсь во взаимоотношениях между всякими вашими органами, но мне больше не с кем поделиться. Визит этого человека напугал меня гораздо больше, чем обыск в моем доме. — Ольга заметно нервничала. Я обратил внимание, что у нее дрожат пальцы... — Он позвонил мне утром, назвался полковником Фотиевым из Службы разведки и сказал, что у него ко мне важный разговор. Он появился буквально через несколько минут после звонка. Вряд ли он звонил из автомата — скорее всего, из машины.

— Почему вы так решили? — спросил я.

Знаете, женщины существа наблюдательные. Он не похож на человека, который звонит из телефона-автомата. Этакий респектабельный господин из голливудских фильмов. — Ольга состроила презрительную гримасу. — В дорогом костюме, галстук заколот тонкой золотой булавкой. И запах от него исходил такой богатый. Я не знаю, как лучше объяснить... Ну в общем, эти люди живут, как правило, в четырехзвездочных гостиницах, не меньше. Если среди западных людей их довольно много, то все наши подобные типы словно несут на себе особый отпечаток. К тому же эти волчьи уши...

— Волчьи уши? — переспросил я.

— Ну да, такие острые сверху. Раз увидишь — навсегда запомнишь. Особенно в сочетании с вальяжностью и этаким напускным барством.

— И что он хотел узнать? Или рассказать?

Он вел себя очень вежливо, даже как-то чрезмерно вежливо. Но в его глазах я видела презрение к себе. Он явно считал меня шлюхой. Американец, балерина... Нет, он не говорил, что Дэвид американский шпион. Наоборот, всячески расхваливал Дэвида, с которым якобы был хорошо знаком, его деловые качества. Хорошее отношение к нашей стране — в общем, какие-то банальности... — Ольга слегка поморщилась: — Я никак не могла понять, чего же он хочет от меня. Он был не из тех людей, с кем я могла бы позволить себе откровенничать. В конце концов все стало потихоньку проясняться, когда он заговорил о Рути. Его интересовали дела Фонда Спира. Он пытался узнать у меня, встречался ли Дэвид с Норманом Кларком в последний приезд того в Москву. Я ему сказала, что встречался, потом пожалела об этом. Но было уже поздно, мне пришлось рассказать ему правду. — Ольга вздохнула, чуть помолчала и продолжала немного замедленно, словно припоминая: — Дело в том, что та встреча была действительно очень странно обставлена. Кларка, который в Москву приезжал часто, Дэвид обычно принимал у себя дома. Во время одного из таких приездов Дэвид меня с ним познакомил. Кларк называл меня деточкой и усиленно пичкал пирожными. Его образ как-то совсем не вязался с образом миллионера. Пиджаки Дэвида, по-моему, покупались в гораздо более дорогих магазинах. Но Дэвид говорил, что Кларк многолик и человек очень опасный. Но об этом я полковнику не рассказала. Зато с перепугу рассказала об их последней встрече. Наверное, зря.

20 июня 1994

Вместо того чтобы позвонить, как обычно, Кларк в тот раз прислал к Дэвиду накануне своего шофера с запиской, в которой назначал встречу на вечер двадцатого в загородном ресторане «Самовар» на Киевском шоссе. Непонятно, зачем было ехать так далеко, если в Москве и так полно приличных ресторанов.

Дэвид попросил Ольгу поехать с ним, так как через несколько дней она уезжала на гастроли.

— Хочу, чтобы ты была все время со мной, — сказал он.

Ресторан оказался очень симпатичным, оформленным в виде русской избы. Кларк ждал их за сервированным столиком на открытой веранде. Он, как всегда, был любезен и улыбчив. За закусками шел общий вежливый разговор. Кларк хорошо говорил по-русски, но с заметным акцентом, более резким, чем у Дэвида. Потом Кларк по-английски что- то сказал Дэвиду, и Дэвид попросил у Ольги разрешения поговорить с Кларком на родном языке.

— У нас сугубо деловой разговор, тебе будет скучно, — сказал он.

Ольга совсем не поняла, о чем они говорили. В училище был французский. Дэвид пытался с ней немножко заниматься английским, но, видимо, ее способности к языкам были не столь велики.

Они говорили довольно долго, иногда переходя на повышенные тона. В такие моменты Дэвид, как бы извиняясь, смотрел на Ольгу и пытался улыбаться. У Ольги сложилось впечатление, точнее, два впечатления. Первое то, что Кларк пытается убедить в чем-то Дэвида, а тот не соглашается с ним. А второе, что Кларк, кажется, ждал кого-то еще. Во всяком случае, монументальный Кларк время от времени оглядывался по сторонам.

Подали горячее, что-то дымящееся в расписных горшочках. Неожиданно к Ольге подошел метрдотель и, нарочито вежливо попросив прощения, сказал, что ее просят к телефону. Ольга не слишком удивилась — балетных актеров вызывают порой прямо на спектакль, если требуется срочная замена.

Только позже она сообразила, что сегодня в Большом оперный спектакль. К тому же она не предупреждала администрацию, куда едет.

К телефону пришлось идти какими-то длинными коридорами, потом еще ждать: «Сейчас должны перезвонить», — сказал метрдотель. Но никто не перезвонил.

Какое-то время метрдотель, кудрявый толстый человек лет сорока с повадками записного ловеласа, пытался занять ее разговором, выспрашивая о театральных сплетнях и выдавая попутно свои версии, довольно неприятные, хотя порой точные. В конце концов Ольге это надоело и она потребовала проводить ее обратно. Когда они подходили к выходу на веранду, метрдотель сделал еще одну попытку задержать ее. Он обратил ее «благосклонное» внимание на огромный аквариум, где плавали разноцветные рыбы и белые лягушки, что как-то не вязалось с русской обстановкой ресторана. «Еще бы крокодила завели», — подумала Ольга.

На пороге веранды она остановилась сама. Около стола, за которым сидели Кларк и Дэвид, стоял и что-то говорил крупный, ростом почти с Кларка, плотный человек в голубой рубашке с короткими рукавами.

Он будто бы сошел с экрана гангстерского фильма. Широкое загорелое лицо, еле заметный издалека розовый шрам над левой бровью. Он прямо-таки излучал опасность, как и два молодых человека по бокам: несмотря на жару, одетых в темные пиджаки, которые не могли скрыть их накачанных фигур и широких плеч, над которыми возвышались почти наголо обритые головы.

Один из темнопиджачников увидел Ольгу и тут же что-то шепнул шефу на ухо. Тот кинул пронзительный мгновенный взгляд в ее сторону. Их глаза встретились. Человек криво улыбнулся, и вся троица покинула веранду.

Ольгу эта сцена очень напугала. Она чувствовала, что для Дэвида случившееся также было неприятным. Уже не спрашивая разрешения, они с Кларком говорили по-английски. Точнее, не говорили, а ругались, почти не стесняясь ее присутствия.

Мы так и не попробовали горячее, — сказала Ольга и как бы перебила сама себя: — Александр Борисович! А вам можно доверять?

Я кивнул.

— Мне и правда очень страшно. Мне кажется, именно тогда произошло что-то такое, что могло иметь отношение к смерти Дэвида. Тогда, что-то резко сказав Кларку, который аж покраснел, Дэвид за руку буквально вытащил меня из-за стола. И мы покинули ресторан. На стоянке около красного «форда» Дэвида стояли те двое в темных пиджаках. Они ничего не делали, они просто стояли и нагло смотрели на нас. Особенно на меня. Я была в короткой юбке, их липкие взгляды будто приклеились к моим ногам. — Ольга, словно вновь ощутив на себе те взгляды, машинально одернула юбку. — Так, наверное, глазеют на шлюх. Дэвид было ринулся к ним, но я удержала его, буквально повиснув на его руке. Парни отошли, и мы уехали. Дэвид просил ни о чем его не расспрашивать. Только в какой-то момент он повторил несколько раз: «Какой подлец! Какой подлец!»

— Понятно, — сказал я, на самом деле не слишком-то понимая, что все это значит.

Но я должен был выглядеть уверенным, потому что Ольга смотрела на меня с надеждой.

В сквере, где мы сидели, уже почти не осталось детей. В детском городке обосновалась компания подростков с гитарой. Они что-то негромко пели. Попробовали бы они спеть в этом месте несколько лет назад, напротив самого могущественного ведомства нашей страны, когда в этом сквере на каждой скамейке сидели агенты наружки.

Погода была замечательная, совсем не под стать настроению. Ольга как-то осунулась и даже постарела прямо на глазах. Наверное, сейчас она думала о Дэвиде. Все-таки собачья у нас работа. Вместо того, чтобы отвлечь человека от черных мыслей, мы все время его к ним возвращаем и на них провоцируем. Каждую ранку по отдельности расковыриваем. Но что поделаешь!

— Ольга, а что вы можете сказать о Рути Спир?

Ольга задумалась, как бы решая, с чего начать.

— Рути... Она такая разная... Иногда она меня жутко раздражает своей надменностью. А иногда ее становится жалко. Она мне рассказывала, что после смерти мужа Кларк очень помог ей. И с делами фонда, и морально. Мне кажется, что их связывали не только дружеские отношения...

— Кажется или вы уверены?

— Это всего лишь мое предположение — по взглядам, жестам. И только. Но я их всего-то пару раз видела вместе, оба раза в квартире Рути. Она живет в высотном доме на Котельниках, там же, где живут Уланова, Зыкина, в общем наша элита. Раньше она эту квартиру снимала, а сейчас вроде бы купила. Она говорила мне несколько раз, что ей так нравится в Москве, что она никуда отсюда не уедет. Здесь она всем нужна, она знатная иностранка. А кто она в Америке? Просто богатая стареющая вдовушка. Да, вот еще одну вещь я вспомнила, может быть, вам это пригодится. Сейчас в Москве учит русский язык ее молоденькая родственница по мужу. Не то его внучка, не то племянница.

Я вновь кивнул. Это целая наука — вовремя кивать, поддерживая рассказчика. Наука, необходимая в профессии следователя. Вторая после умения задавать точные вопросы. Ну, киванием я владею, можно сказать, в совершенстве. Если понадобится, могу кивать двое суток кряду без перерыва. А уж насчет вопросов — тут еще тренироваться и тренироваться.

— Они с Кларком сделали действительно очень много с этим фондом. Правда, стипендии распределяют не они сами, а специальный совет. Но это, насколько я понимаю, мелочи. Основными делами они, похоже, распоряжаются сами.

— А какое отношение к фонду имел Дэвид?

— Дэвид был при нем кем-то вроде независимого куратора. Может быть, посредника, я так толком и не поняла. Во всяком случае, он был очень порядочным человеком. Я думаю, что именно из-за денег фонда и возник тот конфликт между ним и Кларком. А Рути... Она пытается делать вид, что мало в этих делах разбирается. Но мне она кажется очень практичной и умной женщиной. Кстати, внешне она похожа на Майю...

— На какую Майю? — переспросил я, не поняв.

— Как это на какую? — изумилась Ольга. — На Плисецкую, естественно. И даже характером они чем-то похожи.

— Ольга, у меня будет к вам одна просьба. Как бы это сказать... Мне бы хотелось, чтобы вы представили меня Рути Спир. Но не официально, а как своего... родственника, что ли. Или лучше вот как: как частного детектива, к которому вы обратились конфиденциально, не веря в способности российской милиции распутать дело о смерти Дэвида.

— Хорошо, Александр Борисович, я как раз завтра вечером собиралась ехать к Рути. Обычно я не должна предупреждать, если кого-нибудь привожу к ней. Так, однажды я пришла к ней со своей подругой Любой. Люба хотела проверить свой английский на натуральных американцах. Вообще, Рути держит как бы открытый дом. Что-то вроде литературно-музыкального салона. У нее бывают известные писатели, журналисты, художники, политики, актеры...

Я написал на бумажке телефон и протянул ей.

— Вы в любое время можете позвонить по этому телефону. Если меня нет, то всегда передадут. Но мы, кажется, совсем забыли о полковнике... Фотиеве, если не ошибаюсь?

— Да, точно, полковник Фотиев. Я про него теперь долго не забуду. В общем-то ничего особенного он не сказал. После того, как я ему рассказала о встрече в «Самоваре», кстати, совсем не так подробно, как вам, он почти сразу ушел. Тоже оставил телефончик, — Ольга грустно улыбнулась. — Вы тоже скажете, что меня постигнет страшная кара, если я кому-нибудь проболтаюсь о нашей встрече?

— А что, полковник Фотиев так говорил?

— За смысл и серьезность его предупреждения я ручаюсь. Он явно не был расположен шутить. Как вспомню про него, так на душе тошно становится... Можно вас попросить об одном одолжении? Поймайте мне, пожалуйста, такси.

В этот момент я больше всего пожалел, что моя «пятерка» забарахлила. Утром я оставил ее на попечение Василия Петровича со станции техобслуживания на Миклухо-Маклая. К завтрашнему дню он обещал привести ее в надлежащий вид.

Я поймал такси, посадил в него Ольгу и сам сел рядом с ней. Она явно была мне за это благодарна.

Договорившись назавтра встретиться на той же скамейке, мы расстались у дверей ее квартиры. Она приглашала меня выпить кофе, но явно из вежливости. Я отказался, понимая, что сейчас ей больше всего хочется побыть одной.

Я шел к метро «Чертановская» по вечернему Балаклавскому проспекту, застроенному новыми домами. Я поймал себя на том, что всматриваюсь в каждое мужское лицо, попадающееся навстречу. Точнее, даже не в лица, а в уши. Казалось, что у всех встречных уши волчьи, узкие, заостренные кверху.