Песня о молодости

Ты пропела, молодость, песней соловьиной,

да не улетела птицей за моря,

под огнём военным, по дорогам длинным

ты со мной шагала, молодость, не зря.

Ты мне подарила фронтовую флягу,

нарядила песню флотскую в бушлат,

под Сапун-горою под пробитым флагом

ты со мной встречала огневой раскат.

Вместе Севастополь брали мы с тобою,

сбрасывали в море лютого врага,

ты шумела, молодость, голубым прибоем,

потому и стала сердцу дорога.

И с тобою, молодость, буду откровенным:

я судьбы прекрасней в жизни не ищу.

За святую Родину в грозный час военный

пулемётной лентой грудь перекрещу.

***

Задумчивою полною луной

морской простор, как золотом, подсвечен,

и птицей сизокрылой тихий вечер

легко летит к ночлегу надо мной.

И плещет лунной лирикой прибой,

где мы с тобою назначали встречи.

Под свисты бомб и вражеской картечи

за Севастополь здесь вели мы бой.

А ты была тогда совсем девчонкой,

под каску спрятав золотую чёлку,

порой ночами не смыкала глаз.

В твоих руках затвор винтовки щёлкал,

и ты врагов разила в первый раз…

С тех пор судьба не разлучала нас.

Памяти фронтового друга

А.А. Луначарского

1.

Бросил крейсер якорь в бухте синей.

Выхожу на берег с корабля,

и у белых стен Новороссийска

вновь открылась Малая земля.

Та земля, где флотским лейтенантом

ты, мой друг, в шинели фронтовой

мужество своё с морским десантом

нёс навстречу буре огневой.

Та земля, что кровь в себя впитала

русского солдата, моряка,

та земля, что легендарной стала

для планеты всей на все века.

В честь героев павших эти строки

суждено писать сегодня мне,

и о том, как чистые истоки

дружбы мы открыли на войне.

2.

Буря всколыхнула Севастополь,

в грани пирса врезалась война,

ощутила огненную опаль

у бортов холодная волна.

Обрывались якорные цепи,

небо разрывал сирены вой,

да кружился у развалин пепел,

засыпая кровь на мостовой.

И матроса, лирика-поэта,

в эту бурю дыма и огня

посвятила флотская газета

в журналисты запросто меня.

И одним, как говорится, разом

выдали, как будто на сто лет,

сто блокнотов и с противогазом

чуть ли не музейный пистолет.

Над плечами развевались ленты,

колыхался флотский воротник,

стал я фронтовым корреспондентом

с боевою кличкою Старик.

Не лишён был стограммовой чарки,

фляжкой обзавёлся, как солдат,

и со мною Толя Луначарский

рядом был, как боевой собрат.

Слыл он парнем храбрым и чудесным,

с доброю застенчивостью глаз.

Фронтовые вести из Одессы

с ним мы посылали в первый раз.

Рядом батарея вражья била.

Толя Луначарский всё шутил:

«Как бы нам в последние чернила

вражеский снаряд не угодил».

И в сырой землянке под Одессой

между фронтовых газетных дел

Толя думал над матросской пьесой,

рядом над стихами я корпел.

Но важнее сто газетных строчек

написать нам было в эти дни,

чтоб потом в свинцовый грозный почерк

у матросов вылились они.

3.

За кормой оставлена Одесса.

С боем шли к Тавриде корабли,

и штыки матросов острым лесом

на земле таврической росли.

Битвой захлестнуло Севастополь,

словно ярым штормом берега,

снова на матросские окопы

надвигались полчища врага.

Но спокойно отбивали склянки

в синих бухтах наши корабли,

снова по траншеям и землянкам

мы в огонь с блокнотами пошли.

Горы Мекензиевы гремели,

выли бомбы, грохала картечь,

пулями задетые шинели

мы ночами не снимали с плеч.

4.

Севастополь нами был оставлен,

но не дрогнул Черноморский флот,

за своею броневою сталью

уносил нас в боевой поход.

Уносил меня в десанты катер

с автоматом, с книжкой записной,

и не раз в простреленном бушлате

обнимался с горькою волной.

И не раз стоял со мною рядом

Толя Луначарский в грозный час.

Море в штормы вспененным каскадом,

словно взрывом, накрывало нас.

Моряки огнём врага кромсали

с кораблей, когда сгущалась тьма,

мы об этом очерки писали,

почерк наш коверкали шторма.

5.

Вновь над нами море бушевало

и волной хлестало через борт,

моряки летели чёрным шквалом

на врага в Новороссийский порт.

Наш десант, как гром из чёрной тучи,

грянул шквалом стали и огня,

на бортах со свастикой паучьей

плавилась немецкая броня.

Рвались вражьи мины и снаряды,

где-то вражий пулемёт трещал.

Анатолий с моряками рядом

ринулся на огненный причал.

Ринулся в гранатах, с автоматом

сквозь грозу железную и дым…

Журналист в бою погиб солдатом,

Родины солдатом рядовым.

Прихожу к нему на тихий берег

вот уже подряд немало лет

потому, что сердцем я не верю,

что со мною рядом друга нет.

Николай Криванчиков