Казнь Лавра

Клыку очень не хотелось идти на сегодняшнее заседание Хурала, но не идти было невозможно.

Вчера, скрыв Вербену, он вернулся в пределы храмовых стен, в те апартаменты, которые были выделены представительству Звездных волков, и узнал, что прилетали эльфийские грифоны, и что барс Маукл в сопровождении служителя Храма отбыл вместе с ними. Лаурендил там не появлялся. Вероятно, чтобы узнать куда подевался эльф, потребуется приложить и время, и силы, но Клык подозревал, что все будет потрачено впустую. Эльф сгинул в недрах Храма, и вряд ли удастся узнать о его судьбе.

Клык потребовал личной связи с Прародителем, и подробно доложил как события, так и свои предположения. Седой всегда внимательно выслушивал и то, и другое, доверяя чутью своих эмиссаров. Когда Клык закончил свой доклад, химерид ненадолго задумался, а затем изрек:

- Спящий-в-листве, который ныне является истинным вождем своего племени, сейчас далеко, и его миссия важнее, чем жизнь отдельных особей, но не важнее гибели народа. Я чувствую, как сгущается тьма, но не вижу врага. Раушен слеп. Он думает, что преследует собственные цели, а его ведут, и это очевидно... Впрочем, я сообщу твои вести тому, кто поможет эльфийскому клану, если захочет. Мы же вступим не раньше, чем эльфы перешагнут свою гордыню и попросят помощи. Смотри, слушай, наблюдай. Грядут изменения в жизни всех обитателей мира. Раушен решил посеять ветер, но он пожнет бурю.

У Клыка после беседы с Прародителем не прибавилось ни ясности в событиях, ни уверенности в себе. Древний химерид мыслил категориями вечности, а ему-то, Клыку, что делать? Связаться с Озерным домом он не мог по простой причине – никого, кроме Лавра и Вербены, он не знал лично. Канал Лавра блокирован, а Вербену Клык сам отрезал от магии и теперь клял себя за непредусмотрительность.

Выбраться из Храма незамеченным в ближайшее время не получится. Возвращаясь в свое пристанище, оборотень обнаружил за собой неявную, но аккуратную слежку. Рисковать сородичами он не хотел. Единственное, что пришло в голову, – послать письмо халфорочьей почтой. Халфорки-почтальоны пользуются почти священной неприкосновенностью, а их пути по миру надежны и быстры. Не позднее, чем через двое суток, Дубовая крепость получит его письмо. Еще есть время. Так думал Клык, но он ошибался.

Утреннее заседание Хурала началось как обычно – много мелких и частных дел, на которые собирались лишь заинтересованные лица, и те, кого посулами и обещаниями взаимных услуг, удалось заманить в качестве свидетелей. Но к полудню собрание наполнилось. Поползли слухи, что Правитель собирается делать заявление.

В полдень трубы возвестили о желании Правителя говорить, и зал совета был полон. Раушен явился хмурым и сосредоточенным. Поверх рясы он облачился в кирасу, и когда он вышел перед Советом, то зал затих.

- Изменники и предатели, - начал он, и слова его падали как камни в воду, рождая гул голосов, как круги на воде, – отступники своего слова, пошедшие против воли народа – кланы Озерного дома и Озерной ветви, - голос ключника зазвучал громче, - осмелились выступить против нас и вероломно убили посланца Хурала. Расплатой им будет смерть.

Раушен прекрасно понимал, что сейчас каждый из представителей кланов, затаив дыхание, наблюдает за карой, которая обрушится на отступников. Выгода и страх, вот что держат кланы в узде и объединяют их в государство. Если позволить одному избегнуть наказания, то вслед за ним начнут разбегаться остальные.

- Эльфийские кланы отринули законы государства, и мы отринем их. Отныне они вне закона! – Раушен прокричал эти слова в море ликантропских лиц, и зал ответил гулом.

- Мы даруем отступникам смерть, – продолжал вещать Раушен. – Их тела, земли и имущество - теперь достояние народа. Они ваши – возьмите их!

Оборотни разразились приветственными криками. На помост вывели Лаурендила. Руки его были связаны за спиной, и двое гвардейцев поддерживали его. Лавр был бледен, но голову держал высоко и сохранял на лице высокомерную невозмутимость.

- Мы даруем отступнику честь накормить голодных! – Раушен не удостоил пленника и взглядом, и, опустив капюшон, ушел с помоста.

Клык стоял среди прочих, не присоединяясь к воплям и крикам. С того момента, как связанного эльфа вывели на помост, он смотрел на Лавра. Эльф удерживал лицо невозмутимым, но глаза его шарили по залу. В некий момент их взгляды встретились. И Клык понял, что ради этого мига он и должен был сюда идти. Он встретил взгляд эльфа открытым взором, а потом медленно опустил веки, слегка кивнув, и тут же вздернул голову, надеясь, что Лавр правильно поймет этот знак. Эльф, кажется, понял. Он слегка растянул губы в ухмылке и вновь стал безучастен.

Раушен объявил о казни и удалился во внутренности Храма, а гвардейцы повели Лавра к выходу. Клык шел следом, и не он один. Оборотни хотели посмотреть на зрелище, и Клык их почти ненавидел, как ненавидел в этот момент и себя. Ему хотелось, чтобы в руки впрыгнула звенящая сталь, и начала крушить эти тупые морды, исходящие слюной восторга в предвкушении казни. Он встретил бы свою смерть в этой схватке, потому что даже Звездный волк не выстоит против гвардейцев и храмовников, которые охраняли пленника.

Прародитель сказал: «Жди, пока эльфы преступят свою гордыню и попросят о помощи». Если бы Лавр попросил о помощи, если бы он начал сопротивляться! Клык готов был совершить эту самоубийственную глупость – помочь Лавру умереть в бою. Шерсть на загривке Звездного волка встала дыбом, и клыки блеснули в оскале, так похожем на улыбку.

Но Лавр покорно шел туда, куда его вели – к воротам Храмового города. А Клык – голос Звездных волков - смотрел и замечал все: как покачал головой медведь из Великого дома беорнингов, и удалился прочь; как ушел, опустив глаза, голос клана Орлов; как радостно оскалился волк А,Хара и присоединился к процессии; как гордо прошествовал вьорлинг-храмовник Ратт; и как посмеиваясь и повизгивая от возбуждения бежал рядом лис из Фокстеров; и как трусливо, стараясь не привлекать внимания, расходились, а точнее, разбегались представители малых кланов. «Увидеть и запомнить», - говорил себе Клык, - «кто бы не оказался на месте Лавра, но оборотни будут вести себя также».

У ворот Храмового города процессию ждала небольшая толпа: оборотни в человеческом и зверином облике, отребье, нищие и увечные, больные и старые. И если поодиночке они могли вызвать жалость и даже сочувствие, то толпой они были отвратительны – своей жадностью и жестокостью. Они хотели жрать.

Клык почувствовал, что теряет остатки самообладания. Но гвардейцы обнажили мечи – частично отгораживаясь от толпы, частично, чтобы остудить его волчью голову – последнее Клык понял, узнав в одном из гвардейцев того шпиона, что шел за ним вчерашним вечером. Шпик недвусмысленно держал клинок прямо перед грудью Клыка и приглашающе улыбался.

- Развяжите эльфу руки, - раздались возгласы из задних рядов, - Пусть забава продлится.

«Развяжите ему руки, и верните меч и магию», - подумал волк, - «и мы посмотрим, сколько вас останется здесь после того, как мы умрем».

Но не случилось ни битвы, ни речей, потому что начальник конвоя знал свое дело.

- По велению Правителя, - провозгласил он. Связанного эльфа толкнули вперед так, что он упал, и звериная толпа бросилась к нему, и сомкнулась над его телом. Клык не слышал предсмертного крика. Возможно, его заглушили радостные вопли зрителей и вой дерущейся своры, или эльф умер молча.