Оксфорда и Кембриджа в 1870 г

Если доступ к научному знанию и обеспечивающую такой доступ специальную подготовку рассматривать как условие осуществимости процесса технологических приложений научного знания, а такой подготовки в Англии не было, то не существовало, выходит и приложения в современном его понимании. Исследование шло своим путем, а его результаты не использовались для технологических новаций, то есть науку-исследование XVIII - XIX вв. в Англии не приходится рассматривать как социально значимый источник обновления, источник новаций, чем она стала позже. А поскольку технологические и иные новации, превратившие Англию в “мастерскую” Европы и мира, в лидера мирового технического прогресса XVIII и первой половины ХIХ вв. все же фиксируются и в значительном количестве, то возникает вопрос и об источнике этого рода новаций и об отношении науки-исследования к таким новациям.

Родерик и Стефенс, специально исследовавшие эту проблему с точки зрения причин, вынудивших Англию где-то с середины XIX в. уступить лидерство сначала Германии, а затем и США, приходят к выводу, что середина и конец XIX в. это период “второй научной революции”, которая под давлением академических новаций Гумбольдта и Либиха в корне изменила отношение между исследованием и технологией: “Инженерное дело - частью искусство, частью наука, и в прошлом искусство обычно предшествовало науке о том, что создано искусством, то есть практик сначала создавал новый двигатель или машину, а после этого начинала развиваться наука об этом двигателе или этой машине. Порядок теперь переменился на обратный, и научная трактовка предмета предшествует искусству конструирования новой машины. Примером здесь может служить создание дизеля. Дизель исследовал научную сторону проблемы раньше, чем разработал двигатель. Более того, когда машина была еще в стадии конструирования, он решился на необычный шаг - опубликовал научную работу на эту тему”. [3, р. 92].

Развивая этот тезис о перевороте в отношениях между исследованием и технологическим творчеством, Родерик и Стефенс подчеркивают, что могущество Англии имело в основании новации практиков-самоучек типа цирюльника Аркрайта, кузнеца Ньюкомена, шахтера Стефенсона, лаборанта Уатта, не имевших специальной научной подготовки, тогда как во второй половине XIX в. сначала Германия, затем и США выбрасывают на мировой рынок продукты органической химии, удобрения, взрывчатые вещества, электротехнические товары, разработка которых людьми, не сведущими в соответствующих разделах науки практически невозможна. Иными словами, Германия при активном участии государства сумела в начале XIX в. перестроить всю систему образования, переориентировав ее на науку, тогда как система

образования Англии сохраняла традиционную “классическую” ориентацию вплоть до начала XX в. (Акт об образовании 1902 г.).

Вряд ли имеет смысл возражать против идеи “второй научной революции”, которая была вызвана академическими новациями Гумбольдта и Либиха и дала в результате триединый комплекс исследования, приложения и подготовки научно-технических кадров как характерную особенность современной науки. В странах, не принадлежащих к европейской культурной традиции, историки и теоретики науки нередко фиксируют именно такое комплексное понимание науки, причем предпочтение почти всегда отдается не исследованию, а приложению. Иногда это различие в восприятии науки не просто констатируется, но и указывается основание различных точек зрения. Японский историк науки Накаяма, например, пишет: “На Западе историки науки почти единодушно признают, что современная наука была основана во времена научной революции ХVII в. Но это справедливо только с точки зрения интеллектуальной истории. Научная революция была интеллектуальным движением горстки ученых. Институционально современная наука была основана в XIX в., когда ученые пытались улучшить свой социальный статус и, соответственно, сумели самоутвердиться, когда они обеспечили непрерывное самовоспроизводство через механизмы набора, локализованные в институтах высшего образования, то есть когда наука полностью профессионализировалась. Некоторые поэтому называют XIX в. - веком второй научной революции” [4, р. 222].

К тому же и сама идея переворота, когда сначала технологическое творчество выступает как повод для научного исследования, а затем результаты научных исследований становятся поводом для технологического творчества, технологичекого применения науки, выглядит достаточно убедительно. Если, например, того же Дизеля проследить по условиям осуществимости его двигателя, то возникает условно-вероятностная цепь Лазар Карно-старший (отец гидродинамики), Сади Карно-сын (отец термодинамики - 1824 г.), Дизель. Карно-отец и Карно-сын работали именно в условиях научной “постредакции” тех-нологических новации, когда широко использовались уже и водяные колеса и паровые машины, причем цикл Карно, прославивший Сади Карно и ставший основой для работ Дизеля, формулировался, как пишет Кардуэлл производно от понятий гидродинамики [5, р. 93-96]. Оба Карно шли от технологической новации, извлекая из нее научный смысл. Дизель, напротив, шел от научной реалии, извлекая из цикла Карно технологический смысл - возможность принципиально нового двигателя.

И, все же в этом повороте науки к технологии, в смыкании исследования и технологического творчества, во “второй научной революции” многое остается неясным, прежде всего исследование и технологическое творчество - разные виды деятельности и крупный ученый-исследователь вовсе не обязательно заметная величина в приложении. Такое случается, но крайне редко (Дизель, Капица, Ферми), чаще же события протекают по заданной еще XVII в. Модели. Эспинас, например, пишет, что в 1670-е гг. Гюйгенс и Гук, крупнейшие ученые своего времени и активные деятели королевского общества, много сил и времени отдали усовершенствованию часов и, соответственно, навигационного оборудования, но “хронометр в конце концов был создан в ХVIII в. плотником Хэррисоном” [6, р. 350]. Да и призер с Дизелем несколько проигрывает в наглядности и убедительности, если вспомнить о его современнике Эдисоне, с продуктами творчества которого мы встречаемся куда чаще, чем с дизелем. Науке и сегодня вовсе не заказан путь извлечения научного смысла из конкретных новаций - эффект Кариоланов, например, до сих пор остается загадкой, подкинутой науке изобретательностью “практиков”. К тому же путь от науки в технологию далеко не всегда усыпан розами. Англичане проверили, например, эффективность рецептов, которые время от времени выдавались учеными ХVII-ХIХ вв. сельскому хозяйству, и обнаружили, что их внедрение имело бы катастрофические последствия [история [5, р. 75-76]. И в наше время очевидного контакта науки и технологии случается всякое, достаточно напомнить о трагедии с таблетками для беременных.

В свете сказанного “вторая научная революция”, отрицать сам факт которой не имеет смысла, должна, видимо, пониматься как некое дополнение или наращение, открывающее новые возможности, не отменяя старых. В результате этой революции XIX в. наука действительно стала и становится основным источником новаций, но отнюдь не монопольным. При атом сама “вторая научная революция” в силу ее документированности и по мотивам и по целям, и по следствиям становится весьма любопытным предметом исследования новации как таковой, способов ее распространения, просачивания в области, для которых она явно не предназначалась, исторического переосмысления состава и значения новации.

В этом генерализирующем плане, прежде всего, следует обратить внимание на явное несовпадение “заявленных” целей и полученных результатов, что является характерной чертой любой новации.

Обозначим заявленные цели и соответствующий смысл “ссылкой на контекст”, а то, что отличается от “ссылки на контекст”, то, как событие осознается нами, -исторической экспликацией”. Тогда новация будет иметь два смысла и два значения: один в момент реализации (ссылка на контекст) и другой, возникающий после реализации (историческая экспликация). Особенно наглядно и в принципе формализуемо несовпадение этих смыслов выглядит в науке. Здесь любая публикация (момент реализации) несет некоторый заряд ссылок, привязывающих новое к текущему контексту или “тезаурусу” дисциплины, а затем по опубликовании, если повезет, публикация становится адресом ссылок в новых статьях, с той или иной интенсивностью “цитируется”, набирает ценность по ходу исторической экспликации смыслов, о которых автор публикации мог и не подозревать.

Если, например, попробовать применить эту модель “двусмысленности” новаций к “второй научной революции”, то нам для выяснения ссылки на контекст понадобится та аргументация, которую использовали Губольдт и его друзья-реформаторы, убеждая современников, прежде всего прусский двор, в необходимости академической реформы, а для исторической экспликации та совокупность следствий новации Гумбольдта в различных областях немецкой (регион) и занемецкой (глобальной) жизни.

Первая часть - аргументация Гумбольдта и его друзей-реформаторов в пользу академической реформы - документирована достаточно полно и носит явно региональный характер. Находясь под влиянием Гете, Фихте, Гегеля с их националистическими идеями избранности немецкого народа, “просвещенного государства”, в котором каждый причастен к науке, занимает место в жизни “по способностям”, реформаторы образования конца ХVIII и начала XIX вв. доказывали, что именно за счет реорганизации образования “бедная” Пруссия способна станет потягаться с “богатой” Англией, а может быть и обогнать ее. Аргументация Гумбольдта во всяком случае не выходит за рамки финансового обеспечения самой возможности исследования силами людей, которые не обладают средствами вести исследования традиционным “английским” способом на свой страх и риск, но имеют соответствующие склонности и увлечения. “Приват-доцентская” или “профессорская” модель Гумбольдта нацелена была именно на предоставление способным вести исследования людям, из каких бы социальных групп и классов они ни выходили, финансовой возможности вести исследования, извлекая необходимые для этого средства из преподавания как признанного, вполне наглядного, допускающего учет и оценку вида деятельности.

Это исходное “экономическое” понимание “профессорской модели” удерживалось довольно долго. Как замечает Маклеод, еще в 70-е гг. XIX в. в Англии новация Гумбольдта воспринималась именно в экономических терминах, Карпентер, например, писал: “Причину отставания Англии от Германии в проведении оригинальных исследований надобно искать вовсе не в том, что, как некоторые пишут, англичане якобы уступают немцам в силе мышления, а в том, что организационная структура немецких университетов предоставляет возможность научной карьеры людям, которые решили посвятить жизнь исследованиям. Подобные люди в Англии, не имея средств удовлетворить стремление к научной деятельности, вынуждены отказываться от науки в пользу “практических профессий” [5, р. 129].

Но, даже если оставаться в “академическом регионе”, профессорский ролевой набор начал концентрировать функции, явно непредусмотренные Гумбольдтом и его коллегами. Профессор сегодня; а) исследователь, публикующий результаты в дисциплинарных журналах; б) историк и теоретик дисциплины, вынужденный при разработке курсов сжимать растущее дисциплинарное знание до “вместимости” студентов, как она фиксируется в учебных планах; в) преподаватель, передающий новому поколению дисциплинарное наследство с учетом нового знания, в первую очередь с учетом собственных вкладов в науку; г) селекционер-хранитель стандартов дисциплинарного исследования, отбирающий в аспирантуру и через нее в науку наиболее способных студентов. Кроме того, профессор - активный участник многообразных дисциплинарных и академических механизмов - советов, редакций, обществ, комиссий, экспертных групп и т.п.

Другая линия исторических экспликаций, оставаясь в пределах дисциплинарной структуры, наметилась как глубокая перестройка системы коммуникаций в исследовании. Основанное на формальных процедурах обучение, с одной стороны, увеличи-ло общую сумму формальных требований к информационному оформлению научного продукта, а с другой, – специализировало эти требования, что способствовало развитию стратификации или “эшелонирования” научной литературы, производно от ее назна-чения. И хотя неформальная или полуформальная коммуникация продолжает оставаться в арсенале средств научной коммуникации, многие исследователи-науковеды даже высоко оценивают ее возможности и реальную роль в возникновении и движении новых научных идей к публикации, “в зачет” идет, как правило, только опубликованное, то есть знание, оформленное по стандартам научной публикации как основной единицы научного общения.

При этом сами публикации под дифференцирующим давлением дисциплинарных, прикладных и академических функций начинают существенно различаться друг от друга по форме и назначению.

Накопление и социализация дисциплинарного знания обеспечиваются главным образом статьей, которая локализована на пересечении дисциплинарного и прикладного планов. В дисциплинарном плане статья - акт признания научным сообществом и в этом смысле акт социализации очередного результата, вклада. Статья здесь привязана к контексту дисциплины ссылками на опубликованное прежде, а в момент публикации она сама переходит в контекст, становясь возможным адресом ссылок в будущих статьях, то есть включается в механизм опосредования нового знания наличным, определяя тем самым “текущий тезаурус” дисциплины - изменяющуюся с каждым новым опубликованным результатом сумму наличных опор, которые можно использовать как принятое, признанное и “понятое” в попытках объясниться с коллегами по поводу нового результата.

Литература:

1. Rogers R.M., Shumaker C.F. Communications of Innovations. A Cross-Cultural Approach. № 4. 1971.

2. Материалы XXII съезда КПСС. М., Госполитиздат. 1961.

3. Roderick G.W., Stephens M.D. Scientific and Technical Education in Nineteenth-Century England. In: A Simposium. Nevton Abbot, David and Charles, 1972.

4. Nakajama Sh. History of Science: A Subject for the Frustrated // Boston Studies in the Philosphy of Science. Boston, 1974.

5. Cardwell D.S. L. Science and the Steam Engine, 1790 – 1825. - in “Science and Society 1600 – 1900”, Cambridge, 1972.

6. Espinasse M. The Decline and Fall of Restoration Scince. – in “The Intellectual Revolution of rhe Seventeenth Century”, London – Boston, 1974.

ГОРОД – ОБЪЕКТ ПОДХОДА, НЕЛИНЕЙНОГО ПРОГНОЗИРОВАНИЯ И ТЕКУЩЕГО ПЛАНИРОВАНИЯ

(Предварительные замечания о формах возможного участия СКНЦВШ в прогнозировании и планировании г. Ростова-на-Дону)

Общие положения

Объекты системного подхода, нелинейного прогнозирования и текущего планирования относится к многочисленному в условиях научно-технической революции классу объектов, стихийное развитие которых в соответствии с выявленными или невыявленными пока тенденциями входит на конечном периоде времени (лаге) в деструктивную фазу растущих напряжений, дисбалансов и расстройств, способных повести к серьезным, иногда и катастрофическим нарушениям нормального функционирования объекта. Причинами появления таких фаз являются т.н. “таймированные проблемы” –

возникающие в условиях научно-технической революции нетривиальные и не имеющие прецедентов в предшествующей административной практике проблемы (экологического, главным образом, плана), которые не могут быть решены традиционными административными средствами методом обращения к накопленному опыту, но не могут оставаться и длительное время нерешенными без риска перейти в острую стадию очередных “угроз”.

Таймированная проблематика порождается из многих источников, хотя ни один из них нельзя отнести к естественным и независимым от человека. Все существующие и возможные источники таймированных проблем человеческого происхождения. Они связаны с его деятельностью, с недостатками в организации этой деятельности, с неспособностью человека предвидеть отдаленные и косвенные последствия совершаемых сегодня действий, с конфликтующими целями, с социальной инерцией и со множеством других факторов. К таймированной проблематике не применяют теории “преступление”, традиционно связанной с преднамеренностью, личной или коллективной ответственностью, хотя ее выявления могут носить характер трагедий и катастроф, далеко выходящих за рамки обычных преступлений. Обыкновенная случайная пробка городской транспортной магистрали может при некоторых погодных условиях за несколько минут превратить эту магистраль в естественную газовую камеру. Неумеренное пользование телевизором в младших возрастных группах может снизить творческий потенциал поколения, воспитанного на массовых телевизионных программах, а не на книгах. Накопление ядохимикатов в продуктах питания, увлечение новыми медикаментами, модные поветрия в самолечении могут повести к неожиданным и нежелательным результатам. Подобных примеров можно было бы приводить сколько угодно, но важно еще раз подчеркнуть, что все проблемы и угрозы этого рода человеческого происхождения, не содержат неустранимых или естественных, или объективных составляющих, имеющих непререкаемую силу “законов природы”, и поэтому все они в принципе познаваемы и разрешимы организованным и направленным человеческим действием.

Системный подход и связанные с ним методы нелинейного прогнозирования и текущего планирования действий – один из способов перевода таймированной проблематики в научно-теоретическую разрешимую форму.