VI. Рассказ Кадрусса

- Прежде всего, - сказал Кадрусс, - я должен просить вас, господинаббат, дать мне одно обещание. - Какое? - спросил аббат. - Если вы когда-нибудь воспользуетесь сведениями, которые я сообщу,то никто не должен знать, что вы получили их от меня, люди, о которых ябуду говорить, богаты и могущественны, и если они дотронутся до меняхоть пальцем, то раздавят меня, как стекло. - Будьте спокойны, друг мой, - сказал аббат, - я священник, и тайныумирают в моей груди; помните, что у нас нет другой цели, как толькодостойным образом исполнить последнюю волю нашего друга Говорите, не ща-дя никого, но и без ненависти, говорите правду, только правду Я не знаюи, вероятно, никогда не узнаю тех людей, о которых вы мне расскажете. Ктому же я итальянец, а не француз, принадлежу богу, а не людям; я возв-ращаюсь в свой монастырь, из которого вышел единственно, чтобы исполнитьпоследнюю волю умершего. Эти убедительные доводы, по-видимому, вселили в Кадрусса немного уве-ренности. - В таком случае я хочу, я должен разуверить вас в этой дружбе, кото-рую бедный Эдмон считал такой искренней и верной. - Прошу вас, начните с его отца, - сказал аббат. - Эдмон много гово-рил мне о старике, он питал к нему горячую любовь. - Это печальная история, - сказал Кадрусс, качая головой, - началовы, верно, знаете. - Да, - отвечал аббат. - Эдмон рассказал мне все, что было до той ми-нуты, когда его арестовали в маленьком трактире в окрестностях Марселя. - В "Резерве"! Я как сейчас все это вижу. - Ведь это был чуть ли не день обручения? - Да, и обед, весело начавшийся, кончился печально: вошел полицейскийкомиссар с четырьмя солдатами и арестовал Дантеса. - На этом и кончаются мои сведения, - сказал священник. - Дантес зналтолько то, что относилось лично к нему, потому что он никогда уже большене видел никого из тех, кого я вам назвал, и ничего о них не слыхал. - Так вот. Когда Дантеса арестовали, господин Моррель поспешил в Мар-сель, чтобы узнать, в чем дело, и получил очень грустные сведения. Ста-рик отец возвратился домой один, рыдая, снял с себя парадное платье, це-лый день ходил взад и вперед по комнате и так и не ложился спать. Я жилтогда под ним и слышал, как он всю ночь ходил по комнате, признаться, яи сам не спал: горе несчастного отца очень меня мучило, и каждый его шагразрывал мне сердце, словно он и в самом деле наступал мне на грудь. На другой день Мерседес пришла в Марсель просить господина де Вильфоро заступничестве; она ничего но добилась, но заодно зашла проведать ста-рика, увидев его таким мрачным и унылым и узнав, что он не спал всю ночьи ничего не ел со вчерашнего дня, она хотела увести его с собой, чтобыпозаботиться о нем. Но старик ни за что не соглашался. "Нет, - говорил он, - я не покину своего дома. Мой бедный сын любитменя больше всех на свете, и, если его выпустят из тюрьмы, он прибежитпервым делом ко мне. Что он скажет, если не найдет меня дома?" Я слышал все это, стоя на площадке лестницы, потому что очень хотел,чтобы Мерседес уговорила старика пойти с нею Его беспокойные шаги, весьдень раздававшиеся над моей головой, не давали мне ни минуты покоя. - А разве вы сами не заходили к старику, чтобы его утешить? - спросилсвященник. - Ах, господин аббат! - отвечал Кадрусс. - Можно утешать того, ктоищет утешения; а он его не искал. Притом же, право не знаю почему, номне казалось, что он не хочет меня видеть. Впрочем, однажды ночью, услы-шав его рыдания, я не выдержал и поднялся наверх; но когда я подошел кдвери, он уже не плакал, а молился. Каких он только не находил красноре-чивых слов и жалобных выражений, я вам и сказать не могу, господин аб-бат; это было больше, чем молитва, больше, чем скорбь; и так как я несвятоша и не люблю иезуитов, то я сказал себе: "Счастье мое, что я одини что бог не дал мне детей; если бы я был отцом и чувствовал такуюскорбь, как этот несчастный старик, то, не находя в памяти и в сердцевсего того, что он говорит господу богу, я бы прямехонько пошел и бро-сился в море, чтобы уйти от страданий". - Бедный отец! - прошептал священник. - С каждым днем он все больше уединялся; часто господин Моррель иМерседес приходили навестить его, но дверь его была заперта; я знал, чтоон дома, но он не отвечал им. Однажды, когда он, против своего обыкнове-ния, принял Мерседес и бедная девушка, сама в полном отчаянии, пыталасьободрить его, он сказал: "Поверь мне, дочь моя, он умер; не нам его ждать, а он нас ждет; мнехорошо, потому что я много старше тебя и, конечно, первый с ним встре-чусь". Как бы человек ни был добр, он перестает навещать людей, на которыхтяжело смотреть. Кончилось тем, что старик Дантес остался в полном оди-ночестве. Я больше не видел, чтобы кто-нибудь подымался к нему, кромекаких-то неизвестных людей, которые время от времени заходили к нему изатем потихоньку спускались с узлами. Я скоро догадался, что было в этихузлах: он продавал мало-помалу все, что имел, для насущного хлеба. Нако-нец, бедняга дошел до своего последнего скарба. Он задолжал за квартиру;хозяин грозился выгнать его; он попросил подождать еще неделю, и тотсогласился; я знаю это от самого хозяина, он зашел ко мне, выходя отстарика. После этого я еще три дня слышал, как он по-прежнему расхаживает покомнате, но на четвертый день я уже ничего не слыхал. Я решил зайти кнему; дверь была заперта. В замочную скважину я увидел его бледным и из-нуренным и подумал, что он захворал; я уведомил господина Морреля и по-бежал за Мерседес. Оба тотчас же пришли. Господин Моррель привел с собойдоктора; доктор нашел у больного желудочно-кишечное воспаление и предпи-сал ему диету. Я был при этом, господин аббат, и никогда не забуду улыб-ки старика, когда он услышал это предписание. С тех пор он уже не запи-рал двери: у него было законное основание не есть; доктор предписал емудиету. У аббата вырвался подавленный стон. - Мой рассказ вас занимает, господин аббат? - спросил Кадрусс. - Да, - отвечал аббат, - он очень трогателен. - Мерседес пришла во второй раз; она нашла в нем такую перемену, что,как и в первый раз, хотела взять его себе. Господин Моррель был того жемнения и хотел перевезти его силой. Но старик так страшно кричал, чтоони испугались. Мерседес осталась у его постели, а господин Моррельушел, сделав ей знак, что оставляет кошелек с деньгами на камине. Ностарик, вооруженный докторским предписанием, ничего не хотел есть. Нако-нец, после девятидневного поста он умер, проклиная тех, кто был причинойего несчастья. Он говорил Мерседес: "Если вы когда-нибудь увидите Эдмона, скажите ему, что я умер благос-ловляя его". Аббат встал, прошелся два раза по комнате, прижимая дрожащую руку кпересохшему горлу. - И вы полагаете, что он умер... - С голоду, господин аббат, с голоду! - отвечал Кадрусс. - Я в этомтак же уверен, как в том, что мы с вами христиане. Аббат судорожно схватил наполовину полный стакан с водой, выпил егозалпом и с покрасневшими глазами и бледным лицом снова сел на свое мес-то. - Согласитесь, что это большое несчастье, - сказал он глухим голосом. - Тем более, что не бог, а люди ему причиной. - Перейдемте же к этим людям, - сказал аббат. - Но помните, - добавилон почти угрожающим голосом, - что вы обязались сказать мне все. Так чтоже эти люди, которые умертвили сына отчаянием, а отца голодом? - Двое его завистников: один - из-за любви, другой - из честолюбия:Фернан и Данглар. - До чего довела их зависть? Говорите! - Они донесли на Эдмона, что он бонапартистский агент. - Но кто из них донес на него?" Кто подлинный виновник? - Оба, господин аббат; один написал письмо, другой отнес его на поч-ту. - А где было написано это письмо? - В самом "Резерве", накануне свадьбы. - Так и есть! - прошептал аббат. - О Фариа, Фариа! Как ты знал людейи их дела! - Что вы говорите? - спросил Кадрусс. - Ничего, - отвечал аббат, - продолжайте. - Данглар написал донос левой рукой, чтобы не узнали его почерка, аФернан отнес на почту. - Но и вы были при этом! - воскликнул вдруг аббат. - Я? - отвечал удивленный Кадрусс. - Кто вам сказал, что я был приэтом? Аббат увидел, что зашел слишком далеко. - Никто не говорил, - сказал он, - но, чтобы знать такие подробности,нужно было быть при этом. - Вы правы, - сказал Кадрусс глухим голосом, - я был при этом. - И вы не воспротивились этой гнусности? - сказал аббат. - Тогда выих сообщник. - Господин аббат, - отвечал Кадрусс, - они напоили меня до того, чтоя почти совсем лишился рассудка. Я видел все, как в тумане. Я говорил имвсе, что может сказать человек в таком состоянии, но они отвечали мне,что это только шутка с их стороны и что эта шутка не будет иметь никакихпоследствий. - Но на следующий день, сударь, на следующий день вы увидели, что онавсе же имела последствия. Однако вы промолчали, хотя были при том, какарестовали Дантеса. - Да, господин аббат, я был при этом и хотел говорить; я хотел всерассказать, но Данглар удержал меня. "А если окажется, - сказал он мне, - что он виновен, что он в самомделе был на Эльбе и ему поручили передать письмо бонапартистскому коми-тету в Париже, если это письмо при нем найдут, то ведь на его заступни-ков будут смотреть, как на его сообщников". Я побоялся в такие времена быть замешанным в политическое дело и про-молчал; сознаюсь, эта была подлая трусость с моей стороны, но не прес-тупление. - Понимаю; вы умыли руки, вот и все. - Да, господин аббат, - отвечал Кадрусс, - и совесть мучит меня заэто день и ночь. Клянусь вам, я часто молю бога, чтобы он простил мне,тем более что это прегрешение, единственное за всю мою жизнь, в которомя серьезно виню себя, - несомненно причина всех моих бед. Я расплачива-юсь за минуту слабости; поэтому-то я всегда говорю Карконте, когда онажалуется на судьбу: "Молчи, жена, видно, так богу угодно". И Кадрусс с искренним раскаянием опустил голову. - Ваше чистосердечие заслуживает похвалы, - сказал аббат, - кто таккается, тот достоин прощения. - К несчастью, - прервал Кадрусс, - Эдмон умер, не простив меня. - Он ничего не знал... - сказал аббат. - Но теперь он, может быть, знает, - возразил Кадрусс, - говорят,мертвые знают все. Наступило молчание. Аббат встал и в задумчивости прохаживался по ком-нате, потом возвратился на свое место и снова сел. - Вы мне уже несколько раз называли какого-то господина Морреля, -сказал он. - Кто это такой? - Это владелец "Фараона", хозяин Дантеса. - А какую роль играл этот человек во всем этом печальном деле? -спросил аббат. - Роль честного человека, мужественного и отзывчивого. Он раз двад-цать ходатайствовал за Дантеса. Когда возвратился император, он писал,умолял, грозил, так что при второй реставрации его самого сильно пресле-довали за бонапартизм. Десять раз, как я вам уже говорил, он приходил котцу Дантеса с намерением взять его к себе, а накануне или за два дня доего смерти, как я тоже вам уже говорил, он оставил на камине кошелек сденьгами; из этих денег заплатили долги старика и на них же его похоро-нили, так что бедняга мог по крайней мере умереть так же, как жил, небудучи никому в тягость. У меня и по сей день хранится этот кошелек,большой красный кошелек, вязаный. - Этот господин Моррель жив? - спросил аббат. - Жив, - сказал Кадрусс. - И, верно, небо благословило его - он богат, счастлив?.. Кадрусс горько усмехнулся. - Счастлив, вроде меня, - сказал он. - Как, господин Моррель несчастлив? - воскликнул аббат. - Он на краю нищеты, господин аббат, и, что еще хуже, ему грозит бес-честие. - Почему? - Дело в том, - начал Кадрусс, - что после двадцатипятилетних трудов,заняв самое почетное место среди марсельских купцов, господин Моррельразорен дотла. Он потерял в два года пять кораблей, стал жертвой трехбанкротств, и теперь вся его надежда на этот самый "Фараон", которым ко-мандовал бедный Дантес; он скоро должен возвратиться из Индии с грузомкошенили и индиго. Если этот корабль потонет, как и другие, господинМоррель погиб. - А есть ли у этого несчастного жена, дети? - Да, у него есть жена, которая все переносит, как святая; у негоесть дочь, которая хотела выйти замуж за любимого человека, но теперьродители не позволяют ему жениться на обедневшей девушке. Кроме того, унего есть сын, офицер; но вы понимаете, что все это только усугубляетгоре несчастного, а не утешает его. Если бы он был один, он пустил бысебе пулю в лоб, и кончено. - Это ужасно! - прошептал аббат. - Вот как господь награждает добродетель, господин аббат, - сказалКадрусс. - Посмотрите на меня; я не сделал ни одного худого дела, крометого, в чем я вам повинился, и я дошел до нищеты. Мне суждено увидеть,как моя бедная жена умрет от лихорадки, и я ничем не смогу ей помочь, асам я умру с голоду, как умер старик Дантес, между тем как Фернан иДанглар купаются в золоте. - Как так? - Потому что им повезло, а честным людям никогда не везет. - Что же сталось с Дангларом, с главным виновником? Ведь он подстре-катель, правда? - Что с ним сталось? Он уехал из Марселя и, по рекомендации господинаМорреля, который ничего не знал о его преступлении, нанялся к одному ис-панскому банкиру. Во время испанской войны он занимался поставками нафранцузскую армию и разбогател; потом он стал играть на бирже и такимобразом утроил свой капитал, а потеряв жену, дочь своего банкира, женил-ся на вдове, госпоже де Наргонн, дочери камергера нынешнего короля, гос-подина де Сервье, который сейчас в большой милости. Он стал миллионером,его сделали бароном, так что он теперь барон Данглар; у него особняк наулице Монблан, десять лошадей на конюшне, шесть лакеев в передней и незнаю уж сколько миллионов в сундуках. - Вот оно что! - сказал аббат со странной интонацией. - И что же, онсчастлив? - Счастлив? Кто может это знать? Счастье или несчастье, про это знаютстены; у стен есть уши, но нет языка. Если богатство составляет счастье,так Данглар счастлив. - А Фернан? - О, Фернану, тому еще пуще повезло. - Но каким образом мог разбогатеть и выйти в люди бедный каталанскийрыбак, без всяких средств, без образования? Признаюсь, это меня удивля-ет. - Это и всех удивляет; вероятно, в его жизни есть какая-то тайна, ко-торой никто не знает. - Но какими видимыми путями дошел он до большого богатства или до вы-сокого положения? - Он дошел и до того и до другого, господин аббат, и до богатства идо высокого положения. - Так только в сказках бывает! - Правда, это похоже на сказку, по послушайте, и вы все поймете. За несколько дней до возвращения императора Фернан попал в рекруты.Бурбоны не трогали его. Но вернулся Наполеон, был издан указ о чрезвы-чайном наборе, и Фернану пришлось идти в армию. Я тоже пошел; но так какя был старше Фернана и только что женился на моей несчастной жене, меняназначили охранять побережье. Фернан, тот попал в действующую армию, по-шел с полком на границу и участвовал в сражении при Линьи. В ночь после сражения он состоял ординарцем при одном генерале, имев-шем тайные сношения с неприятелем. В ту самую ночь генерал должен былперебежать к англичанам; он предложил Фернану сопровождать его. Фернансогласился, ушел с поста и последовал за генералом. Поступок, за который Фернана предали бы военному суду, если бы Напо-леон остался на троне, был вменен ему в заслугу при Бурбонах. Он возвра-тился во Францию с эполетами подпоручика, и так как этот генерал, кото-рый был в большой милости у короля, не оставлял его своим покрови-тельством, то его произвели в капитаны в тысяча восемьсот двадцатьтретьем году, во время испанской войны, то есть в то самое время, когдаДанглар пустился в свои первые коммерческие спекуляции. Фернан был родомиспанец; а потому он был послан в Мадрид, чтобы узнать, каково настрое-ние умов. Там он встретился с Дангларом, столковался с ним, обещал свое-му генералу содействие роялистов в столице и в провинции, заручился отнего обещаниями, взял на себя, со своей стороны, некоторые обяза-тельства, провел свой полк по одному ему известным ущельям, охраняемымроялистами, - одним словом, оказал в этом кратковременном походе такиеуслуги, что после взятия Трокадеро его произвели в полковники и награди-ли офицерским крестом Почетного легиона и титулом графа. - О судьба, судьба! - прошептал аббат. - Да; но послушайте, это еще не все. Испанская война кончилась, дли-тельный мир, который обещал воцариться в Европе, мог повредить карьереФернана. Одна только Греция восстала против Турции и начала войну за не-зависимость; общее внимание устремлено было на Афины. Тогда было в модежалеть и поддерживать греков. Французское правительство, не покрови-тельствуя им открыто, позволяло, как вам известно, оказывать им частнуюпомощь. Фернан испросил разрешения отправиться в Грецию, продолжая в тоже время числиться в армии. Через некоторое время узнали, что граф де Морсер, - он носил это имя,- поступил на службу к Али-паше в чине генерал-инструктора. Али-паша,как вам известно, был убит; но перед смертью он щедро наградил Фернана;Фернан возвратился во Францию и был утвержден в чине генерал-лейтенанта. - Так что теперь?.. - спросил аббат. - Так что теперь, - продолжал Кадрусс, - он живет в великолепномособняке в Париже, по улице Эльдер, номер двадцать семь. Аббат хотел что-то сказать, но остановился в нерешимости; наконец,сделав над собою усилие, он спросил: - А Мерседес? Я слышал, что она скрылась? - Скрылась! - отвечал Кадрусс. - Да, как скрывается солнце, чтобы ут-ром вновь появиться в еще большем блеске. - Уж не улыбнулось ли счастье и ей? - спросил аббат, иронически усме-хаясь. - Мерседес одна из первых дам парижского света, - сказал Кадрусс. - Продолжайте, - сказал аббат, - я словно слушаю рассказ о каком-тосновидении. Но я сам видел столько необыкновенного, что ваш рассказ неочень меня удивляет. - Мерседес сначала была в отчаянии от внезапного удара, разлучившегоее с Эдмоном. Я уже говорил вам о том, как она умоляла господина деВильфор и как преданно заботилась об отце Дантеса. Отчаяние ее усугуби-лось новою горестью: отъездом Фернана в полк; она не знала об его прес-туплении и любила его как брата. Фернан уехал, Мерседес осталась одна. Три месяца провела она в слезах; никаких вестей ни об Эдмоне, ни оФернане; никого, кроме умирающего от горя старика. Однажды, просидев целый день, по своему обыкновению, на распутье двухдорог, ведущих из Марселя в Каталаны, она вернулась домой вечером, ещеболее убитая, чем когда-либо; ни ее возлюбленный, ни ее друг не верну-лись к ней ни по одной из этих дорог, и она не получала вестей ни о том,ни о другом. Вдруг ей послышались знакомые шаги. Она с волнением оглянулась, дверьотворилась, и она увидела перед собою Фернана в мундире подпоручика. Хоть она тосковала и плакала не о нем, но ей показалось, что часть еепрежней жизни вернулась к ней. Мерседес схватила Фернана за руки с такойрадостью, что он принял ее за любовь; но это была только радость от мыс-ли, что она не одна на свете и что, наконец, после долгих дней одино-чества видит перед собой друга. И притом надобно сказать, что Фернан ни-когда не внушал ей отвращения, он не внушал ей любви, только и всего.Сердце Мерседес принадлежало другому, этот другой был далеко... исчез...умер, быть может. При этой мысли Мерседес рыдала и в отчаянии ломала ру-ки. Но эта мысль, которую она прежде отвергала, когда кто-нибудь другойвысказывал ее, теперь сама собой приходила ей в голову. И старый Дантесне переставал твердить ей: "Наш Эдмон умер, если бы он был жив, то возв-ратился бы к нам". Старик умер, как я вам уже сказал. Если бы он остался жив, то, можетбыть, Мерседес никогда не вышла бы за Другого. Старик стал бы упрекатьее в неверности. Фернан понимал это. Узнав о смерти старика, он возвра-тился. На этот раз он явился в чине поручика. В первое свое возвращениеон не сказал Мерседес ни слова о любви; во второе он напомнил ей, чтолюбит ее. Мерседес попросила у него еще полгода срока на то, чтобы ждатьи оплакивать Эдмона. - Правда, - сказал аббат с горькой улыбкой, - ведь это составляло це-лых полтора года! Чего еще может требовать самый страстно любимый чело-век? - И он тихо прибавил про себя слова английского поэта: "Frailty,thy name is waman [15]" - Через полгода, - продолжал Кадрусс, - они обвенчались в Аккульскойцеркви. - Это та самая церковь, где она должна была венчаться с Эдмоном, -прошептал аббат, - она переменила жениха, только и всего. - Итак, Мерседес вышла замуж, - продолжал Кадрусс. - Хоть она и каза-лась спокойной, она все же упала в обморок, проходя мимо "Резерва", гдеполтора года тому назад праздновали ее обручение с тем, кого она все ещелюбила в глубине своего сердца. Фернан обрел счастье, но не покой; я видел его в эту пору; он всевремя боялся возвращения Эдмона. Поэтому он поспешил увезти жену по-дальше и уехать самому. В Каталанах было слишком много опасностей ислишком много воспоминаний. Через неделю после свадьбы они уехали. - А после вы когда-нибудь встречали Мерседес? - спросил священник. - Да, я видел ее во время испанской войны, в Перпиньяне, где Фернанее оставил; она тогда была занята воспитанием сына. Аббат вздрогнул. - Сына? - спросил он. - Да, - отвечал Кадрусс, - маленького Альбера. - Но если она учила сына, - продолжал аббат, - так стало быть она са-ма получила образование? Мне помнится, Эдмон говорил мне, что это быладочь простого рыбака, красавица, но необразованная. - Неужели он так плохо знал свою невесту? - сказал Кадрусс, - Мерсе-дес могла бы стать королевой, господин аббат, если бы корона всегда вен-чала самые прекрасные и самые умные головы. Судьба вознесла ее высоко, иона сама становилась все выше и выше. Она училась рисованию, училасьвсему. Впрочем, между нами будь сказано, по-моему, она занималась всемэтим, только чтобы отвлечь свои мысли, чтобы забыться. Она забивала своюголову, чтобы не слышать того, чем было полно ее сердце. Но теперь совсем этим, должно быть, покончено, - продолжал Кадрусс, - богатство ипочет, наверное, утешили ее. Она богата, знатна, а между тем... Кадрусс остановился. - Что? - спросил аббат. - Между тем я уверен, что она несчастлива, - сказал Кадрусс. - Почему вы так думаете? - А вот почему: когда я очутился в бедственном положении, я подумал,не помогут ли мне чем-нибудь мои прежние друзья. Я пошел к Данглару, ноон даже не принял меня. Потом я был У Фернана: он выслал мне через лакеясто франков. - Так что вы ни того, ни другого не видели? - Нет; но графиня де Морсер меня видела. - Каким образом? - Когда я выходил, к моим ногам упал кошелек; в нем было двадцатьпять луидоров. Я быстро поднял голову и увидел Мерседес: она затворялаокошко. - А господин де Вильфор? - спросил аббат. - Этот никогда не был моим другом, а я и не знал его вовсе и ни о чемне мог его просить. - А не знаете ли вы, что с ним сталось и в чем заключалось его учас-тие в беде, постигшей Эдмона? - Нет; знаю только, что спустя некоторое время, после того как онарестовал Эдмона, он женился на мадемуазель де Сен-Меран и вскоре уехализ Марселя. Наверное, счастье улыбнулось ему так же, как и остальным;наверное, он богат, как Данглар, и занимает такое же высокое положение,как Фернан; вы видите, один только я остался в нищете, в ничтожестве,позабытый богом. - "Вы ошибаетесь, мой друг, - сказал аббат. - Нам кажется, что богзабыл про нас, когда его правосудие медлит; но рано или поздно он вспо-минает о нас, и вот тому доказательство. При этих словах аббат вынул алмаз из кармана и протянул его Кадруссу. - Вот, мой друг, - сказал он, - возьмите этот алмаз, он принадлежитвам. - Как! Мне одному? - вскричал Кадрусс. - Что вы, господин аббат! Высмеетесь надо мной? - Этот алмаз требовалось разделить между друзьями Эдмона. У Эдмонабыл один только друг, значит дележа быть не может. Возьмите этот алмаз ипродайте его; как я вам уже сказал, он стоит пятьдесят тысяч франков, иэти деньги, я надеюсь, спасут вас от нищеты. - Господин аббат, - сказал Кадрусс, робко протягивая руку, а другоюотирая пот, градом катившийся по его лицу, - господин аббат, не шутитесчастьем и отчаянием человека! - Мне знакомо и счастье и отчаяние, и я никогда не стал бы шутитьэтими чувствами. Берите же, но взамен... Кадрусс, уже прикоснувшийся, к алмазу, отдернул руку. Аббат улыбнулся. -...взамен, - продолжал он, - отдайте мне кошелек, который господинМоррель оставил на камине у старика Дантеса; вы сказали, что он все ещеу вас. Кадрусс, все более удивляясь, подошел к большому дубовому шкафу, отк-рыл его и подал аббату длинный кошелек из выцветшего красного шелка,стянутый двумя когдато позолоченными медными кольцами. Аббат взял кошелек и отдал Кадруссу алмаз. - Вы поистине святой человек, господин аббат! - воскликнул Кадрусс. -Ведь никто не знал, что Эдмон отдал вам этот алмаз, и вы могли бы оста-вить его у себя. "Ага! - сказал про себя аббат, - сам-то ты, видно, так бы и посту-пил!" Аббат встал, взял шляпу и перчатки. - Послушайте! - сказал он. - Все, что вы мне рассказали, сущая прав-да? Я могу верить вам вполне? - Вот, господин аббат, - сказал Кадрусс, - здесь в углу висит святоераспятие; там, на комоде, лежит евангелие моей жены. Откройте эту книгу,и я поклянусь вам на ней, перед лицом распятия, поклянусь вам спасениеммоей души, моей верой в Спасителя, что я сказал вам все, как было, вточности так, как ангел-хранитель скажет об этом на ухо господу богу вдень Страшного суда! - Хорошо, - сказал аббат, которого искренность, звучавшая в голосеКадрусса, убедила в том, что тот говорит правду, - хорошо; желаю, чтобыэти деньги пошли вам на пользу! Прощайте. Я снова удаляюсь от людей, ко-торые причиняют друг другу так много зла. И аббат, с трудом отделавшись от восторженных излияний Кадрусса, самснял засов с двери, вышел, сел на лошадь, поклонился еще раз трактирщи-ку, расточавшему многословные прощальные приветствия, и ускакал по тойже дороге, по которой приехал. Обернувшись, Кадрусс увидел стоявшую позади него Карконту, еще болеебледную и дрожащую, чем всегда. - Верно я слышала? - сказала она. - Что? Что он отдал алмаз нам одним? - сказал Кадрусс, почти обезу-мевший от радости. - Да. - Истинная правда, алмаз у меня. Жена посмотрела на него, потом сказала глухим голосом: - А если он фальшивый? Кадрусс побледнел и зашатался. - Фальшивый! - прошептал он. - Фальшивый... А чего ради он стал быдавать фальшивый алмаз? - Чтобы даром "выманить у тебя твои тайны, болван! Кадрусс, сраженный таким предположением, окаменел на месте. Минутуспустя он схватил шляпу и надел ее поверх красного платка, повязанноговокруг головы. - Мы это сейчас узнаем, - сказал он. - Как? - В Бокере ярмарка; там есть приезжие ювелиры из Парижа; я пойду по-кажу им алмаз. Ты, жена, стереги дом; через два часа я вернусь. И Кадрусс выскочил на дорогу и побежал в сторону, противоположнуютой, куда направился незнакомец. - Пятьдесят тысяч франков! - проворчала Карконта, оставшись одна. -Это деньги... но не богатство.