Елена Тюгаева 5 страница. В Волчанске дело шло к вечеру, хорошему, сонному, золотистому

В Волчанске дело шло к вечеру, хорошему, сонному, золотистому. Редко российская природа балует людей такой приятной осенью. Анна Павловна Нестерова, ожидая Матвея и Агашу из лесу с опятами (сын позвонил час назад и сообщил, что несут два ведра), вытащила из печки пирожки. Печка была подарена Агашей на день рождения, и Анна Павловна всегда старалась к приезду невесты сына испечь что-нибудь.
Залаял Снежок. Анна Павловна вышла на крыльцо, приготовив заранее удивлённые глаза для удачливых грибников. А пришлось распахнуть рот, и руками всплеснуть совершенно по-театральному, ибо момент был драматический. То, что называется "немая сцена".
Перед крыльцом стояла Верка Котина (Нестерова? Циглер? Галаева?). Нет, скорее всё-таки, Котина, потому что явилась она почти такой, как покидала Волчанск два года назад: с косой, в коротенькой юбочке, в светлых туфельках на каблуке. Туфельки, конечно, теперь французские модельные, но Анна Павловна не разбиралась.
- Здрасте, тёть Аня, - сказала Верка несмело.
- Ты зачем сюда припёрлась? - тихо и яростно спросила бывшая свекровь. - Тебе что надо, зараза? Только-только он забыл, а ты опять - издеваться?
- Я не издеваться. Я вернулась к Матвею.
Анна Павловна не выдержала - села на скамейку под яблоней:
- Вернулась она! Облагодетельствовала! Да кто тебя возьмёт после этого? Сто кобелей переменила!
- Не сто, а два, - сердито сказала Верка, - и не ваше дело вообще. Мне Володька говорил - вернешься, он сразу тебя примет.
- Володька ей сказал! Володька пусть сидит в своей Америке и не командует моим сыном! Пошла отсюда! Давай, поворачивай оглобли!
Анна Павловна хотела бы вытолкать Верку взашей, но боялась трогать - была от природы слаба и не агрессивна.
- А я ему сейчас позвоню, - сказала Верка, вытаскивая мобильник.
Звонить не пришлось. Матвей вошёл во двор, с Агашей и опятами. Возникла вторая немая сцена. Анна Павловна боялась говорить, Агаша прижала в ужасе руки ко рту, Матвей молчал и смотрел только на Верку, в её бледное, несмотря на тщательный мейк-ап, лицо.
Все собирались молчать как будто до конца света, объявленного календарём неизвестных Верке индейцев на двухтысяча двенадцатый год. Пролетели над головой Матвея две серебристые паутинки и жёлтый яблоневый лист.
- Матюша, я к тебе, - сказала Верка, и протянула руки, как будто собираясь броситься на шею тому, кого дважды страшно предала, - прости меня, я так больше никогда не буду.
Если бы Верка сделала нечто эпатажное, трагическое и страшное - вроде выходки Нонны на кинофестивале, Матвей, скорее всего, не поверил бы. Но это смешная и жалкая детская клятва (а ведь Матвей влюбился в Верку, когда они оба были, фактически, детьми) вмиг скрутила его нервы жгутом, а потом так же резко раскрутила. Он замигал изо всех сил (Агаша не видела, за спиной стояла, а мать наблюдала), и схватил Верку, прижал к себе, спрятал позорные слёзы у неё в волосах. Верка слёз не скрывала. Они смывали последние остатки прекрасного мейк-апа.
- Я тебя никогда не разлюбливала, честное слово. Так получилось, мне сорвало башню от одиночества, я не могу одна жить, а что касается секса, то всему можно научиться, правда?
Анна Павловна, как услышала про секс, так и ушла в дом - плакать там. Потом спохватилась, где Агаша, бедная, такая хорошая милая девочка. Выбежала во двор, потом на улицу - Агаши не было. Она ушла, оставив в доме свою городскую одежду, туфли, сумочку с деньгами и мобильником. Куда она могла деться, никого не зная в Волчанске?
В голове у Анна Павловны нарисовались ужасы, которыми ежедневно снабжают народ газеты и ТВ: суицид, злодеи-дальнобойщики, маньяки... Она вернулась во двор и с ненавистью посмотрела на парочку, которая сидела на пресловутой скамье под яблоней. Мерзавка Верка держала Матвея за руки и рассказывала бесстыдно:
-... он у меня даже все драгоценности отобрал, которые дарил... слава богу, от Лёньки осталось кой-что... аборт был химический, сказали, вообще на здоровье не влияет...
Анна Павловна не смогла слушать - пошла плакать на кухню.

Глава 29. "... пусть пострадает раз в жизни..."

Володя в это время стоял и улыбался, абсолютно в соответствии с упомянутой Русланом поговоркой. А что было делать, они все улыбались лучезарно - мистер Ван Генд, на которого Луиза была точь-в-точь похожа (дочь, похожая на отца, проживёт счастливую жизнь, вспомнил Володя русскую примету), миссис Ван Генд, в которой было - о, ужас! - сходство с Нонной, если б только Нонну сделать на двадцать лет постарше и нарядить в белое платье в стиле сафари, и Бен Ван Генд, шестнадцати лет, копия матери (а сын, похожий на мать, тоже проживёт счастливую жизнь). "What а bullshit? I had, maybe, thirty girls and women. But I have never been in this fucking situation - at the meeting with parents... И какого хрена я думаю по-английски, зачем, мыслей не слышно. Или они заразили меня своей болтовнёй навсегда?"
Семья счастливых людей весело суетилась, вытаскивала из багажника Володи-Луизины вещи, папа звал к бассейну, а мама - в гостиную, спрашивали попутно, как Володе нравится климат Калифорнии, и есть ли у него родственники в Западном Голливуде.
- А я думала, что русские все светловолосые, - сказала мама, - ты скорее на француза похож, Володя...
Взгляд у неё был насквозь сексуальный, Володя подумал - а мама была бы в койке даже пошустрее Луизы, и уж во всяком случае, интереснее Зинаиды Андреевны... Что за идиотство? О чём я думаю, а вдруг она поймёт?
- Знаете, мама, там, в багажнике контейнер с мясом, я его замариновал с вечера, надо сразу поставить барбекю...
Ей это ужасно понравилось - то ли обращение "мама", то ли Володина хозяйственность, она потом всё время смеялась и смотрела на Володю с большой-большой симпатией.
Дальше пошло легче. Володя занялся шашлыком, Луизин отец принёс ему дозу виски, конечно же, со льдом, и Володя чуть отхлебнув, поставил стакан и крикнул по-русски: "Луиза, раздолбайка, а где овощи?". Луиза прибежала с контейнером с нарезанными луком, помидорами и перцем, отхлебнула из Володиного стакана и сказала, тоже по-русски:
- Ты всем очень нравишься. Не нервничай.
- Я нервничаю? Соблюдай приличия, говори по-английски!
- Володя, ты бы отдохнул с дороги, - предложил мистер Ван Генд (мне принёс дринк, а сам не пьёт, отметил Володя; мой батя уже третью стопку засадил бы за это время).
- Я не устал. Я спал половину пути.
Володя тотчас вспомнил свой странный сон и даже головой тряхнул - так реалистично было лицо Нонны, так горели её райские и адские глаза.

Уже стемнело, когда снова залаял во дворе Нестеровых Снежок. Анна Павловна, плакавшая и чистившая опята на кухне, вышла. Это был Гусев, муж сестры Володи Рыбакова.
- Здрасте, Анпавловна. Можно вещички забрать, Агашины, в смысле? Она у нас переночует.
- Конечно-конечно.
У Анны Павловны как будто камень с души сняло - Агашу не схватили на трассе маньяки, она пошла к знакомым, правильно, ведь Володину родню она знала ещё до Матвея. Вместе с тем было неприятно. Володькина сестра - такая сплетница. А ещё хуже сплетник - её муж. Разнесут позор, как холеру, к утру весь город будет знать. Впрочем, что тут скрывать?
- Как она? - горестно спросила Анна Павловна.
- Да ничего сейчас. Тёща ей накапала своих капель. А эти... в смысле - ваши, как?
- Разговаривают, - сдержанно сказала Анна Павловна.
Она не видела Матвея и Верки с той минуты, как они ушли в свою прежнюю спальню. Как назло, деда не было дома, уехал к приятелю в деревню. Сама Анна Павловна не могла сделать над собой усилия и заговорить с мерзкой предательницей и сыном, заразившимся вирусом предательства. Но, когда Гусев ушёл, она набралась мужества и пошла на цыпочках к двери спальни. Там безостановочно трещала Верка, а Матвей только иногда отвечал: "конечно", "само собой"... Анна Павловна тихонько приоткрыла дверь (понятно же, что сексом не занимаются) и увидела на кровати между предательницей и предателем пачки денег. Много. Сколько, Анна Павловна даже приблизительно не смогла бы сказать. Все деньги были нерусские, доллары или евро. Анна Павловна никогда валютных денег близко не видала, откуда, с зарплатой в семь тысяч и пенсией шесть с половиной.
- Ты чего, мам? - заметил её Матвей.
- Чай будете пить? - пришлось спросить ей.
- Будем.
- Иди, сам возьми, пейте здесь. На кухне грязно.

От шашлыка все были в восторге. Стол накрыли у бассейна, под тентом, и всё было замечательно: Луиза болтала, папа спрашивал Володю, какая погода в России, мама записала под Володину диктовку рецепт салата "оливье".
- Я пробовал такой в ресторане в Нью-Йорке, - сказал папа, - она назывался в меню "русский салат". Необычно.
Для Володи до сих пор было необычно макать палочки сырой морковки в чашку с майонезом, о чём он сказал вслух, и посмешил публику. Потом Луиза потащила его смотреть дом, отцовские дипломы и мамину корону "Мисс Лос-Анджелес-1980".
- Нифигасе, - сказал Володя по-русски, - твоя мама была королевой красоты?
- Ну да. Разве не видно?
- Да, она до сих пор очень симпатичная. В восьмидесятом была олимпиада в Москве. Но я тогда ещё не родился.
Он посмотрели Луизину спальню, где всё осталось со времён тинейджерства: стена, оклеенная постерами, куча коробок с компьютерными играми, плюшевый медвежонок на письменном столике, а над столиком - портрет Достоевского.
- Смотри, сколько у меня было книжек на русском языке! Я уже в хай-скул посещала факультатив.
Володя открыл одну из книжек. "Молодая рыжая собака, похожая на лису, бегала по улице и оглядывалась по сторонам. Иногда она останавливалась. Она поднимала то одну лапу, то другую. Она плакала и думала: "Как я могла заблудиться?". На обложке была картинка - чёрное небо, снежные сугробы и рыжая собака. Сверху надпись: "Антон Чехов. Каштанка. На русском языке. Адаптированное издание для студентов старших классов."
- Эй! - позвал из-за двери Бен, брат Луизы. - Пока предки там трещат о своём, не хотите ли травки?
- Хотим, - сказала Луиза. - Заходи! Ты будешь, Володя?
Володя, конечно, не отказался, но был очень удивлён тому, что брат и сестра собрались курить марихуану прямо в спальне.
- А родители - если войдут?
Они поразились не меньше его. Родители не входят в наши спальни без стука. А если им скажешь - сейчас нельзя, они не обидятся. Володя согласился, что чем-то это хорошо. Решающим фактом к его уходу из родительского дома была очередная "генеральная уборка" матери в его вещах, в результате чего были выброшены две тетрадки со стихами (пусть нехорошими, эротического и местами порнографического содержания, но личными) и много поцарапанных компакт-дисков, которыми Володя собирался оклеить дверь.
- Вот видишь, - сказала Луиза, когда Володя рассказал, - родители должны предоставлять независимость детям старше десяти лет.
- С другой стороны, - сказал Володя, - мне бы не хотелось, чтобы мои дети дома курили травку.
Он втянул дым так глубоко, что мир на мгновение зашатался, и Луиза с Беном показались совершенно чужими, невесть откуда взявшимися персонажами. Сисястая девчонка и белобрысый мальчишка сидели - одна на кровати, другой на полу по-турецки, и поочерёдно смолили одну сигарету.
- Мои дети будут вести себя по-другому, - медленно проговорил он.
Пацан сказал что-то, но Володя вдруг перестал понимать его язык. Вынырнувшая из тумана мысль подсказала: "Марихуана обнажает истинные человеческие чувства".
- Марихуана обнажает истинные человеческие чувства, - повторил он слух.
- Что он говорит? Ему, видать, хорошо вставило, - сказал Бен сестре. - Эй, чувак! Тебе больше нельзя. Ты к ней не привычен. А то испортишь впечатление. Отец только что говорил, что ты разбиваешь все негативные стереотипы о русских.
- Неправда, - возразила Луиза, - он настоящий русский. Классический.
Тут в дверь постучали, и голос мистера Ван Генда позвал: "Идёмте есть мороженое, молодёжь!" Луиза взяла Володю под руку, они пошли вниз. "Ты окей?", - шепнула она, и получила ответ: "Окей".
Волшебное действие травы уже кончилось, и исчезла главная мысль, обнажённая марихуаной: "Какого чёрта я здесь делаю?"

Верка и Матвей продолжали бормотать у себя в спальне. Слыша их дружный смех, Анна Павловна всхлипывала и думала - а может, что ни делается, всё к лучшему? Только пачки ненашенских денег её пугали. Откуда Верка их притащила? Не занималась ли она каким-нибудь дурным бизнесом - торговлей наркотиков, например?

Миссис Ван Генд, Луиза, Володя и Бен отправились на пляж, а отец семейства сказал, что у него есть некоторые дела, но через пару часов он присоединится ко всем. Машину вёл Бен, единственный, кто не пил алкоголя за шашлыком. А травка, хотел спросить Володя, но не стал подставлять Бена и Луизу, тем более, что дурман выветрился даже у него самого. Океан блестел, как листовое железо под солнцем.
- Кстати, о железе, - сказал Володя, - у вас оторвались на лестнице железки, которыми обиты ступени. На третьей, седьмой и восьмой ступеньках. Приедем, я прибью.
Луиза и её мама переглянулись восхищённо.

Стемнело, в окно застучал дождь, сначала мелкий и робкий, потом - уверенный и даже наглый. Верка почувствовала, как давно ей не было уютно, хорошо и спокойно. Она сказала об этом Матвею, положив голову ему на грудь. Он ничего не ответил, только накрутил конец её косы на руку, как это раньше бывало, когда они вместе спали. Они спали вместе - он давно посчитал, в дни самых страшных страданий, после газеты с визуальными свидетельствами измены - двадцать два раза.
- А с ней? - ревниво спросила Верка. - С этой плоскодонкой - сколько раз?
- Да нисколько. Она хотела только после свадьбы. Я не настаивал.
- Значит, у тебя ни разу не было - после меня?
- Не было.
Верка помолчала в темноте, потрясённая, потом сказала быстро:
- Знаешь, я делала химический пятнадцатого, а сегодня второе октября. Уже всё можно.

На ужин Володя и Луиза приготовили пельмени. Они лепили их в кухне, настолько большой, что танцевать можно было. Причём, не одной паре.
- У моих родителей кухня в пять раз меньше. Или даже в семь, - сказал Володя Луизиной маме, которая вызвалась помогать, но больше трепалась обо всём на свете. Трепаться с ней было всё равно, что с Луизой - легко и просто. С мамой даже проще, подумал Володя, над нею не довлеет пламенная любовь к Фёдору Михайловичу и Антону Павловичу. Ей эти имена ни о чём не говорят. Папа и Бен смотрели в холле ТВ, бейсбольный матч, единственное, чего Володя не понимал в Америке.

Анна Павловна докончила с грибами глубоко за полночь, пошла в свою спальню и ахнула. На кровати лежали в ряд три мохеровые кофты, кашемировый женский костюм-двойка, синее платье и шарф. Анна Павловна боязливо рассматривала вещи - размер её, на бирках - "Made in Germany". Только шарф был без бирки, связанный узором "малинка", которым во всём Волчанске владели только Верка и её покойная бабушка Софья Сергеевна.
- Задаривает, зараза, - грустно сказала Анна Павловна.

За ужином стало ясно, какие дела отозвали папу Ван Генда от поездки на пляж. Он торжественно вручил Володе подарок - айфон 4S. Стоит баксов триста, подумал Володя, растерянно улыбаясь, никак не получалось во все тридцать два зуба. Я реально им понравился. Я разбил негативные стереотипы о русских. Они посмотрели, каков я, и удостоверились, что мне можно доверить их дочь, хотя никто ни одним словом не упоминал о браке. В старые времена это называлось "помолвка". Может, здесь до сих пор устраивают помолвки, надо спросить Луизу. Что немного портит впечатление - так это приобретение подарка сразу после того, как они увидели меня и пообщались. Впрочем, была бы это наша девушка, наша семья, фигу с маком бы тебе подарили, Рыбаков, а не айфон. Сидел бы сейчас, слушал звон стопарей и пение под караоке: "Владимирский Централ, ветер Северный..."
После столь красивого поворота сюжета неудобно будет сказать Луизе, что мне очень не нравятся вернувшееся в её гардероб "100% cotton underwear ". Как только мы стали жить вместе, возвратилась эта гадость.

Утром Верка вела себя как ни в чём не бывало, наглая девка, но не злая, подумала Анна Павловна без особого уже гнева. Конечно, не Веркины подарки её купили. Матвей был совсем другой. Смеялся и весь сиял, чего ни разу не было со времени развода с Веркой. Ради сына, может быть, стоит потерпеть, подумала Анна Павловна, хотя в душе до сих пор сидела чёрная обида. Опасно доверять тому, кто однажды предал. Отсидится здесь, придёт в себя, а потом снова завернёт хвост в кольцо и помчится искать богатых мужиков и приключения на задницу. Разве Матвей выдержит второй раз?
- Мы с Матвеем сами будем грибы закручивать, - заявила Верка, - я сто раз их крутила с бабулей. У нас самые вкусные опята в городе получались.
Анна Павловна не стала спорить - сами так сами. А тут ещё дед из деревни вернулся, и Верке, старый идиот, обрадовался.
- Нагулялась, суперстар? Или выперли со всех экранов, суперстарая стала?
Верка хохотала с дедом, как с Матвеем. Врождённая шалава, на всех мужиков кидается, а ведь бабка у неё была такая строгая...
Анна Павловна не успела додумать - зазвонил телефон, Агашина мать звонила в рыданиях. Чтоб вашему сыну не было ни здоровья, ни счастья, чтоб всю вашу семью Бог покарал за мою бедную девочку. Она приехала в восемь утра, да не к родителям, а в свою квартиру, выпила пузырёк таблеток от давления, влезла в ванну и вены на обеих руках перерезала. Просто счастливое совпадение, что отец поехал туда забрать какие-то инструменты, и отпер своим ключом.
- Ага, совпадение, - презрительно сказала Верка, - знала, что папан приедет, и разыграла спектакль. Хотела б умереть, бросилась бы под поезд, как эта... Наташа Ростова. Оклемается, от таблеток не умирают.
- Вера! - вскрикнула Анна Павловна. - Как же можно быть такой безжалостной!
- Горя у неё не было настоящего, - яростно возразила Верка, - жила как у бога за пазухой. Пусть пострадает раз в жизни. Да и было бы из-за чего страдать, он ей ни разу не говорил, что любит.

Глава 30. "... I fuck the world!.."

Чем дольше длилась вечеринка, тем сильнее у Володи болела голова, и совсем не от алкоголя. Выпил он мало, хотя знал, что за рулём будет Брюс. Почему-то не лезло - ни выпивка, ни еда. Может, из-за проваленного накануне зачёта по русской семантике, может из-за того, что Луиза целыми вечерами таскалась на свой теннис. Ходить с нею Володе было скучно, он никогда не любил игр - ни спортивных, ни азартных, ни компьютерных. Вообще странно, как много игр выдумано человечеством, думал Володя, выбравшись на балкон со стаканом водки, в которую, по дурацкой американской манере, положили лёд. (Русские называется, лёд в водку кладут!). Вся жизнь превращена в игру. Наши, дома, упоённо играют в "Коси и забивай". Коси под дурака, коси от армии, забивай на работу, забивай на баб. Коси от жизни, забивай на жизнь. У американцев вариант проще: "Забивай!". Забивай в бейсболе, в футболе, в бизнесе, побеждай, одним словом. Кто победил - тот "успешный", кто не смог - тот "лузер".
А я не успешный и не лузер. Я не умею работать ни косой, ни бейсбольной битой, мои инструменты - мастерок, шпатель, в крайнем случае - компьютерная клава. И уж тем более мне неохота играть в странные игры, устраиваемые "русско-американской литературной элитой". Перед русскими они окрашиваются в русских, перед американцами покрываются stars and stripes.
- И всё-таки, я недоволен вами в последнее время, Володя! - снова забормотал над Володиным ухом Антонов.
Володя и сбежал-то на балкон главным образом из-за этого типа. Антонов сначала носился с Володиным сборником стихов, как дурак с писаной торбой. На литературных сборищах, куда Володю таскали то Маша, то Машин отец, Антонов цитировал Володю вперемежку с Пастернаком и Бродским, что было Володе ещё более неприятно, чем Луизины страдания по Фёдору Михалычу. Он не давал "гордости новой литературы" сэндвича съесть без того, чтобы не начать зудеть о новых литературных течениях и Володиной гениальности. Какое сам Антонов имел отношение к литературе, Володя представлял плохо. Маша говорила, что в восьмидесятых этот господин (тогда, вообще-то, товарищ) окончил Московский Литературный институт, вроде бы, начинал работать в литературных журналах, но в девяностые переквалифицировался в бандита. Свалил в Штаты, теперь у него бизнес. Строительный, как у мужа незабвенной Жени Лебедевой. Ничего странного, Америка строилась, строится, и будет строиться. Все сгодятся на гигантской стройке, даже литературные критики с криминальной глазурью.
" Может, бросить к дьяволу всю эту семантику, и попроситься к нему на стройку разнорабочим? По крайней мере, он перестанет делать мне массаж мозга..."
- Ведь публикации в литературных журналах - это не цель. И книга - это не цель. Не должна быть целью настоящего поэта, так я понимаю. Вот вы не пишете для элитарной публики. И в то же время презираете обывателя. А для кого же ваше творчество?
Луиза спасла Володю своим звонком. Она просматривала электронную почту, и свою, и Володину, и обнаружила приглашение. Володя приглашён на Форум молодых писателей в Подмосковье.
- Я помню, ты рассказывал, тебя представила мама Агафьи. Так вот, они пишут, что твоя кандидатура прошла. Там много чего, в имейле, посмотри на айфоне.
- Спасибо, ханни, мы всё обсудим, я сейчас поеду домой.
Утащить Брюса и Машу было несложно. Маше тоже надоели некоторые из западно-голливудских литературных звёзд, планет и астероидов.
- Неохота уже ездить к ним. Большинство неплохие, но несколько фриков портят весь ансамбль.

Форум предполагал приезд Володи в Подмосковье через месяц. Никогда не интересовавшийся данным мероприятием, Володя перелистал все возможные материалы в Интернете о нём. И обнаружил (не показав этого Луизе, конечно), что двумя годами раньше на Форуме присутствовала и даже получила премию драматург Нонна Мазовецкая. Неизвестно, будет ли она нынешней осенью, но сердце у Володи томительно заныло. Уже не острая боль, а отголосок, так болит давно сломанная и сросшаяся нога в дождливую погоду. Я её больше не люблю, но всегда буду любить. Я не могу сказать это с такой тихой уверенной силой, как Матвей когда-то сказал: "Потому что я люблю Веру, и буду любить её всегда". Я не знаю, кого я буду любить всегда. Но Нонна была и будет моим самым красивым сном, самой безумной галлюцинацией.
- Не знаю, как я поеду. Семантику провалил, и пунктуацию, наверное, провалю. Я не могу рассказывать по-английски про русские запятые. Я их никогда не умел ставить грамотно.
- О май год, давай, я тебе напишу весь текст по-английски, а ты просто выучи наизусть. Ведь у тебя блестящая память.
- Сколько ты будешь тащить меня на своём горбу, Луиза?
- На горбу?!
- Это смешное выражение такое.
- Я тебя люблю, и для меня совсем нетрудно потащить тебя немножко на горбу.

Луиза заказала билеты, хотя сама ехать не собиралась. У родителей скоро юбилей свадьбы, и ей надо купить всё для подарка: краски, кисти, лак, по длинному Володиному списку. Решено было, что двум студентам не к лицу дарить дорогие подарки взрослым обеспеченным людям. Володя сделает настенную роспись в холле. Эскиз он уже нарисовал, и Луизе очень понравилось. Берёзовый лес, синяя с бликами река, и двое на мостике удят рыбу, сидя спиной к зрителю. В реку опускается пурпурное солнце с человеческим лицом, оно томно улыбается, протягивая лучи во все стороны, касаясь облаков, тоже имеющих личики, кокетливые, детские или девичьи. На нарисованной девушке был венок из ромашек.
- Сколько времени тебе понадобится на такую роспись?
- Один уикэнд, если вы не будете отвлекать меня всякими дринками и трепотнёй.
- О, замечательно, значит, поедем в первый же уикэнд после твоего возвращения!
Пока Володя готовился к проклятой пунктуации, Луиза набрала ещё подарков для "всех наших русских". Для Володиных отца, матери, сестры, зятя, племянницы. Для Матвея, Верки.
- А это для Агафьи. Знаешь, мне всё равно, что твой друг с нею расстался. Она очень милая, и если бы мы жили рядом, я дружила бы скорее с нею, чем с Верой.
Володя покивал головой рассеянно, мысли у него в последнее время были опухшие, как переваренные сосиски. Жизнь переполнилась английским языком до крайней степени отвращения к последнему. Володя всё больше раздражался из-за Луизиного акцента, а свой собственный русский с акцентом вызывал желание пойти и помыть рот с мылом.
- Это период привыкания, - сказала мисс Прайс, факультетский психолог, к которой Володя забрёл от отчаяния, - это продёт через два-три месяца.
Утешало то, что оба зачёта Володя успешно сдал, и то, что на Форуме молодых писателей ожидались многие знакомые Володи по российским литературным сайтам.

- Нонка тоже была в списках, - сказал Шершень, парень из Санкт-Петербурга, с которым Володя виртуально дружил уже три года, и ни разу прежде не видел в реальности, - но здесь я её не видел. Давай спросил организаторов.
Организаторов легко было найти в первый день Форума, а дальше их как ветром унесло, во всяком случае, старших и значительных. А может, Володя с Шершнем не очень искали. Дни были заняты: молодые писатели работали по "секциям", где читали и обсуждали прозу и поэзию друг друга, разнообразные мэтры литературы учили их, как и о чём следует писать. Вечерами же молодые гении, таланты и попавшие сюда нечаянно и по блату (к последним Володя в душе причислял себя) общались. Чаще всего, традиционным русским способом - пьянкой.
Пьянка так пьянка. От неё Володе сразу стало легче. В первый же день они с Шершнем и ещё двумя парнями из Москвы и одной девушкой из Белгорода нажрались так, что утром пришлось по всему пансионату разыскивать алкозельцер или хотя бы огуречный рассол для Шершня. Сам Володя чувствовал себя удивительно бодро. И голова не болела, и лицо почти не опухло. На второй день пьянка повторилась, только теперь на лоне природы.
- Нет, у нас в Америке с этим всё гораздо лучше, - сказал Володя, глядя на кроссовки, до шнурков облепленные грязью.
- И климат лучше, - прибавил он, глядя на капающий с полуголых ветвей мутный дождь.
- Сколько градусов там сейчас? - спросил кто-то из поддатых гениев.
- Загорать можно. Купаться тоже.
На третий день было Володино выступление, и его стихи приняли очень благодушно, без всякой промывки мозгов. Володя, правда, сам не стал читать своё, включил видео с Луизой, которая декламировала его стихи. Луизе дружно аплодировали. Вероятно потому, что в её декламации отсутствовали характерные для русских литературных девочек страстные завывания.
- Сегодня обмываем моё выступление, - сказал Володя.
И вытащил из кофра три бутылки White Label. Бутылки пошли по рукам, все их рассматривали, даже поэт-веган Викентий, который не пил ничего, кроме сладкого чая.
- И ты прятал их? И сердце-то не дрогнуло? - вскричал Шершень. - Ну, ты, бля, настоящим америкосом стал. Их специфическая жадность.
- Не жадность, а экономика, - посмеивался Володя, - лучше было бы, чтоб мы их в первый день угробили, а сейчас бежали за самогонкой?
За самогонкой всё равно пришлось бежать, но недалеко, один из охранников пансионата подторговывал зельем, не сильно отличающимся по вкусу от White Label, заявили все дегустаторы.
- Да ну вас. Алкоголики. Вам можно было денатурата привезти, вы бы не отличили, - обиделся Володя.
Девушка из Белгорода стала успокаивать его, гладить по руке, потом Володя курил с нею коридоре, обнявшись, а утром проснулся в её номере, в её кровати. Башка от смешивания виски и самогона была абсолютно квадратная, за окном лил тоскливый дождь, лицо девушки из Белгорода (Володя со стыдом подумал, что не помнит её имени) было серым с прозеленью, а маленькие груди её - и того хуже, с вялыми сосками, явно истощёнными кормлением младенца.
- What a fuck! - пробормотал Володя и пошёл в свой номер, где обнаружил спящих под одним одеялом Шершня и подружку девушки из Белгорода, барышню чёрт знает откуда вообще. На столе осталось много стаканчиков, и в одном из них - порция виски, которую Брюс назвал бы "дабл". Этого хватило, чтобы изгнать шум из Володиной головы, но никак не угрызения совести.
- Слава богу, не совсем ум потерял, - сказал он себе, обнаружив в кармане своей джинсовки завязанный на узелок презерватив.
Ещё не хватало привезти Луизе какую-нибудь белгородскую венеру.
Этим неприятным утром Володя услышал о Нонне. Две дамы из организаторов, беседуя в холле, назвали фамилию "Мазовецкая", Володя тотчас подошёл и беззастенчиво спросил - а что, драматург Мазовецкая приехала?
- Нет, не приехала. Сегодня должно было быть её выступление. Она обещала, что постарается, но сейчас позвонила - нет, не будет. Она в Кёльне, на каком-то кинофестивале.
" И прекрасно. И великолепно. Только её не хватало для полного счастья".
Володя почувствовал такое облегчение, что даже с девушкой из Белгорода общался ровно, без угрызений совести. Правда, до конца Форума и не спал с нею больше, и пил умеренно, и активно поучаствовал в дебатах, его слова даже цитировали в какой-то статье в Интернете, Володя увидел позже.
Форум закончился, участники обменялись телефонами и имейлами, пофотографировались на память. У Володи оставалось четыре дня до самолёта. Он поехал в Волчанск.

Самая мерзкая, ненавидимая Володей пора стояла в Волчанске. Грязная вода низвергалась с небес, стекала ручьями по жалким клочкам асфальта, щедро напитывала глинистые волчанские почвы. За десять минут, что Володя шёл от автобуса до родительского дома, его кроссовки превратились в два коричневых комка. На крылечке подъезда, как атлант и кариатида, стояла извечная пара - алкоголик с костылём и его отёкшая сожительница с палкой. На стенах красовались всё те же граффити, в квартире у родителей не было отопления и горячей воды "потому что наши власти опять задолжали Москве", мать с порога стала рассказывать про свой холецистит и звонок от Марии Кирилловны, у которой сына положили в онкодиспансер.
"I fuck the world! Зачем только приехал сюда?"
Пошло обычное, надоевшее, как дурной сон - мать стала звонить сестре, носить на стол, отец бросился наливать "разгонную, за приезд", из кухни воняло жареным.
- Это, мама, Луиза тебе купила. А это - её родители вам прислали... Сейчас я диск поставлю, там наши видео и фотки...
Через полчаса родственники, напялив заграничные обновки и приняв по двести пятьдесят, уже обсуждали с азартным блеском в глазах новую машину соседа Козлёнкова и дом, который строит какая-то Надя Цветкова... Володя охотно променял бы семейный обед на гнусное пробуждение в объятиях девушки из Белгорода. Он вытащил свой старый мобильник (айфон в России не работал) и набрал Матвея.
- Привет!
- Привет! - воскликнул Матвей таким радостным голосом, какого Володя давным-давно у него не слышал. - Ты где? Придёшь к нам? Я с работы пораньше отпрошусь. Приходи к пяти!
Володя едва дождался пяти. И встреча с милыми родственниками утомила, и очень хотелось увидеть Матвея в счастье и топ-модель из Долгопропащенска в новом имидже.