Елена Тюгаева 3 страница

Луиза успела загореть под благодатным солнцем Золотого Штата, и основательно похудеть.
- Я знала, что русские девушки худенькие. Я хотела выглядеть совсем русской.
- Ты что, морила себя голодом?
- Нет, ай кэнт стэнд ит... Я бегала по утрам и плавала в океане.
Володя за руку повёл её к стоянке такси. С Зинаидиных денег он мог позволить себе не трясти американскую девушку в пыли и вони электрички.
- Мы не посмотрим Москву сначала, нет?
- Мы приедем в Москву специально. Через несколько дней. Сейчас ты устала после самолёта, а я страшно по тебе соскучился.
Луиза выглядела такой нездешне красивой, цивилизованной и сексуальной, что Володя мог бы повторить свои последние слова, как в вестернах своей будущей родины - положив руку на Библию. Уже через десять минут в такси он начал целовать её и тискать так нахально, как только можно в такси. Луиза была совсем не против, но сдерживала Володю и показывала на бритый затылок таксиста.
- Стоп ит, стьюпид бой! Хи из листенинг ту ас!
В конце концов Володя угомонился, сел смирно, всего лишь обнимая Луизу за талию и сказал:
- Я не повёл тебя в кафе, ты, наверное, голодная, но до моего города всего два часа на машине, а я приготовил для тебя шикарный русский обед.
- Реально?
Половина обеда была создана Агашей, в частности, блины, которые никогда Володе не удавались, и гречневая каша, которую Володя привык варить из пачки, но Агаша сказала, что из пачек едят только собаки.
- Я потерплю, безусловно. Вот только туалет... имеется туалет по дороге?
- Шеф, есть поблизости туалет?
Таксист хмыкнул и ответил, что есть, конечно, туалеты на заправочных станциях, но лучше уж выйти в лес.
- В лес? - переспросила Луиза. - Почему?
- Потому что ни один кошмарный сон не сравнится с российскими туалетами на заправках, - честно ответил Володя.

- У тебя неплохая квартира, Володя, - сказала Луиза. - Это очень аккуратно и комфортабельно для сингл. Только подъезд... почему такая грязь? стены с рисунками? я видела подобное только в чёрных кварталах, когда мои подруги и я работали как волонтёры на перовом курсе. Мы посещали алкоголиков в их домах... трущобы, так это называется, да?
- А у нас почти все дома такие, - спокойно ответил Володя. - Мы все живём как ваши алкоголики, вся страна. Хочешь в душ, Луиза? А я разогрею обед.
- Подожди, - Луиза бросилась к своему кофру, порылась и вытащила несколько журналов в обложках благородного тёмно-зелёного цвета, - здесь статья о тебе. Мистер Блэкхилл просил передать.
Володя открыл нужную страницу. Белая сверкающая бумага, цветное фото - Володин профиль на фоне океана. Задумчивый взгляд, поэтическая линия бровей. По аналогии вспомнилась размытая фотка в журнале Агашиной матери.
"Подавитесь теперь своими некачественными фотками. Прощай, немытая Россия! Страна изрисованных подъездов."
Агаша позвонила через пару часов. Спросила, встретил ли Володя Луизу, как добрались.
- Нормально добрались. Она привезла журнал со статьей мистера Блэкхилла обо мне. Я подарю один экземпляр твоей маме.
- Спасибо. Понравились блинчики?
- Да, Луиза сказала - делишес.
- Ты повезёшь её в Волчанск на выходных? Я позвоню Матвею, он выберет хорошее место для рыбалки, и поедем все вместе. Ей, наверное, будет экзотично половить рыбу в российской речке и поесть уху с костра.
- Да, мы поедем в субботу.
- Там и земляника в лесу поспела. Можно пособирать, тоже экзотика.
- Агафья Дмитриевна, я безмерно ценю вашу заботу и уважаю ваши моральные ценности, но нельзя же до такой степени сбивать людям ритм!
- Какой ритм? - спросила Агаша.
И тотчас положила трубку. Володя и Луиза расхохотались так, что сбили ритм окончательно. Пришлось встать, выпить ещё водки со льдом и пообниматься, глядя в кухонное окно, где буйствовал неописуемый российский закат.

Глава 25. "... выткался на озере алый свет зари..."

Несколько последующих закатов они пропустили, хотя зачастую бывали в вечернее время на улице. Володя водил Луизу по городу, показывал достопримечательности: Мост Влюблённых, единственный в России выстроенный по принципу древнеримских виадуков, Дерево Счастья, увешанное замочками, которыми молодожёны стремятся запереть своё счастье. Старинные кварталы, в том числе и тот, где проживала прежде Вера Котина (Нестерова, Зеленина, бог знает как её теперь...), прославленный особняк Зинаиды Андреевны и знаменитый Дом, за который боролись краеведы.
- Ни у кого нет денег, чтобы сделать ремонт? А государственные фонды? - спросила Луиза.
- Зачем государству тратить деньги на старый дом, когда можно продать этот дом левым образом и положить деньги себе в карман.
- Левым образом?
- Это значит - иллегал, коррупция.
Ради контраста он показывал Луизе также мрачные, сто лет не ремонтированные переулки, заросли бурьяна выше человеческого роста, груды мусора, пьяные лавочки, на которых заседали бродяги и страшные бабищи с синяками во всю рожу.
- Россия Достоевского не ушла в небытие, - говорила Луиза, - вот почему он бессмертен.
С борта прогулочного катера Володя показал рукой на прелестный особняк на набережной:
- А здесь живёт самая большая любовь моей жизни... я имею в виду, бывшая любовь.
- Ты так странно произнёс это, Володя. Мне Маша рассказывала... та девушка причинила тебе большую боль?
- Нет сил описать, какую. Всё прошло, но боль-то не забывается.
Володя быстро переключился на закат - а что, кроме заката, способно перелить унылые мысли в ярко-розовую плёнку на сверкающей речной воде? Нонна растворилась, её нет, и никогда не будет, как этой боли, этих заросших бурьяном переулков и зловонных подъездов.
В субботу утром Володя представил родителям Луизу, а Луизе - Волчанск. Родителям было заранее сказано (страшным голосом по телефону), чтобы мать не вздумала рассказывать Луизе всякую чушь - как Володя приходил с гулянок пьяный и в крови, как надо высаживать помидоры в грунт, какова степень родства между Марией Кирилловной и Марией Алексеевной. Чтобы отец не нажрался и не загибал дурацкие шутки про тупых американцев. Сестра, если планирует умничать о русской классике, пусть лучше вообще не приходит. Луиза же была предупреждена (по дороге, в такси), что в Волчанске очень грязно, пыльно, может не быть горячей воды, может литься со всех сторон непредсказуемая матерщина.
- Это уже будет не Достоевский, а архипелаг ГУЛАГ, так что настройся.
Луиза настроилась. Она вышла из такси на волчанскую землю, испуганно оглянулась, и её ноздри мелко задрожали. Волчанский воздух благоухал чем-то чуть влажным, очень сладким, исключительно свежим и невероятно пряным.
- Что это за аромат, Володя?
- Аромат?
- Очень красивый запах... не могу сказать, на что похоже... ты не чувствуешь, нет?
- Да это сеном пахнет.
Сено было расстелено вдоль всей улицы Мира, на которой Володя родился и вырос. Оно лежало тут все лето, как и по всему почти Волчанску. Володя подхватил Луизу под руку, чтобы не вляпалась в какие-нибудь фекалии, коими изобиловала его малая родина, и рассказал, как директор единственной волчанской школы каждое лето вёл войну с хозяевами сена. Две тётушки упорно расстилали сено по улице Школьной, преграждая путь выпускному вечеру: девушкам в каблуках и кринолинах, родителям в дорогих автомобилях. Директор орал и писал заявления в различные инстанции. Инстанции выбрасывали заявления, потому что в Волчанске все друг другу родня, и жаловаться не принято. Тётушки стелили сено, выпускницы путались в нём каблуками, а мир вертелся несмотря на эти помехи.
- Чудесный запах, - сказала Луиза, - а мы будем спать на сене, как герои русской классики?
- Будем, - пообещал Володя.

Ароматы квартиры Володиных родителей восхитили Луизу меньше. Как всегда, у мамаши сгорела какая-то снедь, а папаша додумался начистить свои ботинки кремом.
- Это не крем, а токсическое оружие, - сердито прошипел Володя на мать в чаду и дыму кухни, - что ему вступило в голову?
- Папа хотел как лучше. Он слышал по телевизору, что в Америке ходят дома в обуви. И решил привести в порядок обувь...
Луиза пришла в кухню без обуви, в трогательных белых носочках и спросила - нужно ли чем-нибудь помочь? Сбежала от отца, который показывал ей с балкона окрестности Волчанска, понял Володя.
Было выпито какое-то количество водки, съедена пара сотен домашних пельменей и четверть ведра оливье, сестра Володи исполнила под караоке несколько романсов на стихи русских поэтов. Володя уже впадал в неминуемую тоску, которую сам называл "антиностальгия по дому", когда звонок Матвея спас его.
- Привет! Ну, что, вы готовы к приключениям?
- Очень даже!
- Одевайтесь и выходите, я подгоню транспорт.
Володя переоделся быстрее Луизы, пошёл взять у отца удочки, а у матери - провизию, и застал мать и сестру плачущими в кухне.
- Что за массовая депрессия?
- Я от счастья плачу, - сказала мать, - что у тебя так хорошо всё устроилось. Девушка такая милая. Так хорошо по-русски говорит.
- А все-таки, жалко, что ты бросишь Родину, - через бумажную салфетку и потому гундосо, добавила сестра, - чувство патриотизма русских...
- Классный час на тему "Гражданская лирика под воздействием водки" ты проведешь в школе, - сказал Володя, - давайте жрачку, мы спешим.
Матвей подъехал к Володиному подъезду, когда Луиза успела списать в блокнотик наиболее интересные изречения со стен. "Жизнь так коротка! Потерпи чуть-чуть!", "Иди в гинекологи - всю жизнь руки в тепле будут", "В хороших руках и х#й балалайка".
- О, ни фига себе! - воскликнул Володя. - Где ты украл такую роскошь, май френд?
Матвей сидел за рулём почти новой лиловой "Мазды", а рядом радостно сверкала очками Агашка.
- Взял ссуду. Поручителем выступила сама В.С.Миляева.
- Совсем ты, брат, сбрендил. Второе крепостное право повесил себе на шею?
- Надо же было ознаменовать сделанное мною предложение руки и сердца.
- Да?!
- Рыбаков! - строго воскликнула Агаша, выскочив из машины. - Ни грамма воспитанности в тебе нет! Ты бы нас хотя бы представил, познакомил...
- О, айм вери сорри. Сейчас представлю.
Агаша заставила и Матвея вылезти из машины для церемонии. Вообще, она вела себя так, как будто была за ним замужем лет десять - командовала, отпускала ехидные замечания, трагически вздыхала и строила рожи Луизе, как бы ища сочувствия. Луиза Агашкиных рож не замечала - выглядывала из окна и восторгалась то летящим над полем аистом, то склоненной над зелёным прудом ивой. А Володя страдал от Агашкиного кривляния, потому что понимал его истоки. Девственница больше не девственница. Уступила, дала, отдалась, какая, блин, разница, если смысл один и тот же. Пошлый смысл этой серенькой жизни. Девственницы теряют свой волшебный аромат. Отличники продаются в рабство за "Мазду". Телезвёзды меняют мужей быстрее, чем трусы. Ангелы пьют психотропные таблетки...
- Вот здесь, нравится? - спросил Матвей.
Луиза вышла на зелёный берег - позади берёзовая роща, впереди - синеватая тяжёлая вода, вдали - стога сена и пасущеёся стадо пёстрых коров.
- Wonderful!!!
- Мы это место ещё неделю назад нашли.
- "Мы", - усмехнулась Агашка, - что ты без меня способен найти?
Дальше было всё обычное - установка палаток, для которых Матвей нарубил еловых лап, а Володя наворовал сена, сбор дров, чистка картошки, маринование мяса. Луиза и Агаша вовсю болтали между собой, то по-русски, то по-английски. Матвей обращался ко всем с короткими спокойными репликами. Володя молчал.
- Мы не будем ловить рыбу, нет? - спросила Луиза, подойдя к нему.
- Кто ж её днём ловит? - отозвался Матвей. - Вечером. На закате. А сейчас шашлык забацаем.
- Шашлык - это кавказская еда, правда?
- Первоначально - да, - сказала Агаша, - но русская кухня активно впитывала в себя различные влияния в течение сотен лет, общаясь с соседними народами...
- Володя, - тихо спросила Луиза, - ты грустный?
Она обняла его за талию, и он тоже её обнял.
- Я не грустный. Я просто задумался.
- О чём?
- Как надеть мясо, конечно! - заявила Агашка и нагло сунула Володе в руки шампуры.
- Эй, ты! - грозно крикнул он. - Бывшая старая дева! Слишком борзо себя ведёшь!
Он бросил шампуры на землю и бросился за Агашкой - с целью врезать ей по тощей заднице. Агашка завизжала и помчалась вверх по пологому берегу, на луг, к коровам. Коровам не понравилось движение на их территории. Они мрачно повернули рога в сторону нарушителей. Самая большая, видимо, лидер стада, тяжело шагнула, брякнув колокольчиком.
- Поворачивай назад! - крикнул Володя. - Коровам тоже не нравится твоя личность!
Агаша послушалась, и тотчас попалась Володе в руки. Он шлёпнул её от всей души - смачно и с оттяжкой. В ответ она ловко дала ему пендаль и побежала в другую от коров сторону. Догонять не пришлось долго - Володя уже в девятом классе имел первый юношеский разряд по лёгкой атлетике, в то время, как Агашку пожизненно освобождали от физкультуры (оперированный порок сердца). Поймал, повалил на сено, надавал по филейным частям, вырвал резинку из правой косы. Потом намотал эту косу на руку и в таком виде привёл девушку к костру.
- Вот так надо воспитывать обнаглевших баб! - сказал он, и толкнул задыхающуюся от хохота Агашу на Матвея.
Луиза тоже смеялась, Матвей просто улыбался. Наблюдая за беготнёй и экзекуцией, они успели нанизать мясо на шампуры, обсудить рецепт маринада и откупорить бутылку наливки, конечно же, из погреба Нестеровых.
- Ты такой агрессор, оказывается, - сказала, смеясь, Луиза, - антифеминист, да?
- Какая она феминистка? - Володя насмешливо показал на Агашу, заплетавшую косу, средним пальцем, - то носилась со своей девственностью, как дурень с писаной торбой. Теперь носится со своим теоретическим замужеством...
- Рыбаков, это не твоё, конечно, дело, - не менее насмешливо ответила Агаша, - но моя девственность осталась со мной. Обломайся!
- Правда? - удивилась Луиза. - А сколько тебе лет, Агаша?
- Двадцать два.
- Двадцать два - вёрджин? О, это же вредно для здоровья.
- Ещё как вредно, - подтвердил Володя, - Матвея затерроризировала и за меня собралась приняться. Не выйдет!
Он показал Агаше "фак". Но Матвей сунул ему в эту же руку два стаканчика с наливкой:
- Пей и угощай Луизу.
Наливка благоухала ягодами и счастьем. Пирожки Володиной мамаши (с картошкой, капустой, грибами и яйцами) имели вкус безмятежного детства. Агашины запечённые бутербродики разлетались с потрясающей скоростью. Кудрявые облака отражались в густой воде и касались верхушек меланхоличных ив.
- Матвей, пора картошку закопать, - приказала Агаша.
Он закопал полтора десятка картофелин в горячую золу по краям костра. Луиза помогала - ей было интересно. А Володя не помогал. Он блаженно тянул сквозь зубы наливку, любовался рекой и изредка хлопал на себе комаров. Луиза вытерла руки извлечённой из сумочки влажной салфеткой и села с ним рядом. Они поцеловались. Поцелуй был такой долгий, что, очнувшись, Володя и Луиза увидели друзей в реке. Агашка старательно гребла руками и ногами, как семилетнее дитя, Матвей придерживал её, как добрый папа.
- Вам придётся самим переворачивать шашлык, - сказал Матвей. - Я учу Агашу плавать.
- Японцы говорят - посмотри, какова женщина в плавании и танцах, и ты узнаешь, какова она в любви, - ехидно сообщил Володя.
Луиза не дала ему продолжить - снова погрузила в поцелуй, ещё более длительный, сладкий и острый, во время которого руки Володи сами поползли по её бёдрам, а пальцы Луизы настойчиво затеребили ремень Володиных джинсов, и если что портило удовольствие, то только комары, суки.

Во время шашлыка снова пили наливку, после шашлыка фотографировались и купались все четверо, потом, разморённые, легли отдохнуть в палатках. У Матвея с Агашей была чинная тишина, поэтому Володя сначала тоже шептал: "Луиза, здесь же всё слышно!", но очень недолго. Конечно, здесь не так комфортно, как было в твоей белой спальне, Луиза, или на моём многоопытном диване.
- Зато сеном пахнет, - сказала Луиза.
- Я его постелил под дно палатки. Ты же мечтала.
- Фэнтэстик!
Нет более приятного и полезного времяпровождения, чем сон на природе - после вкусной еды, алкоголя, купания и секса. Но даже сон не мог сравниться со зрелищем, которое увидела Луиза, высунувшая голову из палатки. На берег опустился закат. Отчаянно розовый, даже малиновый, он расплавил воду в речке и превратил её в абсолютно новую субстанцию - непрозрачную, тяжёлую, как ртуть. Малиновая река с пурпурными бликами, золотые, оранжевые и перламутровые переливы в небе. Закат, казалось, можно было есть ложкой, как кисель и заворачиваться в него, как в плед.
- О, май год! - прошептала Луиза.
- Проснулись? - спросила Агаша.
Она ходила по самой кромке берега, босая, в клетчатой рубашке, завязанной на пупке, в венке из ромашек.
- Сплести тебе венок, Луиза? Вовка сфоткает тебя в венке и на фоне заката, будет очень красиво.
Луиза крикнула - да, а потом растолкала Володю - скорей, скорей, смотри!
- Что там такое, дарлинг?
- Посмотри, какое небо и вода! - Луиза взяла его руку, сцепила его пальцы со своими. - Это же точно как в стихах: "Выткался на озере алый свет зари...", русский поэт Есенин, помнишь?
- Помню. Я за это стихотворение в одиннадцатом классе пару получил. Лень было учить.
Луиза прочитала стихотворение до конца, и Агаша сказала, что она - настоящая артистка, такая поставленная мелодекламация. К тому времени у Агаши был готов венок для Луизы, а у Матвея - удобное место рыбалки. Забрасывали крючки, фотографировались, пили наливку. Были упоённо счастливы, пока Володе не позвонила Верка.
- Привет, Володька!
- Привет, - ошеломлённо ответил Володя.
- Это Вера. Котина. Узнал?
- Ну, да. Что-то случилось у тебя?
Володе было неудобно разговаривать - Матвей сидел рядом и пока не подозревал, что звонит главная боль и кошмар его жизни.
- Я сейчас в Питере. Через пару дней тут открывается кинофестиваль. Мы презентуем наш фильм. Ты же слышал, наверное, меня пригласили в кино?
Матвей уже услышал голос по телефону, узнал или догадался, и Володе нечего было скрывать. Ужас и тоску с лица Матвея теперь ничем не уберёшь.
- Слышал, а как же. Разве фильмы делают так быстро?
- Нет, конечно. Мы отсняли всего три эпизода. Покажем их в качестве рекламы. Я буду там говорить речь, ну, и мэтр, конечно. По правилам фестиваля я могу пригласить четыре персоны. Номера в отеле бронированы уже. В общем, я тебя приглашаю с твоей американкой.
- Откуда ты про неё знаешь?!
- Ой, не поверишь, как мир тесен. Мой встречался по бизнесу с парой-тройкой дядек, пошли все вместе в ресторан. Один дядька оказался муж твоей бывшей Зиночки Андреевны. Он рассказал, что к тебе невеста приехала.
- Да уж, как мал наш земной шарик.
- Приезжайте. Ей интересно будет посмотреть Питер. Тут до фига всяких дворцов, музеев.
- Спасибо. Я спрошу Луизу и перезвоню.
- Ты это... Нестерова тоже можешь позвать. И его очкастую красоту. У меня же на четыре персоны бронь.
- Знаешь, Котина, - возмутился Володя, - ты дура, что ли? Это уже полный садизм!
- Почему? Взрослые люди должны вести себя цивилизованно. Мой сам предложил - пригласи их, ведь всё давно прошло.
- А ты что, уже вышла за него?
- Нет. В сентябре свадьба.
- Слушай, а ты святое учение ислама принимать будешь? Иначе он на тебе не женится. Зуб даю.
Верка помолчала секунду и сказала:
- Я уже приняла.
Володя не смог сдержаться, захохотал:
- Ну, ты, мать, жжёшь не по-детски!
- У меня просто нет предрассудков и предубеждений, я свободная личность. Кстати, о садизме... я тут видела в списке участников фестиваля... Нонна Мазовецкая, это же твоя великая любовь?
- Ну, - грубо ответил Володя.
- Тем более есть повод приехать. Чтоб она увидела тебя с кавайной девочкой и лопнула от злости.
Володя ещё раз пообещал перезвонить и, обернувшись, увидел безмятежную улыбку Луизы, напряжённую грусть Агаши и затылок Матвея, сосредоточенно ковырявшегося в банке с червями.
- Тут звонила одна свободная личность. Приглашает нас в Питер. От доброты души своей забронировала отель на четыре персоны. Луиза, поедем?
- О, Сент-Питерсберг? Конечно! Это город моей мечты, ты же знаешь, Володя! А кто приглашает?
- Бывшая жена Матвея. Она человек цивилизованный, поэтому приглашает Матвея с Агафьей тоже.
- Ещё чего! - возмутилась Агаша. - И придёт же такое в башку - сначала наплевала человеку в душу, а теперь решила "дружить домами". Гадина!
- Здесь нет никакого злого умысла, - сказал Матвей, не оборачиваясь, - она несчастная одинокая девчонка. У неё никого нет на свете, понимаешь? Ни родителей, ни брата, ни сестры. Ни одного друга. Был один я, ну, и Вовка, потому что он мой друг. Не она меня бросила, я её бросил одну в чужом городе...
Матвей резко замолчал, как выключенный телевизор. Забросил удочку. Тотчас клюнула рыба - плотва величиной с некрупную кошку.
Через пару минут Верка получила смс-ку от Володи: "Мы с Луизой приедем. Дай адрес отеля. Вторая пара отказалась".

Глава 26. "... море волнуется раз, волнуется два..."

Верка встречала на ступенях белого здания, похожего скорее на строения даун-тауна "города ангелов", чем на традиционные питерские колонны-арки-потёртые фасады. Платье на звезде было белое, в пол. Ветер чуть поигрывал его складками и лентами. Поп-певички устраивают в своих клипах искусственный ветер - для романтики и шика. А на Веру сама природа работала. И дорогие стилисты, конечно - волосы звезды были уложены неестественными инопланетными волнами.
- Это она? О, какая красавица! - воскликнула Луиза. - Она была женой Матвея? Не могу поверить...
- Привет! Привет! - Вера поцеловала Володю, и - не успел он представить Луизу - её тоже.
Их обдало таким каскадом фешенебельных ароматов, что у Володи голова закружилась.
- Как вы устроились? Нравится отель? Ходили на завтрак? Наш водила аккуратно довёз?
Володя не успевал отвечать. День обещал быть жарким - и по раскалённому, совершенно не северному небу судя, и по скачущим в глазах Верки огонькам.
- Сейчас, Заман спустится, и посидим в ресторане. Я ещё ничего не ела с утра. Была фотосессия для фестиваля...
Не дожидаясь, опять же, реакции со стороны своих гостей, Верка вытащила из кружевной сумочки белый мобильник в блестяшках (неужели брильянты, спросил себя Володя), крикнула в него: "Слушай, ты скоро? Мои приехали!", повернулась к Луизе, спросила: "Как тебе Россия, нравится?", не дожидаясь ответа, извлекла пачку сигарет и сказала: "Володь, прижги мне..."
- Дай зажигалку. Я не курю, - сказал Володя, подумав, что Верка как будто обглоталась колёс - слишком много движений, слишком странные глаза.
- Правда? Ты же с шестого класса курил.
- Всё когда-то кончается.
- А я не могу бросить, - сказала Верка, выпуская дым из угла рта, - с Зелениным, мудаком несчастным, подцепила эту гадость. Жизнь переполнена стрессами, как тут бросишь?
- Спорт, - посоветовала Луиза, - особенно джоггинг. Хорошо снимает стресс.
Верка скорчила рожу, но не успела высказать своего мнения о джоггинге. Появился её миллионер, и Верка стала представлять, знакомить, смеяться, кривляться, виснуть на руке то у любовника, то у Володи. Луиза, не знавшая Верку прежде, просто улыбалась. А у Володи мурашки по коже бежали. Матвей был прав там, у речки, хотя Володя думал тогда - изображает исусика всепрощающего, обижает ни в чём не повинную Агашку (она потом ночью плакала у костра, Матвей и Луиза спали, а Володя вылез из палатки, чтобы отлить, и успокаивал зарёванную девчонку, гладил по голове, поил холодным чаем). Матвей был прав, Верка Котина - сошедшая с ума от одиночества глупая провинциальная старшеклассница. Как цеплялась ты косой за ветки, так и продолжаешь, только некому тебя отцеплять. Виноват Матвей. Вообще, во всех бедах женщин виноваты мужчины. Но как ни парадоксально - во всех бедах мужчин виноваты женщины.
- Вы не смотрите на нас, заказывайте, что хотите, - говорила Верка, - я просто вес сбрасываю, а у Замана язва, мы едим всякую фигню диетическую. Володя, бахнешь грамм сто пятьдесят за встречу?
- В одно рыло, что ли? Это не по-русски, - ответил Володя.
- Ладно, нам с Луизой по бокалу "Вдовы Клико".
Верка и Луиза говорили быстро-быстро, возбуждённо делились впечатлениями - фестиваль, Сент-Питерсберг, журналисты, мосты, канал НТВ, Достоевский... Иногда Галаев включался в беседу: а вы из какого города, Луиза, я бывал в Лос-Анджелесе, а ваш отец занимается бизнесом... Володя молча жевал какой-то салат с каким-то жарким, и ему казалось, что он смотрит тупорылый российский сериал о жизни олигархов и звёзд, мать в Волчанске пялится в такую херь целыми вечерами. Кто-то очень жестоко подшутил надо мной и Веркой. Есть такая книжка классическая, написанная на моей будущей родине - мальчик-принц и мальчик-нищий смеха ради поменялись одеждой и местожительством. Дорого им обошлась эта шуточка, особенно принцу, окунувшемуся в грязь и голод. Мы с Веркой в лучшем положении - нищие, которые влезли незаконно во дворец и не знают, как правильно кушать за богатым столом.
- Пойду я перекурю, - сказала Верка, - Володь, пойдём, просто постоишь со мной за компанию.
Они вышли на крыльцо фешенебельного ресторана, в котором курить нельзя.
- Твой миллионер мог бы отвезти тебя в ресторан с залом для курящих, - сказал Володя.
- Он слишком правильный. Сам не курит и не переносит, - Верка втянула дым и добавила с усмешкой, - мне всегда везло на правильных мужиков. Он тебе нравится?
- У меня обычная ориентация. Мужики никогда не привлекали.
- Ну, не тупи, Рыбаков! Чисто по-человечески - нравится?
- Не знаю. Я ещё не понял. Наверное, все завидовали бы тебе. Богатый, правильный, и рожа симпатичная.
- А Нестеров почему не приехал? До сих пор обижается?
- Представь себе.
Верка презрительно пожала плечиком:
- Провинция задрипанная. Никакой толерантности. Что ж он не женится на этой, как её?
- Скоро женится.
- Лучше никого не мог найти. Всегда он был какой-то... как из среднего века, на всю крышу простуженный.
- Если бы ты вернулась, он бы расстался с ней, даже на минуту не задумываясь.
- Вернуться? - вскричала Верка и засмеялась нервным смехом. - Туда? В эту жопу мира? Прикалываешься, что ли, Володя? Ты бы сам вернулся туда?
Володя вздохнул:
- Нет, конечно. Но я - другое дело.
- Какое другое? Ты тоже нашёл, где лучше. Кстати, она очень классненькая. Такая весёлая.

По дороге на презентацию неприятные тучи в Володиной голове рассеялись. Лимузин стремительно мчится, в салоне пахнет кипарисом. Мы четверо очень мило общаемся. Заман сказал, что сразу подумал - в Луизе есть итальянская кровь. У неё глаза и зубы как у Джины Лоллобриджиды, помните такую актрису из старых фильмов? Луиза сказала, что не верит, что Заман с Кавказа. Он светлеё, чем Володя. Верка сказала, что у Володьки оторвалась пуговица на рубашке, аж пупок видать, сними, я пришью. Ты что, ходишь везде с иголками и пуговицами, жена олигарха, спросил Володя. Представь себе, да, сказал Заман, и меня она не раз выручала. Ну да, как же Золушке без иголки, съехидничал Володя, но рубашку снял. Вот задержит вас полиция за то, что возите в центре Питера пассажиров топлесс, будет вам презентация. В динамиках, правда, играло не в тему, как будто из Володиных грустных мыслей:

Закройте обратно Америку
В нашей гавани паника,
Когда ты идёшь по берегу
Море волнуется раз,
Волнуется два,
А ты танцуй, дурочка, танцуй,
И улыбайся,
Тебе же всё это, действительно, идёт,
Не сомневайся...

Но Верка в текст не вслушивалась. Откусила зубами нитку, как делала это в девятом классе, зашивая Володе и Матвею перед лыжными соревнованиями разорванные варежки, и сказала насмешливо:
- Надевай, поэт с рваным пузом!

Луизе всё очень нравилось - светлый зал с дизайном в стиле арт-нуво, огромный цилиндрический экран, световые эффекты. Она была как-то на презентации фильма в Голливуде. Не намного шикарнее, между прочим. Возьмём по бокалу шампанского?
- Я сам принесу, - сказал Володя.
Ему мероприятие казалось тоскливым, как провинциальные поминки. Чем больше собиралось народу, тем больше Верка кривлялась, хихикала, висла на руке у Галаева. И представляла Володю всем знакомым и незнакомым: "Владимир Рыбаков, американский поэт русского происхождения". Володе страшно хотелось смотаться отсюда или же напиться в лоскуты. Но подавали только шампанское, которое в синтетической обстановке пахло чем-то противным, вроде жидкости от комаров. Неся очередные два бокала (Верка отказалась пить - "скоро моя речь", а Заман вообще не пил "язва мучает, сволочь, пора ехать в Баден"), Володя услышал знакомый голос и остановился.
А ведь он знал. Должен был настроиться. И настраивался и в поезде, и в отеле, в процессе любви с Луизой, и утром, когда проснулся раньше Луизы и смотрел на прозрачное питерское небо. Но как только увидел - рот пересох, в виске закололо, руки стали холодными, как у покойника, зато ниже дизайнерского ремня, присланного в подарок Машей Блэкхилл, разгоралось неистовое пламя.
Она стояла боком, и Володи не замечала. Без Виктора Михайловича, с неизвестными Володе девушками, дамами, господами, старичками. Никаких инопланетных волн на голове. Лунные волосы падают на обнажённые плечи, и светятся, как тогда, в их первую встречу. Платье очень простого покроя - вторая кожа на ошеломительном теле. Цвет платья очень сложный - смесь перламутрово-розового, который бывает внутри морских ракушек с нежно-серым, как пепел от сожжённого письма. Мейк-ап очень простой - чуть-чуть туши на ресницах и блеска на губах. Туфли очень сложные - серебристые, в гроздьях блестящих камней. Она обернулась, как будто почувствовала взгляд Володи. И сразу пошла к нему. Очень простая улыбка, очень сложные блики в глазах.
- Володя? Ты какими судьбами здесь? О, я так рада тебя видеть!
Володя сглотнул с трудом. Всеми силами гнал из мыслей босые ножки, заброшенные в изнеможении на стенку, отделанную лакированными планочками, яростный оргазм под театральные аплодисменты, полубезумный взгляд, бродящий по бледному небу над психбольницей. Нарочно воспроизводил в воображении рожу Виктора Михайловича и его голос: "Научитесь сначала любить женщину по-настоящему, душой, а не членом. Тогда я вам её уступлю. Если она захочет, конечно, что очень сомнительно"...
- Меня пригласила Вера Нестерова.
- А, эта... я помню, ты говорил - жена твоего друга... Слушай, ну расскажи же! Ты съездил в Штаты? Я видела репродукции с твоих росписей в одном сетевом журнале по искусству... моя знакомая, девушка-искусствовед поместила их в статье о молодых художниках нашего города...
- Научный фонд штата Калифорния дал мне стипендию на обучение. Я еду туда в конце августа, - сказал Володя, не глядя на Нонну, - буду учиться, потом останусь работать в русском издательстве.
- Навсегда уедешь? - спросила Нонна с такой искренней грустью, что у Володи едва не брызнули из глаз злые отчаянные слёзы.
- Да.
- Но как же... а я? Мы ведь хотели вместе поехать. Помнишь, когда я болела.
Володя молчал, не смотрел на неё. Но и не плакал, чёрт возьми.
- Ты обиделся, что ли, Володя? Но я тогда... я же была полный псих. У меня побежали глюки, и начало колбасить... я ушла, чтобы ты не наблюдал эти гадости. Виктор-то привык меня вытаскивать...
- У меня в Штатах девушка. Я буду с ней жить, - после упоминания Виктора Володе было очень легко сказать это.
Он даже осмелился поднять глаза.
Из зрачков Нонны вырвался сноп искр - такие эффекты бывают только в кино с хорошей компьютерной графикой. Но видел искры только Володя. Луиза, подошедшая в момент немой сцены, ничего не заметила. Взяла Володю под локоть:
- Ты так долго! Мистер Галаев хотел представить тебя какому-то своему другу, тоже из Юнайтед Стейтс...
- Вот это - она? - спросила Нонна, кивнув на Луизу сверху.
Ей было легко - сверху. Со своих ста семидесяти четырех сантиметров - на Луизу, метр шестьдесят.
- Ты меня поменял на этот толстый гамбургер?
Володя ничего не ответил. Он повернулся к Нонне спиной и пошёл вместе с Луизой, ожидая, что Нонна дико заистерит, а то и бросится душить Луизу. Но сзади была тишина. Володя сумел даже не обернуться.
- Кто это была? - спросила Луиза. - Мне показалось, она сказала, что я толстая? Что ты молчишь, Володя?
- Это Нонна Мазовецкая. Которую я раньше любил, а теперь ненавижу.