АБУ‑ЛЬ‑АЛА АЛЬ‑МААРРИ 3 страница

* * *

Если в нашем кочевье объявится мудрый ар‑раид,

Кто в награду его не приветит и не обласкает?

Он сказал бы: «Вот земли, где колос недугом чреват,

Где в колодцах отрава и влага источников – яд.

Здесь мучительна жизнь. Как ни бились бы вы, все едино,

Вам не будет пощады. Взыскуйте иного притина.

Уходите отсюда! Примите разумный совет,

Ибо здесь не бывает ни часа без горя и бед.

Ускоряйте шаги! Путь спасения вам не заказан.

Правду я говорю, – я веревками кривды не связан».

* * *

В обиде я на жизнь иль не в обиде,

Но смерть свою приму я, ненавидя.

В ожесточенье ждет моя природа

Ее неотвратимого прихода.

Но я столь грозной силе не перечу

И терпеливо движусь ей навстречу.

Уйду – и все несчастья и тревоги

Останутся на жизненной дороге.

Я – как пастух, покинутый в пустыне,

Забочусь о чесоточной скотине.

Как дикий бык, лишенный прежней мощи,

Ищу губами хоть травинки тощей.

Но вскоре у забвения во власти

Я распадусь на составные части.

Не знаю дня такого, чтобы тело

Помолодело, а не постарело.

И у меня, о дети Евы, тоже

Проходит страх по ежащейся коже.

Непритуплённый меч, готовый к бою,

Навис и над моею головою.

Удар меча тяжел, но смерть в постели,

А не в сраженье во сто раз тяжеле.

С природой нашей вечное боренье

Приводит разум наш в изнеможенье.

Я заклинаю: встань, жилец могилы,

Заговори, мой брат немой и хилый.

Оповести неопытного брата –

Какими хитростями смерть богата?

Как птичью стаю сокол бьет с налета,

Так на людей идет ее охота.

Как волк бродячий режет скот в загоне,

Так смерть – людей в юдоли беззаконий.

Ее клеймо – на стае и на стаде,

Она не слышит просьбы о пощаде.

Я думаю, все небо целокупно

У смерти под рукою неподкупной,

Настань их время – звезд не сберегли бы

В своих пределах ни Весы, ни Рыбы.

Все души зрит ее пустое око

Меж точками заката и востока.

Подарком не приветив человека,

Смерть входит в дом араба или грека.

И, радуясь, не отвращает лика

От смертной плоти цвета сердолика.

Она – любовь. У любящих в природе

Пренебреженье к прежней их свободе.

Ушедших не тревожит посетитель:

Удалена от мира их обитель.

И я гордился черными кудрями,

Как вольный ворон черными крылами.

Но жизнь прошла, и старость поразилась:

Как в молоко смола преобразилась?

Бурдюк с водой – и ничего иного

Нет у меня для странствия ночного.

* * *

Рассудок запрещает греховные поступки,

Но к ним влечет природа и требует уступки.

В беде житейский опыт не может нам помочь:

Мы доверяем кривде, а правду гоним прочь.

* * *

Я мог на горе им увлечь их за собою

Дорогой истины иль близкой к ней тропою.

Мне надоел мой век, я веку надоел.

Глазами опыта я вижу свой удел.

Когда придет мой час, мне сам собою с плеч

Седую голову снесет индийский меч.

Жизнь – верховой верблюд; мы держимся в седле,

Пока воровка смерть не спрячет нас в земле.

Аль‑мутакарибу подобен этот мир,

И на волне его я одинок и сир.

Беги, утратив цель! С детьми Адама связь

Наотмашь отруби, живи, уединясь!

Сражайся иль мирись, как хочешь. Друг войны

И мирной жизни друг поистине равны.

* * *

Лучше не начинайте болтать о душе наобум,

А начав, не пытайте о ней мой беспомощный ум.

Вот прощенья взыскав, человек многогрешный и слабый

Носит крест на груди иль целует устои Каабы.

Разве скину я в Мекке невежества душный покров

Средь паломников многих из разноязыких краев?

Разве чаша познанья для уст пересохших найдется

У паломников йеменских, не отыскавших колодца?

Их пристанища я покидаю, смиренен и тих,

Чести их не задев, не унизив достоинства их.

Молока не испив, ухожу, и погонщикам стада

Слова я не скажу, будто мне молока и не надо,

И в могиле меня обоймет утешительный плен,

Не разбудит в ночи завывание псов и гиен.

Тьмы рабов у тебя, ты несметных богатств обладатель,

Но не рабской неволей ты столь возвеличен, Создатель!

* * *

Сколько было на свете красавиц, подобных Плеядам,

А песок и для них обернулся последним нарядом.

Горделива была, отворачивалась от зеркал,

Но смотреть на нее – другу я бы совета не дал.

* * *

Поистине, восторг – души моей природа,

Я лгу, а ложь душе – напиток слаще меда

Есть у меня господь, и, если в ад сойду,

Он дьяволу меня терзать не даст в аду

И жить мне повелит в таких пределах рая,

Где сладкая вода тенет, не убывая.

Тогда помои пить не мне в аду на дне,

Смолу на темя лить никто не будет мне.

* * *

Человек – что луна: чуть свеченье достигнет предела,

Начинает истаивать белое лунное тело.

Люди – что урожай: снятый, оп возрождается в поле

И, волнуясь, как прежде, сдается жнецу поневоле.

Не на пользу ли нам расточения вечное диво?

Мускус благоуханней, растертый рукой терпеливой.

* * *

Мы на неправде сошлись и расстались, и вот – на прощание

Понял я нрав человека: его драгоценность – молчание.

Лжет называющий сына: «Живущий». Зато никогда еще

Не был правдивее тот, кто ребенка назвал: «Умирающий».

* * *

Мы сетуем с утра и жизнь спешим проклясть:

Разуверением чревата наша страсть.

Для каждого из нас у жизни есть в запасе

Обиды, бедствия и горечь в каждом часе.

Двух царств поборники сошли во прах, и вот

Нет больше этих царств. Нам только смерть не лжет.

Развей мирскую жизнь иль на нее не сетуй.

Но редко следуют разумному совету.

Во избежание неисчислимых бед

Не торопись бежать красавицам вослед.

А если на тебя призывно поглядели,

Пускай истает взор на полпути до цели.

Не взять бы людям в толк, что ты – гроза сердец

И что средь женщин ты – как волк среди овец.

Закроем свой Коран, когда под чтенье это

Все громче в памяти звучат заботы света.

Твой голос – вопль самца, зовущего газель,

Откочевавшую за тридевять земель.

Надежней женщины для достиженья славы

Ночной поход, верблюд, булат и подвиг правый.

Четыре качества соединились в нас,

Но смерть расторгнет их, когда настанет час.

Превозносил бы ты, когда бы цену знал им,

Людей, умеющих довольствоваться малым.

Учись и на челе величья различать

Корыстолюбия позорную печать.

Два полчища – надежд и разочарований

Глумятся над людьми, рубясь на поле брани.

Как быстрых молний блеск – времен поспешный бег,

И только миг живет на свете человек.

Блюсти законы дней ленивым неохота,

И пятницей для них становится суббота.

О, сколько раз мне слал рассвет свои лучи

В тот час, когда в домах не брезжит ни свечи!

Когда же наконец подымется с постели

Тот, у кого глаза от снов остекленели?

Без смысла засухи терзали грудь земли,

А тучи на луга дождей не привели,

Как будто господа ни горлица, ни роза

Не хвалят, как псалмов рифмованная проза.

Того, кто любит жизнь, одни страданья ждут,

Беду к его беде прибавит тяжкий труд.

И разум говорит: не верь надежде ложной,

К началу прошлых дней вернуться невозможно.

А если бодрствовать тебе запрещено,

Вот ложе: спи в земле! Другого не дано.

Мирская жизнь – мираж, и пусть ее обманы

Не выпьют по глотку твой разум богоданный.

За днем приходит ночь: жизнь – пестрая змея,

И жало у нее острее лезвия.

Порывы юности дряхлеют понемногу,

Мы сдержанность берем в дальнейшую дорогу.

Благоразумия спасительная власть

Поможет усмирить бунтующую страсть.

Живые существа от века скорбь тиранит,

Она крылом своим с налету насмерть ранит.

Напиток бытия испробовать спеша,

Захлебывается взалкавшая душа.

Хоть сердце в глубине к посеву не готово,

С наружной стороны взошли побеги слова.

Хоть и сгущается томительная тень,

Порой благую весть приносит новый день.

Касыда иногда родится от обиды,

И вопль минувших дней звучит в стихах касыды.

Дряхлеет человек, слабеет с жизнью связь,

И смерть удар ему наносит, притаясь.

Потише говори и в раздраженье духа:

Чем громче голос твой, тем тягостней для слуха.

Под власть небытия страшимся мы подпасть,

Но, может быть, не столь опасна эта власть?

Любовью к жизни плоть от смерти не спасется:

Жена безлюбая о муже не печется.

Душа в смятении латает жизнь свою;

В заплатах толку нет могилы на краю.

Безбожным тягостно молитвенное бденье,

Для них – что груз горы, коленопреклоненье.

Несет клеймо греха вершитель черных дел.

Сверкающий добром избрал благой удел.

Где красота страны, что нас очаровала?

А ведь она была уродлива сначала!

Ты пламени хоть раз касался ли рукой?

Пойми, что боль твоя хранит его покой.

Быть может, в темноте меняет суть природа,

И обитает ночь близ солнца в час восхода.

* * *

На волю отпущу, поймав блоху, затем,

Что воля – лучший дар, чем нищему дирхем.

Как чернокожему из Кинда, что в короне,

Так этой черненькой, что на моей ладони,

Мила земная жизнь: и у нее одна

Душа – не более горчичного зерна.

* * *

Вино для них светильники зажгло.

Что им копье, уздечка и седло!

Они встают с постелей в поздний час.

Вино блестит, как петушиный глаз,

Под кожей пальцев их, как муравьи,

Ползет – и разбегается в крови,

Освобождает разум от забот

И горести нежданные несет.

Пьют – и судьбы не ведают своей,

Лишившей их дворцов и крепостей.

И благородства первую ступень

Преодолеть не потрудилась лень.

А жизнь моя проходит, как в аду,

И от нее подарков я не жду.

Одна теперь надежда у меня

На господина звездного огня.

* * *

Он юлит и желает успеха во всём.

Было б лучше тебе повстречаться со львом!

Обманули тебя: ничего, кроме зла,

Эта дружба коварная не принесла.

Если ты не бежишь от людей, почему

При тебе ни лисицы, ни волка в дому?

Не теряй головы при нашествии бед.

Ты преступней, чем твой многогрешный сосед

Ты встаешь на рассвете для мерзостных дел,

Хоть немало в ночи совершить их успел.

Море зла на погибель нам сотворено:

Умирая от жажды, уходишь на дно.

* * *

Я не спугнул ее, но птица улетела,

И я доверился крылам ее всецело.

Мне проповедники разнообразных вер

И толкователи с их бредом – не в пример.

«Плоть – в землю, а душа – куда спешит из плоти?»

У них на свой вопрос ответа не найдете.

Когда наступит срок, хотим иль не хотим,

Душа, полна грехов, пойдет путем своим.

Избрали бы грехи другую оболочку –

Судья простил бы их и нам не ставил в строчку.

* * *

Ты болен разумом и верой.

Приди за словом,

И тело снова станет сильным

И дух здоровым.

Не убивай того, кто в море

Нашел жилище,

Четвероногих плоть живую

Не делай пищей.

Красавиц молоком животных

Поить не надо:

Чем обворованное вымя

Утешит чадо?

Не нападай врасплох на птицу,

Не грабь крылатой:

Насилье – тяжкий грех, который

Грозит расплатой.

Пчелиного не трогай меда:

Из дола в долы

За ним к цветам благоуханным

Летали пчелы,

И не затем даянья утра

Слагали в соты,

Чтоб мы благодарили сборщиц

За их щедроты.

Слезами руки отмываю.

Зачем же ране –

До седины – не понимал я

Своих желаний?

Ты разгадал ли, современник,

Мой брат случайный,

Оберегаемые мною

Простые тайны?

О заблудившийся во мраке

Подобно тени!

Ты не спешил на светлый голос

Благих стремлений.

Но проповедник заблуждений

Пришел – и сразу

Ты предал совесть, покорившись

Его указу.

Взгляни на собственную веру:

В ее пустыне

Увидишь мерзость лицемерья

И срам гордыни.

Прозрев, не окропляй булата

Росой багряной,

Не заставляй врача склоняться

Над свежей рапой.

Пришелся бы и мне по нраву

Служитель бога,

Когда б из твоего достатка

Не брал так много.

По правде, тот хвалы достойней,

Кто ранней ранью

Встает и трудится до ночи

За пропитанье.

Не помышлял для благочестья

Бежать в обитель,

Среди людей, как бедный странник,

Ходил Спаситель.

Зарой меня, когда почуешь

Зловонье тлена,

Иль пусть зловонная схоронит

Меня гиена.

А кто свои страшится кости

Смешать с костями

Тот вживе сам – что кость сухая

В могильной яме.

Дурной обычай: мы приходим

В одежде черной

И, с плакальщицами согласно,

Скорбим притворно

Я накануне рокового

Переселенья

Врагу и другу отпускаю

Их прегрешенья.

Твоей хвалы не принимаю:

И лучший воин

Похвал моих за подвиг ратный

Не удостоен.

Моя душа – верблюд надежный

В краю песчаном,

Еще по силам ей угнаться

За караваном.

Под тяжестью плиты могильной

Былую силу

Не восстановит щедрый ливень,

Омыв могилу.

Была б вода живой водою,

Тогда бы люди

Дрались из‑за могил в болотах,

Молясь о чуде.

* * *

Удивляюсь тому, кто кричит: «Я не пью!» –

И вином угощает подругу свою.

Отхлебнула немного – и навеселе

Вкось да вкривь побежала по ровной земле.

И до этого глупой была, но питье

Совершенно лишило рассудка ее,

Заикалась и прежде она за столом,

А теперь мы ни слова ее не поймем.

* * *

О, если б, жалкое покинув пепелище,

Беглянку‑молодость найти в другом жилище!

Но нечего мне ждать! Уж разве прежней силы

Исполнится Низар и выйдет из могилы…

Исчезла молодость. Не я охрип в разлуке

От слез, и не мои ее хватают руки.

Так свертывает ночь румянец, как рабыни –

Покровы алые на женской половине.

Земная жизнь – война. Мы тягостное бремя

Несем, покуда нас не остановит время.

* * *

Я одинок, и жизнь моя пустынна,

И нет со мной ни ангела, ни джинна.

Сгубило время трепетных газелей,

И лишь места их пастбищ уцелели.

Душе нельзя остаться беспорочной:

Порочна плоть, ее сосуд непрочный.

Кто не избрал подруги в дни расцвета,

Тот одинок и в старческие лета.

Я шел путем смиренья и печали,

Я звал людей, но люди опоздали.

* * *

Предвестия судьбы – обманутый судьбой –

Читает звездочет на ощупь, как слепой.

Что за напрасный труд! До смысла этих строк

И написавший их добраться бы не мог.

За Пятикнижием и Книгой христиан

Послом Создателя начертан был Коран.

И вера, говорят, еще одна придет.

Так мы бросаемся к заботам от забот.

Кто веру обновит? Где чистая вода –

Награда за три дня лишений и труда?

Но как бы ни было, никто нас не лишил

Возможности следить за сменою светил.

В явлениях своих все те же ночь и день,

И прежним чередом проходят свет и тень.

Все повторяется: рождение детей

И бегство стариков на волю из сетей.

Кляну, о злобный мир, обман коварный твой,

Опутавший людей в пучине мировой!

Твержу бессмыслицу, и голос мой – что гром,

А правду говорить придется шепотком…

* * *

Нет на свете греха. Что же мы осуждаем его?

Право, было бы лучше свое упрекать естество.

Вот лоза, вот вино. Если ты от вина опьянел,

Кто виновней из вас: винопийца? вино? винодел?

* * *

На погребальные носилки

Слепому лечь –

Ногам его не спотыкаться,

Слезам не течь.

Не странно ли – старик столетний,

Горбат, как лук,

И слаб, как тень, дрожит на солнце,

Бредет – и вдруг

Бросается в обход мечети,

И напрямик

Через пустыню за подачкой

Бежит старик.

* * *

Если корень зачах, то скажите: понятно ли нам,

Что листвой никогда не покрыться голодным ветвям?

Если брат восстает против единокровного брата,

Как согласья законов нам требовать от шариата?

Не бранись, увидав, что скупится иная рука:

Может статься, что вымя уяге лишено молока.

Обращайся к беспечным, об истине напоминая:

Без поливки развиться не может и зелень земная.

Как, наследники Евы, от вас мне себя уберечь,

Если злобой у вас переполнены сердце и речь?

Не нужны ни кольчуги, ни шлемы, ни дерзкая сила,

Если вправду исполнится то, что судьба вам судила.

«Час придет, – говорю, – время всадника сбросит с коня».

Я пугаю сердца. Впрочем, кто побоится меня!

* * *

Твори добро без пользы для себя,

В нем благодарность за него любя.

Хоть землю всю обшарь за пядью пядь,

Души благочестивой не сыскать.

Здесь подданным цари внушают страх,

Как ястреба добыче в их когтях.

Царь у одних достойный, у других

Подлее в притязаниях своих.

Наш обобрал до нитки свой народ,

И слезный дождь из глаз людских идет,

Не размягчая каменных сердец

Придворных, переполнивших дворец,–

Грабителей мечетей и шатров,

Которым гнет – веселье и покров.

* * *

Он взял себе жену, потом еще троих.

«Довольствуйся одной из четвертей моих!» –

Так первой он сказал. Но та нашла замену,

И муж побил ее камнями за измену.

Наследования неявственный закон

И при двубрачии не будет соблюден.

Ты ослабел умом и стал игрушкой сплетни

Как семилетний – ты, семидесятилетний!

И ты несправедлив и злобой обуян,

И ты, подобно всем, преступник и тиран.

И радуешься ты, что пусто в доме брата,

А у тебя в дому и сытно и богато.

Когда бы жадности ты не был верный раб,

Ты сжег бы свой колчан и лук из древа наб

* * *

Сердца у вас – кремень, в чертах лица уныние,

Рты перекошены, глаза от злобы синие.

Я сил не соберу, чтоб странствовать отправиться,

Мне, старому слепцу, не светит даль‑красавица.

Забрезжил новый день, и разлетелись вороны,

И голуби стремглав метнулись во все стороны.

И я в дороге был, домой в изнеможении

Принес бесстыдства кладь и груз неразумения.

Да не сочтешь наград за верность беспорочную,

За искренность молитв на сторону восточную!

Земные твари прочь бегут при блеске молнии,

И сводит смерть с ума их души, страха полные.

О птица! О газель! Не бойтесь ни величия,

Ни мудрости людской: меж нами нет различия.

* * *

Зардели сонмы звезд на ясных небесах,

И веры темный плат разорван в ста местах.

Нет царства, коему не угрожают страсти.

Все, что составилось, рассыплется на части.

Вероучения – плоды земных забот

И себялюбия. Кто к этому придет,

Пусть побоится тот и своего дитяти,

Как высекший огонь бежит его объятий.

Мы – зло. Но не о вас, о люди, говорю:

На секты розные со страхом я смотрю.

Не жди от ближнего ни добрых чувств, ни блага,

Хоть по щекам его бежит смиренья влага.

Но из врагов твоих опасней всех – душа,

Она покинет плоть, изменою греша.

Почившего царя, дарившего улыбки,

Мы за ягненка счесть готовы по ошибке.

О вере не пытай наставников общин:

От каждого из них услышишь вздор один.

Быть может, мнимому дивлюсь я урожаю:

И сад еще не цвел, а я плоды срываю.

Как часто уходил от воздаянья вор,

И честная рука ложилась под топор.

Жемчужница сдалась ныряльщику на милость,

А сколько времени на дне морском таилась.

Все время люди лгут, во лжи не видят лжи

И, ложь обосновав, за ложь идут в ножи.

Не стоит спрашивать: «Где ум твой, земножитель,–

Твоих безумных снов напрасный посетитель?»

Еды отведавшим не избежать беды,

Воды возжаждавшим нет в засуху воды.

И черными смотреть иль синими глазами,

Чтоб этот мир понять, кружащийся пред нами?

А вы, келейники… вам снится не игра

В уединении, а золота гора!

* * *

Быть может, прав мудрец, и мир не знал времен,

Когда бы не был я в живое воплощен.

То распадаюсь я, то вновь соединяюсь,

То вяну лотосом, то пальмой возрождаюсь.

Хоть скупость – грех большой, но медлю я, скупясь

Прервать безропотно с самим собою связь.

Мечта богатого – приумноженье рода,

А был бы он умней – чурался бы приплода.

* * *

Толкуют, что душа легко и смело

Переселяется из тела в тело.

Не принимай суждений ни о чем,

Когда проверить их нельзя умом.

Что тело? Пальма с гордою главою;

Она – трава и сменится травою.

Ты должен мысль от лишнего беречь:

При полировке тает лучший меч.

* * *

Звезды мрака ночного, – живые они или нет?

Может быть, и разумны, и чувствуют собственный свет?

Говорят: «Воздаяние ждет за могилой людей».

Говорят и другое: «Мы сгинем, как злаки полей».

Я же вам говорю: совершайте благие дела,

Не бегите добра, сторонитесь неправды и зла!

Мне воочию видно: пред тем как начать переход,

Покаянные слезы душа истомленная льет.

Наши души заржавели в наших телах, как мечи,

Но вернется их блеск, столь же яркий, как звезды в ночи.

* * *

Вы скажете: «Премудр податель бытия!»

«Вы правы, – я скажу, – согласен с этим я».

Тут вы добавите: «В числе его примет

Не только времени, но и пространства нет».

А я скажу в ответ, что это спор пустой:

Проникнуть в суть его не может ум людской.

* * *

Все тайны проницает всевидящее око.

А разум полон кривды, сердца полны порока.

Мы образною речью ласкаем свой язык

И знаем, что от правды и этот лжец отвык.

* * *

Если воли свободной преступник лишен,

То его не по праву карает закон.

Вседержитель, когда он руду создавал,

Знал, что эта руда превратится в металл.

Чем убийца коня подковал? Из чего

Меч, румяный от крови, в руках у него?

Ты на пламень сомнений летишь, – не спеши!

Опасайся пожара смятенной души!

* * *

Чему ни учит жизнь – уроки нам не впрок.

Кто попадает в цель? Удачливый стрелок.

С глаголом зло всегда сравниться бы могло:

В прошедшем, в будущем и в настоящем – зло.

Где море щедрости, где скупости гора?

Все перепутала безумная пора.

Землеправителям и баловням судьбы

Оставь усладу их и ешь свои бобы.

Колодезной водой мы радуем уста,

Когда мы пить хотим и чаша не пуста.

Сын благородного Кораном торговал

И с благородством связь на этом оборвал.

И Асим сочинял, и не было того,

Что Кунбуль передал от шейха своего.

Ягнят, без привязи оставленных в горах,

Подстерегает смерть и ослепляет страх.

Кутруббулийского ты требуешь вина,

Хоть и глотком воды напьешься допьяна.

Из четырех – одна попала в цель стрела.

Довольно и того, что первая взяла.

Заговори судьба – она бы над людьми

Смеялась, как в былом Дибиль и ар‑Руми.

Я жизнью поклянусь: судьба в душе – поэт,

Но только у нее ни слов, ни слуха нет.

Хоть честный человек в оковах, словно тать,

Никто ума его не властен заковать.

Так в правильный размер закован каждый стих,

Но нет преград в стихах для замыслов моих.

Я не советую завидовать в нужде

Излишеству людей в одежде и еде.

Увянет жизни ветвь, когда придет пора,

И Йазбуль сдвинется, как всякая гора.

О Ева, если бы, людского рода мать,

Ты не могла родить и не могла зачать!

О, если бы ты, Сиф, смирил свой дикий пыл,

Не подошел к жене и нас не породил!