АБУ‑ЛЬ‑АЛА АЛЬ‑МААРРИ 2 страница

Познало бы солнце, что блещет впотьмах,

Жалело бы о расточенных лучах.

* * *

Мне улыбаются мои враги, пока

Их стрелы сердце мне язвят исподтишка.

Я избегаю их, и нам не будет встречи:

Мы – буквы «за» и «заль» в словах арабской речи

* * *

Я горевал, когда под оболочкой дня

Все больше голова белела у меня.

Но чернота волос… быть может, это грязь?

И зубы чистые блестят, как день, светясь.

Мы любим эту жизнь, подобную любви

Тем, что сердца у нас и от нее в крови.

Стенает человек: «Продлись!» А жизнь – в ответ:

«Ни часа лишнего! Теперь на мне запрет».

Когда же кончится безвременье разлук

И встретит жизнь свою ее влюбленный друг?

Не раз твой верный щит спасал тебя от стрел.

Смирись и брось его, когда твой час приспел.

Я не похож на тех, кто, чуя смерти сеть,

Твердит, что все равно – жить или умереть.

Молитву совершать приходится, когда

Для омовения принесена вода.

Решимости былой тебя лишает ночь.

Друзья‑созвездия спешат тебе помочь.

О верные друзья моих незрячих глаз,

Ведите и меня встречать последний час!

Нет горше ничего, чем жизни маета.

А горек твой глоток, так выплюнь изо рта.

* * *

Что со мною стряслось? Я сношу терпеливо беду,

Бейтам Рубы под стать, перемены судьбы я не жду.

Стал я точным подобием слабого звука в глаголе.

Над врачами смеются мои застарелые боли.

Жизнь моя затянулась, пора мне домой из гостей,

Мать‑пустыня взыскует моих долгожданных костей.

Разве я из‑за пьянства дойти не могу до постели?

От ночных переходов колени мои ослабели.

Надоела мне жизнь, истомил мою душу народ,

Чей правитель нещедрый лишил его добрых забот.

Говорят, что правитель – народу слуга и защита,

А у нас попеченье о благе народа забыто.

Убедился я в том, что не вдосталь еды у людей,

Что подлейших из подлых писатели наши подлей.

То и дело хадисы твердят наизусть грамотеи,

А богатство их сделало крыс ненасытных жаднее.

Преступи хоть на палец предел установленных прав,

Отвернется твой друг, отщепенцем тебя обозвав.

Так размеренный стих, измени в нем единое слово,

Даже букву одну, – от себя отвращает любого.

Спящий сном любовался, а жизнь безвозвратно прошла.

Чем же сон одарил его, кроме убытка и зла?

Славь деянья создавшего землю тебе на потребу,

Над которой созвездия пламень проносят по небу!

Знает зависть и конь, на чужую косится судьбу

И завидует тем, что со звездочкой белой во лбу.

Жизнь – как женщина в дни очищенья: желанна,

Да помочь нам не может. Но жизнь такова постоянно.

Не пресытившись ею, от жизни уходит богач;

Бедный тоже уснет и не вспомнит своих неудач.

Спорят, ссорятся жизнелюбивые законоведы,

Ищет мудрость их мнимая славы и легкой победы.

Я пристрастие к жизни хотел бы себе запретить,

Но лица не могу, не могу от нее отвратить.

* * *

Ученых больше нет, и мрак объемлет нас,

А человек простой в невежестве погряз,

Приметных некогда, как вороные кони,

Наставников лишась в годину беззаконий.

И жены и мужи, мы все до одного –

Рабы ничтожные для бога своего.

Ему подвластно все: и месяц, и Плеяды,

И полная луна, и горные громады,

Звезда Полярная, созвездье Льва, заря,

И солнце, и костер, и суша, и моря.

Скажи: «Велик господь, руководитель света!» –

Тебя и праведник не упрекнет за это.

О брат, недолго мне терпеть земную боль.

У неба испросить прощенья мне дозволь!

Ты скажешь: праведность. Но это только слово,

Есть лица, имена – и ничего иного.

Хадисы вымыслил обманщик в старину,

Чтоб ради выгоды умы держать в плену.

Взгляни на сонмы звезд. По мне, узоры эти –

Судьбою над людьми раскинутые сети.

Дивлюсь: невыносим судьбы железный гнет,

Один ее удар сильнейшим спину гнет,

А людям невдомек, что смерть играет ими,

Когда горбы могил встают над их родными.

Неправда на земле царит с начала дней

И в ярости казнит мудрейших из людей.

От смерти, Асами, бежать не стоит в горы:

Непререкаемы у смерти приговоры.

Четыре составных слились в живую плоть,

Одна стремится часть другие побороть;

Здорова плоть, когда в ладу они друг с другом,

А несогласье их предшествует недугам.

Наш век и нем и груб; напрасно хочешь ты

Понять невнятные сужденья немоты.

Жизнь – полосы ночей, сменяющихся днями:

Змея двуцветная, ползущая за нами.

Пред смертью мы в долгу; в определенный час

Заимодавица всегда находит нас.

Из чистого ключа спешит напиться каждый

С тех пор, как в оны дни погиб Кааб от жажды.

И лилии садов, и мирные стада,

И стаи хищные равно поит вода.

Когда бы дел своих последствия мы знали,

Как воду, кровь тогда мы лили бы едва ли.

Кто сострадателен от первых лет своих,

Тот сострадания достойней остальных.

Мы правды не хотим и гневно хмурим брови,

Когда нам говорят, что грех у нас в основе.

Адам, я вижу твой поросший шерстью лоб

И Еву из числа пятнистых антилоп.

Мы – пища времени. Никто в заботах света

Не плачет над конем разбойного поэта.

Мир в замешательстве, как зверь в морских волнах,

Как птица в грозовых кипящих облаках.

Душистый аль‑бахар, питомец мирной лени,

Шипами защищен от наших покушений.

Жизнь – быстролетный миг, и мало пользы в том,

Что колют нас копьем и рубят нас мечом.

В ком сердце черное, тот черен сам и слуха

Лишен, тогда как я – всеслышащее ухо.

Ты выпустил стрелу, попала в цель стрела,

Зато душа твоя до цели не дошла.

Рок благородного ввергает в море бедствий.

Амр матери своей лишился в раннем детстве.

Главою крепости был Самуил‑поэт,

Она еще стоит, а Самуила нет.

На собеседника Плеяда перст уставит,

И смерть ваш разговор прервать его заставит.

Персты шести Плеяд, причастных небесам,

О силе божией свидетельствуют нам.

Разумный человек – безумного подобье,

Все беды для него судьба готовит в злобе.

В могиле мать и дочь. Коса расплетена,

Коса заплетена… Но смерти смерть равна.

Видения весны кромешной белизною

И дикой чернотой подменит время зноя.

Пересекающий безводные края,

Ведущий к смерти путь возненавидел я.

Окрест ни шороха, ни дружественной речи.

Мой путь – двуострый меч, всегда готовый к сече.

Зачем же благ земных не делит с бедным тот,

Кто вдоволь ест и пьет и в роскоши живет?

* * *

Живу я надеждой на лучшие дни.

Надежда советует: «Повремени!»

Душа моя тешится горьким вином,

Доколе мне смерть не прикажет: «Идем!»

* * *

Добивается благ только тот, кто привык

И в горячке держать за зубами язык.

Обернется грехом торопливая речь,

А молчанью дано от греха уберечь.

Если низкий вознесся превыше горы,

То высокий – посмешище смутной поры.

Ты, что хочешь бежать от невзгод, не спеши!

Что ни дом – ни одной беспечальной души,

Нет под кровлями необесчещенных жен,

Сын Адама багряным вином опьянен.

Скоро в нищей одежде правитель страны

Снидет в царство, где нет ни дворца, ни казны.

* * *

Дочерей обучайте шитью да тканью, а письму

Или чтению внятному их обучать ни к чему.

Сила женских молитв – добродетель и память добра,

А Коран не для них: что им Юнус и что Бараа?

Ты певиц из‑за полога слышишь, и видит твой взор,

Как бездушную ткань сотрясает и морщит позор.

* * *

Уединись! Одинок твой создатель поистине.

В дружбе царей не ищи утешительной пристани!

Ищет приятелей бедность, но если их нет,

Юноше легче уйти от пороков и бед.

Чтоб вам пропасть, дни глухие и ночи кромешные,

Род мой ничтожный, мужчины и женщины грешные!

О, умереть бы младенцу в пеленках, пока

Он из сосцов роженицы не пил молока!

Вот он – живет и клянет ее без языка еще:

«Много вреда я еще принесу ей, страдающей!»

* * *

Когда в науке нет ни сердцу обороны,

Ни помощи уму – пускай умрет ученый!

Судьбы не изменить: ее судил Аллах,

И мудрость мудрецов развеялась, как прах.

Не может человек бежать велений бога,

От неба и земли отвлечься хоть немного.

По торному пути покорным чередом –

Потомки умерших – мы к пращурам идем.

Давно я не дивлюсь тому, что пресыщенье

И муки голода – в противоположенье.

Стреляю, но врага щадит моя стрела,

Зато стрела судьбы мне прямо в грудь вошла.

В побеге лиственном сокрыта кость людская,

И кровь от корня вверх течет, не иссякая.

Зло не смыкает глаз и головы сечет,

Как предугадывал разумный звездочет.

Растратив золото на щедрые даянья,

Великодушие лишается признанья.

Жизнь порождает страх, и люди как во сне

Летят во весь опор у страха на спине.

Проснитесь наконец, обманутые дети!

Вы слепо верите лжецам былых столетий.

Корыстолюбие, не знавшее препон,

В могилу их свело, и умер их закон.

Они твердили вам, что близок день последний,

Что свет кончается, – но это были бредни,

Но это ложь была! Не слушайте речей

Извечной алчностью палимых главарей!

И ближний, как чужак, порой наносит рану.

Благоразумие да будет вам в охрану.

Я сердце оградил от радостей земных,

Когда увидел смерть в числе врагов своих.

* * *

О земные цари! Вы мечтаете смерть обмануть,

Но единым злодейством означили жизненный путь.

Что же истинной доблести вы не спешили навстречу?

Даже баловень женский порой устремляется в сечу.

Люди верят, что будет наставник ниспослан судьбой,

Чья высокая речь зазвучит над безмолвной толпой.

Не томись в ожиданье, надежду оставь, земножитель!

Для тебя твой рассудок – единственный руководитель.

Он во благо тебе, чти его справедливый устав

И в скитаньях своих, и на якорь у пристани став.

Это множество сект для того существует на свете,

Чтоб царей и рабов завлекать в хитроумные сети.

Люди чашами пьют наслаждений губительных яд,

Ни смиренницы юной, ни гордой жены не щадят,

Как восстания зинджей жестокий главарь или злобный

Вождь карматский… Поистине, все на земле им подобны.

Удались от людей, только правду одну говорящий,

Ибо правда твоя для внимающих желчи не слаще.

* * *

Ни на один приказ, ни на один совет

Мне от моей души в ответ ни слова нет.

В ошибках каяться? Но поглядите сами:

Числом они равны песчинкам под стопами.

Существование не стоит мне забот.

Не все ли мне равно, кто хлеба принесет

И кто мне уделит от своего запаса –

Плеяды, Сириус иль звезды Волопаса?

* * *

О сердце, горсть воды, о сердце наше, где

Причуды мечутся, как пузырьки в воде!

Что изменяет их, и что там колобродит,

И что Асму и Хинд в минувшее уводит?

Словарь – что человек: в нем и добро и зло.

В составе нашем все, что мрачно и светло.

Мы будем времени служить питьем и пищей,

Доколе в богача не превратится нищий.

Как сокол – кроликов, лишенный прежних сил,

В несчастье Кайс врагов о милости просил.

По мне, к достойнейшим такой не сопричтется:

Душе пристало пить из чистого колодца.

* * *

В Египте – мор, но нет на свете края,

Где человек живет, не умирая.

Рассудок наш у смерти на виду

Пытается предотвратить беду.

Какой араб, иль перс, иль грек лукавый

В расцвете сил, величия и славы –

Пророк иль царь – остался невредим,

Когда судьба открылась перед ним?

Закон стрелы: лететь быстрей, чем птица,

Щадить стрелка и крови не страшиться.

Своей спиной, как пленные рабы,

Мы чувствуем следящий взор судьбы.

* * *

Разумные созданья бессмертного творца

Идут путем страданья до смертного конца,

И смертным смерть вручает подарок дорогой:

Наследникам – наследство, покойнику – покой.

* * *

Говорящим: «Побойся всезрящего бога!» –

Отвечай: «Хорошо, погодите немного!»

Семизвездью, играющему в буккару,

Уподоблю цветы и траву на ветру.

Но никто из живых ни в почете, ни в славе

Уподобиться канувшим в землю не вправе.

Я другим подражаю, стараюсь и я

Приспособиться к путанице бытия.

Многим смысл бытия разъясняет могила,

А меня жизнелюбие опустошило.

Мне, по правде сказать, не опасен сосед,

Я и знать не желаю – он друг мне иль нет,

Потому что моя не красива невеста

И насущный мой хлеб не из лучшего теста.

* * *

Преследователь спит. Мы в темный час идем.

Отважный свой поход мы будем славить днем.

Богатства на земле взыскует человек –

И в чистой кипени надмирных звездных рек.

Воитель со щитом, жнец со своим серном.

Чьим хлебом первый сыт, обходят землю днем

И возвращаются под звездами домой –

С убытками один, со славою другой.

И все, кто сеет хлеб, и все, кто ищет клад,

Стригут своих овец и прочь уйти спешат.

Где быть седлу – окно, где быть окну – седло.

Все в жизни у тебя навыворот пошло.

И время у тебя скользит, как темнота,

Как саранча, когда бледнеет красота

Изглоданной травы… О, сирые края!

Из рта верблюжьего так тянется струя

Слюны из‑под кольца, когда в глуши степной

Тиранит всадника невыносимый зной.

Ты брата своего всегда судить готов,

А на твоем челе – печать твоих грехов.

Ты вовсе не похож на льва из аш‑Шари,

Ты – волк. Тогда молчи и брата не корп.

Жизнь медленно ползет, пока надзора нет;

Посмотришь – нет ее, давно пропал и след

Повсюду власть свою распространило зло,

Проникло в каждый дол и на горы взошло.

Пусть говорливостью гордится острослов,

Что Мекку восхвалял: «О матерь городов!»

«О матерь тьмы ночной!» – так он лозу нарек

Пусть будет молчалив разумный человек.

Стремишься к выгоде, а что находишь ты?

Сам назовешь себя добычей нищеты.

И пусть не лжет злодей, что он аскет прямой!

О, как мне обойти такого стороной?

Когда ты смерть свою увидишь впереди,

Скажи: «Презренная, смелее подходи!»

Скажи: «Убей меня!» Когда она грозит,

Не стоит прятаться за бесполезный щит.

Возвышенных надежд моя душа полна;

Столкнут ее с горы дурные времена.

С престола своего нисходит гордый князь,

Бледнеет плоть его, преображаясь в грязь,

Уходит, бос и наг, и князю не нужны

Ни земли многие, ни золото казны.

Когда приходит гость еще в пыли пустынь,

Встань и приветь его и хлеб к нему придвинь.

Не презирай того, кто беден, слаб и мал,

Такой и льву не раз в несчастье помогал.

Стремятся юноши к походам боевым,

А рассудительность потом приходит к ним.

На смерть мой сон похож, но пробуждаюсь я,

А смерть – всевечный сон вдали от бытия.

И пусть бранят меня, пусть хвалят – все равно,

Раз тело бренное уже погребено.

И все равно теперь истлевшему в земле,

В чем повод к смерти был: в копье или в стреле.

Кто воду из бадьи в степи безлюдной пьет,

А кто с людьми живет и собирает мед.

Есть мед – и хорошо, а меда нет – беда,

Но не тужи, не плачь, не жалуйся тогда.

И мы состарились, как пращуры до нас.

А миг похож на миг, и час похож на час,

И ночь сменяет день, и ясная звезда

Восходит в небесах и тает – как всегда.

* * *

Одно мученье – жизнь, одно мученье – смерть.

Но лучше плоть мою прими, земная твердь!

Пуста моя рука и нёбо пересохло,

Но жадно смотрит глаз и ухо не оглохло..

Глядите: человек выходит со свечой,

Чтоб высоко поднять огонь во тьме ночной.

Ему потребен врач, он тешится надеждой

Насытить голод свой и плоть прикрыть одеждой.

Но тот, кто спит в земле, избавясь от забот,

Ни разорения, ни прибыли не ждет.

Копье, петля и меч ему всю жизнь грозили,

Он покорялся их неодолимой силе,

Но не страшится он в объятиях земли

Ни длинного копья, ни шелковой петли,

Ни острого меча. Лишившемуся тела

До кличек и обид нет никакого дела.

За брань и похвалы, покинув этот свет,

Он благодарен всем. Но мертвым счастья нет!

Пускай завистники своей достигнут цели,

Чтоб смерть у мертвецов отнять не захотели.

Душа‑причудница служанку‑плоть бранит,

А плоть покорствует и верность ей хранит,

И каждый замысел своей хозяйки вздорной

Спешит осуществить исправно и покорно.

Растение плоду все соки отдает,

А человек ножом срезает этот плод.

И кто‑то седину закрашивает хною;

Но как же быть ему со сгорбленной спиною?

И кто‑то вздор несет, рассудок потеряв,

Пока не схватит смерть безумца за рукав.

Все на одно лицо: исполненный гордыни

Сын знатной женщины и жалкий сын рабыни.

Смерть приготовила напиток для меня

И сохранит его до рокового дня.

Хоть время говорит отчетливо и внятно,

А все же речь его не каждому понятна.

И тлен и золото – у времени в руках.

Где прежде был дворец, там вьется мелкий прах.

Обитель райская открыта человеку,

Зане он совершил паломничество в Мекку!

* * *

Довольствуй ум досужий запасом дум своих,

Не обличай порока, не укоряй других.

Своей бедой не надо судьбе глаза колоть,

Когда преступно сердце и многогрешна плоть.

Хоть привяжись он втайне веревкою к звезде,

От смерти злой обидчик не спрячется нигде.

Разит, как рот девичий, смертельное копье,

Меж ребер клык холодный – и ты в руках ее.

Она и без кольчуги – что дева без прикрас.

Хинд и Зейнаб – вот поле ее войны сейчас.

Верблюд изнемогает и дышит тяжело,

А смерть опять бросает добычу на седло.

Повержен храбрый воин, и кровь, как водомет,

Шипит в глубокой ране и прямо в небо бьет.

Теперь его согбенной не выпрямят спины

Ни конь великолепный, ни трубный клич войны.

* * *

Ты в обиде на жизнь, а какая за нею вина?

Твой обидчик – ты сам. Равнодушно проходит жена.

И у каждого сердце палящей любовью объято,

Но красавица в этом пред встречными не виновата.

Говорят, что – бессмертная – облика ищет душа

И вселяется в плоть, к своему совершенству спеша.

И уходит из плоти… По смерти – счастливым награда

В благодатном раю, а несчастным – страдания ада.

Справедливого слова не слышал питомец земли,

Истязали его, на веревке по жизни влекли.

Если мертвая плоть не лишается всех ощущений,

То, клянусь тебе, сладостна смерть после стольких мучений.

* * *

От мертвых нет вестей, ушли, не кажут глаз,

Но, может быть, они богоугодней нас?

В неотвратимый час душа дрожит от страха.

Но долголетие… уж лучше сразу – плаха.

Все люди иа земле сойдут в могильный прах –

И здесь, в родном краю, и там, в чужих краях.

Обречена земля искать питья и пищи;

Вода и хлеб ее – то царь, то жалкий нищий.

Нам солнце – лучший друг, а мы бесстыдно лжем,

Что поделом его бранят и бьют бичом.

Во гневе месяц встал, едва земля заснула;

Но и его копье с налету смерть согнула.

Всевидящий рассвет уже заносит меч,

Чтоб людям головы сносить наотмашь с плеч.

* * *

Подобно мудрецам, и я теперь обрушу

Разгневанную речь на собственную душу.

Из праха плоть пришла и возвратится в прах,

И что мне золото и что стада в степях?

О низости своей толкует жизнь земная

На разных языках и, смертных удивляя,

Разит без промаха своих же сыновей.

Мне, видно, суждено не удивляться ей.

Я жил – и жизнью сыт. Жизнь – курица на блюде,

Но в сытости едой пренебрегают люди.

У жизнелюбия – причина слез во всем;

И в солнечных лучах, и в сумраке ночном.

От вздоха первого в день своего рожденья

Душа торопится ко дню исчезновенья.

Верблюды и быки спешат на водопой

Прямой, проверенной и правильной тропой.

И как путем кривым идти не страшно людям

Под копьями судьбы, нацеленными в грудь им?

Мне опротивел мир и мерзость дел мирских,

Я вырваться хочу из круга дней своих.

Отбрось тяжелый меч и щит свой бесполезный.

Смерть опытней тебя. Она рукой железной

И голову снесет, и в цель стрелу пошлет,

И распылит войска – непрочный твой оплот.

Она взыскует жертв и насыщает щедро

Телами нашими земли немые недра.

* * *

Никогда не завидуй избранникам благополучия.

Жизнь их тоже смертельна, и все мы зависим от случая.

Чувства тянутся к миру, и страждет душа неразумная.

Есть у времени войско, а поступь у войска – бесшумная.

Если б знала земля о поступках своих обитателей,

Верно, диву далась бы: на что мы свой разум растратили?

Лучше б не было Евы с повадкой ее беспокойною.

Влажность ранней весны превращается в засуху знойную.

О невыгодном выборе ты не жалеешь пока еще,

Но ты сломлен, очищен и ветвью поник увядающей.

Не для мирной молитвы ты прячешься в уединении,

Ты себя устыдился, бежал от стороннего мнения.

Мне – душа: «Я в грязи, я разбита и обезоружена!»

Я – душе: «Примирись! Эта кара тобою заслужена».

* * *

На свете живешь, к наслаждениям плоти стремясь,

Но то, что приносят тебе наслаждения, – грязь.

Измыслил названия, сушу и воды нарек,

И месяц, и звезды… Но как ты солгал, человек!

Тот взор, что на солнце порочная плоть возвела,

К земле на поверку притянут веревками зла.

* * *

Так далеко зашли мы в невежестве своем,

Что мним себя царями над птицей и зверьем;

Искали наслаждений в любом углу земли,

Того добились только, что разум растрясли;

Соблазны оседлали и, бросив повода,

То вскачь, то рысью мчимся неведомо куда.

Душа могла бы тело беречь от всех потерь,

Покуда земляная не затворилась дверь.

Учи тому и женщин, чье достоянье – честь,

Но будь поосторожней! Всему границы есть.

Прелюбодейка спрячет под платом уголь глаз,

И верная откроет свое лицо подчас.

Дни следуют за днями, а за бедой – беда.

От зла на белом свете не скрыться никуда.

Гостить у нас не любят ни тишь, ни благодать;

Того, что ненавистно, от нас не отогнать.

Порой благодеянье ущерб наносит нам,–

Тогда врагов разумно предпочитать друзьям.

Приди на помощь брату, когда он одинок.

Душе во благо веет и слабый ветерок.

* * *

Муж приходит к жене, ибо страсть отягчает его,

Но от этого третье родится на свет существо.

И пока девять раз будут луны друг друга сменять,

Истомится под бременем тяжким страдалица мать.

К тем извечным стихиям она возвратится потом,

От которых мы все родословные наши ведем.

* * *

Сыны Адама с виду хороши,

Но мне по нраву ни одной души,–

Отрекшейся от суеты сует

И алчностью не одержимой, – нет.

Я камень всем предпочитаю: тот

Людей не притесняет и не лжет.

* * *

О племя писателей! Мир обольщает ваш слух

Напевом соблазнов, подобным жужжанию мух.

Кто ваши поэты, как не обитатели мглы –

Рыскучие волки, чья пища – хвалы и хулы.

Они вредоносней захватчиков, сеющих страх,

Как жадные крысы, они вороваты в стихах.

Ну что же, примите мои восхваленья как дань:

В них каждое слово похоже на резкую брань.

Цветущие годы утратил я в вашем кругу

И дней моей старости с вами делить не могу.

Уже я простился с невежеством ранним своим,

И хватит мне петь племена ар‑рабаб и тамим.