Cочинения по теме 1 страница

Quot;Поэт следует собственной идее, но эта идея приводит его к необходимости вписать себя в кривую человеческого прогресса. И мало-помалу мир входит в него, мир поет через него". Этими словами, сказанными одним из величайших французских поэтов 20 века Полем Элюаром, можно было бы охарактеризовать все творчество этого гениального поэта. Поль Элюар прожил яркую жизнь. Представитель «потерянного поколения», он стоял у истоков дадаизма и сюрреализма, он участвовал в двух мировых войнах и выпустил более ста своих книг, а его женой и музой была Елена Дьяконова, легендарная Гала… Творческое наследие поэта нельзя свести к банальному примитивизму, дадаизму и сюрреализму, слишком уж сложны и многогранны его стихи.

Поль Элюар

Анализировать творчество Поля Элюара нелегко. Дело в том, что за почти 40 лет творчества, поэт многократно менял свои взгляды, переходил от течения к течению, от направления к направлению. Неизменным оставался лишь трагический лиризм, присутствующий во всех произведениях поэта и его верность идеалам гуманизма. Сверхидея поэзии Поля Элюара – вера в победу добра, вера в человеческое братство, в прогресс. Все творчество Поля Элюара отражает тревоги и чаянья времени, в которое поэту выпало жить и творить. По Элюару – жить здесь и сейчас, значит жить и делить этот мир с другими людьми. Лирический герой Элюара – человек, страдающий от внутренней разорванности и стремящийся обрести мир, мир с самим собой и с окружающей его действительностью. Верлибр стал основным творческим методом поэта.

Я скрываю печальные клады

Уединенных убежищ

Сердце лесов сонливость

Раскаленной ракеты

И ночной горизонт что меня

Короной своей венчает

Я шагаю вперед упрямо

Приветствуя новой тайной

Рождение образов.

(Словно образ. Из сборника Любовь Поэзия)

Свои первые стихи Поль Элюар написал в возрасте 17 лет, после того, как познакомился на швейцарском курорте с русской девушкой Еленой Дьяконовой, которую он называл Гала. Именно тогда влюбленный молодой человек решивший покорить сердце женщины, активно интересующейся авангардным искусством, выпустил свой первый сборничек стихов. Книжка называлась «Развлечения, Пьеро, пять кругов каждого молодого человека», была подписана настоящим именем поэта – Эжен Поль Грендель и была напечатана на деньги семьи поэта. Однако родителям поэта крайне не понравился выбор юноши, и Елена вернулась в Россию, а Поль – во Францию, откуда он вскоре отправился в окопы Первой мировой войны. Увиденное им на фронте навсегда изменило взгляды молодого человека на мир. Первоначальное его бравурное патриотическое настроение сменяется сначала растерянностью, а потом ужасом. Этот ужас перед бессмысленной жестокостью не покинет его уже до конца жизни. Став свидетелем гибели сотен своих ровесников, поэт пишет цикл стихов «Долг» - о разочарованиях своего поколения, которое Хеменгуей позже назовет «потерянным». Этот сборник поэт впервые подписал как Поль Элюар, взяв в качестве псевдонима фамилию своей бабушки по материнской линии.

Смутная тень.

Все несчастья на свете,

А над ними любовь моя

Псом бесприютным.

(из сборника Умирать от того что не умираешь)

Вернувшись к мирной жизни, Поль Элюар женится на Елене Дьяконовой (она окажет огромное влияние на его творчество) публикует сборники «Долг и тревога», «Стихи для мирного времени», становится одним из основателей дадаизма и даже основывает собственный журнал – «Пословица», в котором публикует стихи поэтов-дадаистов. Однако Элюар быстро разочаровывается в новом движении. Дадаисты выступали против духовных ценностей западной культуры, считая, что заскорузлый быт старого мира необходимо полностью разрушить для того, чтобы построить на его руинах новое общество. Однако практически вся деятельность дадаистов сводилась к бунтарским акциям, пощечинам обывателям, насмешками над рутиной. Элюар же пытался найти новые выразительные средства, выработать свой собственный неповторимый стиль письма, собственный взгляд. Для него игра в дадаизм была своего рода творческим поиском. Именно это стало точкой раздора между Полем Элюаром и Тристаном Тцара – лидером дадаистов. В конце концов, в 1923 году после драки с Тцара Элюар покидает ряды дада.

В тишине ее тела таился

Снежный цветок пушистый

У нее на плечах лежала

Пятном молчанья и розы

Тень ее ореола

Ее певучие гибкие руки

Свет преломляли

Бессонная она воспевала минуты.

(Единственная. Из сборника Град Скорби)

Вскоре после этого Поль Элюар присоединился к известной группе сюрреалистов – памфлетистов «Труп». Вместе с другими сюрреалистами поэт вступил в коммунистическую партию (из которой его исключили несколько лет спустя – за антисоветские высказывания), издал ряд сборников, в том числе и замечательную книгу – «Умирать от того, что не умираешь». Стоит отметить, что сюрреалистический бунт был так же чужд Элюару, как протест дадаистов. Сюрреализм Элюара – это не антиреализм, а попытка осмыслить и передать поверх текста нечто, скрытое от поверхностного взора. Несмотря на то, что Поль Элюар более 15 лет был одним из самых известных приверженцев сюрреализма, в произведениях поэта так и не появилось характерного для сюрреалистов черного юмора, пренебрежения реальностью во имя «сверхреальности». Лидер французских сюрреалистов Андре Бретон обвинял Элюара в том, что тот остался «традиционным поэтом», да и к тому же позволял себе выступать со злободневными произведениями, что в группе сюрреалистов строго запрещалось.

В 1929 году Элюара покинула любимая жена и муза – Гала. Она ушла от поэта к молодому художнику Сальвадору Дали. Влюбленный Дали написал портрет Поля Элюара, заявив что он обязан был написать портрет поэта, у которого он похитил музу. В том же году Элюар познакомился с Марией Бенц (Нуш) и вскоре женился на ней.

Про одного зверя

Люблю зверье я знаю Маяковский

Так говорил Люблю зверье и тут же

Свою любовь доказывал он улыбался

Собакам и встречал ответную улыбку

У нас была собака с мордой слишком черной

Для туловища серого потом она взбесилась

Ее пришлось убить я слышу до сих нор

Звук выстрела убившего ее

Источник жизни клонится к концу

Мы с каждым днем склоняемся все ниже

Над нашей мертвой и взыскательной собакой.

Со временем все больше внимания уделяет гражданской лирике, оттачивает слог, его образы становятся все более сложными, слог – виртуозным.

Поэт выступает против франкистов по время войны в Испании, и становится одним из активных участников Сопротивления во время Второй мировой войны. Все это время он продолжает активно и плодотворно работать. Выпускает целый ряд сборников, в том числе «Поэзия и Правда 1942» и «Лицом к лицу с немцами». Листовки со стихотворениями Элюара британские летчики разбрасывали над оккупированной Францией. В 1942 году Элюар вновь вступил в коммунистическую партию.

"Свобода" (La liberté)

На школьных своих тетрадках
На парте и на деревьях
На песке на снегу
Имя твое пишу

На всех страницах прочтенных
На нетронутых чистых страницах
Камень кровь ли бумага пепел
Имя твое пишу
На золотистых виденьях
На рыцарских латах
На королевских коронах
Имя твое пишу

На джунглях и на пустынях
На гнездах на дроке
На отзвуках детства
Имя твое пишу…

После войны поэт стал активным борцом за мир и много путешествовал, принимая участие в самых разных конгрессах посвященных миру. Он умер в возрасте 57 лет – от инфаркта.

8) Поэтика литературного авангарда начала ХХ века. Идеологические и художественные основы экспрессионизма.

. Экспрессионизм

Одно из самых значительных явлений в немецкой культуре первой четверти XX в.— экспрессионизм. Теперь экспрессионизм изучен, осмыслен, классифицирован. Возвращены публике, за ис­ключением безвозвратно погибшего, экспрессионистическая живо­пись, графика, скульптура, объявленные фашистами «выродив­шимся искусством» и выброшенные из музеев Германии. Вновь изданы книги, горевшие на кострах в мае 1933 г. Переизданы тексты, в том числе знаменитые антологии экспрессионистической поэзии — «Сумерки человечества» и «Товарищи человечества» (обе увидели свет в 1919 г.).

Читая сегодня книги экспрессионистов, листая альбомы их живописи и графики, мы с должным спокойствием и подготовлен­ностью воспринимаем выработанную ими манеру. Но задевает не столько неистовство этого искусства, деформировавшее образы, искажавшее реальные пропорции в живописи и графике, превра­щавшее пьесы экспрессионизма в «драму крика», а многие стихи поэтов в памфлеты и воззвания, сколько аскетическое самоограни­чение, неспособность видеть жизнь в ее многокрасочной сложности, думать о чем-либо, кроме того, что казалось единственно важным — судьбе человеческого в бесчеловечном мире. Такая сосредоточен­ность рождала новый художественный язык, обладавший у ряда экспрессионистов большой выразительной силой.

Экспрессионизм возник в середине 900-х годов. Его родиной была Германия, хотя некоторое распространение он получил в Австро-Венгрии, а отчасти и в Бельгии, Румынии, Польше. В России с экспрессионистической эстетикой принято связывать творчество Леонида Андреева, но гораздо заметней его сходство с русским футуризмом. Экспрессионисты видели своих предшественников в Ван-Гоге, Гогене, Руо, Мунке (Норвегия). В Бельгии им близка живопись Энсора.

Отрицая пассивность и эстетизм 900-х годов, экспрессионизм начал с того, что счел себя в ответе за действительность. Он отодвинул все частное, пренебрег деталями, полутонами и нюанси­ровкой, ибо видел свою обязанность в обнаружении главного, существа и сути жизни, скрытой поверхностным слоем «видимостей».

Среди всех авангардистских течений начала века именно экс­прессионизм отличается истовой серьезностью своих намерений. В нем меньше всего от того шутовства, формального трюкачества, эпатажа, которые свойственны, например, дадаизму. За наслоениями буржуазной цивилизации, не помешавшей начавшейся вскоре при всенародном ликовании в Германии мировой войне, экспрес­сионисты пытались увидеть первичный смысл вещей.

Тут и проясняется смысл того тяготения к абстракции, которое присуще течению в целом. На мировоззрение, а значит, и эстетику экспрессионистов существенное влияние оказали философы разных школ и направлений. Экспрессионисты были восприимчивы к интуитивизму А. Бергсона, учившему воспринимать мир вне ана­лиза, целиком и сразу. Некоторые их идеи будто заимствованы из теории познания Э. Гуссерля, выступившего в своих «Логических исследованиях» (1900) с идеей редукции, абстрагирования, обнаже­ния закона и «идеальных сущностей». Некоторым экспрессиони­стам близок и витализм «философии жизни». Но эти и многие другие учения воспринимались экспрессионистами неполно, частично и, так сказать, в своих интересах. Гораздо существенней было другое. На глазах экспрессионистов рушилось старое и начиналось новое время. Новый жизненный материал требовал осмысления. Свои представления о действительности экспрессионисты пытались выразить в обобщенных абстрактных образах. «Не падающий ка­мень, а закон тяготения!» — вот формулировка одного из главных эстетических принципов экспрессионизма.

В характере времени коренится и другая особенность экспрес­сионизма — напряженная субъективность. Задолго до рождения термина, обозначавшего новое течение, под пером его адептов повторяются слова «интенсивность», «экстаз», «радикализм», «не­померность чувства». В эстетических программах и манифестах пестрят выражения, более уместные в религиозной проповеди, философском трактате или политической статье: речь идет о пре­ображении мира силой человеческого духа. В противовес сюрреа­лизму, объявившему общим для всех только область бессознательного, экспрессионизм хотел сломать всякие (в том числе и социальные) перегородки между людьми, найти общее для всех в сфере духовной и общественной жизни. «Не индивидуальное, а свойственное всем людям, не разделяющее, а объединяющее, не действительность, но дух»,— писал в предисловии к антологии «Сумерки человечества» ее составитель Курт Пинтус.

Объединивший многих писателей и художников журнал «Штурм» (Август Штрамм, Рудольф Блюмнер и др.; журнал выходил в Берлине с 1910 г.; издатель Герхарт Вальден)

Литературный экспрессионизм начался с творчества нескольких больших поэтов. Двое из них — Георг Тракль и Эрнст Штадлер так же, как художники Франц Марк, Август Маке и многие другие, стали жертвами мировой войны. Война будто смела их с лица земли. Открыв путь экспрессионизму, ими созданному, они были участ­никами общего движения только на небольшой части пути.

Мир был воспринят экспрессионистами двояко: и как изжив­ший себя, дряхлый, и как способный к обновлению. Это двойст­венное восприятие заметно даже в названии антологии экспрессионистической лирики: «Сумерки человечества» — это и сумерки, это и рассвет, перед которым стоит человечество. Совре­менная жизнь понималась как неестественная и потому неединст­венная, необязательная форма человеческого существования. Возможно было перевоссоздание жизни, новые пути эволюции, которые найдет для себя не только человеческое общество, но и сама природа. «Спящие формы», «Борющиеся формы», «Играющие формы» — так подписал художник Франс Марк последние рисунки, сделанные им во фронтовом блокноте незадолго до гибели. Если судить экспрессионизм, вникая в смысл его поисков, надо признать, что трагически воспринявшего войну Марка занимали не формаль­ные изыски, а мысль о множественности путей, которые может проложить себе жизнь, мысль о возможности перевоссоздания мира.

9) Поэтика модернизма.

В 1924 г. в лекции «Мистер Беннетт и миссис Браун» В. Вулф провозгласила: «Где-то в декабре 1910 г. человеческая природа изменилась». Уже в 1919 г. она увидела новую литературу, которую назвала модернистской, употребив впервые слово «модерн» в каче­ственном значении. Почва для развития модернизма была подго­товлена. После войны появились произведения, объяснившие существо и характер нового феномена в духовной жизни XX в.: «Влюбленные женщины» Д.Г. Лоуренса (1920), «Бесплодная земля» Т.С. Элиота (1922), «Улисс» Д. Джойса (1922), «Миссис Дэллоуэй» В. Вулф(1925).

Модернизм в Англии объединил разные тенденции в искусстве, различных писателей и поэтов и на ранней стадии связан с экспе­риментаторством. Даже в пределах творчества одного писателя могут быть отражены самые великие достижения модернизма («Улисс» Джойса) и его тупик («Поминки по Финнегану»), новое понимание традиции (Элиот), признание за русской литературой права быть органичной и необходимой частью мирового литературного процес­са (В. Вулф). Вместе с тем различные группировки и течения отразили совершенно очевидно некоторые общие черты. Прежде всего зависимость литературы от психологии 3. Фрейда, влияние психоанализа и концепции искусства, творчества как формы суб­лимации. Другой фигурой, оказавшей существенное влияние на формирование английского модернизма, был Джордж Фрейзер (1854—1941), заведовавший первой кафедрой социальной антропо­логии в Ливерпуле и проведший большую часть жизни в Кембридже, где преподавал начиная с 1879 г. Двенадцатитомное исследование «Золотая ветвь» (1890—1915) Фрейзера посвящено эволюции чело­веческого сознания от магического к религиозному и научному. Это труд, знаменитый пристальным вниманием к особенностям прими­тивного сознания, тотемизма и сравнительным изучением верова­ний людей в разные периоды развития человеческой истории.

Отвергая на первой экспериментальной стадии традиционные типы повествования, провозглашая технику потока сознания един­ственно верным способом познания индивидуальности, модерни­сты открыли зависимость художественного образа как основного инструмента эстетической коммуникации от мифа, ставшего струк­турообразующим фактором («Улисс» Джойса, поэзия Т.С. Элиота). Модернизм порывает в историческом и эстетическом планах с преемственностью культур, идя по пути дегуманизации. «Исто­рия,— говорит Стивен Дедалус («Улисс»),— это кошмар, от кото­рого я пытаюсь пробудиться».

Отказ от существующих стереотипов и систем, реорганизация и перестановка отдельных атомов этого материала, приспособление к новому строю, еще тем не менее окончательно не сформировав­шемуся, текучесть жизни и мысли, отказ от однолинейной зависи­мости причины и следствия, разъединение вещей, ранее казавшихся неразъемными, война всякой определенности, культ относительно­сти и дезинтеграции — вот очевидные признаки модернизма. Из­менилось и отношение писателя к материалу—от равноправия, допускающего мысль о мире как концентрации определенных категорий, абстрактных концепций и известных законов, поэт переходит на позицию активную, стимулированную интенсивно­стью поэтического видения: его сознание становится центром и координатором происходящего. Т.С. Элиот писал: «Поэтическое сознание собирает разрозненный опыт: сознание обыкновенного человека хаотично, неправильно, фрагментарно. Последний влюб­ляется или читает Спинозу, и эти два вида опыта не имеют ничего общего друг с другом, или с шумом печатной машинки, или с запахом кухни: в сознании поэта эти виды опыта всегда образуют новые целостности». Если представить себе развитие литературы от подражания к воссозданию новой реальности, то модернисты сосре­доточиваются на самом процессе воссоздания, на языке, повествова­тельные формы становятся интровертными, сконцентрированными на внутреннем, индивидуальном сознании. Предыдущие века через и посредством действительности создавали характер, рисовали индиви­дуальность или тип. Модернист через огромный анатомизированный, разорванный, интровертный мир индивида создает внешний мир. Эпическое создается лирическим, материя —духом.

Внутренний мир Леопольда Блума («Улисс»), рассеченный ас­социациями, аллюзиями, странными и причудливыми сочетаниями высказанного и невысказанного, продуманного и спонтанно воз­никающего, рождает тем не менее видимый и довольно хорошо очерченный внешний мир города Дублина, континуума жизни обыкновенного человека. Странствия Одиссея—Улисса заняли много лет, блуждания Блума — только один день, но вымышленность самого романа, лирического эпоса обнажена, она является предметом и инструментом романа, способом использования мифа, восстановления реальности в системе других вещественных, мате­риальных и духовных измерений. Панорама сознания миссис Дэл­лоуэй в одноименном романе В. Вулф изображена в течение дня, такова интенсивность художнического мышления и творчества. Не случайно рядом с обыкновенным героем, героем каждого дня, усредненным, массовидным сознанием присутствует другой, оли­цетворяющий собой творческое сознание, с помощью которого создается необычная модернистская картина. Тривиальное и каж­додневное мифологизируются: Блум превращается в легендарного героя древнего эпоса, Стивен Дедалус с его богатой духовностью и организованной системой мышления создает бесконечный кон­текст, в котором искусство романа может демонстрировать все свои богатства. Пародия и пастиш, множественность языка повествова­ния, наличие различных стилистических уровней —серьезного и ироничного, компенсируют отсутствие сюжета и относительность материала, представляемого внешним миром.

В. Вулф выразила отличие модернистов от их предшественни­ков в следующем пассаже «Современной художественной прозы»: «Исследуйте, например, обычное сознание в течение обычного дня. Сознание воспринимает мириады впечатлений — бесхитростных, фантастических, мимолетных, запечатленных с остротой стали. Они повсюду проникают в сознание, непрекращающимся потоком бес­численных атомов, оседая, принимают форму жизни понедельника или вторника, акцент может переместиться — важный момент ока­жется не здесь, а там... Жизнь — это не серия симметрично распо­ложенных светильников, а светящийся ореол, полупрозрачная оболочка, окружающая нас с момента зарождения «я» сознания до его угасания. Не является ли все же задачей романиста передать верно и точно этот неизвестный, меняющийся и неуловимый дух, каким бы сложным он ни был?» В этом смысле искусство и В. Вулф, и Джойса направлено на то, чтобы осветить вспышками внутреннего огня сознание, вызвать главный интерес к тому, что расположено в подсознании, в труднодоступных глубинах психологии. Не диа­лектика жизни, а парадоксальность индивида, его внутреннего «я» рождала открытость концовок и многозначность символов, реляти­визм и постоянное стремление взывать к активности читателя, к его необъятному «я».

Все английские писатели-модернисты были изгнанниками в собственной стране, страдали от непонимания, пренебрежительного холодного любопытства, попадали в нелепые двусмысленные ситу­ации, их жизни в большинстве своем трагически обрывались. Одной из черт, объединяющих английских модернистов, является отрица­ние устойчивой моральной определенности, исключающей движе­ние. «Мне никогда не узнать,— писал Лоуренс в эссе «Почему важен роман»,— в чем именно заложена моя цельность, моя индивиду­альность, мое «я». Мне не дано узнать это. Распространяться о моем «я» бессмысленно: это всего лишь означало бы, что я составил какое-то представление о самом себе и теперь пытаюсь построить и выровнять себя согласно данной модели. Что заведомо обречено на неудачу». Мораль в этом смысле убивает искусство, предлагая ему в разные времена разные модели поведения общественного и индивидуального. А это приведет к утрате человеком способности ощутить вкус жизни. Страх перед дегуманизацией жизни и человека в век эпохальных научных и технических открытий заставил анг­лийских модернистов взглянуть на природу человека, эксперимен­тально поставленную в разную степень зависимости от этого универсума. Романтическая ностальгия по естественной природе как могучему источнику энергии для человека, если он ощущает свою непрекращающуюся связь с ней, была естественной реакцией на ушедший XIX век и на все более разверзающуюся пропасть между современным человеком и природой.

10) Поэтика лирики Р.М. Рильке. Неомифологизм лирического цикла «Сонеты к Орфею».

Райнер Мария Рильке

Райнер Мария Рильке (1875—1926) вошел в немецкоязычную поэзию на самом исходе XIX столетия, и дебют его был вполне успешным: начиная с 1894 г. к каждому Рождеству читающая публика неизменно получала томик стихов юного поэта —так вплоть до 1899 г. Продуктивность, достойная восхищения —но и сомнения. Усомнился позже и сам поэт: целые сборники ранних стихов он не включил в собрание своих сочинений, многие стихи неоднократно перерабатывал. Вся мозаика литературных мод конца века нашла доступ в его лирику — импрессионистическая техника впечатлений и нюансов, неоромантическое скорбничество и стили­зованное народничество, мирно уживающееся с наивным аристок­ратизмом. Пестроте этой способствовало своеобразие «анкетного» статуса молодого поэта: уроженец Праги, гражданин обреченной закату лоскутной Австро-Венгерской монархии, поэт немецкого языка, Рильке жил в межнациональной атмосфере, и в ранней его лирике и прозе немецкоязычная традиция сплавляется со славян­скими и венгерскими влияниями. Это, однако, и обогащало его: в стилизованные «юношеские страдания» врывалась чистая струя от фольклорных истоков, как, например, в знаменитом «Народном мотиве» — трогательно-искреннем гимне чешской народной песне.

Но в целом ранняя лирика Рильке («Жизнь и песни», 1894; «Жертвы ларам», 1896; «Венчанный снами», 1897)—это еще не Рильке. В ней живет пока лишь его глубоко лиричная душа, на Удивление богатая и открытая миру, но и не очень взыскательная в своей отзывчивости, еще не отличающая властный зов вдохновенья

от почти рефлекторного отклика на любое впечатление. Стихия лиризма, всезахлестывающий поток чувства — и непреложный формальный закон; порыв излить переполненную душу —и жажда воплотить, облечь в чувственный образ этот порыв, отлить его в единственно обязательную форму,— такая дилемма выкристалли­зовывается в поэтических исканиях юного Рильке. Между этими полюсами колеблется его лирическое «я»; они же определяют и весь дальнейший путь зрелого поэта.

Тот взрыв и взлет гимнического энтузиазма, которым станут «Сонеты к Орфею», подготовлен уже в «Элегиях». Но он не был неожиданностью в творческой эволюции поэта, резкой сменой принципов. Жизнь Рильке любил и принимал всегда. Еще в «Пись­мах к молодому поэту», предостерегая от поспешного и легковесного сомнения, он сказал прямо и четко: «Жизнь всегда права, в любом случае». Итак, в принятии жизни Рильке целен от начала до конца. Но и за пределы «души мира» — при всей своей тяге к внешнему миру — он тоже не вышел.

«Сонеты к Орфею» Рильке создавал одновременно с последними элегиями — и, судя по всему, создавал, уже как бы спеша обогнать «время элегий», время трагической раздвоенности. Как светлый античный храм возвышаются «Сонеты к Орфею» рядом с темной готикой «Элегий». Если в последних принцип «быть на земле — прекрасно» находился еще, так сказать, в обороне, то здесь в обороне сила мрака и небытия.

И здесь очевидней всего, что их преодоление — поэтическое преодоление. После «безбожного» мира элегий в поэзию Рильке снова вернулся Бог —вершинная точка мироздания, как и в про­странстве «Часослова». Но теперь это—«звонкий Бог», Орфей, поэт-певец, слившийся с образом поэта Рильке.

По-прежнему оставаясь преимущественно в пределах «души мира» и по-прежнему сознавая всю противоречивость и весь трагизм жизни реального мира, Рильке и к ней теперь относится как-то интимней и уравновешенней одновременно. Он славит труд тех, кто обрабатывает землю (25-й сонет второй части). Но и машин­ная цивилизация его уже не так. страшит, как прежде, неороман­тический комплекс машиноборчества и новой патриархальности его уже не тяготит —пусть и машине воздастся по заслугам (18-й сонет первой части).

Все прежние темы возникают в сонетах Рильке, но все в высветленных, «сияющими слезами омытых» тонах (образ из деся­той дуинской элегии). Всплывает и тема России (в 20-м сонете первой части), оформляемая как подарок, как благодарное и бла­гоговейное посвящение. Образ уже не мистически-стилизованный, а земной и радостный —образ вольного, галопом скачущего коня. Свобода, раскованность, радость бытия.

В «Сонетах к Орфею» Рильке поднялся из бездны сомнений и отчаяния, завершил круг. И утвердил изначальную, устоявшую перед всеми потрясениями основу своего поэтического дара — мысль о красоте бытия: «Быть на земле — прекрасно».

11) Поэзия Т.С. Элиота в контексте имажизма. Анализ поэм «Бесплодная земля», «Полые люди».

Творчество Томаса Стернза Элиота традиционно рассматривается в контексте литературы начала ХХ в. Исследователи творчества Элиота отмечают, что ранние его произведения отмечены настроениями бунта против окружающего мира, что является воздействием французского символизма (прежде всего Ж. Лафорта и Т. Корбьера), а дальнейшее его творчество тесно связано с группой имажистских поэтов. Имажини́зм (от лат. imagо — образ) — литературное течение в русской поэзии XX века, представители которого заявляли, что цель творчества состоит в создании образа. Основное выразительное средство имажинистов — метафора, часто метафорические цепи, сопоставляющие различные элементы двух образов — прямого и переносного. Для творческой практики имажинистов характерен эпатаж, анархические мотивы.

В поэме разворачивается тема напрасных усилий и бессмысленных волнений человека, которые одинаково приводят к неумолимой смерти. В ассоциативных образах Элиот воссоздал свои представления о деградации современного общества, о его упадке и мертвенной сущности. В первой части поэмы («Погребение умершего») появляется тема смерти. Ее пророчит ясновидица Созострис: «Я покажу тебе сам ужас в горсти пороха». Во второй части («Игра в шахматы») звучит мысль о том, что жизнь похожа на игру — передвижение фигур, изменение ситуаций. Здесь также речь идет о смерти. В третьей части («Огненная проповедь») слышно «костей глухое тарахтение и хихиканья, как угроза». Слепой вещун Тиресий рассказывает о мужчинах и женщинах, которые не испытали любви. В пятой части («Что нагремел гром») поэт акцентирует тему гибели всего живого.

В безводной скалистой пустыне гремит гром, но нет дождя. Люди скованы страхом, будто кандалами. Поэма завершается мотивом безумия и трижды повторенным санскритским словом «schantih» («мир, высшее всякого понимания»). Поэме присущ мифологизм. Автор использует мифы о святом Граале, о Адонисе и Озирисе. Обращение к мифу связано со стремлением создать универсалию бытия. Ведущими становятся образы бесплодной земли и долины костей. Стихи Элиота иронические и пасмурные. Они отличаются усложненностью и фрагментарностью формы. Поэма построена на ассоциативной связи разных образов, мотивов, сцен. В поэтическую систему включены штрихи из «Ада» Данте, «Бури» Шекспира. Встречаются фразы на разных языках.

Прежде всего выясним, что же составляет содержание идеального плана. Оно связано с целью, к которой стремится герой поэмы, - преодолеть собственное бесплодие (физическое и духовное), выйти из состояния смерти-в-жизни, возродиться к новой, подлинной жизни, наполненной смыслом. Герой должен завершить свое существование в качестве единичного, отчужденного субъекта и приобщиться к некоему вечному началу в мире. Такого рода предельно упрощенная схема идеи возрождения (метаморфозы человека) лежит в основе элиотовского понимания древних ритуалов, описанных Дж.Фрэзером. Кроме того, схема объясняет, согласно Элиоту, два литературных памятника: «Метаморфозы» Овидия и «Бурю» Шекспира. Реминисценции и цитаты из этих двух произведений постоянно возникают на страницах «Бесплодной земли». Особое значение для понимания поэмы имеет упоминание мифа о Филомеле, заимствованного из «Метаморфоз» и фразы «жемчужинами стали глаза», взятой из «Бури» Шекспира.[51] Овидиевский миф и песня Ариэля объединены в представлении Элиота общей идеей: человек умирает и одновременно возрождается в новой форме. Он преодолевает собственную ограниченность телесным началом, отчужденность от мира и сливается с природой. Напомним, что метаморфоза всегда была для Элиота метафорой истинного искусства. Она очень точно воссоздает логику его рассуждений в поэтической форме. Согласно теории Элиота, частные идеи человека, личностные эмоции возрождаются и обретают универсальный смысл в искусстве, трансформировавшись в «новые единства».[52]