Племянник Рамо

Время создания романа точно неизвестно, видимо, это был 1762 г.

Идеология Просвещения была изначально парадоксальна, но никто, кроме Дидро, не заметил этого. Что это за парадоксы – см. ниже.

Дидро сумел подметить противоречивость просветительского идеала человека. Именно поэтому его философские произведения облечены в форму диалогов. Благодаря диалогу обеспечивается наиболее резкое размежевание точек зрения. Но участники диалогов спорят не только друг с другом, но и сами с собой. Сами того не желая, они при обосновании своих взглядов переходят на позиции противника. Парадоксальность проявляется в том, что чем более последовательно и жестко отстаивается какое-либо положение, тем больше оно компрометируется. Это происходит потому, что внутри каждого тезиса содержится антитезис, следовательно, спор с другим человеком оказывается спором и с собой.

Дидро, в отличие от Гегеля, не пытается снять противоречия, не ищет синтеза, разными сторонами которого оказались бы тезис и антитезис. Но это не означает отсутствия диалектичности: речь идет об особой форме противоречивости и особой форме диалектического рассуждения.

В «Племяннике Рамо» Дидро ставит перед собой задачу сконцентрировать внимание читателя на парадоксах Просвещения, которые ни в одном другом произведении не выявились так ясно.

В споре между музыкантом Рамо и философом решаются вопросы о сущности человека и принципах устройства общества, о соотношении естественного и разумного, о связи необходимости и свободы и т.д. Эти «вечные» вопросы пропущены здесь сквозь призму парадокса.

На первый взгляд может показаться, что философ озвучивает мысли самого Дидро, но потом оказывается, что задачей писателя было показать не только ограниченность каждой из представленных точек зрения, но и их взаимную дополнительность. Сознание Дидро не совпадает ни с одним из них в отдельности, но, вероятно, совпадает с ними, вместе взятыми, поскольку особенность мышления буржуазной эпохи именно в его «разорванности».

Формальным поводом для спора действующих лиц служит жизнь Рамо. Здесь и обнаруживаются расхождения во взглядах между ведущим честную, праведную жизнь в соответствии со своими идеалами философом и тунеядцем Рамо. Однако так ли уж верен своим идеалам философ и так ли низок Рамо? Не отвечает ли поведение Рамо исходным посылкам просветительской идеологии?

Рамо превращается в угодника, льстеца, лжеца из-за того, что ему «нужна хорошая постель, хорошая еда, теплая одежда зимой, легкая летом», т.е. ему надо удовлетворить свои природные потребности, но в их «окультуренном» виде. Поэтому на упрек философа, что он унижается ради удовлетворения своих потребностей, Рамо возражает, что поступает так в соответствии со своей природой, поэтому и упрекнуть его не в чем, напротив, упрекать его надо было бы за то, что он попытался переделать себя: «И раз уж я не могу составить свое счастье пороками, свойственными мне, приобретенными без труда, не требующими усилий для того, чтобы их сохранить, пороками, отвечающими нравам моего народа... то было бы весьма странно, если бы я стал себя терзать, как грешника в аду, лишь бы исковеркать и переиначить себя, лишь бы придать себе несвойственные мне черты <речь идет о добродетелях – Н.К.>, качества, которые я согласен признать во избежание спора весьма почтенными, но которые очень трудно было бы приобрести или применять, которые не привели бы ни к чему, быть может, даже хуже, чем ни к чему... Ведь отчего столь часто бывает, что благочестивые люди так черствы, так несносны, так необщительны? Причина в том, что они поставили перед собой цель, их природе несвойственную... А если бы наш друг Рамо в один прекрасный день стал выказывать презрение к богатству, к женщинам, к вкусной еде, к безделью и разыгрывать Катона, кем бы он оказался? Лицемером». Человек должен быть сам собой, таким, каким создала его природа.

Здесь Рамо высказывает мысль, которую, в сущности, должен был высказать не он, а философ, воспитанный в духе идей Просвещения: если человек «запрограммирован» природой, можно ли и нужно ли пытаться его изменить?

Поскольку внимание Дидро сконцентрировано на противоречии, в напряженном споре между Рамо и философом он делает крайние выводы из взглядов просветителей, в которых «природное» отождествляется с индивидуально-природным, и обнаруживает их несостоятельность: не все в индивиде разумно и не всякий естественный человек – идеал (см. вышеприведенную цитату). Их несостоятельность вынужден признать и сам философ, поскольку он не может согласиться с выводами РРРр Рамо, а те вытекают из собственно философских установок Просвещения («Чем бы не занимался человек, он всегда предназначен к этому природой», -- говорит философ.). Философ спешит переосмыслить свои положения, что выявляет их внутреннюю противоречивость. Теперь он призывает бороться с такими естественными наклонностями, как явно дурными: «Житейские блага, имеют, конечно, свою цену», но «лучше запереться у себя на чердаке, пить воду, есть черствый хлеб и стараться обрести самого себя», чем за «стол, постель, одежду – и камзол, и штаны, и башмаки» и золотой в месяц уверять даму, которая «надменнее и глупее гусыни», что ее мысли – верх остроумия, «аплодировать ее решениям и ногами и руками, скакать от восторга и млеть от восхищения», «десять раз на дню сгибаться, склонив перед ней одно колено, а другую ногу вытянув назад; простирая руки к богине, угадывать по глазам ее желания, ловить движения ее губ, ждать ее приказов и бросаться их исполнять с быстротою молнии».

Итак, выходит, что человек по природе скорее безнравственен, чем нравственен? Но философы Гольбах и Гельвеций говорили, что нельзя утверждать, будто природа создала нас дурными. Следовательно, все дело в воспитании. Здесь просветители не замечают противоречия в собственной концепции.

Воспитание – еще одна «парадоксальная» проблема Просвещения, и философ и Рамо спорят теперь о ней. И опять Рамо как будто побеждает, отстаивая те положения, которые вытекают из изначальных посылок просветительской идеологии (все в человеке предопределено). Так, по словам Рамо, воспитание не может существенно изменить человека, поскольку все качества заложены в нем от природы. Отвечая на вопрос философа, как он, будучи таким тонким ценителем прекрасного, оказался совершенно слеп к «красотам морали» и «прелестям добродетели», Рамо отвечает, что во всем виновата «молекула»: «К тому же здесь есть и нечто врожденное. Кровь моего отца и кровь моего дяди – одна и та же кровь, а моя кровь – то же, что кровь моего отца; отцовская молекула была жесткая и грубая, и эта проклятая первичная молекула поглотила все остальные». Рассуждение продолжается в том же духе, когда заходит речь о воспитании сына Рамо. В ответ на вопрос, не постарается ли он пресечь действие «молекулы» в сыне Рамо говорит: «Мне кажется, мои усилия бы были напрасны. Если ему предназначено быть человеком честным, я не помешаю этому; но если бы молекуле было угодно, чтобы он стал негодяем, как его отец, мои старания сделать из него человека честного принесли бы ему великий вред. Так как воспитание все время шло бы вразрез с влиянием молекулы, его тянуло бы сразу в две противоположные стороны, и он бы шел, шатаясь, по жизненному пути, как и множество других людей, равно неуклюжих и в добрых, и в злых делах». В отличие от Рамо философ защищает принцип свободы, благодаря которой человек может преодолеть дурные наклонности и, следовательно, освободиться от предустановленности своих действий. Именно поэтому он в учебном плане своей дочери основным предметом предполагает сделать мораль.

Но на пути Рамо-воспитателя встает новый парадокс. Если предоставить его сыну – «маленькому дикарю» полную волю, то он в соответствии с требованиями природы «захотел бы богато одеваться, роскошно есть, пользоваться расположением мужчин, любовью женщин и наслаждаться всеми благами жизни». Но желание удовлетворить эти потребности могли бы привести к тому, что повзрослев, «он свернул бы шею отцу и обесчестил бы свою мать». И тут Рамо начинает противоречить сам себе. Только что он говорил о том, что воспитание бесполезно, а здесь высказывает совсем другую мысль: «Это доказывает необходимость хорошего воспитания, да и кто же ее оспаривает?» (К слову, подобное противоречие в вопросе воспитания встречалось у Рамо и раньше, когда он говорил о том, почему он нечувствителен к «красотам добродетели»: наряду с «молекулой» на него повлияло и то, что он «всегда жил среди хороших музыкантов и дурных людей»).

Итак, Дидро на примере спора племянника Рамо и философа проиллюстрировал два противоречащих друг другу тезиса: 1) все качества – и дурные, и хорошие – предопределены природой, 2) природа ничего не определила, все зависит от воспитания. В связи с этим возникает вопрос: может быть, природа понимается просветителями неоднозначно? Она порождает эгоизм и альтруизм, корыстолюбие и благородство. И не это ли противоречие обнаружил Дидро в поступках и размышлениях Рамо?

Дидро показывает, например, что с самого начала спора, когда Рамо, казалось бы, абсолютно убежден в своей правоте, его точит сомнение. Не оно ли приводит Рамо к признанию того, что прежде он так горячо отрицал, а именно чувства собственного достоинства, никак не связанное с удовлетворением эгоистических желаний и следовательно, не вытекающее их природы? О своем достоинстве он говорит дважды, несмотря на то что философ смеется над ним. В самом начале спора, когда философ убеждает его вернуться к «хозяевам» и смиренно каяться в разумном поведении, Рамо начинает свой монолог фразой «Да, вы правы, я вижу, что это – лучший выход», а заканчивает его совсем в другом духе: «Природе человека должно же быть присуще известное достоинство, которого никто не сможет задушить. Оно просыпается ни с того ни с сего, да-да, ни с того ни с сего, потому что выдаются и такие дни, когда мне ничего не стоит поцеловать зад маленькой Юс». И снова он вспоминает о достоинстве, когда говорит, что готов быть гнусным, забыв о собственном достоинстве, которое в нем все-таки есть, потому что он «выпрямляется», когда ему «наступят на хвост». В данном случае ему как раз «наступили на хвост» -- выгнали из привычного общества, а возвращаться туда, «целуя зад», он не хочет. В этом проявляется возмущение Рамо ролью шута, которую он вынужден играть. Получается, что и низость, и «моральная брезгливость» одинаково присущи Рамо от природы.

Эта видимая нелогичность позволяет философу упрекнуть Рамо в отсутствии «почтенной цельности характера». Однако философ не замечает того, что и его собственные взгляды лишены цельности. Но это «замечает» Дидро, т.к. весь замысел «Племянника Рамо» подчинен задаче обнаружения парадоксов Просвещения: непонятный на первый взгляд переход противников на позиции друг друга и возвращение к первоначальным свидетельствует о неискоренимости противоречий.

Еще одна проблема, тесно связанная с проблемой «парадоксальности», вытекающая из нее – проблема свободы и необходимости. Свободен ли человек в своих действиях или опять-таки все зависит от природы? Дидро решает ее так: выяснилось, что «естественный» индивид одновременно страстен и обуздывает свои страсти, скуп и щедр, алчен и бескорыстен и т.д., следовательно, сама природная необходимость неоднозначна, а это предполагает свободу, понимаемую пока только как несводимость сущности человека ни к одному из его определений.

Что позволило Дидро прийти к такому выводу? И почему этого не смогли сделать другие просветители?

В то время как Гольбах и Гельвеций с позиций механического детерминизма рассматривали человека как «человека вообще», как среднеарифметическое от суммы свойств всех членов общества, Дидро применил психологический подход, что позволило сделать акцент на индивидуальных чертах, характеризующих человека как неповторимую личность, которая в своем развитии определяет не только общественную необходимость, но и себя саму, что и осуществляется в непрерывном внутреннем диалоге. Благодаря этому Дидро смог выразить противоречия тогдашнего общества как противоречия индивида, выступающего одновременно как «человек производящий» и как потребитель, как существо общественное, но в то же время эгоистичное.

Кроме такого глобально-философского содержания есть у романа содержание и помельче: эта сатира на общество того времени вообще и инвектива в адрес отдельных лиц в частности.

41. Общественная и литературная деятельность Руссо. «Юлия, или Новая Элоиза».

Третий крупнейший представитель французского Просвещения после Вольтера и Дидро - Жан - Жак Руссо родился в 1712 и умер в 1778 году. Руссо - мыслитель чрезвычайно своеобразный, во многом противоречивый. Но будучи таковым, он во многом превзошел и Дидро, и Вольтера, хотя в то же время по некоторым вопросам он им уступил. Само выдвижение Руссо в ряды просветителей - факт весьма знаменательный.

Под воздействием Дидро Руссо формируется как мыслитель и как представитель особого течения внутри французского Просвещения, получившего затем название руссоизма. Руссоизм оказал огромное влияние на развитие европейской философской мысли во второй половине восемнадцатого века, а также в последующие эпохи.

Мировоззрение Руссо. Основные положения руссоизма получили отражение прежде всего в теоретических работах французского писателя. Первую из них - знаменитое "Рассуждение о том, способствовали ли развитие наук и искусств очищению нравов?" Руссо пишет в 1749 году, за что получает премию Дижонской академии, которая задала вопрос о роли наук и искусств в обществе. В 1754 году вышли "Рассуждения о начале и основании неравенства между людьми", а в 1762 году -"Общественный договор".

Мысли, высказанные Руссо в названных сочинениях, и составили его философское учение. В основе его лежит отрицательное отношение Руссо к европейской цивилизации. На вопрос Дижонской академии о том, "способствовало ли развитие наук и искусств очищению нравов?" Руссо отвечает резко отрицательно. Он считает, что цивилизация ничего не дала человеку в нравственном отношении и этим прямо возражает Вольтеру, который связывает прогресс с приобщением человека к знаниям, с его просвещением и находит с этой точки зрения в человеческой истории рациональные зерна. В отличие от многих современников-просветителей Руссо в своих работах большое внимание уделяет проблемам общественной жизни, законам ее развития и во многом оказывается значительно ближе к их пониманию по сравнению с Вольтером и Дидро. Это находит отражение в его "Рассуждениях о начале и основании неравенства между людьми" и в "Общественном договоре". В "Рассуждениях о неравенстве" Руссо говорит о том, что общественное развитие определяется не борьбой идей, как это считали просветители, но характером собственности, которой люди владеют и на которой основаны законы государства. Именно частная собственность является причиной неравенства людей, которые от рождения по своей природе "равны, как звери".

В своем самом знаменитом трактате "Общественный договор" Руссо поднимает вопрос о том, каким должно быть общество, какими путями должно идти его развитие. Руссо пытается предложить свой план идеального общественного устройства. Он предлагает два возможных варианта. Первый - это возврат человечества к его естественному состоянию, то есть к состоянию близкому к природе, к патриархальным отношениям, которые Руссо идеализировал. Вторая идея Руссо - это образование демократической республики, опирающейся на народный суверенитет и предоставляющей народу право выбирать людей, которые должны управлять страной. Кроме того, Руссо считает, что любое правительство должно быть подотчетно народу, который вправе требовать его замены, если оно не выполняет народных требований. В то же время понимание нравственности, добродетели у Руссо идеалистично, то есть оно связано не с объективными законами жизни общества, а с проповедью так называемой естественной религии, которая связывается им с идеальными в его восприятии законами природы. Их он противопоставляет фальшивым, с его точки зрения, законам цивилизации и книжной культуре. В этом Руссо отличается от других просветителей, которые считали, что человека надо приобщать к знаниям, просвещать его ум с помощью правдивых и глубоких книг. Для Руссо же единственная книга - это книга природы, которой и следует поклоняться людям. Именно в природе существует гармония, которой нет в обществе, полном беспорядков и несправедливости. Творец природы - Бог, но для Руссо он отличен от христианского, которого философ называет Богом войны, считая, что творцом природы является Бог мира. Руссо отвергает христианскую церковь и отстаивает идеал личной веры, которая предполагает культ природы, человеческого сердца, нежных чувств. Это отразилось в его творчестве.

ЮЛИЯ, ИЛИ НОВАЯ ЭЛОИЗА

В его первом романе "Юлия, или Новая Элоиза" (1761), безусловно, заметно влияние Ричардсона. Подобно Ричардсону, Руссо предметом своего изображения делает частную жизнь, используя форму писем, также излюбленную и впервые примененную английским писателем. Определенное сходство есть и в выборе героев. Главными героями "Новой Элоизы" он делает молодого учителя музыки Сен-Пре из среды бедных мещан и дочь богатого барона Юлию д, Этанж. Как и в романе Ричардсона, отношения героев у Руссо осложнены целым рядом обстоятельств - это и сословное неравенство, и семейные интересы, и особенности характеров героев.

Свой роман Руссо строит как историю любви Юлии и Сен-Пре. О своих чувствах они пишут друг к другу в письмах, где делятся всем, что представляет для них на данный момент какой-либо интерес. Мы видим, как зарождается любовь Юлии и Сен-Пре, как она осознается героями, как она перерастает в страсть. Видим все оттенки этой страсти. В поле зрения героев могут попадать самые ничтожные с точки зрения окружающих моменты жизни, но они значительны для них как влюбленных - знаки внимания, которые они оказывают друг другу в чужом присутствии, доверительные признания друзьям - Кларе и Бомстону, воспоминания о первой встрече. Происходит в их жизни также и важное событие - Юлия становится возлюбленной Сен-Пре. Другими словами, перед нами все признаки любовного романа. Он и в дальнейшем строится как любовный роман. Юлия по настоянию отца выходит замуж за другого, а Сен-Пре уезжает. Но когда он возвращается, их любовь вспыхивает снова, и опять Руссо прослеживает все оттенки испытываемых героями чувств. В изображении любви у Руссо очень много автобиографического, того, что сам он пережил с мадам де Варанс. Но главное для писателя - это не просто поведать о себе. Воспроизводя историю героев, Руссо использует ее для того, чтобы поразмышлять о природе человеческого чувства, о добродетели, об их роли в общественном поведении человека и главное - об общественной значимости чувства. Название "Новая Элоиза" Руссо дает своему роману не случайно. Он хочет уподобить судьбу Юлии и Сен-Пре истории живших в Средневековье несчастных любовников Абеляра и Элоизы и тем самым подчеркнуть свое стремление к обобщению, к исследованию закономерностей во взаимоотношениях людей и того, что сближает их чувства, хотя бы они и принадлежали к различным эпохам. В изображении французского писателя чувство ввергает человека в бури житейских конфликтов, делает его участником общественной жизни. Это Руссо показывает прежде всего на примере Юлии. До встречи с Сен-Пре она ценит тихую скромную жизнь на лоне природы. Уединение воспитывает в ней склонность к созерцательности, придает ее душевному состоянию высокий поэтический настрой. Прекрасны ее благоразумие и рассудительность. Однако любовь к Сен-Пре становится для Юлии событием, которое нарушает спокойное течение ее жизни. Любовь для нее значит достижение полноты бытия. Это голос самой природы, высший смысл существования, естественное стремление к союзу двух сердец.

Но как дочь богатых и знатных родителей Юлия понимает, что она не может выйти замуж за бедного и неродовитого человека. Она не может рассчитывать на согласие отца. Ее отец - и это подтверждается впоследствии - никогда не разрешит ей такого брака. Понимая это, она вынуждена скрывать свои чувства от родителей. Но покорная и послушная дочь, Юлия испытывает ответственность и перед собой, перед своим чувством, которое становится главным событием в ее жизни. Юлия потрясена своей любовью, и это заставляет ее поступать вразрез с существующей моралью. И если брак с Сен-Пре недопустим, то тем более недопустимо то, что Юлия становится любовницей Сен-Пре. Однако Руссо видит в этом не крушение устоев морали, но победу нравственности, основанную на законах самой природы. В Юлии одерживают верх более высокие понятия, чем дворянская честь и сословная гордость. Таким образом, Юлия д, Этанж бунтует против родительской деспотии, а также против несправедливых порядков, принятых в жестоком обществе. И Руссо обращает на это внимание читателей, заявляя от лица Эдуарда Бомстона о необходимости изменить бесчеловечные.

Воспитанная в духе строгого послушания, Юлия осмеливается пойти наперекор отцу, заявляя ему, что он волен распоряжаться ее жизнью, но не сердцем и что никакие силы не изменят ее решения. Так в нежной и хрупкой Юлии просыпается твердый характер, формируется личность способная к борьбе за утверждение истинных принципов жизни. В этом смысле Юлия в романе выступает как человек будущего. В ее лице Руссо показывает носительницу свободного чувства, которое входит в противоречие с бесчеловечным законом, установленным развращенным обществом. В сентиментальном характере Юлии открываются героические черты. В этом же плане раскрывается в романе и образ Сен-Пре.

Сен-Пре - это человек, в котором пыла, горячности гораздо больше, чем дисциплины рассудка. Его любовь к Юлии не знает границ, он способен целовать ступени лестницы, по которым проходила Юлия. Когда она заболевает оспой, он стремится быть рядом с ней не только для того, чтобы помочь ей. Сен-Пре хочет заразиться у ее постели и умереть вместе с ней, если такая судьба постигнет Юлию. Чувство Сен-Пре к Юлии таково, что оно концентрирует в себе все самые лучшие способности его души, превращаясь в смысл его существования. Но Руссо в любви Сен-Пре к Юлии открывает нам и еще одну сторону. Своей любовью к Юлии Сен-Пре как бы заявляет о своих человеческих правах. Полюбив Юлию, Сен-Пре непосредственно сталкивается с тем, что можно назвать условностями, принятыми в обществе, с тем, что непосредственно задевает его как человека незнатного происхождения и зависимого от милостей знатный особ. Мозг Сен-Пре неотступно сверлит одна и та же мысль: не будь Юлии, ему "никогда не довелось бы ощутить, как нестерпимо противоречие между возвышенным духом и низким общественным положением". Сен-Пре возмущен "непреодолимой преградой для справедливых стремлений его сердца".

И это же чувство к Юлии, заставившее его осознать особенно остро всю униженность своего положения, делает Сен-Пре неравнодушным к окружающему его миру, в особенности к людям, которые, как и он, унижены и страдают в социально несправедливом обществе.

Чтобы обрести душевный покой и не вредить репутации Юлии, после дуэли с Бомстоном, который позволил себе делать намеки, порочащие ее честь, Сен-Пре уезжает в кругосветное путешествие. Побывав в Южной Америке, Мексике, Бразилии, Сен-Пре затем возвращается в Европу, в Париж, и все это время он не прерывает переписки с Юлией, которой сообщает обо всех своих впечатлениях и планах, делится своими мыслями по самым разным вопросам.

Так из романа любовно-психологического роман "Новая Элоиза" превращается в роман остросоциальный.

Выход из создавшегося положения Руссо вместе со своими героями ищет в патриархальном укладе бытия, который он изображает на примере имения, где живут Юлия и ее муж. По настоянию отца Юлия становится женой его старого друга, равного ему по общественному положению - Вольмара; у нее рождаются дети, воспитателем которых в дальнейшем становится Сен-Пре. Юлия и Сен-Пре вновь испытывают друг к другу глубокое чувство, но Руссо на этот раз с большим вниманием описывает не переживания героев, но те отношения, которые складываются между ними, порядки, которые существуют в имении Кларан, превращая его в своего рода критика цивилизации у Руссо отнюдь не означает призыва разрушить общество как таковое, вернуться к "естественному состоянию", хотя именно жизнь на лоне природы, вдали от "света" и позволяет Вольмарам достигнуть своего рода идеала в укладе жизни как в семье, так и в общении с крестьянами. Естественное состояние, как показывает Руссо в романе, для современного испорченного человека губительно. Но нужно, по мнению писателя, слияние общества и естественного природного начала, которое выражается для него в нравственности естественной, то есть отвечающей природе человека, нормализующей его отношения с другими людьми.

С этим в романе связан пафос добродетели, которым проникнута история замужества Юлии. Человек не может быть счастлив в современном ему обществе, но он не может быть счастлив, и во всем отдаваясь чувству. "Чувствительная душа" - это роковой дар неба"20 и не только потому, что чувствительный человек больше страдает, но и потому, что страсть может привести к забвению добродетели, к нарушению законов человеческих, божеских. Когда связь Юлии и Сен-Пре до замужества Юлии получает огласку, это вызывает болезнь и смерть матери Юлии. Юлия после своего замужества вновь испытывает страсть к Сен-Пре, она вначале близка к тому, чтобы встречаться с ним, не порывая отношений с мужем, то есть, как показывает Руссо, человек под влиянием страсти может совершить и объективно дурной поступок. Отсюда на вопрос, что же более ценно в человеке - чувство или разум, Руссо отвечает сложно. С одной стороны, он прославляет чувство как высшее начало в жизни человека, с другой - романтический бунт чувства постепенно уступает в романе место спокойной дисциплине разума, сила которого - в логике. И это отличительная черта Руссо как писателя - сентименталиста. Психология философа-рационалиста во второй половине романа как бы реабилитируется.

Во второй части романа Руссо стремится показать, что в основе добродетели обязательно присутствие чувства долга. Руссо всячески пропагандирует эту истину, вкладывая ее в уста героев и превращая их в рупоры своих идей. Поэтому роман Руссо самым непосредственным образом связан со своей эпохой и очень широко отражает те идеологические споры, которые велись между просветителями и в которых писатель участвовал самым активным образом.

42. Просвещение в Италии. Комедии Карло Гольдони и сказки для театра Карло Гоцци.

Италия, светоч культуры Возрождения, ещё недавно образец, которому стремились подражать все европейские государства, в XVII -- XVIII вв. превратилась в «задворки Европы». В отличие от Англии, Франции, Испании, здесь не сформировалось единое национальное государство; страна осталась экономически разобщенной, политически раздробленной. Это сделало Италию легкой добычей для иноземцев: в XV -- XVI вв. Испания завладела всем югом Италии, включая и острова Сицилия и Сардиния, на севере -- Ломбардией с Миланом, герцогством Мантуей. В зависимости от Испании оказались Тоскана, Парма, Генуэзская республика. Папство, всячески противившееся объединению страны, расширило свои владения в центре Италии, воспользовавшись ослаблением местных государств.

В социальной и экономической сфере Италия переживала процесс рефеодализации. Приходит в упадок внутренняя и внешняя торговля, сокращается число мануфактур, крестьянство вновь опутывают многочисленные феодальные повинности. Опустошительные войны, в которые, вопреки своим национальным интересам, оказалась втянутой Италия, довершили разорение страны, обнищание народа. Все это создавало неблагоприятные обстоятельства для формирования единой итальянской науки и национального языка. В широких слоях населения, в том числе и интеллигенции, укреплялись партикуляристские (местнические) настроения; большая часть итальянцев разговаривала на многочисленных местных диалектах.

Однако с середины XVIII в. в социально-политической ситуации начинаются некоторые перемены. В 1748 г. в стране, наконец, почти на полстолетия воцаряется мир. В результате военных поражений Испания лишается своих итальянских владений. Неаполитанское королевство обретает самостоятельность, а север Италии переходит к Австрии, в Тоскане и Ломбардии приходит к власти Лотарингская династия, гораздо более склонная прислушиваться к требованиям века. В результате во второй половине столетия несколько оживляется экономика страны; развивается внешняя торговля; вновь возрастает число мануфактур; буржуазные отношения, в особенности на севере, начинают усиленно проникать в сельское хозяйство.

С 1760-х годов в некоторых итальянских государствах утверждается «просвещенный абсолютизм»: стремясь укрепить свое господство, правящие династии реформируют систему управления, судебный аппарат, правовые нормы, осуществляют некоторые налоговые реформы и т. д. Повсеместно ограничиваются светские права церкви, упраздняется инквизиция, закрываются некоторые монастыри и конфискуется их имущество; в 1773 г. папа вынужден упразднить орден иезуитов. Все эти попытки оздоровить местную государственность, несколько ослабить могущество феодальных сил, и, в частности, церкви, облегчить развитие промышленности и торговли не могли серьезно подорвать основ феодализма и оказались недолговечными: первые же известия о революции во Франции заставили итальянских государей вернуться к политике откровенной и жестокой реакции.

Все это не могло не наложить своеобразного отпечатка на итальянскую культуру. Весь XVII век и первые десятилетия XVIII в. -- период глубокого застоя и упадка культуры. Лишь немногие деятели науки и искусства сознавали необходимость ее обновления и в поисках путей осуществления этой задачи обращались к опыту Франции и Англии, где уже утвердились философия, наука, литература и искусство Просвещения.

Карло Гольдони.

Созданный знаменитым Карло Гольдони (1707-1793)тип комедии нравов оказался уникальным и нашел общеевропейское признание. Гольдони перевел комедию с диалекта на литературный язык, его пьесы изменили технику актеров. Гольдони недаром считают создателем национальной итальянской комедии —им создано 267 пьес. В пьесах Гольдони показаны картины городского быта, жизнь различных сословий. В них явно прослеживается пропаганда сословного равенства. Герои пьес «Трактирщица», «Слуга двух господ» и др. социально конкретны, они полны сознанием своих прав и умением отстоять их. Дворянство, цепляющееся за свои привилегии, оказалось объектом насмешки и у английского драматурга Ричарда Бринсли Шеридана (1751-1816). Его «Школа злословия», «Дуэнья» обличают лицемерие английского общества. В его творчестве завершился переход от комедии положений к комедии характеров. Лучшие произведения театра XVIII в. — не только достояние прошлого, они принадлежат и нам. Пьесы Шиллера, Шеридана, Бомарше, Гольдони прочно вошли в репертуар мирового театра.

КАРЛО ГОЦЦИ.

Гоцци создал новую жанровую разновидность комедии — фьябу, т.е. «сказку для театра». В понятие «сказка» он вложил почти тот же смысл, который позднее вложат романтики — повесть с глубоким поэтическим иносказанием. Фьябы Гоцци ориентировались на импровизированную комедию масок, которую драматург считал настоящей душой итальянского театра. Фьябы Г. писал чеканенным, кое-где архаическим белым стихом, а импровизировал прозой, на венецианском диалекте, гуманистическая ученая поэзия употреблялась в сказке для театра с народной буффонадой. Фьяба Гоцци построена на гротеске: в ней объединены две комедии, противоположные по характеру. Одна — с благородными героями, фантастикой и сказочными преобразованиями, вторая — буффонада, внешний комизм с его традиционными персонажами-масками: старик Панталоне, юноша Бригелла, хитроватый Труффальдино и немного меланхолический Тарталья, эти четыре «дзанни» (в переводе «простачка») комментировали события комедии, давая им смехотворное и веселое толкование. Прекрасное, волшебное и веселое сосуществуют в художественной структуре сказки Гоцци для театра.

Расцвет творчества драматурга пришелся на 60-е годы, когда с огромным успехом на сцене шли его сказки для театра и даже сникший К. Гольдони покинул Венецию, будто признавая победу своего неприятеля. Фьябы Гоцци имеют точки столкновенья с просветительским реализмом, но в них имеются и элементы позднего барокко с его влечением к химерическому. Наверное, Гоцци находился под чарами испанской барочной драматургии, в 70-е гг. он обратился к жанру «комедии плаща и шпаги», явным образом в испанских традициях. Из поздних комедий можно назвать «Женщину, которая искренне любит» («La donna innamorata dawero», 1771). В последние годы Гоцци, отдалившись от театра, издавал свои произведения, в 1772 г. вышло его первое собрание сочинений, ему предшествовало «Искреннее соображение и невымышленная история происхождения моих десяти сказок для театра», эстетичное кредо Гоцци, где он полемизирует с К. Гольдони.

В «Любови до трех апельсинов» использован сюжет итальянской народной сказки о принце, который разыскивает три волшебных апельсина, в которых запрятаны очарованные принцессы. Когда принц разрезает апельсин, появляется красивая девушка, просит пить и сразу же умирает. Лишь в третий раз принц успевает напоить девушку по имени Нинетта. Она становится женой принца. У Гоцци вместе с традиционным волшебным сюжетом сосуществует аллегорический. Меланхолический принц Тарталья — сама поэзия, его слуга Труффальдино — воплощенная изобретательность и остроумие, а девушки, которые вышли из апельсинов и умерли от жажды, — это литературные жанры, трагедия и комедия, третья девушка — комедия масок, которую можно оживить, и которая лучшая из своих сестер.

Иносказание скрывается в каждой сказке Гоцци, хотя прямая аллегория отсутствует. В сказке «Ворон» центральной становится психологическая драма.

Король Милон убил на охоте волшебного ворона, за что его наказали; короля мучает невыносимая печаль. Вылечить его может лишь любовь прекрасной Армиллы, которую ради него похищает Дженнаро, брат короля Милона. Отец Армиллы, волшебник Норандо, вручает Дженнаро волшебного коня и боевого сокола — его подарки для короля Милона: они должны убить его. Если Дженнаро откроет брату эту тайну, он окаменеет. Г. часто ставит героя в ситуацию морального выбора: Дженнаро рассказывает Милону правду и превращается в мраморную статую. Неожиданно появившись, волшебник предлагает другую моральную загадку: Дженнаро оживет, если покропить его кровью убитой Армиллы. Милон не в силах выбрать между любимой женой и братом, сомнения решает Армилла, которая жертвует собой ради Дженнаро. Мраморная статуя становится живым человеком; Дженнаро возвратился, но нет Армиллы. В конце появляется злой волшебник: растроганный благородством Армиллы, он возвращает ее к жизни.

Сказка Гоцци иногда изображает волшебника как какого-то изобретателя. В «Короле-Олене» волшебник Дурандарте создал удивительную статую, способную распознавать человеческую ложь, он дарит ее королю Дерамо, который ищет искреннюю любовь. В день королевских смотрин женихи проходят друг за другом и клянутся королю в любви к смерти, но волшебная статуя сразу иронически улыбается. Когда выходит юная Анджела и говорит королю о своей любви, статуя остается серьезной: счастливый Дерамо находит Анджелу, единственного искреннего человека при его дворе.

Фантастика в этой фьябе сюжетообразующая, а волшебный предмет напоминает научный прибор. Вторым подарком Дурандарте становится волшебное заклятие, благодаря которому душа человека может переселиться в любое только что умершее существо. Король Дерамо убил на охоте оленя и переселился в него, сделав это из любопытства. Коварный визир Тарталья ухитрился переселиться в «мертвое» тело короля.

Так Дерамо стал навсегда оленем. Но у короля-оленя хватило ловкости переселиться в мертвое тело Тартальи. Возникает ситуация, несомненно, иноязычная: благородный Дерамо скрывается под безобразным подобием Тартальи, а коварный Тарталья выступает в подобии короля Дерамо. Мир стал парадоксальным, фантастические метаморфозы у Гоцци подчинены морально-философской идее, в данном случае поднимается проблема власти и социальной справедливости, но прежде всего речь идет о лжи в ее общечеловеческом аспекте. И снова любовь спасает всех: жена Дерамо Анджела любящим сердцем узнает правду, она узнает Дерамо в мерзком подобии Тартальи и не принимает этого последнего, который принял подобие ее мужа. Волшебнику Дурандарте остается лишь сдержал формальности, возвратив бывшее соответствие воображаемого и сущности. Союз короля и волшебника также своеобразный символ, здесь несомненная идея просвещенного властителя, который дружит с мудрецом и старается познать тайны природы.

43. Немецкое просвещение.