И ее трансформация в марксистско-ленинскую

Во второй половине XIX столетия все большую роль в общественной жизни начинает играть радикально-революционная концепция читателя, генетически связанная с декабризмом и разночинным революционным движением первой половины столетия. Ее социальная база стремительно расширяется, а представления о читательской деятельности, способствующей радикальному изменению общественного устройства, обогащаются идеологией революционных демократов и марксистов. Российский радикализм стремился развернуть общественную систему в сторону Запада, открыть ее для западных революционных теорий, чтобы резко изменить сложившийся социальный порядок. Славянофильство им отвергалось как ретроградное течение общественной мысли, закрывающее социальную систему от притока новых идей, зарубежного влияния и лишающее ее возможности поступательного развития, обращающее страну к старой, византийско-московской Руси (518).

Радикально-революционная концепция читателя во второй половине XIX века претерпела определенную динамику. Зародившись в русле разночинно-народнического революционного движения и пережив «пик» своего развития в 60-е годы, она в 70-80-е бытовала как революционно-демократическая, практически смыкаясь с системой революционно-народнических взглядов. В конце XIX столетия энергию их революционности вобрала в себя система марксистских представлений о читателе и его деятельности, трансформировавшаяся в ленинскую, большевистскую концепцию читателя, воплотившую предельный, наиболее жесткий и последовательный радикализм.

Система радикально-революционных представлений о читателе и его деятельности была резко оппозиционной по отношению к консервативно-охранительным представлениям и полемичной по отношению к либеральным. Радикализм, выделившийся из либерализма и вобравший в себя дух декабризма, смыкался с либерализмом в требовании общедоступности книжных богатств, «равноправности» читателей в пользовании библиотеками, но, в то же время, был резко противоположен ему в представлениях о целях, смысле и содержании читательской деятельности.

Конфликтность была заложена в самой природе радикальной идеологии, направленной на свержение существующего социального устройства. Революционно-демократическое направление, тон в котором задавали разночинцы, было ориентировано на построение социализма посредством крестьянского восстания; соответственно, идеологам этого движения границы свободы, предлагаемые либералами, казались слишком тесными. Н.С. Лесков остроумно назвал либералов «постепеновцами», а революционных демократов – «нетерпеливцами» (618).

Книгу и чтение революционные демократы считали важнейшим средством радикальных преобразований; новую картину мира они пытались создать посредством формирования идеологии, основанной на реализме, знании точных законов мироустройства и возможностях его изменения. Религия, гуманизм, патриотизм нигилистически отвергались, вся сложившаяся система консервативных и либеральных ценностей подвергалась пересмотру. Движущей силой развития назывались разум, передовые идеи, просвещение. Ведущим настроением революционных демократов был нигилизм, кредо которого выразил Д.И. Писарев: «что можно разбить, то и нужно разбивать, что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам» (494, с. 23). Революционные демократы ощущали себя «новыми людьми», «развивателями», которые должны формировать новую культуру посредством создания субкультуры, основанной на понимании собственной исторической миссии.

Дворянскую культуру они маркировали как «старую», «отжившую» и, соответственно, литературе А.С. Пушкина, И.С. Тургенева, А. Фета, В.И. Майкова отводили второстепенную роль. Некоторые революционные демократы (в том числе Д.И. Писарев) вовсе отрекались от классического наследия и предъявляли к литературе требование общественной активности, социальной направленности. Как утверждал Д.И. Писарев, «поэт или титан, потрясающий горы векового зла, или же козявка, роющаяся в цветочной пыли» (618, с. 296).

«Новым» революционно-демократическим читателем с его обостренными общественными чувствами, мыслями и желанием думать об общественных делах была востребована литература, дающая «практически-пророческую правду», выражающая интересы народа, формирующая положительное отношение к жизни и создающая «новый тип» человека. К таковой революционные демократы относили сочинения Ф.М. Решетникова, Н.В. Успенского, Д.В. Григоровича, М. Вовчок, Н.Г. Помяловского и др. (219).

Необходимость формирования революционно-демократической идеологии потребовала от революционных демократов развития самопредставления. Чтению в формировании этой идеологии принадлежала огромная роль. Н.Г. Чернышевский считал, что чтение увеличивает в стране число просвещенных, способных «порядочно вести дела» людей, от чего улучшается «ход всяких сторон жизни» (593). Рассматривая самих себя как важнейший ресурс революционного изменения общественной системы, революционные демократы объединялись в кружки (легальные и нелегальные), в которых, в частности, формировали круг своего чтения. В этих кружках, которые существовали в Петербурге, Москве, Харькове, Киеве, Казани и других городах, радикально настроенные разночинцы читали и обсуждали сочинения А.И. Герцена, Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова, Л. Фейербаха, В.В. Берви-Флеровского, К. Сен-Симона, Ш. Фурье, а также и ранее популярных в разночинной среде вульгарных материалистов – Л. Бюхнера, К. Фогта, Я. Молешотта (40). Особое внимание в этих кружках уделялось гонимой правительством литературе; составлялись даже «списки запрещенных сочинений», которые подлежали наиболее внимательному чтению (109).

В русле революционно-демократической концепции читателя действовали многие институты книжного дела; например, сочувствующие революционным демократам М.К. Элпидин и А.Д. Трусов специализировались в основном на издании литературы по философии, политэкономии, естествознанию. В других типографиях, руководимых людьми, близкими по настроению к «шестидесятникам» (таковыми были Ф.С. Сущинский, И.П. Огрызко), издавались произведения деятелей демократического лагеря: Д.И. Писарева, Н.Г. Чернышевского, А.И. Герцена (218). Основным местом распространения этой литературы помимо кружков и организованных при них библиотек были книжные магазины А.А. Черкесова и М.П. Надеина. Группировались революционные демократы вокруг журналов «Современник», «Русское слово», «Искра» (78).

Сформированная революционными демократами концепция читателя распространялась и на женщин; в радикальной разночинной среде в них ценились образованность, независимость, демократичность, ориентированность на общественные преобразования. Отношение к «кисейной барышне» дворянского общества было резко отрицательным; Н.В. Шелгунов уподобил этот тип женщины Чингис-хану, который все разрушает: гоняется за мотыльками, рвет цветы и траву, вьет из них венки, пачкает платье, изнашивает на бесполезных прогулках башмаки и т.д. Публицист риторически вопрошал: «Выгодно ли обществу, когда целая половина его бегает по лугам, рвет цветы и затем производит людей сомнительной полезности или даже вовсе бесполезных?» (601, с.218). С его точки зрения, обществу нужны думающие, читающие, прогрессивные женщины; в их воспитание обязательно должен входить «серьезный элемент»; в частности, женщине рекомендовалось изучать ремесла (башмачное, например), укреплять свои умственные способности чтением Г. Бокля и Ч. Дарвина.

Предпринималась попытка захватить в поле действия этой концепции и детей. Крайне иронично относясь к сложившимся либеральным представлениям о чтении ребенка, революционные демократы призывали изгнать из детской литературы «преднамеренное идиотство», «приторные сентенции» и требовали, чтобы в круг детского чтения были включены книги, подобные реалистическим, жизненным сочинениям Н.В. Гоголя и Ч. Диккенса, а также правдивые исторические романы, географические сочинения, книги по естествознанию (94). Основу представлений составляла убежденность в том, что детей надо воспитывать гражданами и патриотами, поощрять их любознательность, развивать гуманность, правдивость и сочувственное отношение к людям (603). Чтение с напряжением мысли должно было знакомить ребенка с жизнью народа, революционизировать его сознание и формировать материалистическое мировоззрение. Реализовывались эти представления, в частности, в типографии Ф.С. Сущинского; им выпускались книги Б. Спиро «Мысль и труд», сборник «Нашим детям», куда вошли сочинения Н.А. Некрасова, А.Н. Плещеева, Г.И. Успенского. В этих книгах славился труд простого человека, отстаивалась мысль о необходимости борьбы за свободу и лучшее будущее, прославлялись образование и наука (44).

В то же время у революционных демократов оформились и представления о том, что нужно исключить из круга детского чтения: это книги, отравляющие сознание ребенка религиозными предрассудками, призывающие к рабской покорности, смирению и слепой вере в царя-батюшку (518). Как видим, эти представления о детском чтении развивались в русле радикальных высказываний В.Г. Белинского.

Таким образом, революционные демократы формировали собственную, ориентированную на самих себя, женщин и детей, концепцию читателя, которая была резко оппозиционна самодержавию и охранительной идеологии в целом. Они критиковали правительство за ограничения в пользовании библиотечными фондами, за нарушение принципа общедоступности библиотек и другие ограничения читательских прав (109).

Царское правительство рассматривало радикально-демократические представления о чтении и их реализацию как элемент антиправительственной деятельности; книги из магазина А.А. Черкесова конфисковывались, деятельность Ф.С. Сущинского запрещалась, участники нелегальных кружков и распространители запрещенных сочинений арестовывались (218).

Революционные демократы вызывали раздражение у либерально настроенной интеллигенции, которая считала, что они, уничтожая все умеренное, уравновешенное, прогрессивное, нарушили общественное равновесие, спровоцировав ответные меры в виде репрессий и цензурных ужесточений. Либеральную оценку революционно-демократического движения ярко выразил ранее упоминавшийся Н. Энгельгардт, характеризуя это движение как «радикально-разнузданное». С его точки зрения, «шестидесятники» «стремились весь мир остричь «под гребенку», обнажить во всем плоское дно, все привести к игрушечному, материальному, хлыщеватому нигилизму и грязноватому утилитаризму» (618, с. 292). Насмешки вызывали и «стриженые очкастые нигилистки с пледом на плечах», читающие «почти исключительно Фейербаха и Бюхнера» (Там же).

Соответственно революционно-демократическая концепция читателя не могла распространяться в верхние слои общества; она бытовала преимущественно в недовольной своим положением разночинной среде и пробивала себе дорогу в толщу народных масс. Народный читатель воспринимался революционными демократами как важнейший ресурс в социальной борьбе, а книга и чтение – как средство радикализации его настроений. Разрабатывая свою систему представлений о народном читателе, революционные демократы противодействовали снисходительно-жалостливому отношению к народу, свойственному либералам, и сопротивлялись консервативно-охранительной концепции читателя, которая узаконивала малограмотность крестьян, «освятив» сословные ограничения религией.

О социальной базе радикально-революционной концепции читателя, представлениях революционных демократов о приоритетном читателе свидетельствует адресация разработанных ими прокламаций: «К барским крестьянам», «К старообрядцам», «К солдатам», «К молодому поколению» и др.; при этом подразумевался тесный союз низовых слоев с революционной интеллигенцией (494,518).

Революционные демократы призывали издавать литературу, полезную для народного чтения, прежде всего развивающую умственные потребности, способствующую народному образованию, что должно было, помимо решения чисто просветительских задач, способствовать и устранению самодержавия с присущими ему атрибутами власти. В соответствии со своими представлениями о народном благе, революционные демократы считали полезной для народа литературу, непосредственно выражающую интересы этого читателя, дающую ответы на жизненно важные для него вопросы (31). Ими признавалась полезной и та литература, которая революционизировала народное сознание, воспитывала классовую ненависть, звала к террору. Например, Н.П. Огарев распространял такие стихи:

«Припасайте петли крепкие /На дворянские шеи тонкие».

«Надо нам их всех со света сжить, /Города, дворцы огнем спалить».

Либеральному царю Александру II посвящались такие строки:

«… мы теперь тебя разорвем в куски, /Разбросаем их во все стороны».[3]

В некоторых прокламациях, составленных революционными демократами, использовался прием стилизации крестьянской речи, что должно было повысить доходчивость текста: «Наше письмецо промеж себя читайте, да друг дружке раздавайте. А кроме своего брата-мужика да солдата, от всех его прячьте…» (494, с. 92). Сам текст «с подмигиванием» свидетельствует о стремлении установить короткие отношения с народом без посредников; полагалось, что революционные демократы – это именно та сила, которая может говорить с народом на его языке и знает, что народу действительно нужно.

Не удовлетворяясь существующей практикой книгоиздания для народа и стремясь к более активному использованию книги в целях формирования критического отношения к действительности, революционные демократы предприняли попытку изучения народного читателя. Б.В. Банк отмечает предельную обнаженность цели исследовательской деятельности: без знания массы и условий ее жизни была бы невозможна их просветительская, воспитательная и пропагандистская деятельность (31). Изучая влияние социальных, экономических и географических факторов на уровень грамотности народа, интересы и настроения разных групп населения, революционные демократы составили представления о литературе, необходимой для народного читателя: это прежде всего книги, в которых есть «польза для жизни», отвечающие на вопросы, вызванные общественно-политическими реалиями.

В своем стремлении революционизировать народное сознание революционные демократы не были одиноки; в направлении народного просвещения с революционно-демократических позиций действовали издатели И.А. Серно-Соловьевич, И.П. Огрызко, И.П. Поляков, Н.Л. Тиблен, П.К. Неклюдов, О.И. Бакст и др. (218). Кроме того, книги для рабочих, написанные революционными демократами, выпускали печатные типографии в нашей стране и за рубежом; например, в Вольной лондонской типографии и типографии В.М. Александрова издавались книги, которые объясняли причину «дурного положения народа», уничтожали религиозные суеверия, объясняли причины политического неравенства, растолковывали противоречия между трудом и капиталом.

В стремлении использовать крестьян в качестве средства революционной борьбы, построить через крестьянскую общину социализм, революционным демократам было близко революционное народничество, отколовшееся от либеральной интеллигенции. Это было движение, возглавляемое М.А. Бакуниным, С.Г. Нечаевым, П.П. Лавровым, П.И. Ткачевым.

Неоднородность революционного народничества предопределяла разное отношение к применению печатного слова с целью радикализации народных масс. Бакунинско-нечаевская группировка не предполагала его использовать; в ходе агитационной кампании, которая осуществлялась посредством эмигрантского «Народного дела», предполагалось создать в основном из своей среды революционные типы, для которых нравственно все, что способствует делу революции (494). Ставка на революционное просвещение народа отметалась; с точки зрения бакунинцев, настоящий революционер – без «книжной риторики». Народ призывался не к просвещению, а к бунту.

В кружке «чайковцев», напротив, большое значение придавалось «книжной пропаганде» и «книжному делу»; последнее называлось невинной канвой, на которой можно было «выводить какие угодно узоры»; впрочем, и здесь со временем сочли, что «возня с книгами» только развращает людей (110).

Более серьезно и целенаправленно в русле радикально-революционной концепции читателя действовало зарубежное издательство П.Л. Лаврова «Вперед»: помимо книг и брошюр, оно издавало прокламации, отдельные листки, карикатуры и другие разновидности «горячей книги» для рабоче-крестьянского читателя (218). В этом же духе действовали издательства «Земли и воли», «Черного передела». Адресация их изданий со временем расширилась – печатная продукция предназначалась крестьянству, казачеству, пролетариату, радикально настроенной интеллигенции. Тематика изданий свидетельствует о стремлении революционных народников вызвать у народа недовольство царским правительством и собственным социальным положением: с воззваниями, заявлениями, работами публицистического характера к читателям обращались П.Л. Лавров, М.А. Бакунин, П.Н. Ткачев и др. революционные народники (218). Примечательно, что и они практиковали своего рода «игру с переодеванием»: маскировали свою продукцию под лубочную книжку, избегая при этом цензурно-политических репрессий и сближая свою литературу с популярной в народе продукцией Никольского рынка (220).

Обратим внимание на то обстоятельство, что в поле зрения социальных сил, стремящихся к революционизированию общества, впервые попал рабочий читатель, которого революционные демократы и революционные народники считали одним из ресурсов радикального преобразования общественного порядка.

Дальнейшее раскручивание маховика радикализма в России связано с развитием марксизма, что во многом было следствием русского народнического социализма. В организациях «Земля и воля», «Народная воля», «Черный передел» среди массовых изданий активно использовались произведения К. Маркса и Ф. Энгельса (220). Несмотря на усиление цензурного террора в 70-80-е годы, книги марксистского содержания обсуждались в различных кружках, оседали в вузовских и домашних библиотеках. Как выразился П. Ткачев, взгляд Маркса сделался «общим достоянием всех мыслящих порядочных людей» (218, с. 228).

В результате в 80-е годы революционно-народническая концепция читателя трансформировалась в марксистскую концепцию читателя, которая базировалась на представлениях о необходимости изменения существующего социального порядка посредством политических и экономических преобразований. В очередной раз российская общественная система открылась для западных революционных идей в качестве их восприемника и экспериментальной площадки.

Сложная смесь народнических и марксистких представлений о читателе и его деятельности отразилась в «Одесском» и «Челябинском» рекомендательных каталогах, которые служили пособием для революционных народнических и ранних марксистских кружков. Избегая ссылок на нелегальные и запрещенные издания, составители включили в указатели народническую беллетристическую литературу, книги по рабочему вопросу, сочинения К. Маркса (464).

Для пропаганды идей марксизма многое делала группа «Освобождение труда», в литературно-издательской деятельности которой принимали участие Г.В. Плеханов, В. Засулич, П.Б. Аксельрод, В.И. Игнатьев, Л.Г. Дейч. Они издавали на русском языке произведения К. Маркса и Ф. Энгельса, руководителей рабочих партий Западной Европы, создавали собственные произведения, пропагандирующие марксизм. Было издано 10 выпусков серии «Библиотека современного социализма», в которой распространялись идеи научного социализма и критиковались несоответствующие социалистическим революционные воззрения (221).

Идеи легального марксизма (преимущественно экономической стороны учения К. Маркса) распространяли также издания «Социал-демократической библиотеки», «Московского общества переводчиков и издателей», «Партии русских социал-демократов» (Там же). Легальные марксисты стремились к умеренному революционизированию сознания общества, настаивая на постепенности социальных преобразований, эволюционном изменении экономической жизни страны, что отдаляло их от ярых революционеров. По сути, представители легального марксизма занимали либеральную позицию, несколько замедлявшую радикализацию общественного сознания.

Отличие зарождавшихся марксистских представлений о читателе от революционно-народнической концепции коренится в отличии соответствующих идеологий. Один из первых идеологов марксизма, вышедший из народничества Г.В. Плеханов, выступал за более умеренные, ненасильственные методы борьбы и установление в России демократического режима, в условиях которого было бы легче организовать рабочих. Последних он считал главной революционной силой, что предопределило ориентацию марксистской концепции читателя не только на революционную интеллигенцию, но и на рабочих (118, 175). Как заметил Г.И. Успенский, к концу 80-х годов в России сформировался «новый грядущий читатель» - рабочий (407).

Осознание значимости рабочего читателя проявилось в высказываниях о необходимости создания литературы, направляющей его умственную деятельность в русло недовольства социальной действительностью. Г.В. Плеханов сетовал на то, что за границей печаталось много революционной литературы для крестьян («Хитрая механика», «Сытые и голодные», «Сказка о четырех братьях», «Сказка о копейке»), а «заводские» были лишены всяких подходящих для них социалистических изданий. Теоретик марксизма считал, что читая книжку, написанную специально «для народа», рабочий чувствует себя в положении ребенка и тянется к книгам, написанным революционерами для интеллигенции. Г.В. Плеханов писал о путанице в умах рабочих, затруднениях в определении того, какая литература им нужна и как она должна быть написана; книги, написанные «для Сысоек», слишком примитивны, а издания для интеллигенции зачастую малопонятны и не отвечают на вопросы, остро волнующие рабочих (406, 407).

Отказ Г.В. Плеханова от жестких мер борьбы, его интеллигентская рефлексия по поводу допустимых средств изменения политического устройства и революционизирования сознания рабочих не соответствовали настроениям более радикальной части марксистского движения. В более жестком варианте пропагандировали марксистские идеи перешедшие к марксистам от народников издательства: «Новое слово», «Русская мысль», «Мир божий».

Представления о постепенности социальных преобразований не прижились в России конца XIX столетия. Вобрав в себя революционный дух народничества и подпитавшись интеллектуальными трудами западных радикально мыслящих философов-материалистов К. Маркса и Ф. Энгельса, русский радикализм требовал более решительных и немедленных действий, что, в свою очередь, потребовало пересмотра представлений о читателе и его деятельности. Происходило это в условиях тяжелейшего идеологического кризиса, вызванного утратой более умеренного и либерального «средостения». М.Н. Куфаев об этой ситуации писал: «обывательщина бунтовала против обанкротившихся идеологов, на общественной арене появляются представители капитала, разливается проповедь непротивления злу, сходят в могилу наиболее яркие представители русской демократии: Чернышевский, Щедрин, Елисеев, Шелгунов, Каронин и др. и робко раздаются в книге немногие либеральные и радикальные голоса…» (277, с. 261).

Для дальнейшего развития радикально-революционной, уже марксистской концепции читателя, судьбоносным был факт перехвата лидерства в формировании марксистской идеологии В.И. Ульяновым, разрыв последнего с Г.В. Плехановым и легальным марксизмом, установка нового революционного вождя на вооруженную классовую борьбу.

Наполнив положения марксизма реальным смыслом российской действительности, В.И. Ульянов принял решение о движении к социализму от уровня еще не капитализировавшейся России с помощью диктатуры пролетариата, руководимого партией большевиков (249). Это преобразование наследия К. Маркса породило марксистско-ленинскую концепцию общественного переустройства, для которой характерна чрезвычайная жесткость; В.И. Кондаков предтечей этой жесткости видит русский радикализм (Н. Чернышевского, И. Добролюбова, Д. Писарева, П. Ткачева, С. Нечаева) и традиции деспотизма русского самодержавия (235). Именно эта жесткость с ее глубокими историческими корнями, последовательность и нетерпимость к различным формам проявления инакомыслия обусловила победу марксизма-ленинизма в период хаоса и «цветущей» сложности (К. Леонтьев) рубежа тысячелетий и определила характер революционной, ленинской концепции читателя. Последняя рассматривалась как мощнейшая детерминанта революционного переустройства общества, приведения в «ресурсное», боеспособное состояние «низов», которые должны были докончить разложение старого социального порядка и создать новый.

В соответствии с данной концепцией читателя печатное слово рассматривалось как орудие жесткой политической борьбы, средство изменения сознания и общественного устройства.

Социокультурный распад в России выдвинул на авансцену политической жизни России люмпенские слои. Они жаждали активных действий и были готовы к самой жестокой и бескомпромиссной классовой борьбе (175). Это обстоятельство обусловило ставку В.И. Ульянова и его соратников на рабочий класс, объединение с ним для достижения политических целей. Необходимость революционизирования его сознания с помощью разнообразных средств, в том числе – печатного слова, определила приоритетность рабочего читателя. Поскольку он объявлялся главной силой построения нового общества, легальная и нелегальная печать должна была, в первую очередь, обслуживать его запросы, соответствовать уровню развития и особенностям его мировоззрения. Усиление ориентации на рабочий класс определило издательскую деятельность революционных органов печати; в 90-е годы марксистские идеи распространяли такие издания для рабочих как «Рабочая мысль», «Рабочее дело», «Рабочая газета», «Новое слово». Они, наряду с другими издательствами, выпускали и «горячую книгу» – прокламации, оперативно формирующие общественное мнение и призывающие к немедленным действиям (222, 277). В 1895 г. В.И. Ульянов создал в Петербурге «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» – революционную организацию пролетариата, соединяющую социализм с рабочим движением; здесь активно издавались бесцензурные гектографированные листки, прокламации, адресованные рабочим. В «Союзе борьбы» листовки писали Г.М. Кржижановский, Л. Мартов, М.А. Сильвин, издавал брошюры В.И. Ульянов(374). Нащупывая пути более эффективной радикализации сознания масс, В.И. Ульянов и его единомышленники с 1900 года стали издавать газету «Искра», выполнявшую функцию «коллективного пропагандиста, коллективного агитатора и коллективного организатора». В революционных изданиях отрабатывалась техника разжигания социального недовольства рабочего класса, подталкивания его к активной политической борьбе, воспитания в духе моноидеологии.

От произведений общественно-политического характера требовалась критика различных революционных учений и течений общественной мысли с точки зрения «научного социализма» и интересов трудящегося населения России. Предисловия, примечания, комментарии должны были служить пропаганде идей марксизма: с различными проявлениями «оппортунизма» следовало жестко «разделываться» (222, 249). II съезд РСДРП в 1903 г. был вехой окончательного разрыва с Г.В. Плехановым, Л.Мартовым и другими «оппортунистами», взывающими к умеренности и ненасильственным методам политической борьбы. Так большевики во главе с В.И. Ульяновым (Лениным) боролись за идейную монополию, единый путь развития революционного сознания, установление нового социального порядка вооруженным путем.

Таким образом, во второй половине XIX – начале XX столетия радикально-революционная концепция читателя проделала определенную динамику; зародившись в лоне революционно-демократической мысли 60-х годов и подпитавшись крайними воззрениями революционных народников, она трансформировалась к началу ХХ столетия в марксистско-ленинскую концепцию читателя, которая стала грозным оружием в руках главного идеолога большевиков – В.И. Ульянова (Ленина) и его сподвижников. Сузив понятие «трудящиеся» до пролетариата, они направили свои усилия на революционизирование его сознания; кипение «возмущенного разума» прервало линейный, эволюционный путь развития России и установило новый социальный порядок, в котором концепция читателя была призвана обслуживать новые идеологемы.

* * *

Коммерческая концепция читателя в исследуемый период не претерпела сущностных изменений, но обогатилась новыми достижениями книгоиздательской и книготорговой деятельности. Благоприятность исторического момента для ее развития определялась господством чувственной культуры, что сопутствует установлению капиталистических общественных отношений.

Коммерческая концепция читателя в этот период окрепла, обрела мощную материальную базу: постепенно издатели-меценаты были вытеснены издателями, преследующими чисто коммерческие цели или сочетающими их с просветительскими (таковы В.П. Карбасников, И.Д. Сытин, А.Ф. Маркс, А.С. Суворин, А.А. Гатцук и др.). Владельцы крупнейших издательств стремились к полной универсализации своей деятельности, добиваясь, чтобы покупатель мог удовлетворить свои запросы в их магазинах с максимальной полнотой (220).

Получили дальнейшее развитие представления о читателе как о потребителе специфического товара – книги; этот товар воспринимался как особенный, его ценность определялась суммой производственных затрат и важностью содержания (560). Для упорядочения торговли этим товаром и развития книгоиздания в 1883 г. было создано Русское общество книгопродавцев и издателей. Объединение русских книжников позволило им сегментировать рынок книги, кооперировать усилия для совместного приобретения, хранения и распространения печатной продукции, обогащения приемов ее реализации. Использовалась продажа сопутствующих товаров в виде бесплатных приложений, разрабатывались рекламные тексты, предпринимались попытки оградить покупателей от недобросовестных книгоиздателей и книготорговцев (155). Это были серьезные намерения выстроить цивилизованные отношения с покупателем книги в соответствии с укрепившимся «духом капитализма» в книжном деле. Логика саморазвития книжного дела с неизбежностью заставила самих книгоиздателей и книготорговцев определить границы возможного во взаимоотношениях с читателями и покупателями книги.

В этот период деятели книги понимали, что успех книгоиздательских и книготорговых предприятий зависит от того, насколько точно будет угадан читательский спрос и насколько будет удовлетворен читатель. Владельцы предприятий книжного дела стремились к изданию «ходкой» книги, а для этого изучали книжный рынок и читательский спрос, выявляли «лакуны» на книжном рынке.

Такие книгоиздатели как М.О. Вольф, А.Ф. Маркс, А.С. Суворин умели отыскать «ниши» на книжном рынке, что предопределило их финансовый успех. А.Ф. Маркс, например, ориентируясь на запросы и покупательские возможности российской читающей публики, достиг небывалых тиражей журнала «Нива» и книжной продукции, используя такие маркетинговые приемы как ежемесячный выпуск бесплатных приложений (журналы мод, фотографии, портреты, карты), понижение цен. Практиковался универсальный подход к оформлению фирменных изданий, продумывалось грамотное взаимодействие с авторами, посредниками и индивидуальными заказчиками (156).

И.Д. Сытин, которого Ч. Рууд назвал «гением книжного бизнеса» (495), добился небывалых успехов в своем деле. К началу XX столетия он вышел на первое место по объему книжного производства, общему тиражу изданий в России (31). Главная причина его финансового успеха заключалась в том, что он одним из принципов своей деятельности избрал «что закажут»; наблюдал за поведением читателей, внимательно анализировал их запросы, расспрашивал розничных торговцев о реакции покупателей на ту или иную книгу. Можно сказать, что это было коммерчески ориентированное изучение читателей на эмпирическом уровне. В соответствии с запросами массового читателя И.Д. Сытин издавал книги «под Комарова», «под Гоголя», сонники, песенники и другую литературу, пользующуюся спросом. У удачливого издателя сложились представления о том, что любит народный читатель: «очень страшное», «очень жалостливое», «очень смешное» и непременно с торжеством добродетели в финале (495, 560).

В рамках коммерческой концепции читателя удовлетворялись и запросы «всероссийского мещанства» - мелких торговцев, писарей, модисток, низшего круга чиновничества. Для них издавалась преимущественно лубочная литература – религиозно-нравственная (в основном житийная), художественная (старинные рыцарские романы, повести, сказки, переделки и компиляции известных литературных произведений), обиходная (календари, сонники, песенники и др.) – (220). Копеечной стоимости книжонки такого типа издавали С.И. Леухин, А.И. Манухин, А. Земской, Г.Т. Бриллиантов, И.А. Морозов. При всей своей незамысловатости эта литература выполняла важную социальную функцию сохранения и поддержания книжной традиции в «низовых» слоях читающей публики.

Создавались и библиотеки, работавшие по принципу «что закажут». Так, при коммерческих и купеческих собраниях в Петербурге существовали частные библиотеки; литература здесь приобреталась на членские взносы и только по заявкам и заказам самих читателей. Никакое «руководство чтением» в этих библиотеках не предполагалось, поэтому их фонды отражают истинные запросы читателей соответствующего круга: здесь представлена литература по богословию, философии, психологии, финансово-статистическим проблемам, оккультизму, мистике, марксизму, азартным играм, устройству новогодних елок и т.д. В каталогах были такие разделы как «Центры умственной жизни мира», «Смех в жизни и на сцене», «Мимолетные связи и брак» и т.д. (211).

Таким образом, во второй половине XIX – начале ХХ века коммерческая концепция читателя распространялась на все слои русской читающей публики и упрочила свои позиции в капитализирующемся книжном деле. Нельзя сказать, что споры вокруг этой системы представлений о читателе и его деятельности в этот период стихли. Она активно не принималась либеральной интеллигенцией. Неприятие интеллигенцией коммерческой концепции читателя в какой-то степени объясняется национальными особенностями россиян; А.С. Ахиезер обращает внимание на то, что для Руси характерно стойкое негативное отношение к профессиональной торговле, которая рассматривалась большинством как нравственно-ущербная деятельность (29). Добавим, что по отношению к книжной торговле это неприятие проявилось еще острее, потому что отношение к книге издревле было сакральным.

* * *

Подводя итоги, подчеркнем, что во второй половине XIX столетия основным фактором формирования различных концепций читателя была идейная борьба, осуществлявшаяся в условиях усиления раскола в обществе. Как заметил А.С. Ахиезер, «расколотое общество не понимает само, что несет расколотую правду, расколотую культуру, расколотые социальные отношения» (28, с.11). Нарастание «расколотости» усиливало конфликтность трех доминирующих концепций: либеральной, консервативно-охранительной, радикально-революционной. На протяжении полувека то одна из них, то другая, в зависимости от конкретно-исторических условий, выходила на главенствующие позиции.

Каждая концепция стремилась к экспансии, расширению своей социальной базы.

Либеральная концепция читателя, основанная на поиске меры между крайностями, нацеленная на поиск третьего состояния, стремившаяся к взаимопроникновению полярностей, была вынуждена под ударами обеих сторон (консервативного и либерального лагерей) отойти на периферийные позиции. Вопрос о поражении либерализма и выработанных им ценностей – один из «проклятых» для нашей страны, над которым размышляли П. Сорокин, В.В. Ильин, А.С. Ахиезер, Ю.М. Лотман и другие выдающиеся мыслители. Причину этого они видели в ментальности российского общества, его тяге к крайностям, бинарному мышлению, не допускающему существования ничего промежуточного, переходного, третьего, компромиссного. П. Сорокин считает, что ценности либерализма (защита человека и гражданина, апологетика индивидуализма, проповедь свободы, личного счастья) недоступны для большинства населения, непонятны ему в силу их абстрактности, удаленности от реального воплощения. Устав от противоречий между словом и реальностью, народ встает под знамена тех, кто обещает быстрые социальные перемены, реальное улучшение жизни (54).

Поражение либерализма предопределило схватку двух крайностей: радикально-революционной и консервативно-охранительной концепций. Их возможности в чем-то были почти симметричными; обе имели издательскую базу, возможности реализации своей печатной продукции через школы, библиотеки, книжные магазины и иные каналы. Разумеется, консервативно-охранительная концепция читателя обладала значительно более благоприятными условиями своего воплощения, но она утрачивала свою социальную базу, катастрофически отставая от требований социокультурной динамики. Книжная стратегия, разрабатываемая правительством и консервативно мыслящими деятелями книги, стремилась к жесткой фиксации установившегося социального порядка, не давала возможности саморазвития книжному делу и читательской деятельности. С позиций синергетики эту ситуацию можно охарактеризовать как борьбу с конструктивным началом хаоса, ведущую к нарастанию энтропийных процессов. Она была противоположна стремлению народной массы, воспитанной радикализмом революционных демократов, революционных народников и революционеров-марксистов, к изменению жизни.

Низы общества более податливы к воздействию радикальных сил, которые обещают быстрое коренное изменение системы общественных отношений. Слабость материальной базы революционно-радикальной концепции читателя была компенсирована революционным напором, максимальным использованием легального и нелегального книгоиздания и книгораспространения с привлечением зарубежных ресурсов. Данная концепция усиливалась и активной позицией читателей; они сами доставали материал для печати, распространяли литературу. Как отметила С.С. Левина, «Читатель нелегальной печати – это не только объект ее воздействия, но и субъект» (269, с. 299).

Борьба двух «крайних» концепций велась с переменным успехом: в периоды подъема революционного движения бурно реализовывалась радикально-революционная концепция читателя, а в периоды спада революционных настроений и усиления ответных мер на радикализм со стороны правительства усиливалась консервативно-охранительная.

Регулятивные возможности различных концепций читателя в этот период изображены на схеме №10.

Социальное противоборство обусловило центробежный характер доминирующих концепций; наличие конфликтующих, постоянно сменяющихся детерминант общественного развития обусловило хаос на уровне общественной системы в целом и на уровне подсистемы книжного дела. Системный кризис проявился в том, что главные участники социального процесса: народ, власть и церковь находились в том состоянии, когда действие центробежных сил оказалось определяющим (175). Рассогласованность различных сторон общественной жизни наглядно проявилась в книжном деле, раздираемом противоречиями и превратившемся в арену политической борьбы.

Косвенное свидетельство нарастания хаоса в общественной жизни – усиленное печатание календарей. Как отмечалось ранее, это одно из свидетельств подсознательного стремления общества к стабильности, отвоевыванию у хаоса островков порядка. В это время календарная индустрия развивалась А.А. Гатцуком, И.Д. Сытиным, Г.Д. Гоппе, А.С. Сувориным. Календарей выходило множество: «Крестный календарь», «Еврейский календарь», «Магометанский календарь», «Римско-католический и протестанский календарь», «Всеобщий календарь», «Русский календарь» и т.п. (219).

Расшатывание общественной системы с неизбежностью привело к ее скатыванию во флуктуационное пространство. Налицо был кризис религиозности, правосознания, всей русской культуры. Как правило, в периоды социокультурного раскола и нарастания хаоса для разрешения назревших противоречий отбираются наиболее активные личности (175).

Когда Россия на рубеже веков попала во флуктуационное поле, из континуума вероятностей выпала «случайность» – партия большевиков во главе с В.Ульяновым-Лениным. Линейный процесс развития был прерван, страна пошла по пути, детерминированному мощным социальным фактором – большевиками, вооруженными марксистко-ленинской идеологией.

В социальном противоборстве существенную ресурсную функцию выполняла марксистско-ленинская концепция, направленная на революционизирование сознания рабоче-крестьянского читателя. Это происходило в условиях агрессивного прерывания времен, отвержения достигнутого.