Противостояния радикализму

Консервативно-охранительная концепция читателя во второй половине XIX – начале ХХ столетия развивалась в традициях николаевско-уваровской идеологии и базировалась на тех же «китах» – православии, самодержавии, народности. Однако в этом пятидесятилетии консерватизм был более осознанным, получил более полноценное философское обоснование и более изощренно регламентировал разные стороны общественной жизни, в том числе – читательскую деятельность.

Мощная интеллектуальная подпитка консервативно-охранительной концепции читателя осуществлялась бурно развивавшейся в это время философской консервативной мыслью, связанной с именами Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, К.П. Победоносцева, М.О. Меньшикова и др. Каждый из них сформулировал важные для консервативно-охранительной идеологии положения, которые оказались значимыми для развития соответствующих представлений о читателе и его деятельности.

Развиваясь как духовный противовес радикализму, российский консерватизм был направлен на удержание и сохранение национальных традиций и ориентировался на поддержание государственности и православного учения (184).

Н.Я. Данилевский обосновал необходимость «самозамыкания русской мысли», развил «русскую идею» как славянофильское учение. К.Н. Леонтьев вдохновенно доказывал необходимость крепкой монархической государственности, консервации общественного устройства и сохранения его на стадии «первоначальной простоты». Он восклицал: «О, ненавистное равенство! О, подлое однообразие! О, треклятый прогресс!» (80, с.97). Его кредо поддержания общественной стабильности – «византизм», самодержавие, православие, отрицание преувеличенных представлений о человеческой личности. К.Н. Леонтьев считал необходимым «подморозить» Россию, «учиться делать реакцию» и «противодействовать народному образованию» (184). К.П. Победоносцев благоденствие страны видел в сильной власти и духовности народа на основе религиозности, поэтому считал невозможным поддержание общественного порядка при сохранении «разнузданной свободы» для газет и журналов (78, 190). Он укреплял роль церкви в политике самодержавия, последовательно боролся с демократией, препятствовал реформам, занимался народным воспитанием, стремясь возродить в обществе набожность, трезвость, крепкие семейные отношения (175).

В исследуемый период консервативные настроения были сильны и у монархов. Как уже отмечалось, Александр II начал правительственную деятельность с «разрежения» социокультурной ситуации путем либерализации общественной жизни, но уже в 1859 году жаловался на «дурное направление гласности» и оказывал «великое нерасположение к литературе» (618). В соответствии с этим настроением монарха, в 60-е годы для газет и журналов сохранилась старая, «предупредительная» цензура, которая вскоре была переведена в ведение министерства внутренних дел. В 1862г. цензура получила распоряжение, запрещающее допускать к печати сочинения и статьи, излагающие «вредные» учения социализма и коммунизма, способствующие потрясению или низвержению существующего порядка и установлению анархии. Вслед за этим вышел указ Синода о недопущении к печати «вредных» по направлению статей (175). Так, реализуя на практике кредо либерала Б.Н. Чичерина «Либеральные меры и сильная власть», Александр I постепенно сместился ко второй половине этой формулы (386).

Консервативные усилия своего предшественника поддержал Александр III, активно восстанавливавший сословно-бытовые перегородки и то, что он называл «национальными чертами» российского общества. При нем православие и самодержавие были выдвинуты на первый план, «народность» понималась исключительно как «русская народность». Николаю II также было свойственно русофильство, а консерватизм он считал основой государственной политики: «Пусть все знают, что я … буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охраняли его мой покойный родитель» (195, с. 183-184).

Консервативно-охранительная идеология разрабатывалась и реализовывалась с участием таких государственных деятелей как В.Н. Панин, Д.А. Толстой, К.В. Чевкин, М.Н. Муравьев, П.О. Брок, П.А. Валуев, М.Н. Катков.

Сутью развивавшейся в рамках этой идеологии консервативно-охранительной концепции читателя было поддержание посредством чтения благонамеренности, преданности монархии, воспитание патриотизма и религиозной нравственности. В соответствии с консервативно-охранительными представлениями в печати нельзя было позволять неуважение к христианской религии, верховной власти, основным законам государственным; запрещалось то, что нарушало народную нравственность и честь частных лиц (472).

Как видим, суть консервативно-охранительной концепции читателя почти не изменилась, но поддерживающие ее регулятивные усилия стали более изощренными.

Были предприняты специальные меры для роста проправительственной периодики: создавались официозные органы, выступавшие в обличьи частных изданий (журнал «Северная почта», газеты «Голос», «Неделя»). Правительство организовало выпуск газеты «Русский рабочий» – духовно-нравственного органа, замаскированного под нелегальный. Практиковались также щедрые субсидии на проправительственную печать: дотации давались журналу «Гражданин», поддерживались материально «Московские ведомости» М.Н. Каткова (78). Для вознаграждения благомеренных журналов и писателей министерство народного просвещения ежегодно выделяло крупную сумму – 300 000 рублей серебром (175).

Более того, тайная полиция от охранительства перешла к контрпропаганде. На деньги русского правительства В.Вольфсон издавал «Russische Revue» – о жизни в России. Аналогичные издания выходили в Париже, Мюнхене (Там же). Целью этих изданий было создание «правильных» представлений о жизни страны, гармонии власти и основной массы населения.

В то же время предпринимались регулятивные усилия с целью ограждения читателей от оппозиционной правящему режиму литературы. По инициативе Главного управления печати и при участии министерства внутренних дел в 60-е гг. XIX века выявлялась распространенность различных газет среди основных категорий населения. Особое внимание уделялось востребованности у читателей газет, подвергавшихся административным взысканиям и судебным преследованиям (31).

Широко использовались и средства репрессивного характера: проводились следствия по делам о распространении революционных воззваний и пропаганды. Практиковались и меры, «тормозящие» деятельность периодических изданий: предупреждение, приостановка, закрытие. Так, с 1865 по 1880 год было сделано 167 предостережений, приостановлено 52 издания; с 1872 по 1879 г. было сделано 60 запрещений розничной продажи периодики (618). Предостережения были адресованы, в первую очередь, радикальным («Современник», «Русское слово») и либеральным изданиям («Санкт-Петербургские ведомости», «Вести»). Раздражение вызывали и славянофильские «День» и «Москва». Консервативно-охранительный характер названных мер отражают мотивы предостережений: «колебание доверия к существующей системе и порядку», «резкость суждений по текущим государственным вопросам», «дерзкое порицание закона», «полное

отрицание религиозных начал», «действие на дурные страсти общества» и т.д. Однако четкой цензурной доктрины не было: вместо конкретной мотивировки предостережений и запретов в период с 1865 по 1904 г. более ста раз просто указывалось на «вредное направление» (для разнообразия иногда использовались формулировки «крайне вредное направление» и «вообще вредное направление») (472). Впрочем, в одном из обвинительных актов Цензурного комитета указывалось, от какого «вредного направления» следовало оберегать общество: «от коммунизма, социализма и революционных учений», что составляло «предмет неуклонной заботливости правительства, не останавливающегося в исполнении этой задачи перед самыми энергичными мерами…» (493, с. 65).

Репрессивные меры развивались по нарастающей: если с 1865 по 1869 гг. периодические издания были подвергнуты взысканию 60 раз, то с 1895 по 1899 г.г. – 101 раз (472). Н. Энгельгардт объяснил это нарушением равновесия в обществе, которое было допущено уничтожением либерального «средостения». С его точки зрения, общество в первый период реформ (1855 – 1862) шло рука об руку с правительством, а во второй (1862 – 1868) выросло «средостение», которое окончательно утвердилось в третий, последний период реформ. События 80-х годов нарушили равновесие в обществе, в том числе, и в правящих сферах. Возобладали и встали во главе «крайние» (618, с. 304).

Обратим внимание и на такое важное обстоятельство как более активное привлечение церкви к регуляции читательской деятельности. Русская православная церковь – традиционное орудие государства – к концу XIX столетия была официально обращена на службу «Союзу русского народа», который вел борьбу за самодержавие. Произошло усиление церкви за счет возвращения в православие части раскольников, что в значительной степени было инициировано правительством (362). Это обстоятельство весомо усилило религиозную составляющую в консервативно-охранительной концепции читателя.

Названная концепция была адресована всем слоям общества, однако основная ее мощь была обрушена на народ. В области развития представлений о народном чтении пересекались интересы радикалов, либералов и консерваторов; именно с народом в это время связывались надежды на сохранение или изменение общественной системы, установление того или иного социального порядка. В рамках консервативно-охранительной концепции читателя народу отводилась роль силы, способной к социальному творчеству, но в строго определенных пределах, не нарушавших, а патриотично укреплявших общественное устройство. Эти представления, близкие либерально-народническим, носили более выраженный охранительный, религиозный характер.

Усилия либералов и консерваторов совпадали в стремлении повысить уровень народной грамотности, наладить издание книг для крестьянства. Они согласованно боролись с лубком, способствовали открытию народных, воскресных и церковно-приходских школ, библиотек. Александр II материально поддерживал товарищество «Общественная польза», издававшее дешевые книги для народа, которые способствовали религиозно-нравственному развитию крестьян и приобретению полезных, практических сведений; на пожертвования царя и правительственных организаций выпускались дешевые народные серии «Для знакомства с Родиной», «Советы на пользу» и др. (362).

О смыкании по ряду позиций консервативно-охранительной и либерально-народнической концепций читателя, смешении интересов консерваторов и либералов свидетельствуют и совместные усилия в области просвещения. Правительство ревниво относилось к просветительским усилиям интеллигенции и стремилось не допустить того, чтобы значительная часть народонаселения была обязана своим просвещением не государству, а частной благотворительности.

Вместе с тем в представлениях консерваторов и либералов о народном читателе были и отличия. Либеральная интеллигенция курировала деятельность земских школ, в которых приоритет был отдан светскому образованию, а царское правительство сосредоточило свои усилия на деятельности церковно-приходских школ (ЦПШ). Последние должны были «утверждать в народе православное учение веры и нравственности христианской и сообщать первоначальные полезные знания» (Там же, с. 335).

В формировании консервативно-охранительной идеологии ЦПШ принадлежала особая роль. С ее помощью реализовывалась модель, воспроизводящая семью на государственном макроуровне (государь – отец, народ – дитя). ЦПШ надлежало продлить народное «детство», сохранить сложившийся социальный порядок. Она не должна была отрывать детей от своей социальной среды занятиями, которые считались для них избыточными и ненужными. Ставилась задача воспитывать детей в вере, любви к царю и отечеству, формировать честное отношение к труду и семье. Поэтому главным считалось умение правильно понимать Писание, осмысленно произносить молитвы и грамотно участвовать в церковной службе (192). Учащиеся церковно-приходских школ даже в чтении нередко практиковались по Псалтырю по покойникам. Знания по природоведению, истории, географии не давались, а из художественной литературы для чтения предлагалась литература «допушкинского периода»; послепушкинская считалась недоступной. Особое внимание в ЦПШ было сосредоточено на недопущении чтения литературы, воспитывающей религиозную и политическую неблагонадежность.

Идеологи консервативного лагеря резко противодействовали либеральным усилиям в области просвещения народа, если они расходилась с «видами» правительства. Народные читальни, земские библиотеки, воскресные школы, заподозренные в распространении «вредных учений», «возмутительных идей» и «безверии», закрывались (293). Эти факты красноречиво свидетельствуют о пределах допустимого в общественной самодеятельности.

Стремясь к монопольному воздействию на сознание народного читателя, консерваторы предпринимали усилия для активного вмешательства в содержание его чтения. Был образован Особый отдел Ученого комитета народного просвещения, который занимался по сути официальным руководством чтением. Комитет, возглавляемый Д.А. Толстым, следил за тем, чтобы в народную массу не проникали книги «вредного направления» и «тенденциозного содержания». Практической реализацией этого стремления стали «министерские каталоги»; в народные библиотеки могла попасть только включенная в них литература (83). Это была далеко не лучшая, но вполне соответствующая идеологическим «видам» правительства, литературная продукция, написанная в псевдонародном стиле. В «каталогах» рекомендовались книги, «способствующие ослаблению вредных лжеучений», которые создадут противовес «злонамеренной пропаганде». В соответствии с представлениями о необходимости воздействия на народное сознание, определялся круг требований к этим книгам: они не должны быть полемичны, пробуждать желание ознакомиться с «преступными изданиями подпольной печати». Их задача – укреплять в народе верноподданнические чувства и при этом не выглядеть как правительственные издания. Н.В. Здобнов назвал эти «каталоги» формой охранительной рекомендательной библиографии, четко регламентировавшей круг народного чтения (220).

Книгоиздание и распространение соответствующих книг для народа стимулировалось материально: субсидировалась серия «Чтения в Соляном городке», поддерживалась книгоиздательская деятельность В.В. Кардо-Сысоева, который выпускал журнал «Сельская беседа» и возглавлял выпуск книг для народа. Распространение этой литературы контролировалось и поощрялось на государственном уровне. Чтобы придать народному чтению еще более определенную направленность, правительством было принято решение издавать для народа дешевые книжки, «которые могли бы служить к укреплению в народе религиозных и верноподданнических чувств, к поднятию нравственности, к ознакомлению его насколько возможно с нашим государственным устройством и значением правительственной власти» (531, с. 213). Распространению грамотности и народного образования на религиозно-нравственных основах способствовали и такие издания как «Солдатская беседа», «Грамотей», «Домашняя библиотека», газеты «Воскресный досуг», «Мирское слово», «Мирской вестник», «Народный голос», «Друг народа», «Народный листок». Распространялась эта литература посредством школ и библиотек вкупе с массой дешевых брошюрок, выпускавшихся специально для народа государственными и церковными издательствами (78). Эта очередная маскировка под народные издания свидетельствовала о признании правительством собственной непопулярности, сужении социальной базы консервативно-охранительной концепции читателя.

Стремясь к наиболее результативной реализации этой концепции, правительство пыталось корректировать свои представления о том, какая книга нужна народу, чтобы воздействие на его сознание было более эффективным. С этой целью предпринимались исследования в области чтения; министр народного просвещения Д.А. Толстой предельно откровенно объяснял охранительный смысл этой деятельности: «власти должны зорко следить за тем, чтобы не проникли в массу народа понятия ему чуждые и могущие отзываться в будущем вредными последствиями» (31, с. 14).

По данным Б.В. Банка, выводы исследований зачастую сводились к тому, что народному читателю нужны в основном духовно-нравственные, светские «патриотические» и прочие назидательные книжки. Считалось, что особый интерес у него вызывают церковные поучения и жизнеописания царствующих особ, детские книги. Сложились представления и о том, какую литературу отторгает народный читатель: это «послепушкинская» литература, ценимая интеллигенцией; книги, содержащие описания природы, поднимающие общественные вопросы и выражающие сомнение в принятой веками морали. Исследователи из правительственных учреждений высказывали и критическое отношение к народному читателю; с их точки зрения, ему не хватало ригоризма, пуританства, он не прочь почитать «непристойную» литературу («скабрезности» чиновники находили даже в произведениях Н.В. Гоголя и И.С. Тургенева) (31).

Однако более всего исследователей из правительственных органов удручала готовность народного читателя к чтению литературы, вызывающей у него склонность к недовольству, протесту и неповиновению. Начальник Главного управления по делам печати на основе специально проведенного исследования по изучению народного читателя пришел к заключению, что времена популярности «Бовы Королевича» и «Еруслана Лазаревича» прошли безвозвратно, а все большее распространение получают «Земские соборы на Руси», популярный пересказ «Капитала» К. Маркса, книги с описанием самосуда из эпохи французской революции и т.п. (78). Особенно тревожило чиновников чтение рабочих, которые значительно заинтересованней реагируют на революционную, «тенденциозную» литературу, среди которой было немало запрещенных произведений (31).

Консервативно-охранительная концепция, предполагающая субъект-объектное отношение к народному читателю, была направлена на сохранение народного сознания в духе православных ценностей, предотвращение ломки нравственных понятий, могущей привести к неповиновению и бунту. Позиция правительства была отчетливо выражена обер-прокурором Святейшего Синода К.П. Победоносцевым: «Безусловно вредно народное образование, ибо оно не воспитывает людей, не сообщает умения, а дает лишь знания и привычку логически мыслить» (190, с.3-4).Простым обывателям предписывалось «смиренно молчать и благотворно подчиняться указаниям свыше». По инициативе К.П. Победоносцева возник целый ряд журналов с «душеполезным» чтением: «Воскресный день», «Кормчий», «Пастырский собеседник», «Русский паломник» и др. С помощью этой литературы крупнейший государственник-консерватор пытался отсрочить революционный кризис в России (379).

Обратим внимание и на тот факт, что в рамках консервативно-охранительной концепции читателя практически воссоздавалась модель чтения, вобравшая в себя смысловое ядро древнерусской концепции читателя, где вера, христианское воспитание ценились больше, чем знание. Дискриминировалась и уничтожалась литература, которая мешала сохранить чистоту православной веры и воспитание «простолюдинов» в духе христианских ценностей.

В периоды социальной нестабильности, неустойчивости общественной системы, чреватой взрывом, в концепции читателя усиливается религиозная составляющая: религия используется как «якорь спасения», последний оплот сохранения социального порядка. Поскольку в сохранении этого порядка в наибольшей степени заинтересованы властные структуры (а поддержание социальной стабильности – основная функция власти), инстинкт самосохранения предопределяет формирование стратегии читательской деятельности в русле консервативно-охранительной идеологии. Поскольку народ – это главный ресурс либо сохранения, либо уничтожения существующего социального порядка, названная концепция адресована в основном народному читателю.

Мощные регулятивные усилия, направленные на поддержание консервативно-охранительной концепции читателя – жесткие цензурные меры при неразработанности цензурной доктрины, следование традиции, а не социокультурной динамике, постоянные «игры с переодеванием» проправительственной печати свидетельствуют о слабости этой концепции, отсутствии стабильной и надежной социальной базы ее реализации. М.Н. Куфаев подметил, что реакция населения на запреты правительства вносила сумятицу в дело циркуляции книг: «неодобрение» или «запрещение» часто стимулировало интерес к их чтению (277). Ускорение пульсации запретов-разрешений свидетельствует о нестабильности общественной системы, ее попадании в поле повышенной непредсказуемости.

Стремление держаться за традицию, защитить общество от разрушительных социальных бурь, найти опору в православии и укреплении народной нравственности – безусловно позитивное, стабилизирующее ядро консервативно-охранительной концепции читателя. Однако в целом эта концепция читателя была бесперспективной в силу ее несоответствия требованиям социокультурной динамики; сам принцип консервации противоположен непрерывно изменяющейся, быстротекущей жизни.

Причину поражения консервативных тенденций в России рубежа XIX-XX столетий В.С. Жидков и К.Б. Краснов видят в том, что были перейдены все границы допустимого в охранительной политике, особенно со стороны церкви (175). Это проявилось и в книжном деле; организуя чистку публичных библиотек от «неблагонадежных» изданий, пытаясь поставить под контроль сложную и противоречивую жизнь, добиваясь ее жесткой регламентации, К.П. Победоносцев не укреплял, а расшатывал механизм управления. Стараясь не допустить саморазвития общества, он задерживал ход вещей приказами, запретами, жестким управлением сверху. По сути, он практиковал то, что В.В. Ильин и А.С. Ахиезер называют инверсионной логикой, жестко противопоставляющей «правильное» и «неправильное», «добро» и «зло», «веру» и «безверие» (195). По закону синергетики, чрезмерное стремление к порядку приближает хаос, так как игнорирует естественное саморазвитие жизненного процесса.

Соответственно и консервативно-охранительная концепция читателя должна была с неизбежностью саморазрушиться, отойти на периферию общественной жизни как не соответствующая вызовам времени. Кроме того, эта концепция в идейном, просветительском отношении существенно проигрывала либеральной концепции читателя (особенно в ее либерально-народническом варианте) и подавлялась агрессивной, наступательной позицией радикально-революционной концепции. К консервативно-охранительной концепции читателя вполне применимо высказывание К.Н. Леонтьева о К.П. Победоносцеве: «Человек он полезный, но как? Расти при нем ничего не будет» (379, с. 146).