Категория инакости: к проблеме «Я-образа» и его эмотивной репрезентации (на материале романа

Люси Даэмонд Any Way You Want Me)

При исследовании такого сложного и многогранного явления, как категория коммуникации, в частности, категория инакости, невозможно не учитывать различные аспекты ее осмысления – философский, психологический, антропологический и лингвистический. Поясним вкратце суть данной категории в приложении к науке о языке.

Общеизвестно, что инакость – одно из центральных понятий гуманитарной мысли ХХ века. Выдающийся современный исследователь Ю.М. Лотман охарактеризовал 1990-е годы как временной период, когда «иное» окрасило «всю семиосферу в свой цвет» и успело застыть и стать «объектом усиленных теоретизирований на метакультурном уровне» [Лотман, 2000]. Тезис о том, что инакость принадлежит сфере наиболее обсуждаемых научных проблем, подтверждается следующими научными фактами. Во-первых, по аналогии с термином «своеобразие» в научный обиход предлагается ввести термин «инакообразие», что «означало бы качественно иное, чем собственное состояние или явление культуры» [Половцев, 2008]. Во-вторых, говоря словами Ж. Деррида, сегодняшний «фрагментарный человек» может быть собран только посредством Другого, вследствие этого Другой оказывается не периферийным элементом социального познания, а его «ядром». В-третьих, в современной науке выделилось новое научное направление – аллология – наука о Другом, которая родилась в ответ на многочисленное количество интерпретаций и толкований данного понятия.

Выделяется три основных подхода к философской проблеме Другого: экзистенциально-феноменологический (работы Э. Гуссерля, Ж.-П. Сартра, М.М. Бахтина, М. Бубера), герменевтический (Гадамер) и постструктуралистский (Лакан). Первый подход рассматривает Другого как фактическую необходимость, когда человек предстает в потребности, поиске диалога. Другой является необходимым условием конституирования самосознания каждого индивида. В герменевтической интерпретации о присутствии Другого узнают по знакам (речь, позы, жесты, эмблемы), которые он оставляет и расставляет в мире и которые нужно понимать, интерпретировать, придавать им смысл. Постструктуралистская интерпретация Другого видит в нем бессознательное. Контакт с Другим представляется как единственно возможный способ существования и самовыражения личности.

Проблема Другого, и следовательно, инакости, выйдя за пределы сугубо философского дискурса, стала объектом изучения других научных направлений. В частности, А.М. Пятигорский полагает, что Другой и «свое» являются понятиями литературоведческой философии, в культурологии, например, в исследованиях М.В. Тлостановой, изучающей концепции культурной многосоставности и разнообразия, инакость и Другой являются их неотъемлемой частью, поскольку «мультикультурная персона множественна, совмещает в себе различные текучие идентичности»; по мнению исследователя Ю.Н. Гирина, инакость вообще – «не столько научная категория, сколько духовная константа, мифологема» [Цит. по: Половцев, 2008, с. 8].

Категории инакости и Другого используются теоретиками большого количества школ и направлений – в герменевтике (М. Хайдеггер, Г. Гадамер), теории права (Дж. Ролз), семиотике, логике, психоанализе, теории речевых актов, эстетике (Х. Яусс, А.В. Аксенов), социологии (Г. Гарфинкель, Э. Гидденс, Э. Тоффлер), теории коммуникации (Х. Парре, М. Даммит, К. Бюлер, Т. Себеок) и т.п. Политические теории сконцентрированы на изучении классовых других; эстетика изучает художественную инакость; психоанализ требует рассмотрения Другого-внутри-себя. Также Другой подвергается интерпретации с позиций литературоведения.

Такое многообразие подходов к проблеме инакости указывает на многогранность типов отношения Я – Другой, с одной стороны; с другой стороны, вся совокупность интерпретаций данного феномена позволяет более точно очертить его границы и обозначить круг семиотических средств, репрезентирующих его. Становится очевидным, что в результате такого синтеза инакость может получить наиболее полное определение, в котором должен быть отражен многоаспектный характер проблемы Другого. Следовательно, термин инакость представляется эврисемичным понятием, описывающим основные интерпретации Другого:

1) значимый Другой (Другой в структуре моего Я);

2) Другой как Ты (противоположность – любой Другой);

3) Другой как не-Я (отклонение от нормы Я);

4) Другой как носитель иной культуры (чужой).

В общенаучном понимании инакость представляет собой категорию, посредством которой реализуются отношения Я и Другого, однако разноуровневый характер такого отношения остается за рамками существующего определения. Думается, что корректнее дефинировать инакость как общенаучную категорию субъектно-субъектных и/или субъектно-объектных отношений в рамках оппозиции «Я – Другой», реализуемых на уровне 1) отдельного индивида (проблема идентичности), 2) диалога Я и Ты (проблема взаимопонимания), 3) социума (проблема множественности и вариативности нормы), 4) взаимодействия культур (проблема этнокультурных различий).

Исходя из приведенного выше определения категории инакости, исследование «Я-образа» современной молодой мамы и формирования ее новых идентичностей относится к проблеме взаимоотношения Я и Другого первого уровня.

Философский аспект данной проблемы акцентирует важность наличия Другого в познании человеком мира и себя в этом мире, так как именно Другой является необходимым условием конституирования самосознания каждого индивида [Семенова, 2008]. Смысл слова «другой», как его понимает Э. Гуссерль, заключается в том, что это «Я сам, конституированный внутри своей собственной исходно-первичной сферы» [Гуссерль, 2001, c. 98]. Роль Другого в формировании сознания состоит, по мнению М.М. Бахтина, в следующем: «У человека нет внутренней суверенной территории, он весь и всегда на границе, смотря внутрь себя, он смотрит в глаза другому или глазами другого» [Бахтин, 1997, c. 312]. Кроме этого, М.М. Бахтин утверждает, что без Другого субъект не может иметь знания ни о себе, ни о мире: «подлинная жизнь личности совершается как бы в точке несовпадения человека с самим собой, в точке выхода его за пределы всего, что он есть как вещное бытие» [Там же. C. 100]. Таким образом, субъект ничего не может сказать о себе, не соотнеся себя с другим. Лингвофилософ пишет, что Я осознает себя и становится самим собою, только когда раскрывает себя для другого, через другого и с помощью другого, а важнейшие акты, конституирующие самосознание, определяются отношением к другому сознанию (к Ты).

Современные социальные науки, не отрицая вклада классической философской традиции, автономизировавшей человеческую личность, предлагают иной акцент в понимании человеческого «Я» – акцент на его процессности и динамичности. «Я» современного человека понимается как изменчивое (elusive, fluid, fleeting); как то, что мы постоянно ищем и стремимся обрести, но что невозможно утвердить раз и навсегда; и то, что активизируется соответствующим окружением (cued and activated by relevant settings) [Scott, Corman and Cheney, 1998; Metts, Grohskopf, 2003].

Как отмечал известный французский исследователь М. Фуко, которого всегда интересовала другость (термин Бахтина – [Бахтин, 1997, с. 352]), инакость проявляет себя наиболее ярко и последовательно посредством литературного, художественного языка, а не в текстах философского и юридического характера, поэтому остановимся на художественных контекстах, реализующих категорию инакости при описании жизненных перипетий современной молодой мамы, вынужденной совмещать в себе огромное разнообразие социальных ролей.

Рассмотрим следующий пример:

‘So, what do you do?’ he said.

‘I’m a … scriptwriter,’ I said. That was my first lie…

I tried to sound modest. ‘TV dramas mostly. The odd film.’ I gave a tiny shrug and dipped my head, trying to imply that this was not a big deal…

He looked impressed. He seemed to think it was a big deal.

Rather a shame that it was all lies. I didn’t quite know where they were coming from. It was as if someone else was speaking to him, not me. Five minutes later, and I’d been nominated for a BAFTA, had an office in Soho and was thinking of setting up my own production company. Well, I figured I might as well enjoy myself – and I was hardly going to tell him the truth…

OK, then, he’d been so damn good-looking, I couldn’t resist playing along with it, trying on a new persona to see how it fitted. And for ten minutes, it fitted wonderfully. I even convinced myself.

Приведенный отрывок является ярким примером того, как появление Другого (в данном контексте это молодой человек в кричащей футболке) открывает новые горизонты – Я-образы – главной героини романа Сэди, молодой матери, имеющей двоих детей, находящейся на попечении своего незаконного мужа и обремененной домашними и семейными заботами. Сэди конструирует новую идентичность, ориентируясь на взгляд на саму себя глазами самоуверенного и заносчивого человека, который пытается флиртовать с ней в общественном месте. Инвектив damn в словосочетании damn good-looking подчеркивает эмоциональное переживание Сэди по поводу своего нынешнего статуса, и предпринятые действия – безобидная ложь с элементами флирта и игры – характеризуются в тексте посредством авторской расширенной метафоры to try on a new persona that fits wonderfully. Данная метафора является ключом, позволяющим интерпретировать эмотивно-когнитивные метаморфозы текста, объективирующие новый «Я-образ» героини: сценарист на телевидении с офисом в культовом районе Сохо.

Эмотивность рассмотренного фрагмента поддерживается общей эмоциональной ситуацией лжи главной героини и усиливается за счет употребления эпитетов с мелиоративной коннотативной семантикой, направленной на смягчение нового, но ложного имиджа: modest, tiny, impressed. Кроме этого, в данном коммуникативном акте происходит диалог не только двух партнеров, но и диалог реального и вымышленного Я героини, которая осуществляет мысленный самоанализ и приходит к выводу о наличии Другого Я внутри себя, что оформляется в сослагательной грамматической структуре It was as if someone else was speaking to him, not me.

Таким образом, Я обретает свои структуры сознания во взаимодействии с Другим, при котором у человека есть шанс обрести целостность в понимании себя. Даже если инакость не осознается в процессе коммуникации, она все равно имеет первостепенную значимость в процессе конструирования диалога и личностей, участвующих в нем. Объяснение этому можно найти в работах М.М. Бахтина, где он говорит о том, что Другой выступает условием возможности Я, более того, лишь от Другого может исходить оценка Я, поскольку именно Другой имеет способность компенсировать и дополнять ограниченное видение Я в силу своей «вненаходимости» по отношению к позиции Я. «Избыток видения», которым обладает Другой, может восполнить целостное Я (Бахтин, 1979).

Конструирование более успешного «Я-образа» главной героини романа неизбежно затрагивает вопросы самоанализа, самобичевания и стыда. По мнению Ж.-П. Сартра, взаимодействие Я и Другого имеет конфликтный характер: исходя из концепции Ж.-П. Сартра, когда Другой смотрит на меня, то он является источником определенного вида моего бытия – бытия-для-другого. Сартр также отмечал, что стыд рождается под взглядом Другого; Я стыжусь себя такого, каким являюсь Другому [Сартр, 2004]. Таким образом, актуализация инакости, осознание ее отдельной языковой личностью является эмоциональным процессом, и языковая рефлексия по этому поводу оформляется как эмотивный текст [Шаховский, Сорокин, Томашева, 1998]. Рассмотрим следующий пример:

What was I?

Something odd was happening to me. Jack. Danny. Mark. These men that I was flirting with, lying to, playing games with. I kept stepping out of my real life into this pretend one, where I could do that whole flirting thing again. Only, in my real life, I couldn’t. Wasn’t supposed to.

Nothing has happened. Nothing has happened, I told myself as I walked the last two steps to our house, breath groaning out of me…

It was more the fact that something could happen, if I let it. If I wanted it. Which, of course, I didn’t. It was ridiculous to even think that, yet…

I had to stop all this … messing about, I chastised myself. I had to knuckle down to my own, proper life instead of trying to rewrite it as a different story all the time. I had Alex and the kids, after all, and even if it was hard work and a bit … well, boring at times, and even if I was hankering after my old life of freedom right now, and even if this new life of motherhood and responsibility sometimes didn’t feel quite enough, I just had to make it enough.

OK. Lecture over.

Приведенный текстовый фрагмент демонстрирует процесс реконструирования «Я-образа» ортодоксальной матери, роль которой главная героиня исполняет безрадостно, что заставляет ее искать утешение в таких занятиях, как еженедельный выход с подругами в дорогие рестораны, флирт с незнакомыми или малознакомыми мужчинами. В результате Сэди начинает испытывать угрызения совести: новое, привлекательное «Я» создает условия для инакости, которую она пока не может принять во всей полноте, не потревожив семейную гармонию, задуманную первоначально материнским «Я». Главная героиня совершает над собой суд, обличая порочное, но манящее иное «Я». Данная когнитивная процедура, внутренний диалог с самим собой, не может не затрагивать эмоциональный план личности, что оформляется в виде риторических вопросов (What was I?), эллиптических конструкций (Only, in my real life, I couldn’t. Wasn’t supposed to. Lecture over), повторов (Nothing has happened. Nothing has happened), направленных на усиление эмотивности текстового фрагмента за счет создания эффекта диалогической речи различных альтеров (Я) героини.

Таким образом, инакость как характеристика коммуникативного процесса способствует вербальной экспликации эмоций, поскольку все иное (чужое, не такое, особое и пр.) не может не переживаться homo loquens и homo sentiens.

Литература

Бахтин М.М. Собрание сочинений: в 5 т. Работы 1940-х – начала 1960-х годов. – М.: Русские словари, 1997. – Т. 5.

Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Искусство, 1979.

Гуссерль Э. Картезианские медитации // Собр. соч. / пер. с нем. В.И. Молчанова. – М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. – Т. 4.

Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров // Семиосфера. – СПб.: Искусство-СПб, 2000. С. 150–390.

Половцев Д.О. Проблема инаковости в творчестве Э.М. Форстера: дис. … канд. филол. наук. – Минск, 2008.

Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии / пер. с фр., предисл., примеч. В.И. Колядко. – М.: Республика, 2004.

Семенова Т.И. Методологический статус другого и его роль в концептуализации внутренней сферы человека // Этносемиометрия ценностных смыслов: кол. монография. – Иркутск: ИГЛУ, 2008. – С. 185.

Фуко М. История безумия в классическую эпоху / пер. с фр. И. К. Стаф. – СПб.: Унив. кн.: Рудомино, 1997.

Шаховский В.И., Сорокин Ю.А., Томашева И.В. Текст и его когнитивно-эмотивные метаморфозы (межкультурное понимание и лингвоэкология). – Волгоград, 1998.

Lucy Diamond. Any Way You Want Me. – Pan Books, 2007.

Metts S., and Grohskopf E. Impression management: Goals, strategies and skills. In J.O. Green and B.R. Burleson (Eds.), Handbook of communication and social interaction skills – Mahwah, NJ: Erlbaum, 2003. – P. 357–402.

Scott C.R., Corman S.R. and Cheney G. Development of a structurational model of identification in the organization. Communication Theory, 8 (3), 298-336, 1998.

Н.И. Коробкина