Глава двенадцатая. — Вы хоть понимаете, что это — уголовное дело?

—...Вы хоть понимаете, что это — уголовное дело? — договорил Ноздрев. Он смотрел на стоящего перед ним Ротмистрова со смешанным чувством омерзения и сожаления.
— Виноват, — опустив голову, выговорил майор. Ноздрев вздохнул.
— «Виноват» — это списки не вовремя подал... А вы ударили суворовца, товарищ майор.
После паузы Ротмистров нетвердо проговорил:
— Товарищ полковник, я ударил сына.
— Ошибаетесь, майор, — покачал головой Ноздрев. — В этих стенах он — суворовец.
Он встал из-за стола, прошелся по кабинету. Ротмистров продолжал стоять по стойке «смирно».
— Ну что делать будем?
— Александр Михалыч, поверьте, он этого заслуживал.
-- ЧЕГО? — изумился полковник. — Я ослышался, майор, или нет? Вы ударили подростка по лицу, потому что он этого заслуживал?!
— Товарищ полковник... Это очень личное... семейное, понимаете?
— Семейное и личное у нас находится за забором! — повысил голос Ноздрев.
— Поверьте, Александр Михалыч, — тяжело проговорил Ротмистров, — он совершил гнусный поступок... Я просто… я просто не знаю, что с ним делать.
Ноздрев развел руками.
— Ну, если офицер-воспитатель не знает, что делать с суворовцем, значит, он себя исчерпал... Как воспитатель. Прошу вас изложить это на бумаге, а я ее с удовольствием подпишу.
В кабинете повисла пауза.
— То есть... вы мне предлагаете написать рапорт?
— А ничего другого я вам, к сожалению, предложить не могу, — развел руками Ноздрев, вновь усаживаясь за стол.
Ротмистров растерянно заморгал.
— Товарищ полковник... Может... мы как-то это... ну, я не знаю...
— Замнем? — договорил Ноздрев с усмешкой
— Ну, во-первых, это мой сын... И потом, никто же не видел...
— Я видел! — резко произнес полковник. — И суворовец видел, что я видел... Свободен!

Судя по всему, преподаватель русского языка и литературы был настроен добродушно. Да и на лицах кадет сияли улыбки, словно они предвкушали что-то весьма приятное и любопытное.
— Ну что, молодые люди? — Палочка с веселым прищуром оглядел класс. — В кино позавчера все сходили?
По классу пронесся веселый гул. Учитель приподнял брови:
— Не понял, я что-то смешное сказал?
— Так точно, Лев Михалыч, — бодро отозвался Макаров. — Все ходили!
— Ясно... Ну и как? Понравился вам фильм?..
— Не то слово! — горячо закивал Трофимов с места.
Кадеты снова расхохотались.
— Та-ак... — уже слегка нахмурясь, проговорил Палочка. — Я смотрю, у вас отличное настроение... Надо побыстрее направить его в нужное русло!.. Открываем тетради и пишем... — Он отвернулся к доске, взял мел. — Со-чи-не-ни-е... Как мы и договаривались
Суворовцы, переглядываясь, зашелестели тетрадками.
— А на какую тему, Лев Михалыч? — подал голос Перепечко.
— То есть как это «на какую»? — удивился учитель, обернувшись к классу. — По фильму... Что вам понравилось... Что зацепило, так сказать... Как бы вы себя повели на месте главных героев. Максимально свободная тема.
— М-да, — вполголоса пробормотал Макаров, — не дай бог оказаться на месте главной героини.
Снова раздался смех. Палочка нахмурился окончательно.
— Ну-ка прекратили!.. Тема очень серьезная. Настройтесь... — Он взглянул на часы. — Время пошло.
Суворовцы в замешательстве переглядывались. Писать никто не рисковал. И только Синицын, подумав, начал усердно кропать что-то в тетради...
— Синица, а серьезно, — прошипел ему на ухо Перепечко, — че писать-то?
— Что хочешь, — объяснил Илья. — Тебе же сказали: максимально свободная тема.
— А ты про что пишешь? — допытывался Степа.
— Про то, как ты билеты вместе с формой постирал.

В канцелярию, где сидел за столом майор Василюк, без стука ворвался перевозбужденный Палочка.
— Товарищ майор, вы позволите?!. Это возмутительно! Саботаж! Наглый и циничный срыв урока!!!
— А что случилось, Лев Михалыч? — оторопел Василюк.
— А вот полюбуйтесь!!!
Он швырнул на стол стопку тетрадей.
— Лев Михалыч, успокойтесь... Давайте по порядку.
— Это... — От негодования Палочка не сразу подбирал нужные слова. — Это... их сочинения на военную тему! Большинство вообще ничего не написало! А Сухомлин и Трофимов написали ТАКОЕ! Вот сейчас...
Он нервно схватил одну из тетрадей, начал листать.
— Они просто поглумились над фильмом! Будто они не на Шукшина ходили, а на... на...
— Кхм... Лев Михалыч, — густо покраснев, попытался встрять майор.
Но Палочка продолжал бушевать:
— В общем, я зашел вам сказать, что я этого так не оставлю! Я не позволю издеваться над...
- Лев Михалыч, подождите, — наконец удалось вклиниться Василюку. — Не надо горячиться... По сути, ребята ведь не виноваты ни в чем...
— Т-т-то есть как?! — растерялся учитель.
— Они не виноваты, что оказались... не готовы к такому глубокому произведению.
— По-о-озвольте... — протянул Палочка, но Василюк не дал ему перехватить инициативу:
— У ребят шок, Лев Михалыч... Это же очевидно! Фильм произвел на них очень сильное впечатление.... Эмоции еще не улеглись, вы понимаете? А вы им — бац! — и сочинение! Что они могут написать, если они еще не осознали как следует... Не прониклись, так сказать?
— Д-да, но Трофимов и Сухомлин... — неуверенно проговорил Палочка.
— С Трофимовым и Сухомлиным я разберусь лично, — заявил майор. — А по поводу остальных... ну, тут явный шок.
Палочка растерянно подвигал бровями вверх-вниз:
— И... И что вы предлагаете?
— Может, дать им еще один шанс? Только не сейчас... дня через три. Как вы считаете? Пусть у них мысли выкристаллизуются...
— Хм, а где гарантия, что они кристаллизуются? — скептично хмыкнул преподаватель. — А не в осадок выпадут, как сегодня?
— Вот гарантия! — Василюк самоотверженно постучал себя по груди. — Лев Михалыч, под мою ответственность!

—...Торопишься, Иван Адамыч? — Василюк нагнал шагавшего по коридору прапорщика Кантемирова.
— Да нет, товарищ майор.
— Слушай, Адамыч, — с видом заговорщика проговорил Василюк, — ты рассказывал, у вас с Марианной фильмотека дома большая.
— Ну не у нас, а скорее у нее.
— Неважно. Меня тут фильм один интересует.
— Какой?
— С Шукшиным. «Они сражались за Родину».
— Подожди, его же недавно в кинотеатре показывали. Ты же летчиков своих еще туда водил.
— В том-то и дело, что водил! — подхватил майор. — А потом весь фильм сидел и пас! Ну что ты, не знаешь, что ли? У одного семечки, второму в туалет... Пересмотреть хочу.
-- А, понятно, — кивнул прапорщик. — Ты уж извини, Палыч, но помочь тебе ничем не смогу. Шукшина — нету
— Точно? — пал духом Василюк.
— Точно. Тебе ж про войну надо. А у Маши, у нее в основном фильмы... про любовь и все какие-то такие.
— Кхм... Нет, мне какие-то ТАКИЕ не нужны.
— Да нет, я имел в виду — заковыристые такие, психологические, понимаешь? — объяснил Кантемиров.
— Понимаю.
— А тебе сильно надо?
— Позарез!.. — горячо произнес майор.
— Так ты в ларьках поспрашивай.
— Да ну, — махнул рукой Василюк, — там-то откуда?
— С Голливуда. Сейчас на этих дивиди все что хочешь есть.
В том, что Кантемиров ошибался, Василюк убедился в течение двух следующих дней. Ни рынки, ни супермаркеты, ни простые ларьки с развалами не спешили предлагать ему фильм «Они сражались за Родину»...

— Товарищ полковник, разрешите?
Ноздрев поднял голову. В дверях кабинета стоял долговязый кадет с вытянутым лицом.
— Суворовец Сырников, второй взвод, — четко представился он.
— Слушаю тебя, суворовец Сырников, — нахмурился Ноздрев.
— Товарищ полковник, — с виноватым видом заговорил Леша, — я по поводу майора Ротмистрова.

У телефона-автомата толпилась небольшая очередь, в которой стояли и Макаров с Перепечко. Соболев нервно набирал номер, то и дело ошибаясь в цифрах.
— Макар, а ты чего здесь? — поинтересовался Степа. — У тебя ж мобильник.
— Мани из оувер, — объяснил Максим. — Надо позвонить, чтобы счет пополнили.
— Але, Рита? — донесся до них голос Соболева. — Рит, это я... Алло...
Судя по растерянному и злому одновременно лицу Кирилла было ясно, что на том конце провода бросили трубку. Соболев снова начал набирать номер.
— Слышь, ты еще долго? — не выдержал стоявший сразу за ним второкурсник из первого взвода.
— А тебе что, «скорую» надо вызвать? — лениво бросил Макаров.
— Нет..
— Ну так и подождешь... Звони, Соболь, — сочувственно кивнул он Кириллу, — вода камень точит.
Вместо ответа Соболев неприязненно взглянул на Максима и брякнул трубку на рычаг:
— Обойдусь.
— Ну, как говорится, хозяин — барин, — пожал плечами Макаров.

Сырников навытяжку стоял посреди кабинета. Ноздрев, заложив руки за спину, задумчиво глядел в окно.
— Да-а, суворовец Сырников, — наконец проговорил он, не оборачиваясь, — интересные вещи ты мне тут рассказываешь.
— Понимаете, я его сам спровоцировал.
— Понимаю... — Ноздрев отвернулся от окна, остро взглянул на кадета: — И за что же ты так отца своего не любишь?
Сырников сглотнул, опустил голову:
— Я его люблю... просто я ему маму простить не могу.
Полковник вздохнул.
— Эх, сынок, сынок... — негромко проговорил он. — Прощать — это великая наука... Этому всю жизнь учиться надо. А женщина эта в чем перед тобой виновата? Только в том, что она — его жена?
— Она его у мамы увела, — глухо пояснил Леша.
В кабинете повисла тяжелая пауза.
— М-да... Бремя страстей человеческих... Ладно, иди, — наконец махнул рукой полковник. — Я тебя услышал.
— Товарищ полковник, я вас очень прошу, — вскинулся Сырников, — может, не надо рапорт?!
— Какой рапорт? — недоуменно взглянул на него Ноздрев.
— Ну, вы же сами сказали майору Ротмистрову писать рапорт.
— А ты откуда знаешь?
— А я под дверью... — опустил голову Сырников. — Случайно слышал.
— Молодец, Сырников, — с какой-то сложной интонацией негромко произнес полковник. — Далеко пойдешь.

Начальник училища уже собирался уходить домой, когда в дверь его кабинета послышался негромкий стук.
— Открыто!
— Товарищ генерал, разрешите? — произнес Василюк, останавливаясь на пороге.
Матвеев взглянул на часы.
— Уже поздно, товарищ майор... Что-то серьезное?
-- Ну... — смешался Василюк, — вообще-то нет.
— Так, может, завтра? — улыбнулся генерал. — А то ведь уже как бы личное время.
— Так я как раз по личному вопросу, товарищ генерал.
— Хм... — Матвеев развел руками. — Ну тогда уж не «товарищ генерал», а Леонид Вячеславович. Что у тебя? Выкладывай.
Василюк чуть замялся.
— Леонид Вячеславович... Вы говорили, вам Шукшин очень нравится?
— Ну да... И что?
— И вы... пересматриваете часто.
- Ну?
— А... У вас это... Дивиди или видеокассета?
— И диски, и кассеты есть, — кивнул Матвеев. — А ты что, посмотреть что-нибудь хочешь?
— Не посмотреть, а пересмотреть, так сказать...
Матвеев улыбнулся:
— Хм, дело хорошее... И какой фильм тебя интересует?
— А... э... — снова замялся Василюк. — Все!
— Все? — удивленно переспросил генерал.
— Так точно.
-- Хорошо, — кивнул Матвеев, — завтра принесу. Кроме этого... На который вы в кино ходили, да?.
— Почему? — напрягся Василюк.
— Ну, ты же его уже видел... Майор откашлялся:

— Товарищ генерал... Дело в том, что именно этот фильм меня и интересует.
— Не понял.
— Просто... суворовцы в кинотеатре... это же, сами знаете, три секунды — на экран, а остальное — по сторонам... Так вот мне и хотелось бы... еще разок глянуть.
— Понятно, — кивнул начальник училища. — Так тебе только этот фильм или все?
— Ну давайте для начала этот, а потом... - Василюк осекся, глядя, как Матвеев с хитрой улыбкой покачивает головой.
— Что-то ты, Василюк, темнишь.
— Леонид Вячеславович, — развел руками майор, — честное слово, как на духу. С ними ж нормально фильм не посмотришь.
— Ладно, ладно. Завтра принесу.
— Товарищ генерал, а можно сегодня? Я бы подъехал, куда надо... Забрал бы, а потом вернул.
— Слушай, ты мне не хочешь рассказать, зачем тебе на самом деле фильм понадобился? — усмехнулся генерал.
Василюк виновато улыбнулся:
— Там момент один есть... Мы с другом поспорили... на коньяк.
-- Какой момент?
— Там когда танки идут... Друг говорит, что это не «Тигры», а Т-62, фанерой обшитые. А мне так не кажется.
— Ясно, — с улыбкой кивнул Матвеев, — конспиратор... А говорил — «просто пересмотреть».
— Так заодно и пересмотреть, товарищ генерал.
— Ладно, поехали.

На экране гремел тяжелый бой. Василюк и третий взвод в полном составе с замиранием сердца следили за судьбами героев фильма «Они сражались за Родину»...
— Ни фига себе, — чуть слышно прошептал Перепечко, глядя на цепь надвигающихся на окопы немецких танков.
— Печка, заткнись, — оборвал его Сухомлин.
— А я что? — обиженно спросил Степа.
— Заткнись, тебе сказали, — повторил Трофимов, не отрываясь от экрана телевизора...

...Глубокой ночью Макаров проснулся и некоторое время молча сидел на кровати, слушая дыхание спящих товарищей. Наконец бесшумно поднялся, на цыпочках приблизился к койке Соболева, так же осторожно вытянул из нагрудного кармана его кителя записную книжку и начал быстро листать.
О... П... Р.,. Имя Рита было выведено на страничке крупными буквами. Соболев заворочался во сне, шумно вздохнул. По-прежнему бесшумно и быстро, не выпуская записной книжки из рук, Максим вернулся к себе и притворился спящим.
Через минуту Соболев заворочался и сел на кровати. Какое-то время тер глаза и зевал, потом поднялся и неторопливо зашаркал к выходу, видимо в туалет. Максим молниеносно занес телефон Риты в память своего мобильника, вернул записную книжку в карман кителя Кирилла и быстро лег.
Вернувшись, Соболев машинально коснулся кармана пальцами. Убедился в том, что книжка на месте и, успокоенный, накрылся с головой одеялом.

В канцелярии майор Ротмистров неторопливо укладывал вещи в сумку. После разговора с Ноздревым и дикого случая с сыном он все еще был сам не свой.
— Товарищ майор... — робко произнес замерший на пороге суворовец из второго взвода.
Чего тебе? — вяло отозвался Ротмистров, не глядя на кадета.
— Товарищ майор, а можно, мы телевизор посмотрим?.. Там наши с канадцами.
Ротмистров устало махнул рукой:
— Да делайте вы что хотите...
— Спасибо, товарищ майор, — растерянно проговорил кадет.
— Разрешите, товарищ полковник?
— Заходи.
Ротмистров молча положил рапорт перед Ноздревым.
Некоторое время полковник молча изучал бумагу.
— Грамотно... по форме, — наконец одобрил он, убирая рапорт в ящик стола. — Оставлю как образец.
Ротмистров удивленно следил за ним:
— Не понял, товарищ полковник...
— Сырникова мы переведем в другой взвод, — хмуро пояснил Ноздрев. — А ты иди работай... Даю тебе последний шанс. И сыну спасибо скажи.

...Идущего по коридору майора Василюка нагнал ликующий Лев Михайлович Палочка. В руках у него была стопка тетрадей.
— Товарищ майор, подождите..
— Да, Лев Михалыч?
— Вот... — Учитель протянул офицеру тетрадку. — Вы непременно должны это почитать.
— Что это?
— Сочинения вашего взвода. Признаюсь честно, местами я чуть не плакал...
— Что, опять? — настороженно произнес Василюк.
— Нет-нет, не в этом смысле! — замахал руками преподаватель, раскрывая верхнюю тетрадь в стопке. — Вот послушайте: «Война — это не просто страх, прикрытый отвагой, это — экстремальная ситуация, обнажающая правду в каждом человеке...» Каково?! И это пишут пятнадцатилетние пацаны!
Василюк усмехнулся с довольным видом:
— Видите, Лев Михалыч. Все-таки хорошо, что мы дали им шанс!
— Конечно! — ликовал учитель. — Эти сочинения вообще можно выпускать отдельным сборником!.. Я восхищен! Браво! Я впервые в своей практике поставил всем оценки пять-пять!
— Неужели вообще ни одной ошибки? — удивленно протянул Василюк.
Палочка улыбнулся.
— Ошибки, конечно же, были. Но я... я их не заметил!

Дождавшись, когда из умывалки выйдет последний суворовец, Макаров примостился на подоконнике, достал из кармана брюк мобильник и набрал номер. Некоторое время сидел молча, слушая длинные гудки. Наконец ему ответили.
— Алло, Рита?.. Привет... Это Максим. Что значит, какой Максим?.. Макаров...