Старый крот» все еще роет

Парадокс! Научно-технический прогресс, новый характер труда и объективное требование высокой культуры производства людей не только умственного, но и материального труда — и одновре­менно миллиардные доходы международной мафии, нарко- и пор­нобизнес, вакханалия терроризма, непрекращающаяся война на Ближнем Востоке. Широкая демократизация образования, небы­валый расцвет науки во всем цивилизованном мире и одновре­менно многообразные язвы той же «потребительской» цивилиза­ции. «Массовая культура» и рядом культура рафинированная, изысканная.

И все же «кляча истории» сделала-таки рывок, не удалось ее «загнать» ни правым, ни левым экстремистам. Может быть, все-таки не кляча она? Ну, пусть и не птица-тройка... Вернее всего — тот самый «старый крот», что «хорошо роет». Роет ходы, соеди­няющие несоединимое, старается для восстановления и укрепле­ния прочной связи времен и поколений. Но пока эта связь все еще часто и болезненно рвется, и трудно людям взрастить в себе истин­но человеческое начало. «Болевые точки» мировой культуры — это не только безумие всех и всяческих конфронтации, не только СПИД и потребительское искусство, не только образование, за­шедшее в тупик узких специализаций — подготовки не столько к жизни, полной духовного огня, сколько к определенному шаб­лону функций в готовых ячейках социума и производства. «Боле­вые точки» мировой культуры вобрали в себя боль умирающих от голода, боль от одиночества и бессилия, от страха, вражды... Это боль индивидов, лишенных возможности стать человечными, и тем более тупая, саднящая боль, что об этой всеобщей причине своей человеческой неполноценности они сами даже и не подозре­вают. Как в глубокой древности, все ищут ответ на вопрос «по­чему?» По чьему наущению, по чьей вине... Ищут и находят... врага, чужого, благо — рядом: либо буквально — сосед, сослу­живец, родственники, люди с кожей другого цвета, другой веры и т. п., либо — за океаном, за границей, где-то там далеко, но все равно рядом, на одной и той же планете, среди людей, ее населяющих.

Так почему же так решительно разошлись культура и произ­водство даже там, где само новое производство первым своим тре­бованием, к людям обращенным, выставляет именно культуру? Культуру труда, культуру знаний, общую культуру индивида, выращивающего в себе «внутреннего человека»? Прежде всего потому, что целью производства все еще остается само физическое существование человека и воспроизводство в нем рабочей силы. Да, теперь эта сила обустраивается, одевается, питается и духовно крепнет в процессе удовлетворения гораздо большего спектра по-

требностей, чем это было в XIX веке. Производящее ее потребление (и работающая на него промышленность в самом новом своем качестве) включает в себя информацию о происходящих в мире событиях, основы научных знаний, разнообразные духовные цен­ности: от религии до рок-музыки, от поэзии до шлягеров, от Чап­лина до Рембо... Много, очень много надо впитать в себя сегодня человеку труда, чтобы обрести необходимую производству рабочую силу. Но, увы, именно она остается целью производства, зацик­ленного на себе.

Прорыв этого порочного круга готовится в ряде стран — ну, скажем, тех, что на первом Съезде народных депутатов СССР Чин­гиз Айтматов, забегая вперед истории, определил как истинно социалистические («Швецию, Данию, не говоря уже о Швейца­рии...»). «Готовятся» и так называемые объективные условия для прорыва и в других промышленно развитых странах — там, где чуть ли не все поголовно стали учиться: на курсах, в кружках, в университетах, колледжах; там, где есть не только стремление к физической культуре всего народа, но и материальная база для всеобщего самооздоровления, там, где безболезненно сосуществуют и «металлический» рок и тысячи великолепных симфонических оркестров, где наши отечественные творцы высокой культуры, эмигрировавшие или изгнанные, превосходно справляются с ролью плодоносящего «привоя» на древе национальных культур.

«Старый крот хорошо роет...» Но все же до тех пор, пока произ­водство всех благ мира предъявляет требования к человеку прежде всего как к своей рабочей силе, культура и рынок, культура и потребление, культура и само производство живут разными жиз­нями. Творцы культуры и ее ненасытные со-творцы, то есть те, кто с ее помощью взращивает в себе не рабочую силу, а «внутреннего человека» — субъекта воссоздания и продолжения бесконечного диалога культур всех времен и народов, как и в былом находились, так и сейчас находятся в бытийной оппозиции к времени и его «ге­роям» — субъектам замкнувшегося на себе производства, с голо-Lioi'i погруженным в его стихию: бизнесменам и мафиози, менед­жерам и чиновникам, торговцам душой и телом, а также к потре­бителям по судьбе и сущности, бравой военщине и политикам. Правда, при всей абстрактной определенности той границы, кото­рая их разделяет, в наше время совсем не редки пограничные си­туации...

Одно обещание читателю не выполнил я: начав с вопроса о том, почему размежевались производство и культура, не шел в своих размышлениях от симптомов к причине болезни. С причины начал. Ведь жив человек и все свои способности развивает в себе и всеми своими потребностями обзаводится, лишь со-участвуя в процессе производства и воспроизводства общественной жизни всех людей своей общности, а следовательно, и всего человечества. И коль скоро в самом основании его жизни пролегла демаркационная линия, отделяющая такое производство от процессов производства ^его культуры, то все болевые ее точки при всем их несходстве и

бесконечном разнообразии имеют одно основание, одну причину — вот этот самый глубокий разрыв, именно эту трещину мира. И проходит она не только через сердце поэта — через ваше сердце, читатель! И особенно болезненно через ваше сердце, если вы мой соотечественник. Дело в том, что оригинальная и богатейшая исто­рическая культура нашей страны особенно резко и трагично ока­залась противопоставленной нашему «социалистическому» произ­водству. Мы называем его социалистическим, несмотря на вещее предостережение родоначальника научного социализма К. Маркса: не надо думать, подчеркивал он, что бюрократия не имеет собствен­ности; в ее собственности — государство, его властный и караю­щий аппарат. И еще писал Маркс, что «грубый коммунизм» — коммунизм уравнительный в бедности, обобществляющий соб­ственность на средства производства задолго до обобществления труда,— отдаст ее государству, и зависть будет конституировать себя как власть, и положение каждого будет сведено до положения рабочего, но и его положение станет прежде всего личной зави­симостью...

Государственная собственность на средства производства не только не общественная, она противоположна общественной и, если утверждается она до того, как капитал совершит свою истори­ческую работу, обобществляя труд, его условия, его технологию, установив при этом прочные связи между разными частными ви­дами производства, стирая таможенные барьеры, развивая мировой рынок и т. п., то собственность государственная окажется, по Марк­су, «недоросшей до частной собственности» и тем более — не со­циалистической. Ее удел — возврат к азиатской деспотии, ибо связь производителя со средствами производства в этом случае не регулируется рынком и стоимостью рабочей силы, да и товаром она не является (но не потому, что перестала быть товаром из-за победы централизованного распределения над рыночной стихией: далеко в этих условиях до «продуктообмена», дальше, чем до Лу­ны). Единственной связью производителя со средствами произ­водства здесь может быть лишь неэкономическая связь — связь принуждения. Вот его-то централизовать как раз придется. А ие­рархию неэкономического управления экономикой и рабочей силой возвести в главный принцип общественного устройства — стано­вой хребет всех общественных отношений.

И еще настаивал Маркс: частная собственность на землю — источник и основа капитала в любой его форме. В реальных исто­рических категориях раскрывает здесь Маркс главный принцип капиталистического способа производства — стоимость любого товара реально, а не в голове экономистов и философов включает в себя стоимость земли. Стоимость ли хлеба, собранного с нее, стои­мость ли булавки, произведенной на заводе, построенного на ней,— все едино. Так можно ли планировать и осуществлять централи­зованный, плановый и сколь угодно «научно» просчитанный экви­валентный обмен трудом, его продуктами, если земля благодаря его «огосударствлению» лишена стоимости, не имеет цены? Если,

добавим, хозяйство многоукладное, с разительным расхождением в уровне развития производительных сил в многообразных «част­ных» формах труда и при полностью еще не капитализированном рынке? Совсем недавно отечественные экономисты спорили всерь­ез: каким путем выходить из глубокого кризиса всей хозяйствен­ной системы — плановым, как было, или же рыночным, как не­которые предлагали? Вот классический пример «науки о словах»! Да не было и принципиально не могло быть у нас планового хо­зяйства при описанных выше условиях! И планировали с потол­ка (от достигнутого), и ни один план за всю историю не был выполнен. Планирование производства и распределения до опре­деленного уровня обобществления (ни в коем случае не путать с огосударствлением!) труда, при жестоком разрыве между сферами и отраслями производства — чисто идеологическая акция, фикси­рующая политическое и поэтому экономическое господство аппа­рата власти. Что свободного рынка в этих условиях не могло быть — это естественно. Но и создать его планово, сверху, приказ­ным порядком (на что только и могли надеяться сторонники «рыночного» социализма) абсолютно невозможно.

Обратимся к историческим реалиям: нэп был последней попыт­кой войти в «переходный период» дорогой медленного, но неуклон­ного обобществления труда и теми единственными шагами, какими вообще можно ходить, шаг за шагом развивая эквивалентный обмен товаров в рыночной стихии, сдерживаемой и даже направляемой государством. Но не собственником всего и вся, а полномочным представителем всех собственников, а в нашем случае — коопе­раторов и арендаторов — пользователей средствами производства (прежде всего землей, если есть и государственные земли, а не земля «от края и до края»).

В данном очерке нет возможности показать (да и не ставилась такая задача), какие интересы и каких социальных групп в свое время победили интересы крестьян и рабочих, интеллигенции — всех тружеников, принципиально способных к продуктивному труду лишь при условии соединения со своими средствами произ­водства без властного посредника и его управляющих. Факт тот, что победили горячие сторонники уравнительного (докапитали­стического) коммунизма, ибо только в случае его «установления» и «построения» они получали в собственность аппарат власти. После чего абсолютно неизбежно следовало закабаление крестьян, мечты о трудармиях в промышленности, о трудовой повинности во всех остальных сферах производства и... террор.

Очевидно, что связь времен порвалась при этом так, что дер­жаться за ее оставшиеся слабые нити можно было только под­польно, только с риском для жизни.

«Болевые точки» культуры! Они слились в одно сплошное оолящее пятно на теле народа, людей, которые пострадали сильнее городов и сел, земли и других средств производства, сильнее лите­ратуры, искусства, науки, религии, философии. Хотя бы просто потому, что только люди и умеют страдать, чувствуя боль.

Но именно поэтому они и только они способны сегодня осво­бодиться от уравнительной идеологии, выпавшей из культуры и в историческом невежестве своем и в своей исторической изжи-тости. Только они могут сегодня довести перестройку до ее истори­ческого смысла. Только они способны восстановить связь времен и вернуться к современной цивилизации наследниками и продол­жателями своей и всечеловеческой культуры. Дело — за ними. Дело за творцами культуры, за интеллигенцией, за всеми работаю­щими и в первую очередь — за рабочими.

Нет, не во внешних формах буржуазной демократии (при всем уважении к ней и к ее исторической роли) — главная надежда на возвращение к экономической политике, соответствующей пе­рестройке. Сам по себе правом обеспеченный плюрализм позиций, концепций, оценок и мнений, да хоть и партий — лишь одно из условий демонтажа машины власти бюрократии. Но плохо, очень скверно будет и для культуры, и для производства, если в парла­ментских дебатах, в перманентной борьбе разных социальных групп и их представителей (к тому же далеких от нужд производ­ства и культуры) за иллюзию власти отойдет на задний план перво­очередных задач перестройки задача реального кооперирования труда, опредмечиваемого в отношениях трудящихся к средствам производства,— и сразу на том его «витке», о котором говорилось выше.

И нет сегодня иной социальной силы, способной не на словах, не половинчато, не с оглядкой на «начальство» продолжить нашу революционную перестройку, кроме силы содружества рабочих людей, трудящихся в духовном и материальном производстве, отдающих всю полноту местной и общегосударственной власти представителям истинных владельцев и пользователей средств производства — своим представителям. В том, что они — сила, мы еще убедимся. В том, что сегодня им противостоит — ив этом мы убеждаемся каждый день — сила отчужденного труда и распреде­лительной уравниловки (в бедности), сила некомпетентности и массового непрофессионализма, сила полузнайства (осведомлен­ности, но не знания) и бескультурья, сила отрицания, злая сила стихийных воль, привыкших к своему рабству людей.

Столкновение двух этих сил неизбежно. Оно идет. И от его ис­хода зависит судьба культуры — судьба народа.

А. С. ЦИПКО