Глава 11. В среду новый учитель географии сказал:

В среду новый учитель географии сказал:

– А знаете что, ребята? Давайте в субботу съездим с вами за город, на экскурсию. Посмотрим горные породы и минералы, характерные для нашей области. Вот хоть в Саблино. Там есть очень интересные обнажения с окаменелостями.

– Как это – «обнажения с окаменелостями»? – тут же заинтересовался Таракан, делая неприличные жесты. Все, кто понял намек, громко захихикали. Остальные захихикали просто так.

Бедный географ! Нашел, кому предложить. Наверное, ему из всех параллелей дали только «дэшек» и «ешек». Вот он и выбрал наименьшее зло – нас.

– Вы знаете, Сергей Анатольевич, нас ведь на экскурсии не берут, – серьезно сказала Маринка.

– Почему?

– Потому что мы себя плохо ведем, – тоном девчонки‑ябеды проблеял Игорь Овсянников.

– Но, может, ничего? Не так уж плохо? – спросил учитель, и мне опять стало его жалко. – Есть же и в вашем классе ребята, которые хотят что‑то знать. Крылова? Антонов? Стефания?

Тут уж все заржали просто в голос, а Таракан сзади стукнул Стешу по плечу и крикнул ей прямо в ухо:

– Стешка! Хочешь обнажения смотреть?

Стеша медленно обернулась, осветила Таракана взглядом своих лазоревых глаз, подумала и ответила:

– Хочу.

В субботу мы не поехали на экскурсию. Я, Ванька и Игорь Овсянников ходили к Таракану в больницу. Накануне его папаша напился и бросился на мать с кухонным ножом. Таракан вступился за мать и укусил отца за руку. Нож тот выронил, но Таракану досталось не слабо.

Он лежал в общей большой палате и казался каким‑то очень маленьким. Мать сидела рядом на облезлой табуретке и тихо плакала.

Таракан, синий с желтым, ее очень стеснялся и гнал домой, но нам она, по‑честному, совершенно не мешала. Казалось, она может сидеть здесь и плакать вечно. Как какая‑нибудь статуя с фонтаном. Кому она мешает?

Ванька достал из‑за пазухи и отдал Таракану три яблока, а я – шоколадку. Игорь Овсянников принес потрепанный эротический журнал.

Таракан злобился и скалил мелкие зубы.

– В суд можно подать, – сказал я.

– Она не согласится, – Таракан кивнул на плачущую мать, как на неодушевленный предмет. – Пока он ее вообще не прибьет. Или меня. Тогда его посадят.

Юрка все эти дни вел себя так, словно мы с ним были едва знакомы. Я тоже в гости не напрашивался.

Потом однажды он дождался меня в раздевалке и спросил, сидя на скамейке и глядя снизу вверх:

– Ну что? Надумал чего‑нибудь?

– Ничего не надумал, – честно ответил я. И сам спросил: – Когда?