Глава 8. На этот раз я сознания не терял, и жара тоже не было

На этот раз я сознания не терял, и жара тоже не было. Просто очутился за сараем. Правда, не сидя на ящике, а лежа рядом, в куче грязного снега и разноцветных пакетиков из‑под чипсов. Юрка спокойно сидел на ящике и ворошил палкой прогоревшие угли. Я поднялся, потер ладонью испачканную куртку. Вышло только хуже.

– Ну! – сказал я. Получилось довольно угрожающе. Потом я вдруг вспомнил, как вылетел из трубы петух, и песню про трех ковбоев – и захохотал.

– Какой у тебя диагноз? – спросил Юрка.

– Ч‑чего? – вытаращился я. Потом подумал, что это Юрка так отреагировал на мою угрозу и смех. Просто у него выражения такие, необычные. Пашка, например, спросил бы: «Ты что, больной?!»

– Я имею в виду, какой диагноз написан в медицинской карте, – спокойно пояснил Юрка. – Вот у меня, например, ДЦП – детский церебральный паралич. А у тебя?

– Гипервозбудимость, еще что‑то, не помню, – соврал я. – А при чем тут…

– Гипервозбудимость, – медленно повторил Юрка, словно пробуя слово на вкус. – Наверное… Но как оно там все завертелось!

– Ты… – я почувствовал настоятельную потребность придержать рукой отваливающуюся челюсть. – Ты хочешь сказать… Ты хочешь сказать, что это я?! Я там все устроил?!

– А то кто же? – усмехнулся Юрка. – Я, как ты знаешь, человек мирный, спокойный… А ты – хулиган, сам меня предупреждал, между прочим. Вот и похулиганил…

– Вот это да! – я сел прямо на грязный снег и вдруг снова начал смеяться. Просто остановиться не мог. Дурацкие картинки из параллельного мира хороводом крутились перед глазами. Особенно сорока… И еще дядька с картиной… И как я с лошади направо сползал…

– Ха‑ха‑ха! – не удержавшись, присоединился ко мне Юрка.

– Чего это у вас тут? – спросил хриплый голос.

Я оборвал смех, поднял голову и увидел Диму Димуру из седьмого «Д» класса. Дима стоял в проходе, упершись руками в стены, и разглядывал нас с равнодушным любопытством (как хотите, но бывает такое сочетание).

– А, паралитик! – он узнал Юру. – Привет, Антон! Чего веселитесь‑то? Косяк, что ли, раздобыли? – Дима принюхался.

– Нет, свои заморочки. Нормально, Дима, – ответил я. Ссориться с Димурой, особенно в присутствии Юры, мне не хотелось.

– Ну ладно, веселитесь, – разрешил Димура и покачал головой. – А то я туда шел пописать, вроде никого не было, обратно иду – появились и ржут как лошади. Как это вы так шустро, с паралитиком‑то? Чудо? – Димура ушел, покачивая головой.

– Кто это? Чего он сказал? – быстро спросил Юра (Димура так щедро разбавлял свою речь матерными словами, что Юра, не привыкший к этому, просто не уловил смысла его высказываний).

Пришлось перевести.

– Что такое «косяк»? – спросил Юра.

– Сигарета с анашой. Легкий наркотик. Когда курят, часто смеются, вот как мы с тобой… В чем‑то он уловил суть, согласен? И заметил, что мы появились внезапно…

– Ты его боишься? – Юра опять попробовал заглянуть в глаза, но я вовремя отвел взгляд.

– Не то чтобы… Неохота связываться. Он – лидер «дэшек». Садист, кошек мучает и убивает для удовольствия. Деньги всегда есть. Умный, не попадается. «Дэшки», даже самые крутые, под ним ходят. Отец сидит за убийство. Учителя его тоже не трогают, ходят всякие истории…

– Почему он не у нас, не в нашем классе? – спросил Юрка.

– Не знаю. Так с самого начала повелось. У нас все же – коррекция, не совсем нормальные, ты бы сказал «с диагнозами», или с какими‑то проблемами, а в «Д» – там, скорее, с криминальным, что ли, уклоном…

Это, вообще‑то, интересно. После седьмого класса исчезают и «дэшки», и мы, «ешки». Последний восьмой класс – 8 «Г». Про нас много говорят, думают, пугают, решают, куда и как распределять. «Дэшки» исчезают бесшумно, как бы сами собой. Растворяются в пространстве, «яко тать в нощи». Куда они деваются? Ничтожное количество оказывается в «В» и «Г» классах. А остальные? Кажется, никому не хочется об этом думать. А мне что, больше всех надо? У меня свои проблемы. Пока мне хотелось бы знать, где мы все‑таки побывали.

– Объясняй! – потребовал я.

– Ну, если в общем, то там исполняются желания…

– Чепуха! – я резко взмахнул рукой и удержал едва не вырвавшееся наружу ругательство. – Чего это мне было того петуха желать?

– Я же сказал, в общем… На самом деле, все сложнее, конечно. И желания исполняются не напрямую, да и пересекаться они могут между собой…

– Как это – пересекаться?

– Ну, если я захочу, чтоб мы с тобой были в океане, а ты – чтоб на крыше небоскреба, то где мы окажемся?

– Не знаю. А где?

– Думаю, в какой‑нибудь луже или в пруду… Или просто в болоте на пригорочке…

– Ага, понял, – мне стало весело, как бывает весной, солнце светит и капель капает. – То есть чего же это я хотел на самом деле?

– Не знаю, тебе виднее, – Юра пожал плечами. – Наверное, приключений. Но чтоб смешные, как в комедиях…

– Ага, а ты, конечно, хочешь…

– Да, я хочу ходить, бегать и все такое, – спокойно подтвердил Юра. – Поэтому там я и бегаю.

– Здорово. А что же, любой туда может попасть?

– Я, наверное, могу провести любого. А сам по себе… Не знаю, кто и почему туда попадает. Я вот попал…

– А есть такие, кто там постоянно живет?

– Тоже не знаю. Это трудно понять, почти невозможно, ты сам увидишь. Там есть такое неписаное правило: никто не говорит о мире, из которого пришел. Приходят, уходят, живут…

– Время, я так понимаю, и там, и здесь течет… – я оглядел сгущавшиеся вокруг сумерки.

– И это тоже по‑разному, – удивил меня Юрка. – Иногда можно там долго пробыть, а здесь час всего прошел. А иногда – один в один. Поэтому трудно подгадать…

– И многих ты уже туда… водил? – спросил я, чувствуя, как внутри шевельнулось что‑то нехорошее.

– Никого, ты – первый.

– Почему? – я удивился, но как‑то даже немного надулся от удовольствия.

– Да как‑то некого было… – грустно сказал Юрка, и я, вспомнив про его жизнь, сразу же сдулся обратно.

– Да… – сказал я и понял, что разговор кончился. Вроде бы много‑много всего надо спросить, а вроде – и нечего. То есть глупостей много, но вот по существу… Подумать надо. – Что ж, пошли по домам, что ли?

– Пошли, – Юрка потянулся к костылям и начал подниматься.

– Черт! Черт! Черт! – вскрикнул я и ударил кулаком по стенке гаража. Я все услышал и понял, но почему‑то после того леса мне казалось, что Юрка теперь всегда будет гибким и быстрым, как тогда, когда он одним махом взлетел на спину рыжей лошади…

– Ничего, – утешил меня Юрка. – Привыкнешь. Я же привык… А ты думай…

– О чем думать? – не понял я.

– Обо всем. Как ты теперь будешь… Я ж тебя не зря туда брал…

Поздно вечером, точнее, уже ночью, когда мать давно заснула на своей оттоманке и храпела с открытым ртом, я понял, что имел в виду Юрка.

Листья герани на фоне окна походили на черные кошачьи лапы. Когда под окнами проезжали машины, тень от люстры на потолке раздваивалась, пробегала из угла в угол, а потом чуть‑чуть покачивалась. В комнате было душно, потому что мать очень боится сквозняков. Я лежал под ватным одеялом и никак не мог согреться. Меня трясло. Ныли разбитые о стену гаража костяшки пальцев.