Глава 10. Во вторник Митька пришел в школу один и ходил с таким потерянным видом, что всем было ясно: к вечеру изловчится как‑нибудь и напьется

Во вторник Митька пришел в школу один и ходил с таким потерянным видом, что всем было ясно: к вечеру изловчится как‑нибудь и напьется. Просил денег у Пантелея. Пантелей не дал. Не потому, что нету, – принципиально. Хотя Митька и говорил, что отработает. Мне кажется, отказал из‑за Витьки. Пантелей ее как‑то… уважает, что ли?

Ленка и я пробовали спросить у Митьки, куда Витька подевалась, он бормотал что‑то, но никто не понял. Митьке надо задавать прямые вопросы, чтоб он отвечал только «да» и «нет». Мы выяснили, что Витька не заболела и не сбежала. Маринка вызвалась сходить после уроков и узнать, в чем там дело.

В среду Маринка отчиталась. Оказывается, Митькина и прочих его братьев и сестер маманька куда‑то подевалась. Ушла и не вернулась. С ней такое и раньше бывало, ничего страшного. Но сейчас осталась Милка, Митьки и прочих самая младшая сестра. Милке семь месяцев, и до сей поры она ела только молоко. А сейчас орет благим матом третьи сутки и кашку, которую ей Витька варит, есть никак не хочет. Витька уже с ног падает. Пока Маринка два часа качала Милкину кроватку, Витька поспала. А Митьку Милка боится.

– Может, в ясли ее? – спросил Игорь Овсянников.

– Семь месяцев, идиот! – рявкнула Маринка. – Какие ясли?! С полутора лет берут, да и то не во все.

– Можно в дом ребенка, – сказал Ванька. – Только жалко. Там дюже плохо.

– Витька с Митькой никому отдавать не хотят, – сообщила Маринка. – Думают, маманька вернется. Она ж раньше‑то возвращалась…

На последней перемене ко мне «прихилял» Юра на своих сложных костылях (он сам так свою походку называет: «хилять на полусогнутых») и жалобно попросил:

– Антон, объясни про Милку. Я не понял – как так?

– А вот так! – зло ответил я. Потом успокоился и объяснил.

Вообще‑то тетя Нина, Митьки, Милки и остальных мать, – женщина неплохая и очень добрая. Она им иногда и книжки читает, и стирает, и даже елку новогоднюю делает. А иногда – ее как выключает кто. Лежит и не делает ничего. Может, это болезнь какая, а может, у нее просто сил мало – не знаю. Она ведь не пьет, не курит и наркотики не любит очень. И гулящей ее тоже не назовешь. А детей у нее так много, потому… В общем, потому что она очень добрая и отказывать никому не умеет. Но и делать с этими детьми тоже ничего не делает. Как Митькиного отца посадили, так и живет… непонятно как. Иногда уходит куда‑то. Потом возвращается. Вот и теперь.

На следующий день Мишаня принес и отдал Митьке кенгурушник, в котором младенцев носить, у него от младшей сестры остался. А Пантелей пришел в школу с огромным рюкзаком. Его даже внизу охранник пускать не хотел. Потом посмотрел, что не бомба, и пустил. В рюкзаке лежало детское питание в коробочках и баночках. Мы думали, что он его тоже Митьке отдаст, но Пантелей Митьке не доверяет. После математики он ему сказал: «Веди!» – и Митька повел.

После выходных Витька пришла в школу, зато Ленка исчезла. Я понял, что девчонки установили дежурство, чтобы Витька могла как‑то учиться. Хотел предложить свои услуги, но не решился. Потому что я вряд ли с семимесячным младенцем справлюсь. Боюсь я их и не люблю. Где‑то до двух лет. Потом – ничего. А когда совсем маленькие – они страшные. Лежат такие личинки толстенькие или ковыляют на кривых ножках, бормочут что‑то на своем колдовском языке… Головы большие, ручки маленькие, загребущие, главное слово – «дай!» Страшные…