Глава 7. – Стой! – орет Пашка так, как будто бы я улетаю на другую планету и ему нужно перекричать рев космических двигателей.

– Антон, подожди! – кричит Юра и ковыляет за мной на своих сложных костылях. Его длинный шарф почти волочится по земле, на лице, поверх мышечного напряжения, всегдашняя улыбка. Весь он похож на покалеченного Остапа Бендера.

– Стой! – орет Пашка так, как будто бы я улетаю на другую планету и ему нужно перекричать рев космических двигателей.

Я останавливаюсь.

– Сейчас удобное время, если ты не против, – улыбается Юра и подмигивает мне.

– Пожалуй, – соглашаюсь я. Мне любопытно, но и страшновато, если честно. Как‑то хочется продолжать думать, что Юра – нормальный пацан, хотя и больной на ноги.

– Пошли, – говорит Пашка. – Дома же беспокоиться будут. Если хочешь болтать на улице, брал бы коляску…

Пашку тоже жалко. У него дома никто и никогда о нем не беспокоится. На лице у Юры написано, что он сейчас скажет. Пашка тоже экстрасенс, он уже все знает, но старается оттянуть этот момент.

– Спасибо, Паша. Меня сегодня Антон проводит, ладно? Нам поговорить надо…

Пашка смотрит на меня с тупой непрощающей злобой. Не надо никого жалеть. Тем более в нашем «Е» классе.

Мы с Юрой заходим за гаражи. Он садится на ящик и глубоко дышит. Костыли вытягиваются рядом и тоже – отдыхают. Изо рта у Юры вылетает пульсирующее облачко пара.

– Хочешь, костер разведу? – спрашиваю я. Как и Пашка, оттягиваю момент.

– Давай, – соглашается Юра.

Я вытягиваю руки над пляшущими язычками, грею. Замечаю, как торчат из рукавов голые запястья. Опять вырос, и куртка снова мала. Мать опять будет ругаться, что надо покупать новую. Но не могу же я не расти…

– Я не буду тебе ничего рассказывать, – говорит Юра. – Ты не трус, поэтому не испугаешься. Я тебе просто покажу… Меня ты легко узнаешь, а там… ну, я все равно не знаю, как будет… Помоги мне встать, пожалуйста…

Я беру Юру за руки и тяну на себя. Неожиданно подо лбом вспыхивает знакомый жар.

«До чего же некстати! И почему?» – думаю я и теряю сознание.

Когда я пришел в себя, я лежал на траве лицом вниз. Травинка попала мне в нос и щекотала ноздрю. Кроме травы, я ничего не видел. Но, учитывая, что у нас сейчас конец ноября… Трава – это тоже интересно. Подумав об этом, я слегка повернул голову, убирая травинку из носа, и чихнул, зажав нос ладонью, чтобы не издавать лишних звуков.

Юра помог мне подняться и заботливо отряхнул травинки с куртки и брюк. При этом он тревожно заглядывал мне в глаза и как будто чего‑то ждал. Интересно, чего? Что я начну с перекошенной рожей метаться по травяному лугу и орать: «Выпустите меня отсюда!»? Если так, то зря ждал, я немного иначе устроен. А откуда, впрочем, Юре знать, как я устроен?

И тут, не сразу, но я заметил‑таки самое главное: здесь, на лугу, или, скорее, на лесной опушке, Юра нормально ходил, приседал, наклонялся… То есть был совершенно здоровым человеком!

– Классно! – негромко сказал я и тихонько толкнул Юру в плечо.

– Ничего себе! – Юра устоял на ногах, улыбнулся и довольно сильно толкнул меня в ответ. Улыбка у него осталась прежняя.

– Разговаривать можно? – деловито осведомился я. – Никто из леса не набежит?

– Да нет, вроде, не должен бы, – Юра пожал плечами. – Разве что ты до визгу хочешь немедленно сразиться с чудовищем…

– Была нужда! – фыркнул я и на всякий случай еще раз огляделся. Лес как лес, поляна как поляна. Цветочки какие‑то цветут, птички порхают. Деревья старые, толстые, значит, и лес не вчера вырос. Куда же это нас занесло?

– Это чего – параллельный мир? – спросил я с таким видом, будто прогулки по параллельным мирам для меня так же обычны, как, предположим, завтрак или урок математики.

– Может, параллельный, – Юра собирал в траве спелую землянику, из чего я заключил, что здесь, в этом мире, весна как раз сейчас переходит в лето. – А может, и перпендикулярный. Я в этом не очень‑то разобрался… Если хочешь, спроси еще чего‑нибудь и пойдем.

«Куда?» – хотел спросить я, но удержался. Это я и так узнаю.

– Почему ты отсюда возвращаешься? Туда, к нам? – спросил я. Юра смутился, и я понял, что попал в точку.

– Это не совсем от меня зависит… и потом – там родители… И еще, я не уверен, что здешний мир существует всегда, – твердо закончил Юра.

– То есть, возможно, что он что‑то вроде видения, галлюцинации? – уточнил я.

– Не знаю, – Юра выглядел подавленным, и я решил не настаивать.

– Ладно, все равно здорово, – примирительно сказал я. Я действительно был рад за Юру, что он может ходить и вообще.

Сочувствовать чужим несчастьям – просто. Особенно если у самого в это время все более‑менее нормально. Искренне радоваться чужим удачам или успехам почти невозможно. Может, и есть где‑то такие святые люди, которые сами получили трояк за контрольную и радуются, что подружка там или приятель получили пятерку. Но большинство – наоборот. За Юру я радовался по‑настоящему, и даже немножко погордился собой по этому поводу.

– Здесь живет кто‑нибудь? – спросил я, шагая вслед за Юрой по узкой лесной тропинке. Юра шел так быстро, что мне приходилось почти бежать. Кажется, он не столько торопился куда‑то, сколько наслаждался самой возможностью – быстро идти.

– А как же! – не оборачиваясь, ответил Юра. – Конечно, живут. Ты есть хочешь?

– Хочу! – не задумываясь, ответил я. Я всегда хочу есть. Уже лет десять, то есть столько, сколько себя помню. Мама говорит, что это оттого, что у меня брюхо так устроено. Когда я был маленьким, я с ней соглашался, теперь думаю по‑другому, но не спорю. Зачем?

– Но у меня денег нет. Или здесь как‑то иначе? Можно заработать? – с надеждой спросил я.

В нашем мире меня на работу никуда не берут. Я сто раз пытался. «Когда исполнится четырнадцать…» Или справку от врача требуют. Какой, интересно, врач мне ее выдаст?

Почти все наши где‑то подрабатывают. Если это, конечно, можно так назвать. У Пантелея свой «бизнес». Ванька с братьями иномарки «раздевают», а потом сбывают добычу на Варшавском рынке. Витька, когда в семье жрать совсем нечего, тоже вспоминает старое, хотя Митька перед ней и на коленях стоял, и колотил ее… Таракан с Игорем на проспекте с тряпкой суетятся, но там конкуренция, и синяков получается больше, чем бабок. Пашка на рынке что‑то таскает, Маринка как‑то сезон проработала «Красной шапочкой», но потом всех остальных «сказочников» взяли и посадили. Она, кажется, испугалась и завязала. Я, конечно, тоже работаю – за мать по утрам газеты разношу. Но деньги‑то она получает, так что мне это… Вот если бы курьером устроиться, но там паспорт нужен…

Господи, ну до чего же я скучный! Попал в какой‑то неведомый мир, а о чем думаю? Пожрать да заработать… Правильно Клавдия говорит, что в нашем «Гарлеме» атрофируются все человеческие потребности, кроме самых простых и примитивных…

Я попробовал думать о мире, в который попал. Но информации было еще слишком мало. Если бы я был ботаник, то мог бы определить, насколько деревья и травки отличаются от наших. А ночью можно было бы посмотреть на звезды… Я читал много всякой фантастики – и старой, научной, и фэнтези, и так, не поймешь чего. В общем, логично: дыма без огня не бывает, если столько обо всех этих параллельных‑перпендикулярных мирах пишут и думают, значит, что‑то такое должно быть на самом деле. Вот оно и есть. Если думать в этом направлении, то сейчас тут окажутся средневековые замки, маги‑колдуны, рыцари и еще какие‑нибудь эльфы с гномами. Или, наоборот, какой‑нибудь «город будущего» с авиетками, бластерами‑кластерами и кабинками для телепортаций.

– Если ничего не изменилось, то сейчас за поворотом должен быть кабачок, – сказал Юрка. – О деньгах не беспокойся, у меня есть.

– Нет, так не пойдет! Как я потом… – начал было я, но Юрка остановился и предупреждающе поднял руку. Потом улыбнулся чуть смущенно.

– Некоторое время тебе придется делать то, что я скажу…

Я по жизни не крутой, поэтому сразу же признал его правоту и молча кивнул.

За поворотом и правда обнаружился длинный приземистый домик, похожий на добротный сарай. Над крыльцом висела вывеска: «КАБАЧОК «ТРИ КОВБОЯ» и электрический фонарь. Фонарь, естественно, не горел, потому что был ясный день, но никаким другим он быть не мог – только электрическим. Справа к стене дома был прислонен большой велосипед, а слева к специальной стойке привязана рыжая оседланная лошадь. Лошадь лениво махала хвостом, отгоняя слепней, и смотрела на нас с явным интересом. На коньке крыши сидела опрятная сорока.

Юрка не торопясь вытер ноги о половик у порога и потянул на себя тяжелую дверь…

В этот же момент дверь с силой распахнулась и саданула Юрке прямо по лбу. Юрка отлетел к перилам, повис на них и, кажется, на секунду вырубился. Из двери вырвались клубы голубого дыма, а вслед за ними выкатился рыжий мужик с какой‑то картиной на шее. Впрочем, от картины остались одни ошметки, но рама впечатляла.

Некоторое время было тихо и из открытой двери выползали клочки дыма и лирическая, смутно знакомая мелодия:

Трое черных коней,

Три ножа, три нагана,

Трое юных парней,

Три ковбоя усталых…

Звук шипел, и я, несмотря на полное обалдение, сразу понял, что играет пластинка. Когда я был маленький, у нас тоже был проигрыватель и пластинки. Потом я его немного разобрал, хотел посмотреть, где звук сидит, а собрать не сумел. У матери тогда случилась настоящая истерика, и она меня чуть не убила, а тетя Нина, жена дяди Володи, до вечера прятала меня у себя в комнате и мать не пускала.

Когда я решил, что все уже кончилось, действие продолжилось: мужик с рамой на шее вскочил и с ревом побежал обратно. В тот же миг из трубы вылетел полуощипанный петух и, тяжело хлопая крыльями, полетел к лесу. Сорока истерически завизжала и съехала с крыши на заднице, как с ледяной горки. На крыльцо выбежала веснушчатая девица с корытом, ухватками похожая на мужика с картиной, и выплеснула на траву что‑то темно‑фиолетовое и явно горячее. На земле варево зашипело, и от него в разные стороны начали разбегаться какие‑то штуки, похожие на крупных жуков.

Крыша кабачка несколько раз качнулась из стороны в сторону, словно раздумывая, съезжать ей или нет. В воздухе запахло мылом и протухшими яйцами. Кто‑то потряс меня за плечо. Я подпрыгнул от неожиданности.

Тикаем! – негромко, но вразумительно сказал очнувшийся Юрка.

Я тупо смотрел, как он отвязывает рыжую лошадь и ловко вскакивает в седло.

– Садись позади меня! – крикнул Юрка.

Я заколебался. Честно говоря, я на лошадях никогда в жизни не ездил. Хотелось, конечно, у нас в парке всех катают, но где ж денег взять? Я предпочел бы велик, но украсть еще и его…

– Садись же! – торопил Юрка. За кабачком что‑то взорвалось. Дым стал желтым и вонючим. Я уцепился за седло и Юркину ногу и с трудом влез на лошадь. Она сразу же потрусила к лесу.

Довольно долго мы молчали. Юрка несколько раз оглядывался и смотрел на меня с каким‑то странным выражением, которого я никак не мог определить. При этом я все время сползал и норовил свалиться под копыта лошади. Сползал почему‑то только направо. «Лошадь, что ли, кривая?» – думал я, очередной раз цепляясь за Юркину куртку.

– Ты на лошади умеешь ездить? – наконец осведомился я. Учитывая, что мы на ней уже ехали, получилось крайне глупо. Я имел в виду, что это удивительно, как же он научился, если с самого детства на костылях‑то с трудом ходит.

– Да так, немного, – ответил Юрка и снова странно на меня посмотрел.

– Здесь всегда так… – я помахал в воздухе рукой и снова сполз на правый бок. – Ну, я имею в виду… динамично?

– Да нет, – медленно сказал Юрка. – Так, пожалуй, в первый раз…

Еще через некоторое время он остановил лошадь и, не предупредив меня, спрыгнул на землю. Я немедленно свалился следом. Лошадь развернулась, опустила голову и обнюхала меня. Ноздри у нее были, как ручки кресел в театре – жесткие и бархатные одновременно.

– Это нехорошо, что мы ее… ну, сперли, – сказал я. – Хозяин, наверное, разозлится… – Я представил, как разъяренный хозяин лошади гонится за нами на велосипеде.

– Мы ее сейчас отпустим, – успокоил меня Юрка. – И она обратно вернется… Надо было убраться оттуда побыстрее, потому что уж слишком там все… расходилось…

Я кивнул.

– Ты так и не… не догадался? – спросил Юрка, по своему обыкновению заглядывая мне в глаза. Чуть снизу. Меня еще в обычном мире эта его манера раздражала.

– Ни о чем я не догадался! – резко сказал я. – Тупой я, понял? И лучше бы ты мне объяснил, пока еще чего‑нибудь не началось.

– Ну ладно, – Юрка вздохнул и взял меня за руку. Взял так, как мамы берут за руку малышей, собираясь переходить с ними улицу. – Тогда пошли домой. – Я хотел было выдернуть руку, но не успел.