Предварительные замечания. 1 страница

Постановка темы в данной работе соответствует сформулиро­ванной мною задаче, которую я изложил, правда, очень несовершенным образом, в лекции зимой 1909/10 г. в Гейдельберге. Моим намерением было определить свою позицию в воп­росе о ситуации нашей западной культуры, которая выходила бы за пределы надежд и желаний, используя достигаемые результаты со­циологического понимания, чтобы уяснить себе наше место в общем ис­торическом движении данного времени. Ясно было следующее: при бо­лее глубоком проникновении должно было обнаружиться, что, с одной стороны, невозможно обойтись без разработки ряда основных воззрений по социологии культуры; с другой — их применение к истории должно было постоянно расширять перспективу и безгранично увеличивать изу­чаемый материал, даже если он, что обычно в социологии культуры, мо­жет быть группирован только после получения его из вторых рук. — Я на­деялся, что, несмотря на ограниченные силы и обременительную про­фессиональную деятельность, мне удастся предложить в 1915 г. какие-либо предварительные результаты.

Война и ее последствия, которая меня, как и других, на 4 с полови­ной года вырвала из сферы научной деятельности, превратили эту, как и прочие научные работы, в груду развалин. Однако постановка вопроса, из которой я исходил, была несомненно существенной и правильной для состояния нашего сегодняшнего сознания.

В мое намерение отнюдь не входило охватить исторические факты рамками общего философского и историко-теоретического рассмотре­ния в виде единой картины, притязающей на то, чтобы предоставить основу нового взгляда на историю вообще и одновременно на новую философию¹. Задача, которую я поставил, была значительно скромнее. Я хотел и хочу оставаться в рамках социологического анализа, т. е. ис­ходить из типичных принципов форм движения культуры, типизируя анализировать, исходя из этого, историю и судьбу культуры различных крупных исторических тел, чтобы затем применить полученные ре­зультаты, «схему», — назовем это так — к современной ситуации. Правда, оказалось необходимым определить свое отношение к существующим философиям истории, однако только для того, чтобы уяс­нить понятия «культура» и «движение культуры». Это было сделано в докладе о понятии «социология культуры», основной мысли которо­го я сегодня, быть может, сумел бы придать лучшую форму². К этому предполагалось присоединить анализ принципов форм развития за­падной культуры (ее периодизации, аспектов ее выражения, ее дина­мики и т.д.) и ее социологически постигаемой сущности, что было в форме набросков дано в лекции 1909/1910 гг.; предполагалось также попытаться с помощью полученных воззрений мысленно открыть культурно-социологическое качество XIX и начала XX в. Хотя даже частично осуществить эту программу при выполнении профессио­нальных обязанностей теперь едва ли возможно, здесь все-таки дела­ется попытка в ряде свободно построенных статей предложить для дискуссии ранее сложившиеся основные мысли.

I

В каждом культурно-социологическом анализе целесообразно разли­чать сферы исторических процессов, а именно, проводить различие между общественным процессом, процессом цивилизации и движени­ем культуры.

Политическая история, так же как история хозяйства и социальная история, изучает по своей сущности судьбу крупных исторических об­разований человечества, их больших, географически, событийно и культурно связанных друг с другом единств, намереваясь посредством установления представляющихся существенными для общего хода развития конкретных фактов уяснить в каждом данном случае их осо­бую судьбу. Эти науки рассматривают каждую историческую сферу — китайскую, индийскую, переднеазиатскую, античную, арабскую, гер­мано-романскую исторические сферы, а также другие, как в извест­ном смысле «единое тело», внутри которого происходит определенная последовательность событий, как связанное местом и временем про­исходящего целое, для общей судьбы которого выявляются главные данные. При этом делается попытка связать изложение и отчасти так­же объяснение крупных событий, образы великих людей, судьбу масс с характером хозяйства, развитием структуры политических образова­ний, с социальными преобразованиями и другими материальными формированиями и переформированиями исторических образований. Эта работа является конкретной исторической морфологией³. При ис­пользовании так называемых духовных факторов и течений внимание уделяется прежде всего материальной судьбе этих образований. Со­вершенно иной и мало связанной друг с другом является деятельность в области истории искусства, литературы, музыки, религии, филосо­фии и науки, короче говоря, всех превратившихся в дисциплины ча­стей истории культуры, которой как общей науки сегодня не суще­ствует⁴.

Для этих дисциплин материальных форм исторических судьбонос­ных образований в качестве существенного предмета их изучения и существенных данных развития не существует. Их толкование и объяснение важных эманации и движений культуры, которыми они занимаются, духовных течений и систем идей, сущность которых они пытаются открыть и приблизить нашему пониманию, исходит, если они не считают достаточным ограничиться описанием образа и содер­жания изучаемых явлений, из объяснения связей, в целом, следова­тельно, с одной стороны, из «проблем», которые следует решить в об­ластях культуры (история проблем философии и т. д.), с другой — прежде всего из технических принципов в отдельных областях, их раз­вития и ценности их выражения (развития техники живописи, изоб­разительного искусства, законов гармонии в музыке, законов развития языка, литературного стиля и форм выражения и т. д.). И результатом такого исследования становится констатация обычно методически не­достаточно проверенной последовательности и ритмики в происходя­щем, борьбы «духовных течений», стилистических форм и выражений и прочего, но всегда констатация того процесса, который в своей сущ­ности по технике или содержанию лежит в принципах самих областей культуры и их развития. Эти дисциплины рассматривают историю культуры соответственно принципам их исследования в значительной степени как автономную сферу истории, движение и развитие которой они пытаются объяснить из нее самой⁵. Исследователь политической истории притязает на право каким-либо образом ввести результаты деятельности всех этих отдельных дисциплин в области истории куль­туры в свою картину исторического процесса, вставить «духовные те­чения и факты», открытые другими дисциплинами, в «материальный» процесс, который он освещает, и таким образом превратить его изоб­ражение судеб больших исторических тел в общую картину, а если он такие общие картины соединяет, — создать всеобщую историю.

Перед социологом, если он, в свою очередь, хочет попытаться уви­деть вещи в их единстве, встает очень пестрое, составленное не толь­ко из оснований, связанных с историей науки, но и с необходимыми техническими и методическими основаниями, в сущности несвязанное смешение структурных элементов, — если он хочет понять какую-либо часть исторического процесса, например культурный процесс, в целом и в его необходимости, в которой этот процесс вырастает из ис­торического целого, и если он к тому же решает установить его типи­ческую или закономерную связь с общим процессом развития; если он в качестве социолога культуры пытается необходимым образом связать эманации культуры в мире западной истории, их существенное содер­жание, повторение или неповторение их типических форм и выраже­ний с судьбой великого западного сообщества, связать их с обосновы­ваемыми различными ответвлениями истории объективными факта­ми, материальными фактами, проводящими границы в историческом процессе, так, чтобы они были понятно и убедительно соотнесены с ними. Перед ним встают сначала, как было сказано, несвязанные, лишь внешне объединенные в общем изображении истории ряды со­бытий. И если он хочет соединить эти ряды, ему придется для своих целей иначе расчленить материал, чем это делают различные специ­альные дисциплины, исходя из их задач. Он должен попытаться понятийно упорядочить для своих целей общую историю в других группи­ровках и дать в представлении ее синтез. При этом факты, касающи­еся внешних форм исторической жизни, установленные исследовате­лями политической истории, хозяйства и социальных отношений, эти факты необходимым образом представятся ему в несколько иной фор­ме. Он увидит большой единый общественный процесс, в котором в различных сообществах при всем их различии все-таки выявляются типичные формы и стадии развития. Крупные события (войны, рево­люции, реформации и пр.) будут типическим образом входить в эти формы и стадии, и великие люди будут необходимо, а не случайно, за­нимать определенные места. Социолог обнаружит влияние на этот об­щественный процесс и духовной сферы, тех фактов и процессов, сле­довательно, которые ему предоставляют дисциплины в области куль­туры. Но если он будет рассматривать этот процесс в его ядре, то он предстанет ему как форма, в которой при определенных природных (географических, климатических и прочих) условиях тотальность ес­тественных человеческих влечений и воли, действующих в различных сообществах, получает, соединенная в них как «население», какой-либо необходимый образ. Один образ, или, вернее, меняющиеся в раз­витии образы, которые следуют друг за другом, борются друг с другом, сменяют друг друга и приводят в своей борьбе к важным перипетиям вековых исторических событий. При этом социолог заметит, как этот процесс в больших изучаемых им сообществах, рассматриваемых и им как замкнутые образования, повсюду ведет от примитивных условий, от отсталых родовых образований, в которых он впервые их увидел на исторической сцене, посредством совершенно различной в каждом случае группировки все-таки сходных форм; как этот процесс через высокие ступени общественного движения в конце концов приводит к различным стадиям, к длительному окостенению формы, к старчес­кому распаду или к мировой экспансии своих сил; посредством парал­лельного развития — к различному характеру перехода их судьбы в универсальный исторический процесс человечества. Он увидит, как Китай, Индия — каждая из этих стран в данных ей природных услови­ях и в направлении предначертанного им развития — проходят через века свой необходимый общественный процесс, пока не переходят в старческое окоченение, пребывая в нем на протяжении веков и сохра­няя это состояние еще сегодня, омываемые мировой экспансией За­пада. Древнюю переднеазиатскую и египетскую культурную сферу, развитие которой в тысячелетия до н. э. социолог может восстановить благодаря открытым документам, он также познает в направлении и характере их общественного развития определяемыми природными условиями существования (прежде всего ирригацией, системой кана­лов); он поймет, что их старческое окоченение в последнее тысячеле­тие до н. э., когда они испытали воздействие античной средиземно­морской исторической сферы, было необходимым результатом их раз­вития. Он увидит, что эта средиземноморская сфера также проходит заданное ей общественное развитие, исходя из условий ее существо­вания, прежде всего близости к морю, торговли и «свободы» — пони­маемой в указанном широком смысле, как охватывающей все происходящее в данной исторической сфере, — из условий, которые долж­ны привести ее к своего рода мировой экспансии, а в ней к старчес­кому распаду ее форм, ее материальности. Ведь не что иное, как такой старческий распад есть история поздней античности в период импера­торского правления. И социолог видит, как западная историческая сфера, вытесняющая, начиная с Великого переселения народов, вследствие нового перемещения арены на север античную, проходит, исходя из условий, «из которых она появилась», совершенно иное, но также необходимое развитие, развитие, которое позволяет ей посред­ством многих стадий эволюции и конвульсий достигнуть в конце кон­цов мировой экспансии, причем самой большой из всех когда-либо существовавших, действительно охватывающей всю Землю, в которой сегодня ее «врожденные» формы, по-видимому, распадаются, и сама эта сфера, вероятно, переходит в нечто новое, движется к своей гибе­ли или к созданию новых исторических тел. Короче говоря, социолог всегда будет рассматривать конкретный ход событий в различных крупных исторических телах, их в известной степени материальную судьбу, которую предлагают ему исследователи политической, хозяй­ственной истории и истории социальных отношений, в рамках карти­ны общественной эволюции, в каждом данном случае особой, но все­гда зависящей по своему содержанию от природных условий, проис­ходящей при новой группировке и новом порядке общих форм; эта эволюция проходит необходимое заданное число стадий и ведет к не­обходимому определенному конечному результату, в ней данные об­щие общественные силы действуют в каждом случае в особой окрас­ке, общие данные общественные формы получают определенное, каж­дый раз особое выражение и господство, общие данные процессы вы­ступают в различной группировке и с различным конечным результа­том, однако в этой эволюции все-таки действует общий общественный принцип развития, только в различных формах. Важные события и пе­ревороты, констатируемые историком, становятся определениями ста­дий развития, выражением связанных с эволюцией перипетий, а вели­кие люди выступают как бы в качестве оруженосцев и представителей наступления новых периодов.

Так социолог группирует в новую, адекватную его рассмотрению форму представления данный ему историком конкретно индивидуализи­рованный материал «материального» развития различных исторических сфер — так он превращает массу исторических событий, касающихся этих исторических сфер, в картину, которую я предлагаю называть созер­цаемой им сферой общественного процесса человечества.

II

При этом социолог будет исходить, как было сказано, из того, что этот основанный, в его понимании, прежде всего на природных влечениях и волениях, принимающий в зависимости от природных условий в каждом историческом теле свою форму и свое направление обще­ственный процесс, определяется также факторами, устанавливаемыми другой группой историков, историков «духовной области», «идея­ми», «духовными течениями», художественными воззрениями, рели­гиозными убеждениями и т. д. Их конкретное динамическое отноше­ние к ступеням, перипетиям, общественным формам и т. п., их кау­зальное влияние на них, prius u post' содержания и форм обеих сфер, «духовной» и «материальной», должно быть сначала безразличным⁶. Духовно-культурную сферу он видит наряду с материальной в каждом историческом теле также как тотальность. И что бы он ни думал о взаимовлиянии обеих сфер, он обнаруживает и в этой рассмотренной как целое духовно культурной сфере закономерности, которые пребы­вают в еще невыясненной связи с материальным общественным про­цессом. Он обнаружит в ней расцвет и старение, параллельную судь­бу «культур», пребывающих в различных по своему развитию истори­ческих телах, как бы необходимо данное появление следующих друг за другом стадий развития, своеобразно повторяющийся ритм продук­тивности, различное и все-таки обладающее известной закономерно­стью появление различных аспектов выражения культуры (религии, философии, искусства, и внутри искусства — музыки, эпоса, лирики, драмы, живописи и т. д.) и различных видов выражения (классики, романтизма и т. д.); он обнаружит своеобразное повторение великих религиозных движений и родственных им течений идей при одинако­вых условиях общественного процесса в различных «телах», короче говоря, духовно-культурное развитие в различных исторических телах, которое находится в какой-либо связи, по крайней мере в своего рода параллельности к данному общественному процессу. И он сочтет не­обходимым социологически рассмотреть это духовно культурное раз­витие также как единство, как вторую сферу исторического процесса, и для этого вывести ее из изолированности фактических рядов, в ко­торых ему предлагают части этой сферы специальные дисциплины, поставить ее как целое исторического движения, как общий процесс различных исторических тел рядом с их общественным процессом. При этом у социолога возникает желание, в сущности это является его подлинной задачей, показать, в каких динамических отношениях друг к другу находятся эти сферы, рассмотренные социологически как еди­ные, в различных исторических телах.

Однако если он, стремясь решить эту задачу, внимательно всматри­вается в духовно-культурную сферу, то он ощущает нечто странное. Он замечает, что между подлинно культурными частями этой сферы с ее различными аспектами выражения и формами выражения в религии, искусстве и т. д. и общественным процессом вклинивается еще нечто, духовно-промежуточная область, пребывающая в значительно более тес­ной и отчетливо познаваемой связи с образом и течением общественного процесса, чем подлинные a potiori** явления культуры, возникновение религии, системы идей, периоды искусства и т. д., а именно, интеллек­туальный космос, предоставляющий общественному процессу техничес­кие средства для его форм и образований и являющийся вместе с тем одной из основ феноменологии культуры. Правильнее было бы сказать: он видит, что воспринятый им вследствие изолирования специальной дис­циплины и рассмотренный как единый духовно-культурный процесс в различных исторических телах в действительности по своей сущности, по феномену своего развития, своего развертывания, как и по своему отношению к общественному процессу, — совсем не единство, а двоичность, что в нем в сущности содержатся две совершенно различные сто­роны человеческого исторического развития, которые неоправданно были объединены в одном воззрении.

При более внимательном наблюдении оказывается, что этот «духов­но-культурный процесс» содержит в каждом большом историческом теле троичность, в качестве частей особого целого: во-первых, в качестве глу­бочайшего «чисто духовного» этого целого развитие сознания населения, которое является подлинным ядром процесса чисто духовного роста и старения исторических и культурных тел, рассмотренных с духовно-культурной стороны. Социолог обнаруживает, что в каждой большой ис­торической сфере, будь то китайская, индийская, античная, западная, в каждой, которую ему удается тщательно исследовать, развитие сознания типическим образом ведет от примитивных стадий, на которых мир и собственное Я рассматриваются в формах, близких сегодняшним перво­бытным и полукультурным народам, ко все большему рефлектированию бытия, обнаруживает, как сознание отказывается от тотемных, а затем от мифических представлений или во всяком случае придает им совершен­но иное, уже не наивно понятое, а определенное рефлексией значение; как, далее, от чисто эмпирического отношения к миру и к Я происходит переход к научной или по крайней мере интеллектуально оформленной, т. е. определенной какими-либо интеллектуальными абстракциями по­зициями, как эта позиции развивается и на определенной стадии роста в каждом историческом теле содержится так или иначе рационализиро­ванная система понимания мира, которая может и далее развиваться и меняться; однако при этом не только внешнее переживание, «мир», но и собственное Я, его эмоции, его влечения и непосредственные пред­ставления «проработаны» и заключены в совершенно определенные, хотя и повсюду различные, формы интеллектуального систематизиро­ванного воззрения.

Этот процесс социолог обнаруживает во всех исторических телах, в которых он его наблюдает, тесно связанным с вторым и третьим процессами, также принадлежащими к упомянутому «целому». Во-первых, с растущим духовным господством над природой, которое па­раллельно интеллектуализированию образа мира и Я представляет со­бой как бы другую сторону того же развития, интеллектуальное фор­мирование практически-полезного научного космоса, опыта и знания жизни, и по своей тенденции также принимает интеллектуально-си­стематическую форму. Это, оставаясь в различных исторических телах на самых различных стадиях, также являет собой повсюду замкнутый в себе процесс. И наконец, социолог обнаруживает в качестве третьего духовного, связанного с этим процесса не что иное, как материализа­цию и конкретизацию этого второго интеллектуального космоса: трансформацию построенной там практической системы знания в нечто совершенно реальное посредством разработки аппарата орудий и методов, принципов организации и т. д., которые формируют суще­ствование в конкретные образования. Здесь вся духовная сфера внут­ри рационализированного развития сознания, проецированная вовне в оба названных значения, непосредственно входит в общественный процесс, обусловливает его определенным образом и этим техничес­ким аппаратом. Короче говоря: социолог видит как нечто совершен­но особенное и замкнутое большой, лишь обладающий различными аспектами выражения процесс рационализации существования, кото­рый проходит через все исторические тела, участвует в определении их формы, и его излучения затрагивают как внутреннее существование, так и наблюдающее и практическое отношение к внешнему. Этот про­цесс рационализации обладает собственными законами развития, соб­ственной необходимостью развития и условиями стагнации. Он - не­сомненно нечто совсем другое, совсем иное сущностное единство, чем возникновение религий, систем идей, художественных произведений и культур, это — большая самостоятельная сфера развития, которая находится в совсем ином отношении к общественному процессу, чем сфера культуры; тот, кто однажды созерцал ее как единство, разделя­ет прежнее созерцание единства духовно-культурной сферы на «двоичность». Этот процесс интеллектуализации и рационализации, про­ходящий через исторические тела, и интеллектуальный космос, по­всюду им выявляемый, его единство, отражающееся в трех выражени­ях внутреннего интеллектуального освещения, интеллектуального формирования знания и интеллектуализированного внешнего опос­редствующего аппарата; воздействия, формы и образы этого космоса как особую большую сферу исторического процесса, которую надле­жит целесообразно отделять в представлении как от сферы обществен­ного процесса, так и от подлинного движения культуры, видеть и ис­следовать в единстве ее воздействий и своеобразных закономерностей, в историческом и социологическом рассмотрении в целом таким об­разом до сих пор не изучали⁷. Я предлагаю называть это процессом ци­вилизации и принципиально отчетливо отделять его и его сферу как от общественного процесса, так и от сферы движения культуры. Сфера культурного движения также входит в общественный процесс боль­ших исторических тел, но находится в совсем другом отношении к нему, чем процесс цивилизации, в ней господствуют, как будет пока­зано, совсем иные законы развития, ее сущность и ее положение в историческом процессе совсем другие. Я предлагаю в исследовании социологии культуры и, быть может, социологии вообще, разделять исторический процесс таким образом, чтобы обособленно рассматри­вать «материальное» в его развитии, то, что мы называли обществен­ным процессом исторических тел, сферу преимущественно естествен­ных сил влечения и воли и их формы, и мыслить затем этот обще­ственный процесс, с одной стороны, под влиянием процесса цивили­зации, сферы рационализации человечества, в конечном же итоге за­дать себе вопрос, в какой связи находится движение культуры в под­линном смысле слова с этими двумя процессами и их взаимодействи­ем; складывается ли оно в своих формах каким-либо созерцательно познаваемым образом из их взаимодействия, проходит ли оно и в ка­кой степени независимо от них и насколько оказывает на них в свою очередь обратное воздействие. Я предлагаю такого рода деление, по­тому что оно позволит получить единое социологическое представле­ние об историческом процессе, а также, как я полагаю и надеюсь по­казать, в первую очередь обрести социологический анализ его фено­менологии культуры.

*До и после (лит.).

**Главные (лат.).

III

Процесс цивилизации и движение культуры по своей сущности, как я показал, различны; они обладают совершенно различными формами и законами развития, совершенно различной феноменологией, в которой они выступают перед нами в общем историческом процессе.

Процесс цивилизации (в его различных частях образования интеллек­туально сформированного образа мира и Я — макрокосмоса и микрокос­моса — космоса практически интеллектуального знания и интеллекту­ального сформированного опосредствующего аппарата господства над существованием) может достигать в различных исторических телах со­вершенно различного уровня; он может придавать создаваемому им об­разу мира значительно отличающиеся друг от друга формы выражения, — но в каждом историческом теле он всегда шаг за шагом строит космос познания, который в трех названных частях находит лишь различные фронты своего выражения; его образование, приведенное в движение в одном направлении, идет логически закономерно дальше, подобно тому как построение здания подчинено законам некоей имманентной кау­зальности. То, что выявляется, целое и его части, всегда не «создается», а «открывается», находится, следовательно (если направление интеллек­туального движения дано), уже есть до того как оно находится, предсуществует, с точки зрения развития, в известном смысле лишь втянуто в сознательное человеческое существование, в освещенную сферу бытия, которой человек себя окружает. Это относится как ко всему космосу практического знания естественных наук, так и к каждому отдельному естественнонаучному «открытию»: оно относится также к обшей систе­ме теоретического знания и к каждому отдельному установлению в об­ласти теории познания. Относится оно также и ко всему техническому аппарату существования, к каждому орудию, каждой машине, каждому методическому принципу и средству, открытым в области труда и орга­низации. Законы евклидовой геометрии «существовали», прежде чем они были открыты, — иначе ведь они не могли бы быть открыты; также и коперниканские формулы движения мира, и a priori Канта, поскольку все они «правильно» открыты и формулированы. Совершенно также — па­ровая машина, телефон, телеграф, топор, лопата, бумажные деньги, раз­деление труда и вообще все имеющиеся средства, методы и принципы господства над природой и существованием; все это — «предметы» прак­тически интеллектуального космоса нашего существования; все, чем мы уже обладаем, и все, что мы еще обретем, в своей сущности имеется, «предсуществует», прежде чем нам удается ввести его в сознательную сферу нашего существования и заставить нам служить. Общий процесс цивилизации, реализующий весь этот космос и предоставляющий нам все свои «предметы» — к ним относятся и открытия в области чисто ду­ховного мира — лишь открывает и делает нам последовательно доступ­ным уже имеющийся мир. вообще имеющийся для нас, людей, мир. Этот мир, как было сказано, имеется вообще для всех людей, и каждая его часть «предназначается всем». Это становится ясным из того, — о кажу­щихся отклонениях я сейчас скажу, — что как только предметы этого мира в своей духовной или материальной конкретности открываются в каком-либо историческом теле и вводятся в сознательное существование, они как бы посредством само собой разумеющегося необходимого вол­нового движения распространяются по всему миру и находят себе при­менение во всех остальных исторических телах; при условии, конечно, что общественный процесс там достиг достаточного уровня, чтобы при­нять их, а психическое просветление сознания настолько развито, что способно «увидеть» их — предполагая, несомненно, что вследствие раз­вития средств сообщения они вообще могут быть увидены. Универсаль­ность технических открытий известна. Однако эта универсальность не ограничивается космосом «технической» цивилизации, вещные и духов­ные предметы которой, ее методы и средства, начиная от умения обра­батывать металлы и использования огня до нынешних средств и методов общения и производства во времена наличия универсальной связи или ее отсутствия всегда более или менее молниеносно, как вследствие элек­трической вспышки, распространяются по всему миру. Эта универсаль­ность характерна в такой же степени и для космоса интеллектуального познания. Математические, астрономические, естественнонаучные и другие открытия такого рода распространяются иногда, быть может, мед­леннее, так как их восприятие зависит также от достигнутой стадии со­знания в различных исторических телах и так как в ряде случаев их прак­тическое использование (исчисление времени, денег) в некоторых из них, быть может, еще не может найти себе применения вследствие их общественного строя. Но это не препятствует тому, что такие открытия в конце концов проникают повсюду. И эта универсальность распростра­няется с известными модификациями форм выражения и способов рас­пространения, на чем мы сразу же остановимся, также на удавшееся где-либо выявление новых частей интеллектуально сформированного обра­за мира и Я, на интеллектуальные результаты освещения сознания, на уяснение в известном смысле внутреннего фронта предсуществующего космоса цивилизации. Феноменология реализации и развития космоса цивилизации в его практической и теоретической части, рассмотренная как общая картина истории, означает, что большие исторические тела, в своем общественном и культурном развитии значительно отклоняющие­ся друг от друга, по развитию своей цивилизации полностью соотнесены друг с другом и как по установленному плану работают над выявлением чего-то вполне единого. При таком рассмотрении весь исторический процесс во всех своих частях является, собственно говоря, только про­цессом единого выявления космоса цивилизации человечества, которое происходит со своеобразными связанными с судьбой различных истори­ческих тел перерывами, этапами и разломами. Древняя переднеазнатско-египетская, античная, арабская, сегодняшняя западноевропейская исто­рическая сфера и находящаяся в более слабой связи с ними китайская и индийская, — все они, сколь они ни отличаются друг от друга по свое­му историческому процессу, своему общественному развитию и движению их культуры, являются в таком рассмотрении только членами, в извес­тном смысле только вспомогательными факторами замкнутого, проходя­щего через всю историю в логическом строении ступеней выявления космоса цивилизации, сегодня общего для всего человечества.