Андрей Парабеллум Николай Сергеевич Мрочковский 26 страница

Его дыхание выровнялось, и он глянул на Сапфиру: она сидела среди следов расправы, пережевывая череп коровы. Он улыбнулся и послал ей свою благодарность за помощь.

- Теперь мы можем идти, - сказал он.

Проглотив, она ответила:

«Бери мою силу. Она, возможно, понадобится тебе».

«Нет».

«Ты этот спор не выиграешь. Я настаиваю».

«И я настаиваю. Не оставлю тебя здесь ослабленную и раненную перед битвой. Что, если Муртаг и Торн нападут позже сегодня? Мы должны быть готовы к борьбе в любой момент».

«Ты будешь в большей опасности, чем я, потому что Гальбаторикс и вся Империя будут полагать, что я с тобой».

«Да, но ты останешься один с Куллом в глуши».

«Я столь же приучен к дикой местности как и ты. Пребывание вдали от цивилизации не страшит меня».

«Что до Кулла, ну, в общем, я не знаю, мог ли я сразиться с ним один на один, но магия защитит меня от любого предательства... У меня достаточно энергии, Сапфира. Тебе не нужно передавать мне больше». Она глядела на него, обдумывая его слова, затем подняла лапу и начала слизывать кровь.

«Хорошо, я оставлю свою… для себя»

Уголки ее рта, казалось, растянулись в улыбке. Опустив лапу, она сказала:

"Будь добр, подкати тот бочонок ко мне"

С ворчанием он поднялся на ноги и сделал то, что было спрошено. Она выпустила коготь и проделала две дырки в крышке бочки, который испустил сладкий запах яблочного меда. Выгнув шею так, чтобы голова была выше бочки, она зажала ее между массивными челюстями, затем подняла вверх и вылила булькающее содержимое в пищевод. Опорожненная бочка разбилась оземь, когда она отпустила ее, и один из железных обручей откатился прочь на несколько ярдов. Ее верхняя губа поморщилась, Сапфира качнула головой, ее дыхание замерло на миг, и она чихнула с такой силой, что ее нос ударился о землю, и шквал огня вырвался изо рта и ноздрей.

Эрагон от удивления вскрикнул и отскочил в сторону, борясь с дымящейся подкладкой туники. Правая сторона его лица, казалось, ссохлась от сильного жара пламени.

- Сапфира, будь осторожней! - воскликнул он.

«Оой».

Она опустила голову и протерла перепачканную затвердевшей пылью морду о переднюю лапу, царапая ноздри.

«Мед щекочет».

"Ну в самом деле, тебе стоит поучиться сдерживаться," - ворчал он, пока взбирался ей на спину.

После того как еще разок почесала морду лапой, Сапфира подпрыгнула высоко в воздух и, скользя над лагерем Варденов, вернула Эрагона к его палатке. Он соскользнул с нее, затем остановился, глядя на Сапфиру. Какое-то время, они ничего не говорили, позволяя общим эмоциям объясниться за них.

Сапфира моргнула, и он приметил, что ее глаза блестят сильнее, чем обычно.

"Это испытание, сказала она, «если выдержим его, станем сильнее, как дракон и Всадник."

"Мы должны уметь действовать порознь в случаях необходимости, иначе мы будем вести себя неуверенно среди других".

"Да".

Она рыхлила землю, сжимая и разжимая когти.

«Это не делает мою боль слабее".

Дрожь пробежала по всему ее извилистому тела, крылья чуть заметно подергивались.

«Пусть ветер реет под твоими крыльями, а солнце светит в спину. Удачного путешествия, и возвращайся скорее, малыш».

"До свидания," - выдавил он.

Эрагон чувствовал что, если останется с нею чуть дольше, то никогда не уйдет, поэтому он развернулся и, не оборачиваясь, ступил в темень палатки. Связь между ними — которая стала такой же естественной его частью, что и плоть — он разделил полностью. Скоро они окажутся слишком далеко, чтобы ощутить мысли друг друга, и у него не было никакого желания продлевать муку разрыва. Он замер на мгновение, где стоял, обхватывая рукоять сабли и колеблясь, как будто бы испытывая головокружение. Уже сейчас унылая боль одиночества, заполняла его, и он чувствовал себя крошечным и отрешенным без спасительного присутствия сознания Сапфиры. «Я это уже делал, и смогу повторить», - подумал он, и вынудил себя распрямить плечи и поднять подбородок.

Из-под своего ложа он вытянул сверток, который сделал во время своего возвращения из Хелгринда. В него он поместил деревянный футляр, обернутый тканью, который вмещал свиток с поэмой, написанной им для Агэти Бледрен, что Оромис переписал для него своим прекрасным почерком; фляга зачарованного фёльнирва и маленькая коробочка с мылом нальгаск - также подарок Оромиса; толстую книгу "Домиа абр Вирда"- подарок Джоада; свой точильный камень и ремень для правки бритв; и, поколебавшись, большую часть своей брони, поскольку, как он рассудил:

«Если же она все-таки понадобится, то я буду только рад, что она оказалась у меня под рукой сильнее, нежели огорчусь ее ненадобности в Фартхен Дуре». Так он и поступил.

Книгу и свиток он взял, потому что, изрядно попутешествовав, заключил: лучший способ избежать пропажи дорогих сердцу вещей - это носить их везде с собой, куда бы ни пришлось.

Единственным дополнением к одежде, которую он решил захватить, была пара перчаток, что он засунул в свой шлем, и тяжелый шерстяной плащ, в случае, если будет холодно во время ночлега. Все остальное он собрал и сунул в седельную сумку Сапфиры, «Я член Дургримст Ингеитум, - думал он, - они должно оденут меня, когда я буду во владении Бреган.

Упаковав сверток, он положил свой лук и стрелы поверх и пристегнул к каркасу. Он собирался проделать то же с фальчионом, но понял, что, если он наклонится в сторону, меч может выскользнуть из ножен. Поэтому, он привязал ножны к торцу пакета, развернув их так, чтобы рукоять проходила между шеей и правым плечом, где он мог дотянуться до нее при необходимости.

Эрагон надел сверток и убрал мысленный барьер, чувствуя энергию, прибывающую в его тело из двенадцати алмазов пояса Белотха Мудрого. Наслаждаясь потоком силы, он пробормотал заклинание, который однажды использовал прежде: то, что искажает лучи света вокруг и делает невидимым. Небольшая усталость напала не него, когда заклинание было сотворено.

Посмотрев вниз, он сконфузился из-за того, что не смог увидеть ни ног, ни туловища, лишь следы ботинок там, где им полагалось быть.

«А теперь самое сложное», - подумал он.

Пройдя в глубь палатки, он разрезал плотную ткань охотничьим ножом и выскользнул сквозь отверстие. Гладкий как откормленная кошка, Блодгарм ждал его снаружи. Он склонил голову, приветствуя Эрагона и прошептал "Губитель Шейдов", затем отвлекся, чтобы заделать отверстие полудюжиной коротких слов на древнем языке.

Эрагон двинулся вниз по дороге между двух рядов палаток, пользуясь уловками передвижения по лесу, чтобы создавать как можно меньше шума насколько это вообще возможно. Всякий раз, когда кто-нибудь приближался, Эрагон резко сворачивал с дороги и стоял неподвижно, надеясь, что никто не заметит его тень в грязи или на траве. Он проклинал сухую землю; ботинки поднимали маленькие клубы пыли независимо от того, как он мягко наступал. К его удивлению, невидимость ухудшала координацию; не видя рук с ногами, он неправильно оценивал расстояния и сталкивался с предметами, как будто выпил слишком много пива.

Несмотря на неуверенное продвижение, он довольно быстро достиг края лагеря, не вызвав подозрений. Он остановился за дождевой бочкой, скрывая свои следы в ее обширной тени, и изучая брустверы и канавы, оснащенные острыми кольями, защищающими восточный фланг Варденов. Если бы он пытался войти в лагерь, было бы чрезвычайно трудно избежать обнаружения одним из многочисленных стражей, которые патрулировали крепостные валы, даже будучи невидимым. Но так как траншеи и крепостные валы были возведены для отражения нападавших, а не удерживания защитников, пересечь их изнутри было намного проще.

Эрагон выждал, пока двое ближайших к нему часовых не повернуться спинами к нему, и затем побежал вперед, энергично размахивая руками. За мгновения он пересек около сотни футов, которая отделяла дождевые бочки от склона брустверов, и помчался вперед по валу с такой скоростью, что почувствовал сопротивление, подобно камню, брошенному в воду. На гребне вала он уперся ногами в землю и, придерживая оружие, перепрыгнул с одной на другую линию защиты Варденов. После трех, едва слышимых прыжков, он приземлился на ноющие кости.

Сбалансировавшись, Эрагон распластался по земле и выровнял дыхание. Один из стражей остановился, но не заметил ничего подозрительного, и сразу же возобновил обход. Эрагон облегченно вздохнул, прошептал:

"Дю делуа лунаеа" и почувствовал, как ослабло заклинание над ботинками, созданное для преодоления валов.

Все еще незримый, он поднялся и припустил прочь от лагеря, осторожно ступая только в заросли травы, чтобы не пылить. Чем больше он удалялся от стражей, тем быстрее он бежал, пока не помчался по земле быстрее галопирующей лошади.

Часом позже, он спрыгнул вниз с крутого склона луга, сточенного за годы ветрами и дождями. Внизу текла протока, покрытая камышом и рогозом. Он продолжал спускаться вниз по течению, оставаясь на расстоянии от зыбкой почвы у воды, чтобы не оставлять за собой следов— пока ручей не расширился в маленький водоем, и там на берегу, он увидел грузного кулла с обнаженной грудью, сидящего на валуне.

Эрагон выдал свое присутствие, прокладывая путь через заросли рогоза,- шелест листьев и стеблей насторожил кулла. Существо повернуло свою массивную рогатую голову к Эрагону, сопя воздухом. Это был Нар Гарцвог, вожак Ургалов, присоединившихся к Варденам.

- Ты! - воскликнул Эрагон, становясь видимым.

- Приветствую, Огненный Меч, - прогрохотал Гарцвог. Поднимая свои толстые конечности и гигантское туловище, Ургал выпрямился во все восемь с половиной футов, его серые покрытые кожей мускулы, слегка пульсировали в свете полуденного солнца.

- Приветствую, Нар Гарцвог, - сказал Эрагон. Сбитый столку, он спросил, - Как же твои подчиненные? Кто поведет их, если ты пойдешь со мной?

- Мой родной брат, Скгахгрец, будет вести. Он не кулл, но у него длинные рога и толстая шея. Он - прекрасный военачальник.

- Хорошо... Но почему ты хочешь пойти?

Ургал открыл пасть, обнажая горло.

- Ты – Огненный меч. Ты не должен умереть, или Ургралгра - Ургалы, как вы называете нас — не отомстят Гальбаториксу, и наш народ умрет на этой земле. Поэтому, я бегу с тобой. Я лучший из наших воителей. Я победил сорок два Ургала один на один.

Эрагон кивнул, ничуть не раздосадованный поворотом событий. Из всех Ургалов он доверял Гарцвогу больше остальных, поскольку исследовал сознание Кулла перед Сражением на Пылающих Равнинах и обнаружил, что по меркам его расы, Гарцвог был честен и надежен.

«До тех пор пока он не решит, что честь требует бросить вызов мне в поединке, у нас не должно быть никаких причин для конфликтов».

- Хорошо, Нар Гарцвог, - сказал он, затягивая ремень своей ноши вокруг талии, - бежим вместе, ты и я, чего не было ни в одной сложенной истории.

Смешок вырвался из глубины горла Гарцвога.

- Бежим, Огненный Меч.

Вместе они повернулись к востоку, и направились к Беорским горам: Эрагон, бежавший легко и быстро, и петляющий рядом с ним Гарцвог, чей могучий шаг был равен двум Эрагона. Земля содрогалась от бремени его веса. В небе по всему горизонту расстелились предвещающие сильную бурю грозовые облака, окружая издающих одинокие крики, охотящихся ястребов.

27. По холмам и горам

Эрагон и Нар Гарцвог бежали весь остаток дня, всю ночь и весь следующий день, останавливаясь только, чтобы попить и облегчиться.

В конце второго дня Гарцвог сказал:

– Огненный Меч, я должен поесть и поспать.

Эрагон прислонялся к ближайшему пню, тяжело дыша, и кивнул. Он не хотел говорить первым, но он так же был голоден и изнурен, как и кулл. Вскоре после ухода от варденов он обнаружил, что, в то время как он был быстрее Гарцвога на расстояниях в пять миль, то на большем расстоянии выносливость Гарцвога была равной или даже большей, чем его собственная.

– Я помогу тебе охотиться, – сказал он.

– Это не нужно. Разожги большой костер, а я принесу нам еду.

– Хорошо.

Когда Гарцвог зашагал к чаще буковых деревьев к северу от них, Эрагон развязал ремень на своей талии и со вздохом облегчения опустил свой вьюк на пень.

– Проклятые доспехи, – пробормотал он. Даже в Империи он не бежал такие большие расстояния, неся такой груз. Он не ожидал, что это будет так трудно. Его ступни болели, его ноги болели, его спина болела, и когда он попытался присесть, его колени отказались сгибаться, как следует.

Пытаясь игнорировать свое неудобство, он приступал к собиранию траве и сухих веток для костра, которые он складывал в кучу на участке сухой, скалистой земли.

Он и Гарцвог были где-то только к востоку от южного края озера Тюдостен. Земля была влажной и буйной, с островками травы, которая была в шесть футов высотой, по которой там бродили стада оленей, газелей и диких волов с черными шкурами и большими, загнутыми назад рогами. Обилие края было обусловлено, Эрагон знал, Беорскими горами, которые вызывали формирование огромных гряд облаков, что дрейфовали на многие лиги по равнинам, принося дождь в места, которые иначе были бы такими же сухими, как и пустыня Хадарак.

Хотя они вдвоем уже пробежали огромное количество лиг, Эрагон был разочарован их продвижением. Между рекой Джиет и озером Тюдостен они потеряли несколько часов, прячась и делая обходы, чтобы не светиться. Теперь, когда озеро Тюдостен было позади них, он надеялся, что их скорость увеличится. «Насуада не предвидела этой задержки, не так ли? О нет. Она думала, что я смогу бежать прямо оттуда к Фартхен Дуру. Ха!» Пнув ветку, которая была у него на пути, он продолжил собирать дрова, ворча про себя все время.

Когда Гарцвог вернулся через час, Эрагон развел костер в ярд длиной и два фута шириной и сидел перед ним, уставившись на пламя и борясь с желанием скользнуть во сны наяву, которые были его отдыхом. В его шее что-то щелкнуло, когда он посмотрел вверх.

Гарцвог шагал к нему, неся тушу пухлой самки оленя под подмышкой. Словно она весила не больше, чем мешок с тряпками, он опустил олениху и втиснул ее голову в рогатину дерева в двадцати ярдах от огня. Затем он вытащил нож и начал потрошить тушу.

Эрагон встал, чувствуя, словно его суставы окаменели, и споткнулся о Гарцвога.

– Как ты убивал ее? – спросил он.

– Из своей пращи, – громко сказал Гарцвог.

– Ты намерен приготовить ее на вертеле? Или ургалы едят сырое мясо?

Гарцвог повернул голову и пристально посмотрел через завиток своего левого рога на Эрагона, глубоко посаженный желтый глаз светился каким-то загадочным чувством.

– Мы не животные, Огненный Меч.

– Я не говорил этого.

С ворчанием ургал возвратился к своей работе.

– Приготовление на вертеле займет слишком много времени, – сказал Эрагон.

– Я думал о тушеном мясе, и мы можем пожарить то, что останется на камнях.

– Тушеное мясо? Как? У нас нет горшка.

Потянувшись вниз, Гарцвог отер правой рукой о землю, очищая ее, затем вытащил квадрат свернутой ткани из мешочка на своем поясе и бросил его Эрагону.

Эрагон попытался поймать его, но так устал, что он упустил, и предмет ударился о землю. Он был похож на крайне большой кусок пергамента. Когда он поднял его, квадрат раскрылся, и он увидел, что у него была форма сумки, где-то в полтора фута шириной и три фута глубиной.

Край был укреплен толстой полоской кожи, на которую были нашиты металлические кольца. Он перевернул сосуд, пораженный его мягкостью и тем фактом, что у него не было никаких швов.

– Что это? – спросил он.

– Желудок пещерного медведя, которого я убил в год, когда у меня появились рога. Повесь его на сруб или положи в яму, затем наполни водой и кинь горячие камни в него. Камни нагреют воду, и тушеное мясо будет приятным на вкус.

– Разве камни не прожгут желудок?

– Они не смогут.

– Он зачарован?

– Никакой магии. Крепкий желудок. – Гарцвог тяжело задышал, когда схватил олениху за бедра с двух сторон и одним движением разломал ее таз надвое. Грудину он разделил на части с помощью ножа.

– Это, наверное, был большой медведь, – сказал Эрагон.

Гарцвог издал рычащий звук глубоко в горле.

– Он был больше, чем я сейчас, Губитель шейдов.

– Ты его также убил из своей пращи?

– Я задушил его до смерти руками. Не разрешено использовать никакого оружия, когда ты достигаешь совершеннолетия и должен доказать свою храбрость. – Гарцвог остановился на минуту, его нож погрузился по рукоятку в труп. – Большинство даже не пытаются убивать пещерного медведя. Большинство охотится на волков или горных коз. Именно поэтому я стал военным лидером, и другие не стали.

Эрагон оставил его готовить мясо и пошел к костру. Рядом с ним он вырыл ямку, в которую запихал желудок медведя, вбивая колышки в металлические кольца, чтобы удерживать живот на месте. Он собрал дюжину камней размером с яблоко с окружающего луга и бросил их в середину костра. Пока он ждал, когда камни нагреются, то использовал магию, чтобы наполнить желудок медведя на две трети водой, а затем сформировал пару щипцов из молодого ивового дерева и куска складчатой необработанной кожи.

Когда камни были вишнево-красными, он крикнул:

– Они готовы!

– Ложи их, – ответил Гарцвог.

Используя щипцы, Эрагон извлек ближайший камень из огня и опустил его в сосуд. Поверхность воды взорвалась паром, когда камень коснулся ее. Он положил еще два камня в желудок медведя, которые превратили воду в холмистую копящуюся жидкость.

Гарцвог, тяжело двигаясь, высыпал две пригоршни мяса в воду, затем приправил тушеное мясо большими щепотками соли из мешочка на своем поясе и несколькими побегами розмарина, тимьяна и других диких трав, на которые он случайно наткнулся, охотясь. Потом он поставил плоскую часть сланца с одной стороны костра. Когда камень стал горячим, он поджарил на нем полосы мяса.

Пока пища готовилась, Эрагон и Гарцвог вырезали себя ложки из пня, на который Эрагон опустил свой вьюк.

Голод заставил это казаться более долгим для Эрагона, но оно длилось еще не много минут до того, как тушеное мясо было приготовлено, и он и Гарцвог поели, голодные как волки. Эрагон съел вдвое больше, чем задумал и когда-либо раньше ел, и то, что он не съел, Гарцвог доел, прожорливый как шесть здоровых мужчин.

Позже Эрагон откинулся назад, опираясь на локти, и уставился на вспыхивающих светлячков, которые появлялись вдоль края буковых деревьев, кружащихся абстрактными узорами, когда они преследовали друг друга. Где-то закричала сова, мягко и хрипло. Несколько первых звезд испещрили фиолетовое небо.

Эрагон уставился, не видя, и думал о Сапфире, а потом о Арье, а затем о Арье и Сапфире и затем закрыл глаза, унылая пульсация формировалась за его висками. Он услышал щелкающий звук и, открыв глаза еще раз, увидел, что по другую сторону пустого желудка медведя Гарцвог прочищал зубы заостренным концом сломанной бедренной кости. Эрагон опустил взгляд на нижнюю часть оголенных ног ургала – Гарцвог снял сандалии прежде, чем они приступили к еде — и к своему изумлению заметил, что у ургала было семь пальцев на каждой ноге.

– У гномов то же самое число пальцев на ногах, что и у тебя, – сказал он.

Гарцвог выплюнул кусок мяса на угли.

– Я не знал этого. Я никогда не испытывал необходимость, чтобы смотреть на ноги гнома.

– Разве ты не находишь любопытным то, что у ургалов и гномов должно быть четырнадцать пальцев на ногах, в то время как у эльфов и людей всего десять?

Толстые губы Гарцвога поднялись в рычании.

– Мы не делились никакой кровью с этими безрогими горными крысами, Огненный Меч. У них четырнадцать пальцев на ногах, и у нас четырнадцать. Так было удобно богам сформировать нас, когда они создавали мир. Нет никакого другого объяснения.

Эрагон проворчал что-то в ответ и вернулся к наблюдению за светлячками. Затем:

– Расскажи мне историю, которую любит твоя раса, Нар Гарцвог.

Кулл задумался на минуту, затем убрал кость изо рта. Он сказал:

– Давным-давно жила молодая Ургралгра, и ее имя было Магхара. У нее были рога, которые сияли, как отполированный камень, волосы, спускавшиеся ниже ее талии, и смех, который мог очаровать птиц из деревьев. Но она не была миловидной. Она была уродливой. Тогда в ее деревне также жил баран, который был очень силен. Он убил четырех баранов в соревнованиях по борьбе и победил еще двадцати трех кроме этого. И хотя его подвиги принесли ему широкую славу, он должен был все же выбрать себе самку-напарницу. Магхара хотела быть ею, но он не посмотрел бы на нее, так как она была уродлива, и из-за ее уродства, он не видел ни ее ярких рогов, ни ее длинных волос и не слышал ее приятного смеха. Боль в сердце от того, что он не посмотрел бы на нее, заставила Магхару подняться на самую высокую гору в горах Спайн и воззвать к Рахне, чтобы помочь ей. Рахна – мать всех нас, и именно она придумала плетение и сельское хозяйство и она – та, кто возвела Беорские горы, когда убегала от великого дракона. Рахна, Женщина с позолоченными рогами, она ответила Магхаре и спросила, почему та вызвала ее. ‘Сделай меня прелестной, О, уважаемая мать, так я смогу привлечь барана, которого хочу’, – сказала Магхара. И Рахна ответила: ‘Тебе не нужно быть симпатичной, Магхара. У тебя есть яркие рога, длинные волосы и приятный смех. С этим ты можешь завлечь барана, который не так глуп, чтобы смотреть только на лицо женщины’. И Магхара, она кинулась на землю и сказала: ‘Я не буду счастлива, если у меня не будет этого барана, О, Уважаемая Мать. Пожалуйста, сделай меня прелестной’. Рахна, тогда она улыбнулась и сказала: ‘Если я делаю это, дитя, как ты отплатишь мне за это покровительство?’ И Магхара сказала: ‘я отдам тебе все что, что ты захочешь’.

– Рахна была удовлетворена ее предложением, и поэтому тогда она сделала Магхару миловидной, и Магхара вернулась в свою деревню, и все удивлялись ее красоте. С новым лицом Магхара стала самкой барана, которого хотела, и у них было много детей, и жили они в счастье семь лет. Затем Рахна пришла к Магхаре и сказала: ‘Ты провела семь лет с бараном, которого хотела. Ты наслаждалась ими?’ И Магхара сказала: ‘О да’. И Рахна сказала: ‘Тогда я пришла за своей платой’. И она осмотрела их каменный дом, и схватила самого старшего сына Магхары, и произнесла: ‘Я возьму его’. Магхара просила Женщину с позолоченными рогами не забирать ее самого старшего сына, но Рахна не смягчилась. Наконец, Магхара взяла булаву своего самца и напала на Рахну, но булава разрушилась в ее руках. В наказание Рахна лишила Магхару данной красоты, и затем Рахна забрала сына Магхары для своего зала, где находятся концы земли, и назвала мальчика Хеграз и воспитала его одним из самых могущественных воинов, который когда-либо ходил по этой земле. И таким образом, нужно учиться у Магхары никогда не прокладывать судьбу силой, иначе ты потеряешь то, чем дорожишь больше всего.

Эрагон смотрел, как ярко светящийся край полумесяца появился над восточным горизонтом.

– Расскажи мне что-нибудь о своих деревнях.

– Что?

– Что-нибудь. Я испытал сотни воспоминаний, когда был в памяти и Кхагры и Отвека, но могу вспомнить только часть из них и те недостаточно хорошо. Я пытаюсь осознать то, что видел.

– Есть много того, что я могу рассказать тебе, – прогрохотал Гарцвог. Его серьезные глаза были задумчивы, он поработал своей импровизированной зубочисткой около одного из клыков и затем сказал:

– Мы берем поленья и вырезаем из них образы горных животных, и их мы вкапываем в землю вертикально у наших зданий, таким образом, они отпугнут духов дикой местности. Иногда столбы, кажутся, почти живыми. Когда ты идешь по одной из наших деревень, то можешь чувствовать глаза всех вырезанных животных, наблюдающих за тобой... – Кость остановилась в пальцах ургала, затем возобновила движение назад и вперед. – Над дверным проемом каждой хижины мы вешаем намну. Это – полоска ткани такая же широкая, как моя протянутая рука. Намна ярко окрашена, и образы на них изображают историю семьи, которая живет в той хижине. Только старейшим и самым искусным ткачам разрешают добавлять к намне или повторно ткать ее, если она повреждается... – Кость исчезла в кулаке Гарцвога. – В течение зимних месяцев те, у кого есть пара, работают с ними над своим каминным ковриком. Требуется, по крайней мере, пять лет, чтобы закончить такой коврик, таким образом, к тому времени, когда он сделан, ты знаешь, сделал ли ты хороший выбор партнера.

– Я никогда не видел ни одну из твоих деревень, – сказал Эрагон. – Они должны быть очень хорошо спрятаны.

– Хорошо скрыты и защищены. Немногие из тех, кто видел наши дома, живы, чтобы рассказать об этом.

Сосредотачиваясь на кулле и разрешая резкости вползти в его голос, Эрагон сказал:

– Как ты выучил этот язык, Гарцвог? Был человек, который жил среди вас? Вы держали кого-то из нас как рабов?

Гарцвог вернул пристальный взгляд Эрагона без ответной реакции.

– У нас нет никаких рабов, Огненный Меч. Я вырывал знания из умов людей, с которыми сражался, и делился ими с остальной частью моего племени.

– Вы убили много людей, не так ли?

– Вы убили много Ургралгра, Огненный Меч. Вот – почему мы должны быть союзниками, или моя раса не выживет.

Эрагон скрестил руки.

– Когда Бром и я выслеживали раззаков, мы проходили через Язуак, деревню у реки Найнор. Мы нашли всех людей сложенными в центре деревни, мертвыми, с ребенком, наколотом на копье наверху этой груды. Это была худшая вещь, которую я когда-либо видел. Ургалы были теми, кто их убил.

– Прежде, чем у меня выросли рога, – сказал Гарцвог, – мой отец взял меня, чтобы посетить одну из наших деревень вдоль западных краев гор Спайн. Мы нашли своих людей замученными, сожженными и убитыми. Люди Нарды узнали о нашем присутствии и напали на деревню со многими солдатами. Ни один из нашего племени не спасся... Верно, мы любим войну больше чем другие расы, Огненный Меч, и это было нашим крахом много раз раньше. Наши женщины не рассматривают барана как партнера, если он не был в сражении и не убил, по крайней мере, трех противников. И радость боя отличается от любой другой радости. Но, хотя мы любим военные подвиги, это не означает, что мы не осознаем своих ошибок.

Если наша раса не сможет измениться, Гальбаторикс убьет всех нас, если победит варденов, и ты и Насуада убьете всех нас, если вы свергнете этого предателя с языком змеи. Разве я не прав, Огненный Меч?

Эрагон дернул подбородок, кивая.

– Да.

– Это не хорошо, тогда, останавливаться на прошлых заблуждениях. Если мы не сможем проигнорировать это, что делала каждая из наших рас, то никогда не будет мира между людьми и Ургралгра.

– Как мы должны относиться к вам, впрочем, если мы победим Гальбаторикса, и Насуада даст вашей расе землю, которую вы попросили, а лет через двадцать ваши дети начнут убивать и грабить, когда только так они могут получить партнера? Если ты знаешь свою собственную историю, Гарцвог, то ты знаешь, что так было всегда, когда ургалы подписывали мирные соглашения.

С хриплым вздохом Гарцвог сказал:

– Тогда мы будем надеяться, что есть еще Ургралгра за морем и что они более мудры, чем мы, поскольку нас не будет больше на этой земле.

Ни один из них не говорил больше той ночью. Гарцвог свернулся на своей стороне и спал со своей огромной головой, лежа на земле, в то время как Эрагон завернулся в свой плащ и сидел напротив пня и пристально глядел на медленно вращающиеся звезды, уплывающий в и из его снов наяву.

К концу следующего дня они вошли в поле зрения Беорских гор. Сначала горы были не чем иным, как призрачными очертаниями на горизонте, искаженные гранями белого и фиолетового, но поскольку вечер приближался к ночи, далекая цепь приобретала сущность, и Эрагон смог разобрать темную группу деревьев вдоль основания, и выше них еще более широкую группу мерцающего снега и льда, и, все еще более высокие, пики сами собой, которые были серым, голым камнем, так как они были настолько высоки, что никакие растения не росли на них и никакой снег не падал на них. Как тогда, когда он в первый раз увидел их, полный размер Беорских гор потряс Эрагона. Каждый его инстинкт утверждал, что ничего такого большого не могло существовать, и все же он знал, что его глаза не обманывали его. Горы составляли в среднем десять миль высотой, а многие были еще выше.

Эрагон и Гарцвог не останавливались этой ночью, а продолжили бежать в часы темноты и в течение следующего дня. Когда настало утро, небо стало ярким, но из-за Беорских гор был почти полдень прежде, чем солнце прорвалось выше между двумя пиками и лучами света такого же широкого, как сами горы заструилось по земле, которая была все еще поймана в холодные неясные тени. Эрагон остановился затем, на берегу ручья и рассматривал это зрелище в немом удивлении в течение нескольких минут.

Когда они огибали огромную цепь гор, их путешествие начало казаться Эрагону неприятно похожим на его полет из Гиллида в Фартхен Дур с Муртагом, Сапфирой и Арьей. Он даже подумал, что узнал место, где они расположились лагерем после пересечения пустыни Хадарак.

Долгие дни и более длинные ночи проносились и с мучительной медлительностью и с удивительной скоростью, поскольку каждый час был похож на последний, что заставило Эрагона чувствовать не только, словно их испытание никогда не закончится, но также, словно большая часть его никогда не имела места.

Когда он и Гарцвог достигли входа в большое ущелье, которое раскалывало цепь гор на много лиг с севера на юг, они повернули направо и пошли между холодными и одноликими пиками. Достигнув реки Беартуф, которая вытекала из узкой долины, которая вела к Фартхен Дуру, они перешли вброд холодные воды и двинулись на юг.