О дружбе

Она — любимый конек поэтически настроенных моралистов, и здесь пытаются они искать нектар и пищу богов. Людьми движут две си­лы, одна заключена в них самих и является движущей силой себялюбия; вторая — моральная сила, относится к другим, она есть движущая сила всеобщей любви к человеку. Эти две силы постоянно борются в челове­ке. Люди любили бы других и заботились бы об их счастье, если бы сю­да не примешивались мотивы, продиктованные себялюбием. Но, с дру­гой стороны, они видят, что действия, продиктованные себялюбием, не являются нравственной заслугой, а лишь допускаются моральными зако­нами. Большой заслугой, в противоположность этому, является то, когда человек, движимый любовью к людям, способствует счастью других. Но особенно держится человек за то, что придаст ценность его личности. Из этой идеи проистекает дружба. С чего же начать? Должен ли я в первую очередь, исходя из чувства себялюбия, обеспечить собственное счастье и только потом уже, когда оно достигнуто, заботиться о счастье других? Но коль скоро счастье других будет отодвинуто мной на второй план, моя собственная склонность к счастью будет постоянно возрас­тать, так что я никогда не достигну предела в стремлении к нему и из-за этого чужое счастье останется в стороне. Если же я сначала начну забо­титься о счастье других, то мое собственное отодвинется. Но если бы все люди были благоразумны настолько, что каждый заботился бы о счастье других, то благополучие каждого было бы обеспечено благопо­лучием других. Если бы я знал, что другие озабочены моим счастьем так же, как и я хочу заботиться о других, то я не испытывал бы недос­татка в собственном счастье, так как его мне заменило бы то, что я за­бочусь о счастье других. Таким образом, мы обменялись бы благами, и никто не остался бы ущемленным, потому что точно так же, как я забо­чусь о других, другие пекутся обо мне. Кажется, что человек что-то те­ряет, заботясь о счастье других; однако если другие заботятся о нем, то оказывается, что он не теряет ничего. В таком случае счастье каждого зависело бы от великодушия других. Это и есть идея дружбы, согласно которой себялюбие растворяется в идее великодушной взаимной любви. Если же мы вновь рассмотрим вопрос в том аспекте, что каждый забо­тится лишь о собственном счастье и равнодушен к счастью других, то придется признать, что такое право — заботиться о собственном сча­стье — имеет каждый. Но право это не является заслугой, а представляет собой лишь разрешение, вытекающее из морального правила. Если кто-либо не помешал счастью другого в то время, когда добивался соб­ственного, то в этом случае он не имеет никакой моральной заслуги, но в то же время и не совершил морального преступления. Если нам всем пришлось бы выбирать, что бы мы избрали? Дружбу или себялюбие? Исходя из моральных причин, мы все избрали бы дружбу, но из практи­ческих — себялюбие. Ведь никто другой не в состоянии позаботиться о моем счастии так, как я сам. Но если я выберу одно из двух, то любой выбор будет ошибочным; если я выберу дружбу, то из-за этого постра­дает мое счастье, если же предпочту чистое себялюбие, то выбор мой будет лишен моральной заслуги и ценности.

Дружба — это идея, потому что она не извлечена из опыта, будучи в реальном состоянии очень несовершенна, а заключена в рассудке, но мораль очень нуждается в ней. Здесь уместно заметить, что такое идея и что — идеал. Требуется мера для того, чтобы оценивать степень со­вершенства. Эта мера является произвольной тогда, когда величина не определена понятиями a priori1; или естественной, при которой величи­на определена понятиями a priori. При рассмотрении величин, опреде­ляемых a priori, возникает вопрос о том, какова определенная мера, в соответствии с которой мы можем их оценивать. Мера эта всегда будет наибольшей. Поскольку последняя является мерой при рассмотрении других величин, которые меньше, то эта мера является идеей, а по­скольку она представляет собой образец для других, то — идеалом. Ес­ли мы возьмем любвеобильные устремления людей относительно друг друга, то увидим, что для них характерно много уровней и отношений, определяемых соотношением между любовью к себе и любовью к дру­гим. Максимум взаимной любви представляет собой дружба, а послед­няя есть идея, поскольку служит мерой взаимной любви. Наивысшая любовь по отношению к другому — та, когда другого я люблю точно так же, как самого себя. Другого я не могу любить более себя, но если я хочу любить его так же, как себя, то могу осуществить это только в том случае, когда уверен, что и другой будет любить меня точно так же, как себя самого, и тогда мне будет возмещено то, что мною утрачено, и благодаря этому я обретаю самого себя. Идея дружбы позволяет опре­делить, что представляет собой дружба, и увидеть, сколько нам еще ее недостает. Когда Сократ говорит: мои дорогие друзья, друзей нет, то это означает примерно то, что никакая дружба не совпадает полностью с идеей дружбы. Здесь он был прав, потому что такое совпадение дей­ствительно невозможно. Но идея есть нечто истинное. Если я выбираю дружбу и забочусь только о счастье другого в надежде, что другой также заботится о моем счастье, то это, правда, взаимная любовь, в кото­рой мне воздастся (здесь каждое счастье было бы результатом велико­душия: я не отказываюсь от своего счастья, но сосредоточено оно в ру­ках другого, счастье которого в свою очередь сосредоточено в моих ру­ках). Сама по себе идея эта хороша лишь в рефлексии, но между людь­ми ее не найти.

Но если каждый будет заботиться лишь о себе, не заботясь о другом, то в этом случае никакой дружбы быть не может. Таким обра­зом, эти подходы должны сочетаться друг с другом. Человек заботит­ся о себе, а также и о счастье других. Поскольку здесь не может быть определенных границ и обозначения степени, то мера в дружеских от­ношениях не может быть определена никаким законом и правилом. Я обязан заботиться о своих потребностях и довольстве жизнью; если же счастье другого я не могу обеспечить никаким иным образом, как только отказом от собственных потребностей и довольства жизнью, то меня никто не может обязать заботиться о счастье другого и состоять с ним в отношении дружбы. Но поскольку каждый может увеличивать свои потребности и иметь их столько, сколько хочет, то нельзя уста­новить какой-нибудь уровень, с которого отказ от потребностей ста­новится условием возможности дружбы. Ведь многие из тех потребно­стей, которые мы стремимся удовлетворить, таковы, что мы можем ими пожертвовать ради друга.

Дружба может быть разделена на дружбу, покоящуюся на по­требностях, на вкусе и на убеждениях.

Дружба, покоящаяся на потребностях,— это такая дружба, при которой люди в том, что касается их жизненных потребностей, могут заботиться друг о друге. Таким было начальное состояние дружбы у людей. Она получает наиболее широкое распространение, когда они были еще в первобытном состоянии. Когда дикари отправляются на охоту, находясь между собой в отношении дружбы, то каждый засту­пается за другого и старается заботиться о потребностях другого. Чем меньше у людей потребностей, тем сильнее такая дружба, но чем больше становится потребностей, тем меньше дружба такого рода. Когда человек живет в условиях роскоши, имеет много потребностей, то у него не остается времени, чтобы заниматься проблемами других, так как он постоянно занят собой. Поэтому в условиях роскоши тако­го рода дружбы не существует да в этом состоянии человек и не хо­чет иметь такую дружбу. Если один из двух людей знает, что другой добивается дружбы ради того, чтобы удовлетворять некоторые свои потребности, то дружба становится ангажированной и тем самым уничтожается, если же дружба эта активна, то есть если один из них действительно заботится о потребности другого, то в этом случае она щедра, но пассивная сторона, которая исходит лишь из того, чтобы получить пользу от другого,- очень неблагородна. Поэтому лучше, ес­ли никто не будет отягощать друга собственными бедами, а вынесет их сам. Коль скоро дружба между двумя людьми с обеих сторон бла­городна, то каждый в этом случае не будет отягощать другого своими делами. Тем не менее во всякой дружбе мы должны предполагать дружбу по потребностям, но не ради того, чтобы наслаждаться ею, а ради доверия, то есть я должен доверять моему истинному другу в том смысле, что он был бы в состоянии заботиться о моих делах и по­требностях, но я не должен требовать этого от него ради наслажде­ния. Истинным другом является тот, в котором я уверен, на которого могу положиться, который в случае нужды действительно поможет мне. Но поскольку я также являюсь его истинным другом, то не дол­жен этого требовать от него и доставлять ему неудобства. Я должен лишь доверять ему, но ничего не требовать и предпочесть выдержи­вать неприятности самому, чем затруднять другого. Другой должен с таким же доверием относиться ко мне и столь же мало требовать. Та­ким образом, вера в благожелательный нрав другого и дружбу соли­дарности будет предполагаться в отношении наших потребностей, не­смотря на то что существует принцип, согласно которому мы не долж­ны злоупотреблять дружбой. Поскольку мой друг столь великодушен, что имеет такие благие намерения в отношении меня, желает мне доб­ра и, в случае несчастья, поможет мне, то и я должен быть столь же великодушен и не требовать этого от него. Дружба, заходящая столь далеко, когда один помогает другому, причиняя вред себе, очень ред­ка, деликатна и утонченна. Причина ее такова: один не может допус­тить несчастья другого. Благожелательное настроение есть самое сладчайшее и деликатнейшее в дружбе, а другой должен стараться не уменьшать его, так как деликатная сторона дружбы заключается не в том, чтобы искать лишний шиллинг в кошельке другого. Но существует и другая причина изменения отношений. Отношения дружбы — это от­ношения равенства. Если один друг помогает в несчастье другому, то он оказывается моим благодетелем, и я остаюсь у него в долгу. Но коль это так, то, значит, я нахожусь в неловком положении и не могу смотреть ему прямо в глаза. Таким образом, подлинные отношения перестали существовать и дружбы более нет.

Дружба по вкусам является лишь подобием дружбы. Она заклю­чается в получении удовлетворения от общения и взаимного общест­ва, а не от счастья одного и другого. Между людьми одного сословия или рода занятий дружба по вкусам не распространена так, как между людьми с различными интересами. Так, один ученый не будет состоять в такой дружбе с другим ученым, поскольку другой владеет тем же самым, что и первый; они не смогут удовлетворять друг друга даже в беседе, так как то, что знает один, знает и другой. Но ученый вполне может находиться в состоянии такой дружбы с купцом или солдатом. В том случае, если ученый не является педантом, а купец — глупцом, то они вполне могут беседовать друг с другом каждый о своем пред­мете. Людей связывает лишь то, что составляет потребность друг для друга, а не то, что оба они уже имеют, то есть их связывает не одно­образие, а различие.

Дружба по убеждению или по чувству (sentiments) состоит не в том, что один что-либо требует от другого, например услугу и т. д. Она покоится на откровенной и чистой общности внутреннего настроя. Это и есть дружба в ее всеобщей форме. Для дружбы sentiments в не­мецком языке не существует вполне адекватного выражения. Речь здесь идет о настрое ощущений, а не о реальных услугах. На этом ос­новывается дружба sentiments. Примечательно, что, даже когда мы находимся в обществе или окружении других людей, мы до конца не находимся там. В любом обществе человек большую часть своего ха­рактера не проявляет, не выплескивает наружу свои ощущения, пред­ставления и суждения. Каждый судит так, как целесообразно в соот­ветствующих обстоятельствах, над каждым довлеет принуждение, каж­дый испытывает некоторое недоверие по отношению к другим, благо­даря чему и возникает скрытность, из-за которой мы или не показыва­ем наши слабые стороны, чтобы нас не оценили слишком низко, или же воздерживаемся от суждений. Когда же мы можем освободиться от этой принужденности, когда то, что ощущаем, сообщаем другому, тогда мы полностью присутствуем в обществе. Для этого каждому тре­буется друг, которому можно открыться, высказать все свои убежде­ния и суждения, от которого ничего не нужно скрывать, которому пол­ностью можно выразить себя. На этом покоится дружба по убеждени­ям и по общности. Нам свойственно сильное стремление раскрыть себя, полностью жить в обществе. Но все это может происходить в обществе одного или двух друзей. Помимо этого людям необходимо раскрывать себя с той целью, чтобы иметь возможность исправлять свои суждения. Если я имею такого друга, о котором знаю, что ом от­кровенен, приятен, не зол, не лицемерен, то он поможет мне разо­браться в моих суждениях, когда я заблуждаюсь. Это и есть всеобщая цель людей, то, что составляет удовольствие их существования. Спра­шивается, необходима ли сдержанность в таких отношениях? Да, но не ради себя, а ради другого; потому что люди обладают слабостями и человек должен их скрывать даже в отношениях с близким другом. Доверительностью касается лишь желаний и чувств, но не манер, за которыми необходимо следить и не проявлять собственных слабостей, с тем чтобы не доставлять этим неприятное другому человеку. Своему лучшему другу нужно открываться не в том виде, в каком ты сущест­вуешь самым естественным образом и сам известен самому себе, по­тому что это было бы омерзительно.

В какой степени совершенствуются люди, когда дружат? Люди проявляют свою благожелательность не ко всем вообще, но предпочи­тают ограничиваться малым кругом. Людям свойственно создавать секту, партию, различные сообщества. Общности, с которыми люди в первую очередь имеют дело,— те, которые возникли из семьи. Поэто­му некоторые люди вращаются лишь в семье. Другие общности созда­ются сектами, религиозными партиями, благодаря чему люди и связа­ны друг с другом. Это представляет собой нечто заслуживающее по­хвалу, имеет видимость того, что люди стараются в общении культиви­ровать свои ощущения, суждения; однако это приводит к тому, что че­ловеческое сердце закрывается по отношению к тому, кто стоит вне этого общества, например в религиозной партии. Но то, что ограничи­вает всеобщую благожелательность и закрывает сердце по отношению к другим (и оно только по отношению к немногим остается открытым), ослабляет истинное благородство души, направленное на всеобщее желание добра. Дружба, таким образом, представляет собой то необ­ходимое средство, с помощью которого человек освобождается от принуждения, возникающего из недоверия по отношению к тем лю­дям, с которыми связан, и раскрывается без скрытности. Тогда, когда мы находимся в состоянии такой дружбы, мы должны оберегать себя, закрыть сердце по отношению к тем, кто не относится к нашему кру­гу. Дружба существует не на небесах, потому что небо — наивысшее моральное совершенство, являющееся всеобщим; дружба же — объе­динение определенных лиц, это лишь убежище в мире, где можно от­крыть другому свои мысли и общаться с ним. В мире же человек жи­вет, не доверяя другим.

Если люди жалуются на недостаток дружбы, то происходит это потому, что они сами не обладают дружелюбным сердцем и нравом, но жалуются: другие — не друзья. Такие люди всегда чего-либо тре­буют и беспокоят своих друзей. Другой же, которому все это не нуж­но, порывает дружбу с такими лицами. Вообще всякая жалоба на не­достаток друзей выглядит точно так же, как жалоба на недостаток де­нег. Чем цивилизованнее будут люли, тем универсальнее они станут и тем меньшее место будут заниматься специфические формы дружбы. Цивилизованный человек старается поддерживать со всеми дружеские и приятные отношения, не вступая в особые связи. Чем большая ди­кость господствует в нравах, тем более необходимыми являются такие отношения, которые человек выбирает по своему вкусу и нраву. Такая дружба с обеих сторон предполагает слабости, за которые не может быть сделано упрека, где взаимно нужно прощать друг друга, где ни­кто ни в чем не может упрекнуть другого. В этом случае они оба нахо­дятся в положении равенства и ни один не может главенствовать.

На чем же покоится сходство и связь в дружбе? В данном случае не требуется идентичность мышления; наоборот, дружба ориентирует­ся более на различие, так как то, чем владеет один, недостает друго­му. Но в одном моменте друзья должны совпадать. Они должны иметь одинаковые принципы рассудка и нравственности, и тогда они могут полностью понимать друг друга; но если они расходятся в этом, то во­обще не могут представлять единства, так как суждения их различны. Пусть каждый старается стать достойным того, чтобы быть другом. Этого он может достигнуть при помощи добропорядочности, откро­венности, доверия, поведения, свободного от злостности и фальши, поведения любезного, живого и жизнерадостного. Это делает нас дос­тойными дружбы. Если человек достоин дружбы, то найдется тот или иной, которому он придется по вкусу и кто выберет его в качестве друга, и дружба их будет становиться все сильнее благодаря тесной связи. Дружба может и закончиться по той причине, что люди ошиба­ются друг в друге, не находят того, что предполагали и искали в дру­гом. При дружеских отношениях на основе вкуса дружба исчезает, по­тому что вкус с течением времени меняется и обращается к новым предметам, а затем вытесняется другим. Дружба, основанная на убеж­дениях, очень редка, потому что люди, как правило, не имеют принци­пов. Соответственно этому дружба прекращается, так как она и не бы­ла дружбой по убеждениям. Относительно уже прошедшей дружбы необходимо заметить следующее. Человек должен питать уважение к имени дружбы даже тогда, когда друг наш становится врагом; мы должны чтить прошедшую дружбу и не показывать, что способны к ненависти. По прошествии времени отрицательно отзываться о своих друзьях, доказывая тем самым, что не уважаешь дружбу, что ошибся в выборе своих друзей и теперь неблагодарен по отношению к ним, не только скверно, но и не является признаком ума, поскольку те, ко­му все это говорится, думают, что их ждет такая же участь в случае, если станут твоими друзьями, а потом поссорятся с тобой и не захотят дружить. Необходимо так держать себя по отношению к другу, чтобы нам ничего не навредило, если бы он оказался нашим врагом. Мы не должны ничего спускать ему с рук, не предполагая при этом, что он может оказаться нашим врагом, иначе между нами не существовало бы доверия. Если человек полностью полагается на своего друга, до­веряя ему все тайны, которые могут уменьшить его собственное сча­стье, окажись тот врагом и выболтай их, то доверять их ему очень неосмотрительно. Ведь он может выболтать их либо по неосторожности, либо из желания навредить, если бы действительно стал нашим врагам. Тот, у кого вспыльчивый друг, который в возбуждении может пожелать нам виселицы, а успокоившись, просит прощения, не должен такому человеку ничего доверять.

Спрашивается, можно ли быть другом каждого человека? Всеоб­щая дружба — это быть другом людей вообще, иметь благоволение по отношению к каждому; но быть другом каждого невозможно, ведь тот, кто является другом каждого, не имеет своего друга. Но дружба

— это особый союз. Только о некоторых людях можно, правда, ска­зать, что они друзья каждого из нас, если они способны дружить с ка­ждым из нас. Таких граждан мира мало, они обладают благими убеж­дениями и склонны все рассматривать с лучшей стороны. Эта добро­сердечность, соединенная с рассудком и вкусом, и делает одного дру­гом всех'. Это уже высокая степень совершенства. Однако люди склонны создавать особые союзы. Причина этого состоит в том, что человек всегда начинает с особенного и продвигается ко всеобщему, в этом заключается побуждение природы. Без друга человек совершен­но - одинок; в дружбе добродетель культивируется и в малом.