О двух природных побуждениях и связанных с ними обязанностях

От природы нам свойственны два побуждения, в соответствии с которыми мы желаем, чтобы нас любили и уважали. Эти побуждения соотносятся, следовательно, с образом мыслей других людей. Какая же из двух склонностей наиболее сильна? — Склонность к уважению. Причина этого двояка. Уважение относится к нашей внутренней ценно­сти, в то время как любовь — только к относительной ценности дру­гих людей. Человека уважают потому, что он обладает внутренней ценностью, но любят его за то, что связывают с ним получение выго­ды и разного рода удовольствий. Мы любим то, что приносит нам вы­году, и уважаем то, что само по себе обладает ценностью. Другая причина желания быть уважаемым состоит в том, что уважение дает нам большую уверенность перед другими, чем любовь. Благодаря ува­жению мы в большей степени неприкосновенны и защищены от ос­корблений. Любовь же может существовать при пренебрежении. Любовь основывается на любви других людей; ведь от них зависит, захотят ли они любить меня, отвергнуть или возненавидеть. Но если я обладаю внутренней ценностью, то буду уважаем каждым. В этом случае речь идет не о чьем-то желании или нежелании,— тот, кто увидит мою внутреннюю ценность, будет также и уважать меня. Если же взять противоположное, то презрение — мучительнее ненависти. Оба, конечно, неприятны. Но когда я являюсь предметом ненависти, то меня ненавидит лишь тот или иной определенный человек, и даже тогда, когда меня ожидает много бед от ненависти, то все-таки, если другие знают мне цену, я найду в себе достаточно мужества и средств, чтобы вынести эту ненависть и противостоять ей. Презрение же невыносимо. Предмет презрения — это всегда предмет всеобщего презрения. Оно лишает нас ценности в глазах других и отнимает у нас сознание собственной ценности. Если мы хотим, чтобы нас уважали, то и сами должны питать уважение к другим людям и к человечеству вообще. С другой стораны, тот же самый долг нас обязывает доказать свою любовь к человечеству, если мы хотим, чтобы нас любили. Та­ким образом, мы должны поступать так, как требуем от других, чтобы они поступали по отношению к нам. Если глубже проанализировать то уважение, которым хотели бы пользоваться у других, то увидим: про­видение (Vorsicht)1 хочет, чтобы суждение других не было нам безраз­лично, чтобы мы проявляли непосредственную заинтересованность в том, как нас оценивают другие. Но мы требуем этого от других не из-за стремления извлечь пользу, выгоду или иных намерений, потому что в таком случае были бы не честолюбивы2, а самолюбивы и тще­славны. Исходя из этого, купец хочет, чтобы его считали богатым, по­тому что от этого имеет выгоду. Но явления должны обозначаться не по средствам, а по цели. Так, тот, кто копит деньги с целью затем их эффектно растратить, является не жадным, а тщеславным. Таким об­разом, и склонность иметь хорошее мнение о себе в глазах других не является следствием стремления к выгоде, а представляет собой непо­средственную склонность, направленную лишь на получение почестей; она не имеет своим объектом пользу, и поэтому такого человека нель­зя назвать тщеславным, но — честолюбивым. Таким образом, в нас заложена определенная склонность, в соответствии с которой никакой человек, даже значительный, не остается равнодушным к суждениям других. При этом один придает этому большее значение, нежели дру­гой. Так, кажется, что дворянину представляется безразличным сужде­ние крестьян или даже бюргеров, а князю — суждения всех его под­данных, но при этом каждого интересует суждение ему равных, кото­рое ему не безразлично. Так, князю не безразлично мнение другого князя, но в то же самое время уважение того, кто подчинен ему, не кажется столь значительным, потому что над ним он имеет власть и его мнение не обладает такой ценностью, как мнение того, над кем он не властен. Но кажется, что в отношениях с равными любовь к чести

имеет большое значение. Так, женщина низкого сословия более сты­дится себе равной, чем благородной: со стороны последней она легче перенесет пренебрежение, чем от равной себе. Но уважение более вы­соких особ льстит нам намного больше, чем низких. Тот же, кто не­равнодушен к уважению стоящих ниже его, тот ценит человечество во­обще. Для такого человека суждение самых низких людей столь же значимо, как и суждение благородных.

Цель заложенного в нас провидением стремления быть уважаемым и со стороны других такова, что мы наши действия желаем соотносить с суждениями других, чтобы они совершались не только из наших себя­любивых намерений, поскольку одно только наше суждение развращает действие, а чтобы другие также судили о наших действиях.

Любовь к чести (Ehrliebe) необходимо отличать от вожделения чести (Ehrbegierde); когда мы оба эти понятия рассматриваем в соот­ношении, то любовь к чести в этом случае является чем-то отрицаю­щим, поскольку человек озабочен лишь тем, чтобы не стать предме­том пренебрежения; вожделение же чести жаждет быть предметом глубокого уважения со стороны других. Любовь к чести мы можем на­звать honestatem (порядочностью), она должна отличаться от благо­пристойности. Возрождение же к чести представляет собой амбицию. Человек может любить честь даже тогда, когда не находится в челове­ческом обществе, из любви к чести можно даже искать одиночества, только чтобы не стать предметом пренебрежения. Но вожделение чес­ти не может существовать в одиночестве, так как человек желает быть глубоко уважаем со стороны других. Таким образом, вожделение чес­ти — это притязание, требование по отношению к другим обратить на себя внимание. Любовь к чести мы одобряем у каждого и везде, но вожделение чести не хотели бы видеть ни у кого. Скромность — это когда любовь к чести не превращается в вожделение чести. Обладая любовью к чести, мы хотим, чтобы каждый нас уважал и никто нами не пренебрегал; но вожделение чести требует, чтобы нас уважали бо­лее в сравнении с тем, чем это происходит обычно. Такой человек хо­чет, чтобы его уважали в особой мере, претендуя на то, чтобы сужде­ния других зависели от его мнения. Но поскольку суждения других о нас являются свободными, то основания для уважения нас должны быть таковы, чтобы суждения других о нас складывались бы неприну­жденно, тот же, кто страдает вожделением чести, пытается склонить суждения других в сторону уважения к себе, настаивая, чтобы другие его уважали, и поэтому становится смешным. Он вмешивается в права других людей. Поэтому против человека, страдающего вожделением чести, мы сразу же протестуем; того же, кто только честолюбив и тре­бует лишь уважения к себе, боясь пренебрежения, того уважаем и мы и чем более достоин он уважения, и чем менее его самомнение, тем скорее мы проявляем уважение к нему.

В вожделении чести выделяются два момента: тщеславие и истин­ное вожделение чести. Тщеславие представляет собой страстное жела­ние почитания того, что не является нашей особой, например желание почитания титула, одежды. Истинным же вожделением чести является, однако, огромное желание, чтобы почитали то, что составляет ценность нашей натуры. Всякое вожделение чести, хотя оно и присуще людям, должно все-таки сдерживаться. Всем людям свойственно вожделение чести, но никто не должен выставлять его напоказ, потому что тогда оно не достигает своей цели, люди между тем отвергают его притязания на благосклонную оценку, желая в своем суждении оставаться свобод­ными и непринужденными. Мы можем ценить что-либо само по себе, но высоко ценить и почитать мы можем только то, что имеет заслуженную ценность. Обычными называют людей, обладающих ценностью, которую можно требовать от любого. Они не имеют каких-либо заслуг и поэтому недостойны почестей; они заслуживают того, чтобы их ценили и уважа­ли, но не того, чтобы высоко ценили и почитали. Добросовестность, че­стность, точность в выполнении обязанностей относятся к тем качест­вам, которые можно требовать от каждого и благодаря которым чело­век заслуживает, чтобы его уважали и ценили, но не глубоко ценили и чтили. Если кто-либо честен, то только поэтому он не может требовать почитания себя, уважения, так как не обладает никакой выдающейся ценностью. Во все времена, когда честность начинает почитаться, стано­вясь моментом вожделения чести и когда человек только потому заслу­женно ценится, что честен,— там происходит извращение нравов, там честность уже редка. Честность считается заслугой, тогда как она долж­на была бы быть повседневным свойством каждого, потому что уже тот, кто даже несколько менее честен, оказывается плутом. Так, турецких судей восхваляют за то, что они не берут взяток, а когда Аристид был назван праведником, то это, конечно, хвала ему, но позор его времени, в котором было мало праведников, благодаря чему его так превозноси­ли. К заслуженным деяниям относятся, например, великодушие, добро­та, потому что их невозможно требовать от каждого, и поэтому таких людей не просто уважают, а высоко ценят н почитают. Человек приоб­ретает уважение за достойное поведение, а почесть — за заслуженные действия. Человек теряет уважение тогда, когда пренебрегает своими обязанностями.

Так же как природа повелевает скрывать влечение полов и пре­вращать его в тайну (хотя оно свойственно природе каждого, сокры­тие это служит тому, чтобы с целью лучшего сохранения устанавли­вать пределы влечениям и склонностям и не делать их столь общими и открытыми), точно так же природа требует, чтобы человек пытался скрыть стремление к вожделению чести, ибо коль скоро оно обнару­живает себя, то сразу же превращается в необоснованную претензию. Человеку свойственно стремление к чести, являющееся совершенно бескорыстным. Но вожделение чести часто корыстно в том случае, ко­гда человек ищет почести, чтобы улучшить свое положение, приобре­сти таким путем новую должность или жену. Тот же, кто ищет почести без каких-либо корыстных намерений, а лишь с целью заслужить по­хвалу, тот — честолюбив.

Если же мы возьмем стремление к чести, которое проявляется у людей в том, что они хотят и после смерти сохранить одобрение в глазах других, то увидим, что в этом случае речь не идет о корысти. Не существуй такой чести, никто не стал бы употреблять усилия для того, чтобы посвятить себя науке; если б оказался он на необитаемом острове, то выбросил бы все книги и предпочел собирать корни. Спра­шивается, такое стремление к чести является истинной или ложной движущей силой науки? Провидение заложило в нас стремление к чес­ти, с тем чтобы наши действия и поведение согласовывались со всеоб­щим суждением всех. В противном случае, если бы мы не обладали таким устремлением, то не стали бы собственные действия направлять на всеобщую пользу и могли бы заблуждаться в собственном сужде­нии. Если бы нужно было руководствоваться только собственным суж­дением, то знания наши оказались бы часто ложными, поэтому это стремление сравнивать собственное суждение о знаниях с суждениями других существует независимо от нас. Пробным камнем наших знаний является то, что они подвергаются суждениям многих. Всеобщий ра­зум, суждения всех — это то судейское кресло, перед которым долж­ны предстать наши знания; в противном случае я не мог бы знать, ошибался ли я, что могло произойти по множеству причин. Другой че­ловек вполне мог совершить ошибку, но не там именно, где я. Таким образом, мы обладаем стремлением к чести для того, чтобы согласо­вывать собственные познания с суждениями других. Правда, стремле­ние это впоследствии перерождается в вожделение чести, когда чело­век пытается приукрасить ложные дела и знания кажущимися основа­ниями для того, чтобы приобрести успех у других и заслужить почес­ти; однако в своей первопричине стремление это чисто и истинно. Но если оно вырождается, то исчезает и цель провидения. Вожделение чести не столь естественно, а зависит от определенных условий, в то время как любовь к чести — естественна. Без любви к чести наука ли­шилась бы своей движущей силы.

Спрашивается: согласуется ли с долгом по отношению к себе эта любовь к чести, бескорыстная в себе и для себя, которая и после смерти небезразлична нам и может быть еще более сильна, так как после смерти невозможно смыть с себя даже самую малость, так вот, является ли она предметом долга по отношению к самому себе? Разу­меется, стремление это не только совпадает с долгом, но и является предметом его. Человек должен быть честолюбив. Тот, кто равноду­шен к чести, тот — подл. Честь — это добротность действий в явле­нии. Действия людей должны быть не только хороши, но должны и выглядеть таковыми в глазах других людей. Именно моральность, доб­рая воля и убеждения придают человеческому роду ценность. По­скольку в этом и заключается моральное отношение, то каждый дол­жен следить за тем, чтобы его действия не только не подавали отри­цательный пример, не только не заключали в себе зла, а служили бы положительным примером и содержали в себе добро. Таким образом, действия наши должны быть не просто хороши, а должны служить примером для других.

Наши действия должны вытекать из любви к чести. Спрашивается только: нужно ли в рассмотрении чести руководствоваться мнением других, тем, что заслуживает их одобрение или неодобрение, или же необходимо руководствоваться своими собственными принципами? Мнение других бывает двоякого происхождения: из эмпирических ос­нований — и тогда оно имеет власть надо мной, и из разума — тогда оно не имеет никакой власти. Что касается честности, которую я пони­маю разумом, то здесь я не могу следовать какому-либо мнению, а только собственному принципу, который опять-таки я постигаю разу­мом. Когда же речь идет о привычке, то в этом случае я должен руко­водствоваться мнением других.

Вожделение чести может быть еще и чем-то третьим, когда пред­метом чести считается только то, что люди говорят и думают о ком-то. Каждый человек должен то считать предметом чести, что люди о нем думают, но плохо, когда он озабочен только тем, что о нем гово­рят другие.

Благопристойность — это почитаемое достоинство поведения, то есть оно не может быть предметом неуважения.