Как делать деньги из музыки 3 страница

В то время, когда разразился скандал, Ливайн находился у постели умирающего отца. Вернувшись, он обнаружил, что его собственное будущее поставлено под вопрос, а власть несколько пошатнулась. Вольпе назначил нового артистического менеджера, Сару Биллингхерст. Начинали подавать голоса и противники Ливайна, среди них — некоторые члены совета, с трудом сдерживавшие свое возмущение по поводу внетеатральной деятельности дирижера, включавшей, по словам журнала «Тайм», «связи с лицами всех возрастов и любого пошиба». Правда, в то время «Мет» еще нуждался в Ливайне, и его контракт продлили до 1999 года, но правило «Джимми получает то, что он хочет», уже больше не действовало. Вольпе дал понять, что накладывает вето на некоторые творческие предложения Ливайна.

Однако по-настоящему проигравшей стороной в этом деле оказался Роналд Уилфорд. После поражения Бэттл рычаги давления на «Мет» с удивительной легкостью выскользнули из его рук. Вольпе не позволил запугать себя, и агент, которому по-прежнему нужно было защищать Ливайна и своих многочисленных певцов в «Мет», сдался без боя. Его имя снова попало в газеты, что было неприятно. Урон был очевидным. Раздувавшийся десятилетиями миф о непобедимости

«Коламбии» лопнул. Некоторые утверждали, что музыкальный бизнес уже никогда не будет таким, как прежде.

Девяностые годы оказались нелегкими для Роналда Уилфорда. Смерть Караяна в июле 1989 года лишила его кумира. Новым ударом стала неудачная попытка Ливайна завоевать Берлин, хотя избранный там Аббадо тоже был клиентом Уилфорда. Многолетний любимец Андре Превен упорно не хотел бороться за ключевые посты. Немец Клаус Теннштедт, на которого Уилфорд возлагал такие надежды, рано ушел на пенсию. Джузеппе Синополи58*, его итальянский фаворит, не сумел завоевать умы и сердца публики. Риккардо Мути и Бернард Хайтинк все меньше прислушивались к его советам. И что хуже всего, представители младшего поколения — Саймон Рэттл, Эса-Пекка Салонен и Риккардо Шайи59* — обходили «Колам-бию» стороной, словно грозивший обрушиться монолит, и доверяли свои судьбы личным агентам, исполнявшим все их желания.

Одним из молодых соискателей, встретившихся на пути Уилфорда, был Даниэле Гатти, тридцатиоднолетний главный дирижер римского оркестра Санта-Чечилия. Гатти получил приглашение в Нью-Йорк от Американского симфонического оркестра и по окончании репетиции, доведшей музыкантов до конвульсий, обнаружил, что в уборной его ждет Роналд Уилфорд. «Мы будем работать вместе», — сказал агент. «Отлично, — ответил Гатти, — но в моем темпе». Уилфорду, привыкшему соблазнять дирижеров, обещая им Бостон и Филадельфию, пришлось потерпеть, пока Гатти поработает с оркестрами в маленьких городах, а потом уже возьмется за Большую пятерку60*. В 1995 году Гатти согласился стать дирижером Королевского филармонического оркестра в Лондоне, находившегося в бедственном положении. Уилфорд не стал бы рекомендовать ему эту должность, но хороших дирижеров становилось все меньше, и опытный агент старался подчиняться веяниям времени.

В ноябре 1989 года он призвал под свои знамена изумительного дирижера из Санкт-Петербурга Валерия Гергиева, но договор, заключенный им с Госконцертом, канул в небытие вместе с Советским Союзом. Гергиев предпочел идти собственным путем и, возглавив Мариинский театр, личным примером убеждал своих певцов отдавать предпочтение родным стенам. Находясь на гастролях за границей, дирижер и звезды отдавали часть полученных ими долларов в бюджет театра. Не такой преданности ждал Уилфорд от дирижера. Когда неутомимый Гергиев согласился стать по совместительству художественным руководителем Роттердамского филармонического

оркестра, он снова сделал это в обход агентов. Тем не менее Уилфорд оставил его в списках «Коламбии» и часто посещал концерты Гергиева, дожидаясь своего часа.

Вернувшись домой, Уилфорд обнаружил, что конкуренты уже дышат ему в спину. Король спорта Марк Маккормак вторгся в мир классической музыки со своей «Интернэшнл менеджмент груп» («Ай-Эм-Джи»), а «Ай-Си-Эм» оставалась на плаву дольше, чем рассчитывал Уилфорд. В 1995 году Ли Ламонт ушла с поста директора «Ай-Си-Эм», и ее сменил расчетливый Дэвид Фостер, бывший партнер по «Коламбии», которого многие считали вероятным преемником Уилфорда. Уилфорд спокойно позволил Фостеру и его заместительнице Кэролайн Вудфилд уйти из компании. Им не отключали телефоны и не запирали двери их кабинетов.

Волна новых уходов, далеко не всегда таких мирных, вызвала интерес прессы и породила сомнения в стабильности «Коламбии». Поговаривали о просроченных закладных и о рухнувших кредитных линиях. Два журналиста «Нью-Йорк Таймс» в течение нескольких месяцев вели расследование ситуации в «Коламбии». Им не удалось найти никаких доказательств финансовых проблем или слабости руководства. «Нашей компании задолжали два или три миллиона долларов комиссионных, — объяснял Уилфорд своим подчиненным. — Ни у одной компании в нашем бизнесе, если ей столько должны, не может быть больших проблем».

Впрочем, на коже «Коламбии» явно проступали следы подтяжек. Уилфорд внезапно запретил сотрудникам покупать акции. Когда Фостер и прочие уходили из компании, их заставляли продавать свои доли в «Коламбии» по цене, установленной Уилфордом, и желательно ему. Как отмечала «Таймс», «внешнее наблюдение за финансовой деятельностью [«Коламбии»] отсутствовало»61. Кроме Уилфорда, точные сведения о финансовом положении компании, якобы «полностью принадлежащей своим служащим», были доступны только налоговому инспектору и одному или двум бухгалтерам. Коллегам-директорам Уилфорд сообщал лишь то, что, по его мнению, им следовало знать, и ничего больше. Секреты «Коламбии» оставались достоянием основного держателя ее акций, а он, по каким-то причинам, начинал нервничать. Расследование «Таймс» его раздосадовало, и я слышал из многих источников, что мои расспросы тоже были ему неприятны. Он никогда не был слишком доверчивым, а теперь и вовсе не знал, кому можно доверять. Он закрыл рекламный отдел.

Иск, возбужденный в 1990 году против одного из артистов, показал, что Уилфорд дошел до точки. Пианист Андре Уоттс перешел в «Ай-Эм-Джи» и распорядился, чтобы организаторы концертов выплачивали

комиссионные его новым агентам. «Коламбия», представленная старой юридической фирмой Ралфа Колина, заявила о нарушении контракта и потребовала взыскать с пианиста триста тридцать семь тысяч долларов плюс проценты и судебные издержки. Уоттсу пришлось бы сыграть очень много концертов, чтобы расплатиться с Роналдом Уилфордом. Поскольку злость сама по себе вряд ли заставила бы скрытного Уилфорда пойти на открытый, в том числе и для прессы, судебный процесс, можно предположить, что он боялся, что уход Уоттса был лишь первой каплей, просочившейся из треснувшей плотины, и что пианист ушел демонстративно, чтобы подбодрить других.

В самой штаб-квартире «Коламбии» ясно ощущалось раздражение Уилфорда. Молодого сотрудника, осмелившегося задать вопрос о целесообразности чрезмерно насыщенного графика выступлений, предложенного обидчивой оперной певице, тут же уволили. «Ваш контракт не подлежит возобновлению», — заявил Уилфорд. Сопрано, решившейся попросить совета относительно своей дальнейшей карьеры, было сказано: «Этот ланч уже окончен» — подразумевался при этом ее контракт с «Коламбией». Фостер, представлявший лучшую часть «Коламбии», обнаружил, что босс закрыл два его сценических проекта, и понял, что будущего в компании у него нет.

Впрочем, все возрастающая грубость иногда смягчалась всплесками сентиментальности. Я видел, как Роналд Уилфорд бережно вел сэра Рудольфа Бинга, страдавшего болезнью Альцгеймера и с трудом отличавшего день от ночи, к своему личному лимузину, чтобы отвезти его на спектакль в Метрополитен-оперу, где тот некогда правил. Девяностолетней Нелли Уолтерс, одному из партнеров «Коламбии», Уилфорд разрешил сохранить за собой кабинет и личный персонал, а также следил, чтобы все в конторе обращались с ней вежливо и предупредительно. Свойственное средиземноморским народам почтение к старости все более явно проявлялось в его поведении, особенно после того, как сам он достиг пенсионного возраста.

«Серебряный лис» приближался к своему семидесятилетию, а у него не было ни сына, ни дочери, которые могли бы продолжить его дело; судя по всему, не было и долгосрочной стратегии. «Мы идем от проекта к проекту», — как-то сказал он. Это означало, что «Коламбия» использовала каждый полученный аванс для того, чтобы добавить еще одну планку в забор, которым она пыталась обнести музыкальный мир. Для ускорения этого процесса Уилфорд поощрял проникновение своих сотрудников в другие организации, занимавшиеся искусством. В 1991 году Мэтью Эпстайн, директор «Коламбии» и советник двух оперных театров США, был назначен генеральным директором Валлийской национальной оперы. Эпстайну было

немногим более сорока, он считался тонким знатоком вокального искусства и верным другом многих певцов. Его часто видели в городе под руку с Кэтлин Бэттл, а свою квартиру в Нью-Йорке он бесплатно предоставил в распоряжение валлийского баритона Брина Терфела, когда в девяностых годах тот готовился к своему блестящему дебюту в Метрополитен. При этом Эпстайн оставался действующим агентом, и его назначение на руководящий пост в государственном оперном театре вызвало вопросы о возможности конфликта интересов, беспрецендентного для Великобритании. Потом появились успокаивающие сообщения, что Эпстайн дал совету театра некие официальные заверения относительно своей позиции.

Впрочем, оказалось, что так волноваться по этому поводу не имело смысла, потому что через восемнадцать месяцев Эпстайн оставил свой пост. В Совет по делам искусств поступило спешно составленное прошение об отставке. В то время как директора других оперных театров оставались на своих постах и вели борьбу за свои компании, Эпстайн, профессиональный агент, увидел, что денег больше нет и поэтому оставаться не стоит. Удивленный тем, что в прессе его преподносили как оперного мотылька, он возражал: «Наверное, пчела действовала бы проворнее. Конечно, я довольно быстро перемещаюсь в поисках лучших творческих возможностей и реальных предложений (которые делали мне в Валлийской национальной опере), но когда мед начинает испаряться и меня оставляют на голодном пайке, я ухожу...»62Эта метафора была тем более разоблачительной, что он все в ней перепутал. Настоящие пчелы не едят мед. Они делают его на радость другим. Верный выучке «Коламбии», Эпстайн не мог так легко уйти с влиятельного поста. Через два года после отставки трудяга-агент снова вернулся в Кардифф в качестве члена жюри на конкурсе «Певец мира», где выбирал будущих клиентов для своего процветающего отдела.

Уилфорд рассматривал певцов Эпстайна как еще одно подтверждение собственного дара предвидения. Он все еще жаждал расшириться и, несмотря на трудности, выделял ресурсы для захвата телевидения, для укрепления отдела музыкальных театров и создания нового отдела с амбициозным названием «Культура двадцать первого века». Этим отделом руководил Александр Кастонгей, а в число его клиентов входили такие предполагаемые звезды будущего, как эстрадная певица Уте Лемпер, минималист Майкл Найман, автор музыки к кинофильмам Майкл Кэмен и рок-диссидент Стюарт Коупленд. Впрочем, эти культовые направления лежали на периферии основных интересов «Коламбии», тогда как опера и телевидение представляли квинтэссенцию деятельности компании. «Коламбия» занималась

телевидением всего лишь двенадцать лет, но этот тактический ход имел огромное значение для последней игры Уилфорда.

Летом 1981 года Уилфорд, постоянно искавший способных сотрудников, принял на работу в агентство помощника менеджера Бостонского симфонического оркестра. У молодого человека были замечательные рекомендации и прекрасные связи. Его многочисленные достоинства произвели такое впечатление на Сейджи Озаву, что он предоставил свой дом в Стокбридже (Массачусетс) для празднования свадьбы помощника с Донной Грей, специалистом по связям с общественностью. Как отмечал один бостонский представитель фирмы, Уилфорд «ревновал ко всем сотрудникам администрации оркестра, которые слишком сближались с его дирижерами, особенно с Озавой. Но этот человек стал исключением»63.

Помощника менеджера, которому только что исполнилось двадцать семь лет, звали Питер Гелб. Его отец, Артур, работал ведущим редактором в «Нью-Йорк таймс», отвечавшим за освещение вопросов культуры. Мать, Барбара, была писательницей. Учитывая, что «Таймс» посвящала свои рецензии и статьи музыкальным проблемам чаще, чем любая другая газета США, семейство Гелбов вполне могло оказаться полезным для Уилфорда.

Артуру Гелбу пришлось выйти на пенсию раньше намеченного срока, в 1990 году, после того, как его обвинили в использовании газетных страниц в интересах карьеры жены и сына. «На протяжении более чем десяти лет, — писал журнал «Вэрайети», — бывших редакторов «Таймс» А. М. Розенталя и Артура Гелба обвиняли в так называемой «культурной тирании», то есть в навязывании своих вкусов и приоритетов обществу в целом... Гелба чаще всего критиковали за непомерно раздутое освещение любых событий, связанных с Юджином О'Нилом. Гелб и его супруга Барбара совместно написали биографию О'Нила; Барбара Гелб также является автором одноактной пьесы, основанной на биографии Карлотты Монтеррей О'Нил. Джозеф Папп (продюсер пьесы)... заказывал статью — и даже журналиста, который должен был написать ее, — а Артур выполнял его пожелания.

Клиентам сына Артура Гелба, Питера — агента, представлявшего многих исполнителей классической музыки, — были обеспечены, по словам сотрудников, работавших в то время в газете, «до смешного благостные рецензии»64. Независимые публицисты стали замечать, что Бостонскому симфоническому оркестру отводилось гораздо больше газетной площади, чем Нью-Йоркскому филармоническому. «До того, как Питер Гелб стал работать в Бостонском симфоническом оркестре,

эта газета никогда не писала об иногородних оркестрах, если они не приезжали в Нью-Йорк, — вспоминал один из сотрудников отдела музыки. — Когда Питер был в Бостоне, мы постоянно писали об Озаве, гастролях БСО и обо всем, что там происходило»65. Нечего удивляться, что это произвело впечатление на Озаву. Дошло до того, что газета объявила войну старейшему бостонскому критику Ричарду Дайеру, часто демонстрировавшему враждебность в отношении Озавы.

«Нью-Йорк таймс» предпочла бы подвести черту под эпохой Артура Гелба, когда «наэлектризованная, присущая скорее шоу-бизнесу атмосфера и напряженность [были привнесены] в отдел новостей — главным образом в результате нескончаемого потока идей неутомимого Гелба»66. Качество этих идей оспаривалось критиками газеты, которые в 1978 году угрожали массовым уходом в знак протеста, заявляя, что «критики должны чувствовать себя свободными в выражении собственной точки зрения, а не пытаться выразить мнение своего редактора»67. Исполнительный редактор Розенталь сумел подавить этот протест, и в течение еще двенадцати лет долговязый очкарик Гелб, обожавший всякого рода заговоры, занимал руководящий пост, ставший, пожалуй, ближайшим эквивалентом комиссару по культуре за всю историю Америки. «Таймс» задавала тон в том, что должна смотреть и слушать страна, а Гелб задавал настроение в самой «Таймс». Одним из последствий его владычества стал впечатляющий карьерный рост его сына Питера.

Первым местом работы семнадцатилетнего Гелба-младшего в 1971 году стала контора Сола Юрока, где он выполнял разовые поручения. Он поступил в Йельский университет, но проучился там всего один семестр («он не был создан для высшего образования», говорил один его сверстник), после чего стал работать в нью-йоркской фирме по связям с общественностью, принадлежащей советникам актера Виктора Борджа Гуртману и Мурте. Его первым клиентом был Гарлемский хор мальчиков, «по чистому совпадению часто рекламировавшийся в "Таймс"»68. В 1974 году, узнав из газеты о запланированном очередном «возвращении» Владимира Горовица, Гелб предложил организовать его рекламную кампанию. «Конечно, от расчетливого ума Горовица не ускользнуло, что Гелб был сыном Артура Гелба... а одной из сфер деятельности Артура Гелба являлось освещение культурных событий [в "Таймс"]», — писал биограф Горовица и ведущий музыкальный критик газеты, придирчивый Ха-ролд Шонберг.

Гелб-старший составил по этому поводу докладную записку, в которой старался дистанцироваться от событий и доказать, что «Питер

действовал самостоятельно», а любые темы, связанные с Горовицем, «должны освещаться по усмотрению музыкального редактора», который «ударился в другую крайность и вообще перестал печатать сообщения о Горовице»69. Это не помешало Горовицу в 1978 году появиться на первых полосах новостей «Таймс» после эффектной пресс-конференции, проведенной Питером Гелбом в «Мет». Том Моррис, менеджер Бостонского симфонического оркестра, дал высокую оценку публикации и предложил Питеру Гелбу должность директора по рекламе. Оркестру пришлось взять дополнительного помощника для подготовки пресс-релизов, «потому что Питер оказался очень ненадежным автором статей», но специалист по связям с общественностью показал себя способным организатором в ходе гастролей по Японии и Китаю в 1978-1979 годах. «Питер — один из самых блестящих Журналистов, с которыми я когда-либо работал; кроме того, он весьма успешно заключает гастрольные договоры», — утверждал Моррис70.

Восторженное отношение Гелба к известным музыкантам иногда сбивало его с правильного пути. Так, например, однажды он позволил фоторепортеру «Лайф» пройти на сольный концерт Ростроповича в Тэнглвуде. Щелчки и вспышки фотоаппарата раздражали публику, а взбешенный администратор ударом в челюсть уложил Гелба на газон. Ему следовало многое узнать о музыке, хотя его больше интересовали знаменитости, а не то, что они исполняют. Он стал партнером Озавы по теннису. Именно такого человека и искал Роналд Уилфорд.

Поскольку Уилфорд не любил получать отказы, он прежде всего убедился, что Гелб не сможет противиться его предложению, сделанному в 1981 году. Зная о том, что главные амбиции молодого человека лежат в сфере кино, а не музыки (Артур Гелб утверждал, что именно ему принадлежит заслуга открытия Вуди Аллена и Барбары Стрейзанд), Уилфорд попросил его создать в «Коламбии» отдел, ведающий производством фильмов о знаменитых музыкантах и продажей этих фильмов общественному телевидению. Мотивы этого предложения были несложны, а нужда в таком отделе — весьма насущной. Герберт фон Караян посвящал свои преклонные годы тому, чтобы запечатлеть на пленке свое исполнение основного симфонического репертуара, а Уилфорд, как обычно, хотел использовать эти фильмы на потенциально новом музыкальном видеорынке. Гелб согласился без особых колебаний и в качестве приданого привел обратно в «Коламбию» Владимира Горовица. Проницательный пианист сказал в одном из редких интервью, данном «Нью-Йорк Таймс» (а кому же еще?) 13 августа 1981 года, что постоянно меняет

агентов, потому что ему нужен кто-то вроде Гелба, чтобы выполнять его особые поручения. За следующие несколько месяцев Гелб убедил его выступить в Лондоне впервые за почти тридцать лет; после этого последовали гастроли по Соединенным Штатам и первые гастроли в Японии. По возвращении в свою студию в Верхнем Ист-Сайде Горовиц начал быстро сдавать. Роналд Уилфорд, готовивший празднование восьмидесятого дня рождения пианиста в октябре 1983 года, волновался, нет ли у того болезни Альцгеймера. Между собой Горовиц и его жена Ванда называли Уилфорда «барракудой»71.

Тем не менее Гелб оставался при Горовице, и когда в апреле 1985-го музыкант стал лучше себя чувствовать, снял фильм о его домашнем музицировании по вечерам. «Я никогда не играл два раза абсолютно одинаково», — сказал последний осколок великой русской пианистической школы. Американские звукозаписывающие фирмы, привыкшие к его эксцентричности, не проявили интереса к саундтреку фильма, и Гелб продал его продюсеру Гюнтеру Бресту с немецкой «Дойче граммофон». Сделка оказалась очень удачной — не столько для Горовица, которому оставалось прожить еще пять лет и сделать еще несколько записей, сколько для Гелба и Бреста.

Фильм о Горовице стал для Гелба первым выходом на международный телеэкран. Хотя американские телесети, ориентирующиеся на рейтинг, отвергают классическую музыку, в Европе она находит много верных сторонников и весьма популярна. Именно на музыкальных фильмах пробовали себя» начале карьеры многие кинорежиссеры — Франко Дзеффирелли, Джон Шлезингер, Кен Рассел, и Гелб благоразумно последовал их примеру.

Он выбрал удачное время для продажи документальных фильмов. Европейские сети начинали заботиться о своем о бюджете и принимали предложения продюсеров, казавшихся им независимыми. «Когда я только начал работать в этой области, — рассказывал Гелб на телевизионной пресс-конференции в 1992 году, — основные игроки в Европе были готовы поддерживать программы, связанные с классической музыкой, поскольку они представляли международный интерес и пользовались успехом»72. Будучи агентом «Коламбии», Гелб мог поставлять для съемок знаменитых исполнителей и давать какие-то средства, не подвергаясь при этом слишком тщательному контролю ни с точки зрения редакторской работы, ни с точки зрения окончательного монтажа создаваемых им «портретов звезд». Большую часть средств, по примеру Караяна, он брал из государственного кошелька, поскольку программы «Коламбии» покупали каналы, поддерживаемые государством. Это был хорошо отработанный путь создания фильмов о музыке, который принес Гелбу

шесть премий «Эмми». Кроме этого, он дал ему доступ к людям, принимавшим решения на телевидении и способным представить клиентов «Коламбии» широкой общественности. Гелб с готовностью использовал свои связи в интересах Уилфорда.

В июле 1988 года он позвонил музыкальному руководителю австрийского телевидения (ОРФ) с просьбой организовать трансляцию с Зальцбургского фестиваля гайдновского «Сотворения мира» под управлением Джеймса Ливайна. Точно такая трансляция уже имела место в предыдущем году. «Вначале Питер Гелб был сама любезность, — рассказывал этот человек. — Потом, поняв, что я не дам согласия, он сказал: "Хорошо, но ОРФ больше не получит записей Караяна"»73. Вмешательство директора фестиваля Франца Вильнауера помешало исполнению этой угрозы (если она вообще имела шансы на осуществление), но этот случай показывает, насколько Гелб усвоил уроки Уилфорда — потрясать великими именами, чтобы протолкнуть менее значительную клиентуру «Коламбии» и диктовать государственному учреждению, какую музыку оно должно исполнять. Караян вполне мог повторить за Людовиком XIV: «Государство — это я».

За двенадцать лет Гелб выпустил около пятидесяти фильмов, главным образом о ведущих артистах «Коламбии» — Озаве, Джесси Норман, Ростроповиче, Аббадо, Кэтлин Бэттл, — а также ряд телеверсий постановок Ливайна в Метрополитен-опере. Он оставался в должности исполнительного продюсера «Мет», ответственного за телетрансляции, до тех пор, пока его не выгнал Джозеф Вольпе (по слухам, он пригрозил дать Гелбу такого пинка, чтобы тот пролетел через весь Линкольн-центр). Кроме того, он организовал и снял концерты всех звезд в Санкт-Петербурге и в Праге, а также исторический отчет о возвращении Горовица в Москву в 1986 году. Благодаря хорошим режиссерам и звукооператорам, его фильмы напоминали подлинные музыкальные трансляции, хотя в конце концов постоянно менявшийся ракурс съемки и паузы в звучаний заставляли зрителей подозревать иное.

«Фильмы Питера не всегда были такими скверными, как могло показаться», — считал Ричард Дайер из «Бостон глоб», много лет смотревший творения Гелба. Дайер почувствовал определенный идеализм в пражском фильме, когда из всех звезд, собравшихся на торжества по поводу столетия «Симфонии из Нового Света» Дворжака, камера Гелба выхватила величественного пианиста Рудольфа Фиркушны, исполнявшего Балладу Дворжака. «Фиркушны никогда не показывали по мировому телевидению, и эти три минуты в его исполнении были чем-то неземным, — говорил Дайер. — Питеру не следовало включать его в фильм. Массовая аудитория никогда о нем не слышала.

Но Фиркушны попал в фильм, и Питера следует поблагодарить за это»74.

Заслуги Гелба как документалиста очевидны и в фильмах о Горовице и Караяне, герои которых были слишком старыми или усталыми, чтобы думать о впечатлении, производимом ими на мировую публику. Однако в целом фильмы Гелба балансировали на опасной грани между искусством и саморекламой, и Дайер стал одним из первых, кто критиковал их за искусственность. «Нельзя показывать по общественному телевидению портреты артистов, созданные их агентом», — говорил он. Похожие претензии высказывались и в Европе. Ко времени смерти Караяна многие каналы отказывались брать фильмы Гелба (одним из заметных исключений стал британский 4-й канал).

«Наверное, я ушел бы из этого бизнеса, если бы не звукозаписывающие компании, заполнившие вакуум»75, — признавался Гелб в 1992 году. Звукозаписывающие фирмы надеялись стимулировать спрос на видеодиски популярных музыкантов, но экономический спад продолжался, и публика не проявляла особого интереса к ним нигде, кроме Японии. «Коламбия-видео» стала приносить убытки агентству. «Мы зарабатываем на этом деньги? — Нет, — сказал Роналд Уилфорд. — Мы можем как-то спастись? — Да».

И в этот момент Гелб провел сделку, спасшую его карьеру и будущее «Коламбии». Через Сейджи Озаву он познакомился с руководителями японской корпорации «Сони», Акио Моритой и Норио Огой. Оба они страстно любили музыку и были поклонниками Озавы — до такой степени, что готовились построить в Тэнглвуде концертный зал его имени за 9,7 миллионов долларов, причем два миллиона Ога собирался выложить из собственного кармана. «Я давно мечтал сделать что-нибудь, чтобы увековечить имя Сейджи Озавы в связи с Бостонским симфоническим оркестром», — говорил президент «Сони».

В 1993 году «Сони» была озабочена тем, что ее проигрыватели лазерных и мини-дисков не пользуются спросом у покупателей. Единственным стимулом, способным заставить людей покупать аппаратуру, могло бы стать качество воспроизводимых ими программ. «Сони» принадлежали фирмы «Коламбия рекордс» и «Коламбия пикчерз», выпускавшие по дюжине новых наименований ежемесячно, но руководство по-прежнему испытывало неуверенность в завтрашнем дне и нуждалось в свежих идеях, особенно в высокозатратной сфере потребления классической музыки.

14 июня 1993 года «Сони» заявила о покупке «Коламбия-видео» и назначении Питера Гелба президентом американского филиала

«Сони классикл» и заместителем Гюнтера Бреста, его бывшего партнера по фильмам о Горовице, а теперь — главы «Сони классикл» в Гамбурге. «Питер Гелб, обладающий особыми дарованиями в области производства записей классической музыки и фильмов, основанных на музыке, идеально подходит для занятия этой, ценнейшей для «Сони», должности», — сказал Майкл П. Шульхоф, президент «Сони мюзик энтертейнмент». «Сони» заплатила «Коламбии» за операцию с Гелбом около шести миллионов долларов, а ему самому по контракту было положено семизначное жалованье. Для предприятия, боровшегося за то, чтобы «как-то спастись» и имевшего пятьдесят фильмов, которые никто не хотел покупать, шесть миллионов были значительной суммой. Роналд Уилфорд с трудом скрывал торжество. «Мы делаем это не ради денег, — утверждал он. — Эта продажа просто показывает, что кому следует делать. Питер — человек блестящего таланта, и для него настало время двигаться дальше»76. Спустя некоторое время Уилфорд изменил свою формулировку. «Он не ушел, — сказал шеф "Коламбии". — Я продал его»77.

Блеск таланта Гелба, нашедший отражение в пресс-релизе «Сони», как было сказано, «способствовал созданию музыкальных постановок с участием практически всех оркестров и оперных компаний мира». Он разрабатывал проекты в Японии и стал продюсером новой версии «Фантазии» Уолта Диснея. Казалось, бывший журналист придумал свой собственный миф. Безусловно, он осознавал свою значимость, поскольку поручил рекламному директору Бостонского симфонического оркестра Киму Смедвигу заниматься, помимо рекламирования Озавы, продвижением своего личного образа. Клеветники утверждали, что Гелб ценил имидж выше сути, что он даже на сутки задержал похороны Горовица, чтобы они соответствовали дате, объявленной в «Нью-Йорк таймс». Во время новогоднего концерта в Вене он поменял карточки на букетах, вручавшихся артистам, — вместо карточек «Сони» вложил свои собственные. «В нем абсолютно не ощущается индивидуальность, поэтому он так сосредоточен на самом себе», — сказал один из продюсеров «Сони». Конечно, по мере роста влияния и власти Гелба клеветников становилось все меньше и они реже соглашались называть свои имена.

В тридцать девять лет он имел собственную студию звукозаписи и киностудию, а также неограниченную поддержку из Токио. Что же касается Роналда Уилфорда, то он потерял сына («Я обожаю Питера, но не могу удержать его»), но приобрел новые владения. В контракт Питера Гелба мелким шрифтом была внесена статья о назначении Рональда Уилфорда в совет директоров американского филиала «Сони классикл». Это дало Уилфорду то, о чем мечтает любой агент:

доступ к самому простому средству сбыта своих артистов. В крепости на 57-й улице дела снова пошли на лад, а на плотно сжатых губах Роналда Уилфорда заиграла улыбка.

Кривая удивительной карьеры Питер Гелба по-прежнему шла вверх. За двадцать месяцев бывший журналист стал новым главой «Сони классикл», заменив на этом посту не столь расторопного Бреста. «Гюнтер подал в отставку, потому что Oгa оказался не готов поддержать его против Питера Гелба», — говорил мне один из продюсеров компании78. Гелб провозгласил «агрессивно эклектическую» политику в отношении филиала компании, выразившуюся в сокращении существующего списка артистов и в увольнении продюсерской команды в Гамбурге. На освободившиеся места он назначил коллегу по «Коламбии» Мэтью Эпстайна и видеопродюсера Лауру Митганг. Первый стал консультантом по вокалу, а вторая — главным менеджером по подбору артистов и репертуара. Действия руководства поражали своим популизмом. Афиши Бобби Макферрина, дирижера с косичками-дредами, громко певшего на симфонических концертах, украсили все автобусы и автобусные остановки на Манхэттене. Теперь Гелб хотел продвигать таких артистов, как Майкл Кэмен — автор музыки к фильму «Смертельное оружие» и новый клиент «Коламбии». Хотя Гелб и отказался от своих акций в «Коламбии», между «Коламбия артистс» и «Сони классикл» возникла нерушимая связь. Роналд Уилфорд продолжал называть Питера Гелба «одним из самых блестящих людей, которых я знаю».